В следующей жизни

Она достает телефон и пишет своему мальчику: «поняла вдруг – я люблю тебя».

И будь что будет! Может быть, он ответит, может, нет. Но он должен это знать. Да, она его любит! Какой нужно было быть дурой, чтобы понять это только сейчас?

Хоровод тем временем выплеснулся из соседнего бара и захлестнул ресторанчик, в котором сидела Алина, подхватил ее и унес на улицу. И Алина слилась с этой возбужденной, радостной толпой, она повторяла движения и даже пыталась подпевать, не зная ни слова по-турецки. Когда хоровод распался, Алина вернулась за свой столик и обнаружила в своем телефоне сообщение от мальчика:

– Правда?

– Правда.

– Только меня?

– Только тебя.

– А как же твой Алеша?

– Он мертв.

– Ты, наконец-то, это признала?

– Да.

– Ура!!!! Можно я приеду.

– Я не дома.

– А где ты?

– Далеко. За морями, за долами! Но скоро вернусь. Как же я по тебе скучаю!

– Маленькая моя, я тоже!

Царствие небесное. Остров для двоих.

Неожиданно на террасе возникла Ольга. На этот раз она была какая-то простая: ни роскошных нарядов, ни украшений, ни шляп – обычная белая майка, голубые джинсовые шорты, на ногах – вьетнамки. На плече – огромная дорожная сумка, в другой руке – пара холстов на подрамниках, обернутых пищевой пленкой. Она выглядела совсем юной. Весь ее жизненный опыт, обычно так и светившийся в глазах, упрятан за темные стекла очков-авиаторов.

– Привет! – говорит она Алеше бодро. – Я решила воспользоваться вашим разрешением поработать тут у вас на острове. – Робко и даже застенчиво. – Где я могу поселиться?

Алеша галантно поднимается, целует ей руку, отбирает и ставит в сторонку сумку и холсты.

– Может, присядете для начала? – спрашивает он. – Хотите чаю?

Сегодня Алеша рад ее видеть. Он сегодня вообще кому угодно был бы рад, даже налоговому инспектору или полисмену. Или разносчику пиццы. Или почтальону. Только такие персонажи на его острове не появляются. Никто не появляется. Он уже несколько дней не видел людей. И вновь уже дошел до той стадии одичания и отчаяния, когда перестаешь мыться, начинаешь разговаривать сам с собой и мечтаешь снова устроить какое-нибудь цунами с целью прекратить свое существование. Так что визит Ольги пришелся очень кстати.

Ольга послушно садится и соглашается выпить чаю.

– Я вот подумал, а, может, вы у меня расположитесь? – Брови Ольги удивленно выползают из-под очков. – В гостевой спальне, – добавляет Алеша. – Я предложил что-то неприличное? – Спрашивает он, поскольку брови Ольги так и не опустились.

– Нет, – она энергично качает головой. – Нет, просто это неожиданно как-то. В прошлый раз вы не очень-то были рады меня видеть. – Алеша приготовился было что-то возразить, но Ольга продолжила говорить. – А я вас не стесню? Я ведь не просто так приехала, я работать буду. У меня вон, – она кивает головой в сторону сумки и холстов, – хозяйство: краски, кисти. Мольберт уж с собой не потащила, подумала, здесь его себе наколдую. Мне место нужно.

– Места тут полно. Где хотите, там и располагайтесь. А я за вами буду ухаживать: еду вам готовить, чай заваривать. Согласны?

– Согласна. – Ольга улыбнулась.

