Команда доктора Уолтера

Майкл предчувствовал, что их разговор пойдет именно об этом, и боялся его. Одно дело – какие-то старики, которые достойны того, как с ними обращаются, другое – ученые с мировым именем, с которыми он работает. Еще секунду назад он был готов все отрицать, делать вид, что он тут совершенно ни при чем, но сейчас решил принять вызов.

– Да, не только из новостей. Я участник движения натуралов за свои права и горжусь этим. Мне жаль, что вы с доктором Найори и доктором Уолтером попали в заварушку, но…

– В чем, Майкл, ваше "но"? Мне необходимо это понять.

– Зачем вам, доктор Клин, влезать во все эти вещи? Вы – исключение из правила.

– Да? И в чем же по-вашему состоит правило? Сформулируйте.

– Правило состоит в том, что геронты богаты и покупают себе длинную жизнь. Длинная жизнь – это сохранение за собой дефицитных рабочих мест, это пенсии, медицинская страховка, другие льготы, лежащие непосильным бременем на государстве. Значительная часть жизни геронтов – непродуктивна. Они просто живут, ничего не давая обществу. Зачем? На планете не так уж много ресурсов, есть проблемы загрязнения окружающей среды, перенаселение, нехватка рабочих мест. Во всем этом большая вина геронтов.

Майкл два раза сказал о нехватке рабочих мест, то-есть начал повторяться. Плохо. Роберт внимательно слушал, не перебивая, осмысливая его слова, даже сопереживая им, улавливая его чувства. Как ученый Роберт обладал этим умением. Понятно, что он слушал его критически, желая найти что-то для себя ценное. "Зря я распинаюсь, он меня не прерывает, но уже все понял… его мозг работает в десять раз быстрее, чем я излагаю свои мысли… , пора мне заткнуться." – Майкл замолчал.

– Спасибо, Майкл, я понял аргумент натуралов еще там, вчера: "мы едим ваш хлеб".

– Не обобщайте, сэр. Вы, лично, ничей хлеб не едите.

– Но и вы, лично, Майкл, не вписывайтесь в усредненное понятие "мы". Мне трудно было бы вас представить в той злобной толпе.

– Вы должны их понять.

– Нет, я их отказываюсь понимать. Наука предоставляет человечеству выбор. Каждый может им воспользоваться по своему усмотрению. Выбор – это ответственность за него. И каждый свободен. Слышите… свободен. Живите долго, живите мало, живите, сколько вам суждено. Это выбор, когда человек его делает, он не должен никого винить за свои несбывшиеся мечты и неудачи. А натуралы поступают именно так, они винят других.

– Винят, потому что геронты виноваты в этих неудачах.

– В неудачах виноваты только мы сами.

Теперь молчал Майкл. Он исчерпал свои аргументы и ни в чем Клина не убедил. Да и можно ли было это сделать? Он даже Ребекку не смог убедить. Сказать что ли про ювеналов? Про ювеналов… там все другое…

– А эгоистическое кредо ювеналов вас, сэр, устраивает? Они всем лгут. Они насквозь фальшивы.

– Да, да, я знаю, что по их поводу можно сказать.

– Вы с нами не согласны?

– Ювеналы делают свой выбор, который я не могу не уважать, и они платят на него безвременной смертью. Иногда мне бывает их жаль.

– А натуралов вам не жаль?

– Нет, за что их жалеть? Они не вакцинируются либо из-за трусости, либо из-за недостатка уверенности в себе и своих талантах. По деньгам это становится доступно.

– Да, что вы, сэр, знаете о жизни бедных людей?

– Да, я мало знаю, но и вы, Майкл, по-моему не из самой бедной семьи, вы, ведь, если я не ошибаюсь, из семьи врача? Кроме того программа вам прилично платит. И это правильно. Вам платят по таланту.

– Я просто я понимаю бедняков и безработных, у которых нет надежды на улучшение своего положения и талантов нет…

– Да, бросьте вы. Протестующим натуралам надо учиться и работать, например, как вы поступали. Вы талантливейший из талантливых, участник нашей программы, которая на глазах расширяет возможности медицины… зачем вы с ними, Майкл? Только не говорите мне о каком-то особом понимании неимущих, сочувствии и прочих, якобы, высоких материях. Не могу вам поверить. Наша команда, – вот мы все, и есть истинные гуманисты. Мы спасем тысячи жизней, а выходить на улицы и орать о несправедливости – это не для вас, Майкл.

– Вы, сэр, меня позвали, чтобы отчитать?

– Нет, я хотел понять вашу мотивацию, но я ее не понял. Вы и сами не знаете, почему вы ратуете за натуралов. Поймите это, и тогда я тоже вас пойму.

