Клуб «Ритц»

– Ну… Зеленый – это цвет, который вызывает позитивные эмоции, а красный…

– Чушь. Кто сказал, что зеленый у всех вызывает позитивные эмоции? У большинства? А, может, это потому, что трава и деревья зеленые. А люди любят растения. А слепые никогда этого не видели! Я тебе могу точно сказать, никогда такие люди не смогут понять полноценно, чем отличается желтый от красного. Это лишь частный пример. Так и ты никогда не сможешь понять, что такое Бог, пока не прочитаешь Библию. И не просто прочитаешь, а вникнешь в нее, откроешь сердце этой книге!

– Я постараюсь… Обещаю.

– Ты меня неправильно понял. Я не хочу тебя уговаривать, и, тем более, принуждать. Ты это должен сделать по доброй воле, – он посмотрел на меня быстро тем диким взглядом, который я заметил у него после встречи в клубе.

– Я молился, – после этой фразы я вспомнил Олю, у меня сразу закончились слова. Может, взять и прямо спросить его еще раз, что на самом деле связывает его с Олей? Но это так неэтично. Человек оказался так добр ко мне, а я могу своим вопросом поставить его в неловкое положение, ведь я понятия не имею, кем он ей приходится.

– Да. Это хорошо. Молиться нужно. Во время молитвы ты раскрываешь свою душу Богу. Только это нужно делать искренне. Не знай молитву наизусть, а знай слова, которые говоришь. Верь в них. Молиться – это очень сложное дело.

– Я молился за людей, которые мне дороги.

– Если усердно молиться, Бог всегда услышит. Но, еще раз повторюсь, молитва должна быть искренней. Ты не должен обманывать Бога и, что еще важнее, себя. Ты всегда можешь солгать мне, другу, родителям. Но никогда Богу или себе.

– Я был искренним. Честно.

– Ты должен доказывать это не мне. Я сам тоже очень часто молюсь. Когда мне плохо, я прошу Господа ниспослать благодать тому, из-за кого мне плохо. А когда мне хорошо, я прошу, чтобы Господь дал такое счастье и другим, чтобы они также могли испытать благодать. Я закрываю глаза и прошу о счастье. Большинство людей ведь молятся о преимуществе, когда им плохо. А когда хорошо, Бога для них не существует. Но, скажи мне, почему Господь должен слушать только человеческие рыдания?! Потому что он добрый. И он будет слушать всегда. Но я молюсь и будучи счастливым. Когда мне очень хорошо, тоже начинаю обращаться к нему.

Сейчас мне кажется, что Паша говорит не мне, а куда-то в пространство. Быстро и резко управляя машиной, он почти не следит за дорогой. Его взгляд устремлен в одну точку уже больше минуты. А слова, которые он говорит с такой четкостью, кажутся мне устрашающими. Я вспомнил, как и я молился больше не за себя, а за Олю и Веронику, за их счастье. Хотя, может, я это делал из эгоистических соображений, я хотел этого.

– Я молился за Олю и Веронику, – наконец я прервал гнетущее молчание.

– За Олю? – при этом его лицо приняло странный вид. Такое ощущение, что его тело пронзила нестерпимая боль: губы сильно сжались, глаза прищурились, ноздри широко раздулись. – Молись за нее. Только искренне.

Он останавливается на обочине. Мы находимся на улице Марата. В первую секунду мне кажется, что мы приехали. Но вместо того, чтобы выйти, мой спутник поворачивается ко мне. Смотрит так, как будто хочет просверлить во мне дырку, плавно наклоняется к моему уху и начинает тихо говорить:

– Она совершенна. Я готов отдать дьяволу на растерзание свое тело и душу. Но она не готова принять Бога, она не слушает меня. Она сознательно выбирает тьму и мучения. Любой, кто захочет разделить ее судьбу, неминуемо обрекает себя на муки ада. Даже будучи еще на земле, ты соприкасаешься с таким злом, какого прежде не видывал. Не стоит обожать ее. Этим ты только усугубишь ситуацию. Молись за нее как за дочь свою, как за сестру, сошедшую с пути.