На самом деле, она и сама не знала, зачем отправилась на остров. Себе она соврала, что она соскучилась по морю, что ей нужен покой и уединение, что ей нужна смена обстановки, что ее достала вся эта городская чехарда. Да и почему бы не поехать, если есть такая возможность. Собственно, она собиралась сделать это давно, но все не могла решиться. Любочка рассказывала ей, что Алеша безнадежно влюблен в какую-то медичку, что бедный мальчик очень страдает. Потом Любочка рассказала, что эта медичка вышла за кого-то замуж, а Алеша так расстроился, что расхулиганился не на шутку, устроил на острове цунами, что Борис во всем этом принимал какое-то участие, за это его посадили в тюрьму, а потом был суд и теперь его ждет перерождение. А Любочка теперь про Алешу и слышать не хочет. Винит его в том, что скоро лишится мужа. А Ольга вдруг подумала, что Алеша то теперь совсем один на острове – даже бабушка его не навещает. Представила, как ему одиноко. Одинокий красивый мужчина с разбитым сердцем. Даже прослезилась. И решила, что пора ехать.

Она влюбилась в Алешу с первого взгляда. Так, как влюблялась еще девчонкой. Но сразу же почувствовала, что она ему не очень-то и нравится. Но подумала, что это всего лишь ее догадка, а она могла быть и ошибочной. Перед свадьбой Любочки она приводила себя в порядок так тщательно, как никогда в жизни. Точнее, в обеих жизнях. Пропадала в спортзале, бегала по косметологам и магазинам. И вот она прибыла на остров – идеальная красавица: стройная, холеная, в великолепном наряде, а он даже на нее и не взглянул. Она так ждала этого дня. В ее мечтах, они занимались любовью прямо на пляже под звездами, а потом она стала бы Алеше верной подругой – поселилась бы вместе с ним на острове и поддерживала бы его в горе и радости. С ним, в ссылке, как жена декабриста.

Иногда ей бывало стыдно за мечты, свойственные, скорее, юности. А она ведь не девочка совсем. Да что уж там говорить – старушка, правда в молодом, прекрасном теле. Чего в жизни-то только не было: и любовь была, да сплыла, и предательство, и измены. И знала ведь, что совместная жизнь с мужчиной не сказка вовсе, а быт, компромиссы и сложности, а все равно мечтала, как девчонка несмышленая и надеялась, что в этот раз все по-другому будет. А получилось так, что в этот раз совсем ничего не вышло. Алеша исчез с какой-то грудастой вульгарной брюнеткой, а она все же занималась той ночью любовью с юным красавчиком – моделью. Точнее, занималась она не любовью, а пьяным отчаянным сексом, кажется, в процессе она даже слегка всплакнула об утраченных надеждах, а на утро не помнила, понравилось ли ей это случайное соитие. С красавчиком тем она встречалась еще пару раз, а потом он растворился в суете и огнях большого города. Парень оказался большим ветреником, да она и сама не лучше, если уж честно. Тоже далеко не монахиня: если уж в сердце зудит неразделенная любовь и ее объект далеко-далеко, аж на необитаемом острове, то не все ли равно, с кем спать.

Как-то одна подруга сказала Ольге, что таких женщин, как она нужно держать на привязи, то есть замужем. На свободе такие женщины представляют опасность для окружающих: разбивают сердца – только кровавые ошметки летят во все стороны. В Ольгу был влюблен солидный респектабельный банкир средних лет – принимал ее за молоденькую девчонку. Она иногда соглашалась прогуляться с ним в ресторан или на премьеру в театр. Иногда ездила с ним в путешествия. Иногда даже спала с ним, причем не без удовольствия, но на серьезные отношения не решалась – душа к нему не лежала. Может быть, в земной жизни она была бы счастлива от того, что за ней ухаживает такой мужчина, вцепилась бы в него руками и ногами и ни за что бы не отпустила. Детей бы ему родила. Конечно! Такой мужчина: и красивый, и богатый! А какие у него дома, какие машины! Как сыр бы в масле каталась. Но в этой ее жизни, все это казалось ей не столь привлекательным: она не старела – часики не тикали. За этим банкиром вполне мог прийти и другой. Дети здесь не родятся. Дом у нее был, машина тоже. Она была светским персонажем и вокруг нее вечно вились поклонники. Она не была готова отказаться от своей свободы ради этого мужчины.