На обратном пути к гаражу они не сказали больше ни слова.

В гараже Роберт кивнул на прощение Майклу и уселся в свой лимузин. Питер молчал, безошибочно чувствуя, что шеф устал и разговаривать не расположен.

Еще утром Роберт был полон планов по-поводу борьбы с натуралами, но сейчас эта борьба стала ему совершенно неинтересна: истинные натуралы – обычные дураки, и он, Клин, не будет тратить на них свое время. Дураки, а имя им легион, не умеют думать, они только реагируют на раздражители, как животные. Лучший им ответ – полное игнорирование. Майкл, однако, не дурак. Тут что-то другое, может постыдное, а может похвальное, но – другое. Надо об этом еще раз с Ребеккой поговорить, но на следующей неделе. Поспешность, с которой он еще вчера встречался с Ребеккой, стала казаться Роберту нелепой. Вдруг засуетился по какому-то ничтожному поводу.

Вечером ему удалось полностью выкинуть все свои мысли о натуралах из головы, они с женой сидели на террасе, и Роберт выслушал соображения Дороти о предстоящем субботнем празднике. Ее волнение даже показалось ему трогательным. Жаль, что он сам так не умел.

Майкл

Зато Майкл был собой невероятно недоволен. В полемике с Робертом он оказался проигравшим. Как он мог так бледно выглядеть, когда речь шла о самом для него интересном в жизни? В Центре к нему прислушиваются, но у бунтующих натуралов нет привычки к интеллектуальному осмыслению проблем, а вот в других аудиториях его аргументы не принимаются. О чем это говорит? О том, что за рамки своей туповатой целевой группы он выходить не должен. И наверное, в чем-то Клин прав: он – убежденный натурал, но на чем основаны его убеждения? Действительно ли он "свой" для протестующих? Господи, ну конечно нет. Он насквозь фальшив, и это чувствуют даже придурки из Центра, не говоря уж о таких личностях, как доктор Клин. Так, надо разобраться, каковы его опции:

… несмотря на ясное понимание полной глупости требований натуралов и трескучих лозунгов о, якобы, социальной справедливости, надо использовать выгодную конъюнктуру и включиться на главных ролях в борьбу за приоритет натуралов в распределении искусственно выращенных органов… Это будет выгодно для продвижения… но, ведь, и так налицо приоритет натуралов в трансплантации органов. Даже их спец больные – все натуралы. За что же тут бороться? У натуралов нет денег? Это серьезная социальная проблема, которая напрямую не связана с вакцинациями, и никакая борьба, даже, если она и была бы успешной, а полностью успешной она так или иначе быть не может, не приведет к бесплатному медицинскому обслуживанию самых бедных слоев населения… кто, собственно, будет за все платить? Богатые ювеналы и геронты? Но борьба же направлена против вакцинаций, так где же логика? Ее нет. Против своего собственного разума он не пойдет, просто не сможет, потому что он – ученый. Исключено.

… так, он всегда считал, что ненавидит вакцинированных, теперь надо понять почему… честно ответить себе на этот вопрос. И вообще, действительно ли он их ненавидит? Его родители – натуралы, причем убежденные, но он-то давно отошел и от родителей и от их убеждений. Он их просто-напросто обогнал. Он ученый и… что "и"? А то, что он призван познавать мир. Эта задача вне рамок возрастных отличий. Что конкретно ему в геронтах не нравится? Они, как говорил Роберт, "едят чужой хлеб"? Но это же ерунда. Ему плевать на "хлеб", плевать на бедных, плевать на идиотов. Он, и тут Роберт снова прав, – другой, и это не его проблема. Ага, значит геронты для него вполне приемлемы… дело в ювеналах. Чем-то они ему неприятны. Чем? Лгут? Ну, это вопрос спорный. Может ли он выявить ювеналов на улице? Думает, что может, но… признаемся себе… не всегда, не всегда. По-настоящему хорошо он знает только Люка, Наталью и Алекса. Они – члены команды. Красивы, очень красивы, в хорошей форме, умные, настоящие ученые. Что же его бесит? А то, что они в своем преклонном возрасте выглядят лучше его, их любят женщины… а Наталья имеет много любовников. Он этого не знает, но предполагает. У Люка родился ребенок, он даже такое может себе позволить! А у него, Майкла, нет женщины, которая родила бы ему ребенка, вообще нет женщины. Пока нет… Он им завидует, вот тут что! С другой стороны, чему уж тут завидовать: ему 28 лет, у него впереди вся жизнь, а они скоро умрут. Умрут, умрут, никуда не денутся, как бы не хорохорились, таковы правила их опасной игры. А он не хочет умирать… да, что сейчас об этом думать?