После этих слов Паша, подобно змее, еще более изгибает шею и, касаясь губами моего уха, шепчет:

– Мои молитвы стоят очень дорого. Но ей еще нужны молитвы чистых людей, не запятнанных этим а-адом…

Я уже пожалел о том, что позвонил ему. От прежних переживаний не осталось и следа. Я сижу, боясь пошевелиться и произнести хоть слово. Что же это такое? Может, он просто разыгрывает меня? Да. Да. Я понял. Он – ее парень и сейчас просто хочет сыграть со мной злую шутку. «А-адом», – повторяет он. Выйти из машины?! Но получится нехорошо, если это не розыгрыш и человек примчался ко мне на выручку, а я сбегу посредине дороги. Может, он гей? И хочет произвести на меня впечатление? От этой мысли легче мне не становится. Надо закончить это. Я наклоняюсь вперед и громко говорю:

– Расскажи мне о ней. Я ее совсем не знаю.

Паша сразу прекратил шептать. Словно очнувшись от сна, он посмотрел на меня непонимающим взглядом, после чего вернул телу вертикальное положение и ответил:

– Прости. У меня бывает. Ха. Давай мы сейчас найдем приятное место, и я расскажу тебе все, что ты захочешь, – это предложение он закончил говорить с самой располагающей улыбкой, мгновенно обратно превратившись в обаятельного парня на дорогом автомобиле.

14

Бар Legoga. Мы одни в дальнем зале. Заказываем кальян, закуски, сок. Я решаю выпить виски. Несмотря на располагающую к общению обстановку, никто не начинает разговор. Меня волнует только один вопрос, но неудобно задавать его второй раз.

Смотрю на Павла. По его внешнему виду видно, что он из очень богатой семьи. Хороший костюм, наглаженная рубашка, даже запонки на рукавах. У него очень интересные черты лица. Немного грубые, но в то же время притягательные. Таких как он, можно часто увидеть в рекламах мужского парфюма. Подбородок покрывает небольшая щетина.

– Давай отложим немного разговор об Оле. Я вижу, что не только это тебя волнует, – перебивает мои размышления Павел.

– Что? Меня?

– Ну а кого еще?

– Паш, я ведь очень плохой человек. В последнее время я пошел не тем путем, – после этих слов я вспомнил слова Паши про темный путь и всякую другую фигню.

– Нет плохих людей. Есть плохие поступки. «Всякий верующий в Него получит прощение именем Его», – говорит Писание. – «Открой сердце свое, впусти в него Свет».

– Хм. Я открыл сердце свое, и в него вошла тьма. Каждый мой день хуже предыдущего.

– Дружище, ты должен отпустить нить зла. Забудь о клубе, забудь о ней, как о плотском вожделении. Ты не знаешь ее с другой стороны, лишь с точки зрения секса и похоти. И, возможно, она тебя сильно разочарует.

За свою жизнь я сумел понять только две вещи. Самое главное, что Бог существует. А, во-вторых, зло заразительно подобно инфекции. Стоит к нему только прикоснуться, как оно целиком тебя поглощает. И тогда все, на что ты способен – творить зло.

Кто он? Зная его несколько минут, я готов раскрыть ему душу. В этом человеке чувствуется что-то не то, и, в тоже время, он так умеет расположить к себе. Выпив уже третий стакан виски, я решаюсь рассказать сразу обо всем.

– Я обесчестил девушку, убил человека, мой разум поглощен одними грешными мыслями. И я не могу представить свою дальнейшую жизнь без Оли.