Еще в Ольгу был влюблен юный поэт. Он заваливал ее стихами и букетами полевых цветов. Он отчего-то считал, что Ольге нравятся именно полевые цветы. С чего он это взял, для нее оставалось загадкой. Поэт называл ее своей Музой и иногда дежурил по ночам под ее окнами в надежде увидеть хотя бы ее любимый силуэт. Этого воздыхателя Ольга близко к себе не подпускала – опасалась, как бы простой ничего не значащий для нее поцелуй не свел его с ума окончательно. Пару раз он грозился покончить жизнь самоубийством. Ольга напоминала ему, что здесь это невозможно. Он возражал, что отправиться ради дамы сердца прямиком в ад – это и есть самоубийство. Поэт на самом деле был вовсе не юный. Он просто умер молодым, совсем еще мальчишкой, и пребывал уже несколько десятилетий в Царствии небесном в неизменном физическом состоянии и взрослеть не собирался. Душа его тоже будто бы кристаллизировалась в стадии юношеского максимализма и отказывалась взрослеть.

Этот поклонник был для Ольги обузой – толку от него не было никакого, а времени и нервов он отнимал много. Сначала ей льстило, что она Муза и ей посвящают стихи, потом эти вирши ей надоели, а позднее выяснилось, что стихи эти были написаны много лет назад и вовсе не для нее, а для какой-то другой женщины, и ничего нового этот мальчишка создать не может, но по-прежнему пребывает в одухотворенном образе вечно несчастно влюбленного поэта. И Ольге не посчастливилось стать очередной его жертвой. Он был так красив, что она им немного увлеклась, но позже выяснилось, что под нежной оболочкой скрывается чудовище, одержимое идеей своей неземной любви. Чувства объектов этой любви его интересовали мало.

И еще пара-тройка персонажей крутилась вокруг Ольги с намерениями разной степени серьезности, а она вот уже несколько месяцев была влюблена в Алешу, таинственного изгнанника, загадочного Робинзона, хозяина дворцов и несметных сокровищ. О нем на большой земле ходили легенды. Рассказывали будто бы в земном своем воплощении был редкостным злодеем. То ли убийцей, то ли растлителем малолетних, то ли сердцеедом. Поговаривали, что чуть ли не два десятка женщин он довел до самоубийства. Но Ольга то знала, что все эти россказни действительности не соответствуют. Любочка говорила, что «бедный мальчик» всего лишь был очень влюбчивым, но разве же это грех? И его тоже женщины любили, но разве же это плохо? За что «бедного мальчика» отправили в ссылку?

Когда Ольга в первый раз увидела Алешу, она уже была о нем наслышана и ей было интересно, что же это за человек такой? Что в нем такого, что он был приговорен к заточению на острове за умение сводить с ума женщин. Она была заинтригована. Собственно, она уже заочно была очарована. И вот она видит красивого, высокого, загорелого молодого человека, с длинными, светлыми, выцветшими на солнце волосами. Слышит его низкий, приятный голос. Умиляется его джентельменским манерам… Да это все не важно. Она просто влюбляется. Нет ответов на вопросы «почему?», «зачем?», «что из этого выйдет?». Просто влюбляется и все.

И вот она в его доме. И, кажется, он рад ее видеть. Главное, не ждать, что он на нее набросится с поцелуями. Главное, не ждать, что он тоже вдруг волшебным образом в нее влюбится. Главное, не демонстрировать своих чувств. Держаться достойно, вести себя непринужденно. И просто наслаждаться каждой минутой, проведенной рядом с ним. Ничего не ждать, пусть все будет так, как будет.

Алеша стоит на кухне и сквозь распахнутые двери смотрит на спину Ольги. Он вроде бы на кухне не просто так: он готовит ужин, но на самом деле он пялится на спину Ольги.