… А почему он именно сегодня решился поставить все точки над "i"? Почему, почему… странно. Ничего не странно. Потому, что он встречался с доктором Клином. Они в первый раз серьезно поговорили. Неважно даже, о чем, важно, каким ему доктор Клин показался. Старик плохо ходит, не водит машину, может неважно себя чувствует, но… мужику 121 год, а какой ум! Разве во-время их беседы Роберт ему хоть в чем-нибудь уступил? Наоборот, по-сравнению с Робертом он, Майкл, выглядел неважно. Роберт работает и работает на пике своего мощного научного потенциала, у Роберта большая и дружная семья, у него достаток, который позволяет ему не думать ни о чем, кроме работы, которая, по всему видно, его до сих пор интересует. Для стариков команды давно уже несущественно, как они выглядят и нравятся ли они женщинам, хотя… говорят, у Стива красивая жена-натуралка. Она с ним не потому что он красавчик, а потому что женщин тянет на талант и… возможно он тоже талант, да, что там лукавить… он и правда талантлив… а раз так… у него все будет. Будет, но для этого…

Майкл сделал вывод, который вытекал из всех его рассуждений. Вывод слишком неожиданный, слишком спонтанный, слишком противоречащий всему, чем он в последнее время жил, и поэтому он был к нему не готов. Майкл понял, что ему придется принимать решение, трудное, тягостное, почти непосильное, но другого выхода не было. А главное, посоветоваться ему абсолютно не с кем. Может с Ребеккой поговорить? Ну, как же он это сделает? Что она о нем подумает: вчера громче всех защищал дело натуралов, а сегодня переметнулся к врагу?

Теперь ему было стыдно вспоминать свои вчерашние метания, когда он замышлял героическую акцию протеста: он, дескать отключит приборы и все органы погибнут. Он, что, ненормальный? Ведь ему бы никогда не удалось скрыть свое преступление… арест, расследование, срок… Он был бы мучеником за идею, настоящим героем, "павшим в борьбе за общее дело", его имя прославилось бы в веках, и благодарные потомки написали бы о нем книги. Надо же, какая дурь ему приходила в голову: настоящий ученый, а он – настоящий ученый, в этом для него не было сомнений, не может совершить такой бессмысленный поступок, он боится тюрьмы, и никаких благодарных потомков бы не было, о нем бы просто скоро забыли, а ученые вырастили бы другие органы, но только уже без него.

Фу, как гадко! Хорошо, что эти его мысли никто и никогда не узнает.

Больше в этот день Майкл о вакцинациях не думал, мозг его был перегружен, он решил снова вернуться к этой проблеме уже после пятницы. Засыпая, он представил себе новую волну протестов, запланированных Центром на пятницу. Да, пусть их… дурилки. Даже во сне губы Майкла кривились в презрительной усмешке.

Ребекка

Утром в среду Ребекка проснулась до будильника и отключив сигнал, просто лежала в постели, перебирая в уме планы на сегодня. Она приняла решение и теперь его надо объявить родителям. Сделать это прямо сейчас за завтраком, или ничего им пока не говорить? Умом Ребекка понимала, что никакой срочности нет, но решение было настолько выстраданным, что о нем хотелось говорить, прямо зуд какой-то. Ребекка вышла на кухню, где мать и отцом уже сидели за столом:

– Мам, пап, я решила вакцинироваться. Я буду геронтом.

– Ну, и хорошо. Мы с папой давно догадывались, что ты так и поступишь.

Какая-то спокойная реакция: ни удивления, ни готовности обсудить, ни вопросов. Ребекка была слегка разочарована. Получалось, что тут и говорить-то не о чем, а ей хотелось… это же решение всей ее жизни. Если бы она объявила о желании стать ювеналом, родители бы вероятно ее отговаривали, а так… что плохого в том, чтобы прожить долгую и плодотворную жизнь. Их умная и талантливая девочка многого добилась, а добьется еще большего.

– А если бы я захотела вакцинироваться по-другому? Захотела бы оставаться такой как сейчас? Мне 25 лет, и я всегда буду молодой и здоровой.

– Реба, так только дураки поступают. Ты слишком талантлива, чтобы разыгрывать карту вечной молодости. К тому же тебе надо многое успеть. Ты, детка, и так долго будешь молодой.

Это папа… как же хорошо она знает своих родителей. Ребеккой, как в детстве, овладел дух противоречия, хотя родители как будто читали ее собственные мысли. Просто папа зря сказал о дураках.