Павел в ответ ничуть не смутился, а, наоборот, даже немного улыбнулся, точнее, скривил рот. Что это было – презрение, сочувствие? Теперь он смотрит на меня строго, как будто ждет объяснений. Но что говорить? Я не знаю. Мысли и чувства распирают меня изнутри, они хотят вырваться наружу. Но их слишком много, я не могу ничего выразить. Потом он кладет свою руку на мое плечо. Пристально смотрит мне в лицо и кивает:

– Не бойся меня. Со мной Бог.

От его слов веет спокойным холодом, отчего у меня на руках появляются мурашки. Я стараюсь быстро подобрать слова, чтобы только он не продолжал говорить:

– Я увидел Олю… С первой минуты я был порабощен ее красотой, ее обаянием. Я видел, что с ней делают на сцене, и мне хотелось увести ее оттуда, но я не мог, – мои слова полились бурной рекой. – И в моей беспомощности единственное, что мне пришло на ум – это стать подобным ей. Я хотел, чтобы со мной проделывали то же, что и с ней. Я никогда не позволял себе грязного секса с девушками, а теперь это стало для меня целью. Я ищу любой момент, чтобы трахнуть кого-нибудь, обесчестить. Я хочу не любви, а именно грязи! И чем большую боль я причиняю девушкам, тем большее получаю удовольствие. Я не гнушаюсь ничем. Наркотики в коктейли, чтобы сломить сильный дух и прочные моральные устои.

– Вероника, – тут у меня екает в груди. – Я воспользовался ее любовью и нанес удар в самое сердце. А если я навсегда заставил ее разочароваться в жизни? – у меня выступили слезы. Это слезы злости. В эту минуту мне не жаль Веронику. Я хочу, чтобы ей было еще хуже. Павел отпускает мое плечо. – Все эти поступки подталкивали меня к следующим, еще хуже. На работе меня невероятно бесил один парень. Он изводил меня каждый день. И я попросил приятеля, чтобы тот избил его. Раньше я никогда не решился бы на такой шаг, но тогда я себя уверил, что должен поступать с людьми по-свински. Это придало мне смелости. Тот молодой человек скончался от повреждения головного мозга. Меня теперь посадят. Они уже вышли на меня. И это будет честно. Такие, как я, должны прозябать в тюрьме. Но я хочу обладать Олей.

Мои излияния, похоже, не произвели никакого впечатления. Только улыбка его стала чуть менее кривой. Ну, ответь же что-нибудь. Лучше ударь, но не молчи.

– Ты не свинья. Ты обратился к тьме. Но я помогу тебе, – наконец прошептал он. – Птица Феникс возрождается из огня. Возможно, ты зашел слишком далеко. В этом вина твоей скромности. Ведь самоограничение и мораль – очень хрупкие границы. Если ты не знаешь, что за ними скрывается, то тебя с головой поглотит порок, стоит тебе лишь раз преступить черту. Согрешившая монахиня втройне грешна. Только кровь может искупить ее грех.

А ты? Ты не знал другой жизни. А тут для тебя открывается целый мир, как для невинной монахини, в келью которой зашел странствующий рыцарь. Для нее он становится синонимом смысла жизни, а ты растворился в Оле. Но к чему ты стремишься? Ведь поступки человека определяют его путь к Богу. Бог не может заставить человека пасть в бездну. Оля смогла опустить тебя на тот уровень, о существовании которого ты мог только догадываться. Она не от Бога.

Улыбка исчезла с его лица. Он прикусил губу и сжал кулаки так, что у него побелели костяшки на пальцах. Неужели хочет ударить меня? Пускай. Я хочу боли. Нет. Мускулы его лица расслабляются, и он продолжает говорить, как будто для самого себя:

– Сейчас… Но она изменится. Она должна вернуться к истокам. В глубине души она святая. Сергей, сейчас лучше тебе оставить ее. Забудь все, что случилось. Уезжай из этого города. Похорони память о ней навсегда. Это совет друга.