Ольга рисует. На холсте появляется берег Алешиного острова: белый песок, кромка прибоя, одинокой шезлонг, полосатый зонт, сланцы, дальше море, выше – небо, легкие облака в небе. Спина Ольги то сгибается, то разгибается. Она то упирает левую руку в бок, то рука ее беспомощно свисает вдоль тела. В правой руке то кисть, то мастихин. Часто она отклоняется от холста, чтобы посмотреть на рождающуюся картину с более дальнего расстояния. Иногда вскакивает, отходит подальше, смотрит на картину, склонив голову на бок, покусывает деревянную ручку кисти, снова садится. Она не замечает, что ее белая майка слегка задралась, обнажив две ямочки на пояснице, а из-под голубых шорт выглядывает треугольник красных стрингов. Вот на этот кусочек обнаженной плоти и яркий лоскут ткани и пялится Алеша. И черт знает, что себе воображает. Чуть гребешки не сжег, и салат пересолил.

А Ольга вдруг говорит задумчиво:

– Какое-то здесь все не живое. Не настоящее что ли. Вроде море, как море, а какое-то не такое. Чего-то в нем не хватает.

– Рыбы, может быть, медуз, кораллов. Уж не знаю, чего там еще бывает в море. – Отзывается Алёша с кухни.

– Совсем нет рыбы?

– Совсем.

– А что это вы там жарите? По запаху похоже, что рыбу.

– Рыбу и жарю.

– А откуда вы ее взяли?

– Наколдовал. Мне живых существ создавать нельзя, а мертвую рыбу для жарки сколько угодно. Кстати, ужин почти готов.

– В странном мире вы живете.

– Это не мир, это континуум. А тот мир, в котором вы живете, похож на земной?

– Немного похож, люди ведь те же, но они здесь как будто и не вполне живые.

– Конечно, они не живые! – Алеша рассмеялся, – они же мертвые!

– Я не об этом. Все мы здесь будто перестаем быть собой и становимся кем-то другим. Может быть, мы становимся такими, какими хотели нас видеть наши родители или возлюбленные. Или сам Господь бог. Будто там, на земле нам удалось увильнуть от его замысла, а здесь он нас вынуждает быть такими, как он задумал. Будто здесь мы проводим грандиозную работу над ошибками, совершенными в прошлой жизни. Скорее всего, так оно и есть. Мне кажется, меня он задумал как художника, а я стала примерной домохозяйкой, матерью и женой и никем больше. А здесь я не жена, не мать, не домохозяйка, здесь я художник.

– Получается, что вы исполнили замысел божий, почему же вы до сих пор здесь? Почему не переродились.

– Сама не понимаю. – Ольга пожимает плечами, испачканными голубой краской. – Может быть, я только одну часть замысла исполнила, не все?

– И что вы еще должны исполнить?

– Если бы знать. – Ольга вздыхает. – Вы вот знаете, чего от вас хотят?

– Разве не искупления земных грехов?

– А что, были серьезные прегрешения?

– Мне-то кажется, что нет. Вроде, не крал, не убивал.

– А заповедей-то десять, вы только две назвали.

– Еще бы я их помнил.

– Прелюбодеяние?

– Откуда? Я же не был женат.

– И жену ближнего своего не желали?

– Ну, было дело. – Алеша покраснел.

– И дома ближнего своего не желали?

– Я что на исповеди? – Спросил Алеша резко. – Давайте ужинать, а то остынет все.