– Нет, – вырвалось у меня непроизвольно. – Знаешь, чего я боюсь больше всего? Того, что, если меня посадят, то я больше никогда не смогу увидеть Олю. А ты предлагаешь мне то, чего я боюсь больше смерти. Потерять надежду, что мы когда-нибудь будем вместе.

– Пути Господа неисповедимы. Возможно, через несколько лет Он сведет тебя с ней опять. И тогда, может быть, у вас будет шанс на счастье. Но сейчас перед тобой бездна. Вот-вот упадешь. Я не могу запретить тебе падать. Только ты сам можешь отказаться от этого падения. Впусти в сердце Бога. И ты поймешь, что нельзя создавать себе кумир. Посмотри на меня, скажи, я похож на человека, который может все бросить ради девушки? Я скажу тебе, что нет. Бог заполнил мою душу, он – моя отрада, даже в самые тяжелые времена. Будь сильнее соблазнов.

– Павел, я запутался. Я очень сильно запутался. Иногда я осознаю, как глупо я себя веду. Мне тошно от всего. И так хочется признаться в содеянном. Скажи, что мне делать?

– Ты должен понять, что ты и только ты можешь самому себе помочь, очистить свою совесть.

– Но мне так нужна Оля, – в безысходности я повторяю бесконечно крутящуюся в голове мысль.

Павел отклоняется назад. Лицо его принимает печально-безразличное выражение. Даже его горящий полубезумный взгляд тухнет. Неужели я так разочаровал его? Он подносит руку ко рту и прикусывает палец. Поднимает взгляд и продолжает:

– Ты не понимаешь меня. Если ты действительно испытываешь такие сильные чувства к этой девушке, это прекрасно. Однако твоя жизнь не ограничивается одной лишь женщиной. Тем более, этой. Не всем дан в жизни шанс испытать столь сильные эмоции. Такие чувства испепеляют душу. Самый ярый патриот не видит сущности своей страны. Он может защищать полностью разложившийся строй и презирать сбежавшего мужчину, который нашел силы спасти от верной гибели свою семью и начать все сначала. Самый преданный фанат футбольной команды готов сломать шею человеку, которые скажет объективную правду о том, что игроки команды слабы и проигрывают даже самому слабому сопернику. Безумная материнская любовь ослепляет женщину, заставляя не замечать, что ее ребенок наркоман. И она оправдывает его, вместо того, чтобы бороться с пороком. Слишком сильные чувства низки и не приносят света в жизнь. Они не от Бога. Пойми, чувство может быть глубоким, настоящим. Желая добра кому-то, не нужно бояться причинить кратковременную боль во имя светлого будущего. Но ты, мой друг, одержим. Каждый следующий поступок все больше сгущает тьму в твоей душе.

Ну почему он говорит так образно? Неужели он не понимает, что я не отступлюсь? И меня не волнует мое будущее, только ее:

– Я настолько поглощен Олей, что просто не могу больше ни о чем думать. На работе, вечером дома, даже во сне. С утра моя первая мысль – о ней. Наверное, я схожу с ума. И пусть мои чувства слишком яркие, но такие уж они есть. И мне от них не убежать. Если ты знаешь, как избавиться от этого, я с удовольствием выслушаю.

Павел улыбнулся, наверное, почувствовав, что не все его слова были сказаны впустую, и уже более спокойно продолжил:

– Любой человек может управлять эмоциями. Для начала нужно познать себя, определить свои границы. Если ты мне доверишься, я помогу тебе. Но ты мне должен кое-что пообещать взамен. Ты позволишь Богу войти в свою душу.

– Да, – соглашаюсь я без колебаний. Может, Павел и странный, но мне хочется верить, что он поможет мне. Тем более, он хорошо знает Олю, и, возможно, я смогу через него узнать ее ближе.

– Ты знаешь «Отче Наш»?

– Бабушка когда-то заставляла меня учить эту молитву, но после я забыл ее.

– Для начала выучи ее наизусть. И повторяй в трудную минуту. Бог милостив, Он услышит тебя. И я буду молиться за тебя…

15

Кто же этот человек? Столько противоречий, но он точно верит в то, что говорит. И постоянные упоминания Бога. Такое ощущение, что он одержимый. Но, если честно, всего за час беседы мне стало намного легче. Тяжелые мысли почти оставили меня, а разум будто прояснился. Конечно, жгучее желание обладать Олей никуда не ушло, просто немного стихло.

– Бог есть в каждом, – в очередной раз повторил он. – Только нужно принять Его.

Я отвлекаюсь. Мне тяжело сосредоточиться на его словах. Собственные мысли переполняют голову, создавая невидимые пробки в ушах, не пропускающие ни одной мысли. Да, я завтра же начну читать Библию. Возможно, это поможет мне навести порядок в моем внутреннем мире. Вряд ли я смогу так же искренне, как Павел, верить, что на все Воля Божия. Но я должен попробовать. Мне ничего не остается. Хотя есть другой вариант очищения. Во всем признаться. Мне нужен совет:

– Скажи, как мне быть? Идти завтра в органы и признаться во всем? – перебиваю я его своим вопросом, даже не зная, о чем он говорил секунду назад.

– Делай то, о чем не будешь жалеть.

– А ты как поступил бы?

– Я? Но ты не я. У меня свой путь. И в моем рюкзаке слишком много камней. Еще один мне не вынести. Сейчас, соверши я подобный поступок, я бы склонил голову и отдал себя на суд Божий.

– Понятно, – отвечаю кротко я. – Значит, и мне следует завтра же признаться в своих деяниях, и пусть меня осудят. Но тогда я навсегда потеряю Олю?

– Хм. Ты ее еще и не обрел. И вряд ли когда-нибудь это случится. Поехали домой. Что-то мне подсказывает, что мы очень скоро встретимся еще раз.

Мне очень не хочется уезжать домой. Он так ничего и не рассказал об Оле. Не сказал о клубе. Еще много чего нужно узнать о том, что причинило мне столько несчастья, что перевернуло мой мир с ног на голову. Мне не хватает смелости задавать неудобные вопросы человеку, который, как мне кажется, искренне за меня переживает. Я боюсь потерять его поддержку, особенно теперь, когда открыл свою тайну.

Дорога домой. Не хочу говорить. Не могу сказать, что мне стало намного легче, но что-то изменилось. Появилась надежда. Павел сейчас является моей единственной надеждой, мостом, который связывает меня и Олю. Больше ничего не осталось. Несмотря на все странности Павла, мне хочется доверять ему. Я вообще хочу сейчас положиться на кого-нибудь.

Закрываю глаза. Перед глазами сразу вспыхивают яркие образы людей, как иногда бывает на следующий день после вечеринки, на которой сильно перебрал. Они настолько быстро сменяются, что я даже не успеваю их распознать. И тут перед глазами встает Оля. Она улыбается. Я хочу подойти к ней, но она поворачивается и убегает от меня. Нет, это не сон. Я прекрасно понимаю, что я сейчас еду в автомобиле, а в моем измученном мозгу рождаются странные образы. От осознания всей реальности становится невыносимо больно: я живу Олей, а она даже ни на секунду не вспоминает обо мне. Может пойти завтра и во всем признаться? Но это равносильно самоубийству. Нет, я еще должен дойти до конца.

Приехали.

– Спасибо тебе огромное за помощь. Мне очень не хватало человека, готового выслушать. Спасибо за участие. Ты очень необычный, – благодарю я Павла.

– У тебя всегда есть тот, кто может тебя выслушать. Говори с Богом. Помни об этом. Но ты всегда можешь позвонить мне. Я всегда готов помочь. Пообещай мне, что ты не попытаешься связаться с Олей пока и не наделаешь прочих глупостей, – на его глазах выступают слезы, он говорит сквозь почти сжатые зубы. – И не посещай клуб. Дай шанс Богу! Прими его!