Солнце ползло за горизонт. Алеша сервировал стол. Ольга где-то в недрах дома мыла свои кисти. По крайней мере она сказала, что пойдет мыть кисти. Алеша зажигал свечи сам не знал для чего. После Ольгиных вопросов, хлестких, как пощечины, вся романтичность ситуации – мужчина и женщина вдвоем на острове – куда-то исчезла. Самое ужасное, что Ольга задала правильные вопросы, поэтому и такие болезненные, но ведь она не специально. Она же не могла знать, что на остров его упекли как раз за зависть. И этот его порок так никуда и не делся. Вот и сейчас он завидует той же Ольге, что она вольна перемещаться в пространстве, что она сама решает, где ей находиться. Понятно, что назад на Землю ее никто просто так не пустит, но здесь-то в загробном мире она может поехать, куда захочет. А мог бы ведь не завидовать, а радоваться за нее. А вот не получается.

Ольга сначала отмыла кисти от краски, потом встала под холодный душ. Вода смыла с нее краску, пот и усталость. Жаль, что мысли не так просто смыть водой. Зачем она к нему пристала с этими заповедями? Кто дергал ее за язык? Она снова все испортила. Она хоть и сидела к нему спиной, но чувствовала, что он постоянно смотрел на нее. И она точно знала, что смотрел он на нее с вожделением. Откуда она это знала, она, пожалуй, не смогла бы ответить, но она точно знала. И сегодняшний вечер мог бы стать для нее самым счастливым за последнее время, и она могла бы заниматься с Алешей любовью на пляже, как и мечтала. Вот уж точно люди говорят: язык мой – враг мой. У нее возникло желание прямо после душа одеться и удалиться с острова, даже не попрощавшись. Осталась. Не хотела показаться неблагодарной. Он ее приютил, ужин приготовил, а она – бежать. Как-то это не по-человечески.

Наряжаться не стала: вышла к ужину в простеньком коротеньком синем сарафане, на ногах все те же вьетнамки, лицо без косметики. Чего уж тут, ловить все равно нечего. Алеша, увидев ее, поднялся отодвинул ей стул, усадил, наполнил ее бокал охлажденным шампанским. Поднял свой бокал и сказал:

– За встречу!

– За встречу! – отозвалась она.

– Жалко, что Михал Михалыч цикад здесь не оставил. Было бы романтично, как в юности в Крыму.

– Да, жаль, – согласилась она. Хорошо, что шум прибоя остался.

Оба молча принялись за еду.

Совсем стемнело. В спокойном море плескалось отражение луны. Ольга украдкой посматривала на лицо Алеши, освещенное пламенем свечей – как же он красив. Говорить она боялась – вдруг опять скажет что-нибудь не то. Наконец, он заговорил сам.

– А вот если бы здесь было что-то вроде не очень дорогого курорта, вы бы захотели сюда приехать?

– Я же и так здесь.

– Сейчас вы приехали бесплатно, в гости, а вот если бы за деньги?

– Вам нужны деньги?

– Нет, деньги мне не нужны: у меня тут коммунизм – никаких денег, но вот если превратить этот остров в курорт, переделать эти идиотские дворцы в гостиницы, то придется нанимать персонал, а люди же не будут работать бесплатно, поэтому, деньги за отдых здесь все равно брать придется. Я сначала хотел, чтобы люди бесплатно сюда приезжали, но потом подумал, что так не получится.

– Так вы здесь гостиницы хотите открыть?

– Да. Только вот не знаю, как это сделать. Нет, – Алеша будто возразил сам себе, – переделать дворцы в гостиницы – это без проблем, всю инфраструктуру создать – тоже никаких вопросов, но ведь нужно же, чтобы люди знали о том, что есть такой остров, чтобы захотели сюда приехать, а сам я рекламой заниматься не могу, поскольку никакой связи с внешним миром не имею. – Он отпил шампанского и снова наполнил бокал. – Вы можете мне помочь?

– Чем?

– Можете человека найти там, на Большой земле, – Алеша махнул рукой куда-то в сторону моря, – который занялся бы этим делом. Мне кажется, тут можно большие деньги заработать, мне-то они ни к чему, уж не знаю, к счастью или к сожалению, а вот тот человек может разбогатеть.

– А вам-то это зачем?