Последние слова были сказаны, когда я уже почти закрыл дверь автомобиля. Я не успеваю захлопнуть дверь, как он резко газует.

Что это с ним такое случилось? Может, все же он любит Олю? Нет, не похоже. Такое ощущение, что он всеми силами сдерживает гнев, который распирает его изнутри. Только на кого? На клуб? Что же с ним там случилось? Одни вопросы и вообще нет ответов. От этого мне становится жарко, я будто бы начинаю задыхаться. Вспоминаю молитву. Слова путаются. Я обращаюсь к Богу в свободной форме. Легче не становится, а только появляется чувство вселенской печали и одиночества. Может, это и есть очищение?

За что я молюсь? И главное, кому? Я не знаю Библии, и даже молитвы ни одной не могу вспомнить, а ночью один возле подъезда прошу Всевышнего дать мне благодать? Разве не смешно? Сначала исковеркал несколько судеб, а теперь попрошу прощения у кого-то, кого никто никогда не видел, и все станет хорошо? Я начинаю смеяться как безумный. Мне действительно становится смешно от мысли, что в случае раскаяния я буду прощен. Какого хера кто-то должен отпустить мои грехи, кроме родителей Жени? Вот перед кем я должен каяться.

Я сажусь на скамейку возле дома во дворе и продолжаю шептать придуманную молитву. Я это делаю скорее для того, чтобы противоречить своему разуму. Да и Павел уверял, что это принесет плоды. Вдруг получится?! Это мысль опять заставляет меня улыбнуться.

16

На работе все как-то косо на меня смотрят. Неужели их всех уже оповестили, что я прохожу подозреваемым по делу об убийстве Евгения? Даже наш дедушка профессор Ботхин не сказал мне ни слова, что совсем не характерно для него. Раньше мой день обязательно начинался с небольшой беседы с ним. Такое ощущение, что он даже избегает моего присутствия: когда я захожу в кабинет, он моментально покидает его по какому-нибудь совершенно пустяковому поводу. Он даже зачем-то затеял уборку в кладовой. За все время моей работы здесь там даже пыль никто не вытирал, не говоря уже о том, чтобы все полностью разобрать.

Вероника. С ней мы в последнее время общались напряженно, но хотя бы другим пытались показать, что у нас все хорошо. Сегодня же мне удалось пересечься с ней всего один раз – в коридоре. Я вышел, чтобы сходить в туалет, а она в это время выходила из архива. Там у нас лежат груды бумаг и какие-то вещества, которые мы регулярно получаем каждый месяц в качестве рекламы. Часть из них, один или два процента, попадет на первый этаж, в лабораторию. Но большая часть будет выброшена не распакованной. Раньше, когда она проходила мимо, ее лицо выражало нехарактерную для нее злость, натянутая улыбка словно была призвана показать, что у нее все хорошо, а у меня все в жизни рушится. Сейчас же она бросила взгляд, полный неподдельного сожаления и сострадания. Я хотел остановить ее, но она ускорила шаг и скрылась за дверью.

Сейчас, сидя за компьютером и разбирая результаты повторных проб воды из Невы, я подумал, что жду вынесения вердикта присяжных. Я его знаю, но все еще надеюсь на оправдание. Каждая секунда тянется вечно. Понимаю, что я перечитываю предложение уже десятый раз, но так и не понял его смысла. Закрываю документ. Лучше пойду на улицу, пройдусь немного. Чего же я жду? Наверное, того момента, когда меня вызовет к себе Ренченко. Она будет расстроенной и злой, скажет, чтобы я садился. Предложит чай. Она это всегда делает, когда очень волнуется, и ей предстоит очень серьезный разговор. Поэтому в нашей организации все со страхом думают о «чаепитии с Ренченко». Потом она спросит, как идут дела с «Пенофорумом», хотя и сама все знает лучше меня. Потом, как бы между делом, вспомнит, что арестовали человека, которого подозревают в убийстве Жени. Затем внезапно задаст ключевой вопрос, ради которого и разыгрывался весь этот спектакль. Вот тут-то я и должен быть готов.