Вот опять она со своими вопросами. Алеша поморщился, будто его ударили, но решил ответить честно.

– Понимаете, Ольга, я тут с ума схожу от одиночества. И это не фигура речи, я в буквальном смысле схожу с ума. Сам с собой разговариваю, а иногда и с галлюцинациями. Что вы на меня так смотрите, да бывают периоды, когда я вижу галлюцинации. Мне нужно, чтобы вокруг были люди, чтобы было с кем просто поговорить. Знаете, пока не окажешься в полной изоляции и не узнаешь, что простой треп по телефону с каким-нибудь надоедливым приятелем – это счастье, это настоящая ценность. И не дай вам Бог когда-нибудь это узнать. Врагу не пожелаешь. Понимаете, мне больше не к кому обратиться, только к вам. Потому что кроме вас, здесь больше никого и нет. Бабушка здесь больше не появляется, Борис носится со своим перерождением – ему теперь не до меня. Поможете? – он жалостливо заглянул Ольге в глаза.

– Придумаем что-нибудь. – Ольга улыбнулась.

– И еще одна просьба: передайте бабушке, что не хотел я ей ничего плохого сделать. В отчаянии был, ну совсем хреново мне было. И не думал я ни о ней, ни о Борисе в тот момент. Скажите, пусть приедет, в ногах у нее валяться буду, – прощения просить.

Ночью Ольга долго не могла уснуть, все ворочалась в чужой, незнакомой постели, хотя в гостиничных номерах спала обычно хорошо. Ее волновала близость Алеши и его недоступность. Он спал всего в нескольких метрах от нее, в соседней комнате. Она слышала, как он ворочается в своей постели, и все надеялась, что он решится: осторожно на цыпочках покинет свою комнату и придет к ней. Но он так и не пришел. Она заснула под утро, изнуренная бесплодным ожиданием. Ей приснился Алеша. Она занималась с ним любовью.

Алеша несколько раз даже опускал ноги с кровати и собирался пойти в комнату Ольги, но каждый раз снова укладывался в постель: придумывал для себя всякие отговорки. Он понял еще во время первой встречи с Ольгой, что она была бы не против переспать с ним, но тогда он был одержим Ираидой. А сейчас он Ольгу хотел. Его воображение будоражила ее большая грудь, ее ямочки чуть ниже поясницы и кусочек яркой ткани на ее бледной, незагорелой коже. Но обладательница этой груди и нежной кожи сама все испортила своими вопросами. Зачем она спрашивала его о грехах? Блуд – это ведь тоже грех: он вспомнил. И эта чертова ответственность!

В прошлой жизни он переспал бы с этой женщиной, не задумываясь – тем более, что она сама этого хочет, а сейчас он задумался о последствиях. Он ведь совсем ее не любит, она ему даже не интересна. Это обычное желание. Он мужчина, который давно не знал женщин, по крайней мере реальных. А она красивая, аппетитная особа, наверняка еще и опытная. Они вдвоем на необитаемом острове. Ничего на свете не может быть естественнее, чем их соитие. Но Алеша думает о последствиях: а вдруг она в него влюбится, а он не сможет ответить ей взаимностью, она будет страдать, а его сгноят на этом острове из-за того, что он опять разбил сердце невинной жертве. Нет уж. Алеша переспит с ней, но она ничего об этом не будет знать. Даже если она запомнит это свое сновидение, то для нее это будет всего лишь сон. Его не в чем будет упрекнуть. Почему он не догадался проделать этот фокус с Ираидой?

Царствие небесное. Остров перемен.

Любочка появилась на террасе, когда Ольга рисовала, а Алеша плавал в море. На ней было расклешенное черное платье, черные атласные перчатки и черная же шляпка с вуалью.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Любочка у Ольги возмущенно, а Ольга одновременно спросила:

– Ты что на похороны собралась?

– Так что ты здесь делаешь? – повторила вопрос Любочка.

– Рисую, как видишь. – Ольга пожала плечами.

– И все?

– Все.

– Ты что же это, старая карга, внука моего соблазнить надумала?

– Поддержать. – Ольга расправила плечи и с вызовом подняла голову. – Ты –то его бросила, а он тут одичал совсем, с галлюцинациями разговаривает. Чего это ты так вырядилась, кстати? Умер кто?

Любочка, как подкошенная рухнула в кресло и залилась слезами. Ольга бросилась к ней, гладила ее по волосам и спрашивала:

– Что случилось, милая? Что с тобой? – Наколдовала стакан воды и три таблетки валерьянки. – На вот, выпей, успокойся.

Любочка проглотила таблетки и выпила стакан до дна.

– Они помирились! Они помирились! – проговорила Любочка и продолжила рыдать.

– Кто?

– Как это кто? Они! Родители!

– Чьи? Ничего не понимаю.

– Чего тут непонятного? Будущие родители Бориса помирились! Теперь, теперь! – Любочка захлебнулась рыданиями. – Теперь он в любой момент может исчезнуть! Хоть бы у нее месячные были! Или что б она вообще бесплодная была! Как же я без него? Я не смогу без него жить!

Ольга не знала, что сказать. Продолжала молча гладить Любочку по волосам, хотя сама она думала, что много лет ее подруга жила здесь без Бориса, и ничего: жила вполне счастливо – много работала, путешествовала, купалась во внимании мужчин. Когда Борис переродится, ну, погорюет немного и будет жить себе дальше. Но тут же представила, что Алеша прямо сейчас исчезнет навсегда, и сердце сжалось от темной тоски.

Алеша вышел из моря, увидел спину женщины в черном на своей террасе, спина эта сотрясалась от рыданий. Он тут же бросился туда – в женщине он узнал Любочку.

– Бабушка, что случилось?

Она вскочила, уткнулась в его влажное плечо и продолжила молча рыдать. Алеша вопросительно посмотрел на Ольгу. Та изложила ему суть проблемы.

– Один ты у меня на всем белом свете остался! – всхлипнула Любочка и еще больше прижалась к Алеше. – Никого больше нет! Я его так любила! Так любила! Думала, вот оно счастье! Награда за все мои страдания! И на тебе! Его у меня забирают! Как несправедлива жизнь! Сначала одного, потом другого! – Любочка снова уткнулась в плечо внука.

Алеша беспомощно смотрел на Ольгу. Он не знал, что делать. Его давило чувство вины. Сколько он себя ни уговаривал, что он не причастен к драме между бабушкой и Борисом, как ни казались ему убедительными аргументы в его защиту, сейчас он чувствовал, что лишь один он и виноват во всей этой истории. Он один и больше никто. Чем он может помочь этой несчастной женщине, которая точно знает, что скоро станет вдовой. И повинен в этом он, Алеша!

Ольга легонько взяла Любочку за руку и повела в сторону ванной.

– Тебе нужно умыться, – сказала она.

Любочка послушно шла за подругой, но продолжала всхлипывать.

Алеша, оставшись один, несколько минут сидел, обхватив голову руками, глядя в одну точку, и корил себя за свой безответственный поступок. Если бы он мог повернуть время вспять, не стал бы он устраивать никакого цунами. Ведь все равно это была выходка, лишенная всякого смысла. Потом он встал и принялся готовить обед – бездействие главный источник горьких мыслей, он в этом убедился за долгие месяцы заточения на острове. Хочешь прогнать дурные мысли – займись делом. Только благодаря соблюдению этого правила, хоть и нерегулярному, он до сих пор и не свихнулся окончательно. А время все равно не повернуть назад и ничего уже не изменить, значит, как-то надо приспосабливаться к имеющимся обстоятельствам. Значит, как-то нужно успокоить бабушку. Вот только как? И возможно ли это вообще?