Ожидание так мучительно! Знать, что ты приговорен, но вынужден ждать, и ждать непонятно чего. Мне даже представить страшно, что испытывают осужденные на смертную казнь люди. Средний срок от вынесения приговора до его исполнения длится примерно десять месяцев. Я бы сошел с ума в первый месяц. Мне уже кажется, что мои мозги как будто подменили. Конечно, можно молиться и надеяться, что наказание заменят более мягким, например, пожизненным заключением без права на досрочное освобождение. Но провести остаток дней в неволе, возможно, еще хуже.

Я возвращаюсь в кабинет. Следом за мной забегает Вероника. По ней сразу видно, что она хочет сказать что-то важное: лицо напряжено, глаза блестят. Руки скрещены на груди.

– Нина с утра сказала, что ты знаешь того парня, который убил Женю. Это правда? – начинает она говорить.

– Что за бред? Игорь здесь вообще ни при чем. Так получилось, что он похож на того преступника. Тем более, что в тот вечер мы с ним были в баре.

– Нина сказала про это. Однако она говорит, что те, кто расследуют это дело, думают по-другому. Они думают, что ты знал о том, что Женю нельзя бить по голове. И что вы специально это сделали, – продолжает Вероника. Зачем она мне это говорит? Неужели ее подговорила Нина, чтобы вытрясти из меня правду? Или ей просто интересно, возможно ли, что ее бывший друг способен на убийство? Как бы то ни было, мои худшие подозрения о том, что вся лаборатория уже знает о моей связи с Игорем, подтверждаются.

– Меня вчера уже вызывали в отделение. Я им все рассказал, и меня отпустили. Чего ты еще от меня хочешь?

Тут она замолчала и пристально посмотрела мне в глаза. Кажется, в ней борются два человека, один из которых хочет сказать что-то, а другой – нет. Наконец она приняла решение:

– Мне все равно, причастен ты к убийству Жени или нет. Мне нет до этого дела. Все знают, что Женя был последним мерзавцем. Конечно, я так не должна говорить о нем сейчас. Но я хочу сказать правду. Мне показалось, что Нине сейчас звонили из полиции, и она ответила: «Он здесь. Приезжайте». Я решила предупредить тебя. Просто потому, что я помню, что еще совсем недавно ты был лучшим человеком, которого я знала. Я не знаю, что с тобой случилось, но тебя словно подменили. Ты даже стал выглядеть по-другому. Эти круги под глазами, и взгляд… – на ее глазах выступили слезы. – Сережа, я не знаю, что у тебя случилось. Но знай, что я хочу тебе помочь.

– Спасибо, – проговорил я, шокированный тем, что за мной скоро явится полиция, и тем, как поступила Вероника. Мне в сотый раз стало грустно, что я предал ее и лишился дружбы такого замечательного человека. – Спасибо, Вероника. Я не достоин того, чтобы ты так старалась ради меня. Я не знаю, что мне делать. Я не виновен. Наверное, дождусь лейтенантика и побеседую с ним.

– Ты правда думаешь, что они едут сюда, чтобы побеседовать?! Лучше беги. Беги сейчас, пока не поздно!

– Тогда они подумают, что я действительно виновен, раз скрылся.

– Возможно, ты прав. Тебе есть кому позвонить? Я могу…

– Нет. Ты не должна помогать мне. Только тебе еще не хватало проблем с этим. Но у меня нет таких друзей, которые смогли бы помочь мне, – отвечаю я растерянно, пытаясь быстро разработать план действий. – Хотя, подожди, – внезапно ко мне приходит мысль: Павел же вчера сказал, чтобы я не ходил в полицию. Может он поможет? Он один может мне подсказать, что делать. – Вероника, спасибо тебе. Но сейчас лучше оставь меня одного…