– Что, папа, по твоему получается, что все ювеналы – дураки. Не ожидала от тебя такой упрощенной позиции. У нас в команде целых три ювенала. Они, что, тоже дураки?

– Нет, конечно. Но жить молодым и рано умереть, буквально на пике своей карьеры – это, Реба, не для тебя.

– Я не понимаю, неужели для вас все в жизни сводится к карьере?

– Реба, ну что ты цепляешься к словам? Ты, похоже, на что-то злишься?

Нет, она не злилась, она была почему-то разочарована реакцией родителей, поэтому и взяла этот нервный, слегка агрессивный тон. Мама с этим "цепляешься" права. Ладно, сказала и сказала. Разговор за столом не клеился, но когда Ребекка уже шла к гаражной двери, мама крикнула ей вдогонку:

– А когда ты собираешься это сделать? Уже наметила число?

– Нет, не наметила.

Ребекка и сама заметила, что ее ответ прозвучал не слишком вежливо, но ей совершенно расхотелось разговаривать о вакцинации с родителями.

В лабораторию она не поехала. В последние дни тут чувствовалось напряжение, команда решала чисто научные проблемы, в которых Ребекка ничего не смыслила и ощущала себя лишней. В клинике в Вашингтоне у нее был только один клиент. После встречи с ним она поедет в Центр Медицинских исследований и постарается использовать свой статус, чтобы ее приняли на интервью как аппликантку уже сегодня.

Ребекка ехала в потоке машин, никогда не исчезающем на 95-ой федеральной трассе, потом свернула на столичную окружную дорогу. Это был ее привычный путь на работу, и думать о том, куда ей ехать, Ребекке не приходилось. Она пыталась мысленно подготовиться к встрече с предстоящим клиентом, но ничего не получалось, сейчас своим единственным клиентом она считала только саму себя. Конечно она прекрасно себе представляла, как рассматриваются заявления на вакцинацию, даже при необходимости могла бы и сама участвовать в этом процессе, но сейчас речь шла о ее собственном заявлении, а это совсем другое дело. Хоть и редко, но бывали случаи, когда человек, твердо настроившейся на вакцинацию, менял свое решение. Задача интервью как раз в том и состояла, чтобы постараться помочь человеку представить то, что как ему казалось, он представлял, но на деле оказывалось, что у того или иного аспекта вакцинации были последствия, которые людьми мысленно замалчивались, подсознательно отрицались. От них отмахивались. Вот именно о них с ней и будут говорить. А вдруг она во-время беседы передумает? С ней сыграют в "адвоката дьявола" и попытаются отговорить. Так надо. Еще утром Ребекка считала вопрос решенным, а сейчас ею снова овладели сомнения. Надо послушать, что ей скажут.

Ребекка уже входила в свой маленький уютный кабинет на втором этаже пятиэтажного офисного здания в Бетесде. В холле еще никого не было. Клиент придет минут через десять. Ребекка заставила себя сосредоточиться:

… Мервин Юхансон, хозяин модного спортклуба. Ювенал, 69 лет. Женат, жена – ювеналка, двое детей: 18 и 15. Пока не вакцинированы. Ребекка видела Мервина во второй раз. Прекрасная физическая форма, сильный, спортивный, обожающий соревнования, среди которых самое для Ребекки неприятное – армрестлинг. Так, так.... несколько часов в день проводит в спортзале, следит за своим телом,… такой эдакий нарцисс, гордящейся рельефными мышцами, помешанный на здоровом образе жизни. Кичится тем, что он – мужчина, добытчик… любит подчеркивать, что жена не работает и все на нем… , но он для семьи ничего не жалеет… Женился поздно, до определенного времени считал, что должен "погулять" и узнать как можно больше женщин, победы над которыми считает доблестью. Стал отцом только в 50 лет… дальше откладывать было невозможно…

Уверен, что "мальчики не плачут", что свои эмоции надо скрывать, потому что их проявление роняет достоинство настоящего мужчины. Доволен своим умом, но идентифицирует ум с интеллектом. На самом деле интеллектуальную деятельность избегает, считает, что образование и учение важны, но практический опыт все же гораздо важнее… жизнь учит лучше, чем школа.

Ребекка быстро пробегала глазами по своим психологическим "тра-ля-ля"… естественным путем достигает лидерских позиций… в лидерстве использует метод доминантного поведения, подавления чужой воли, беспрекословного подчинения… свойственно понятие чести… амбициозен… стремится к рискованным приключениям… любит рассказывать о своих "подвигах", где он показал себя "молодцом"… Ну, да, этот Юхансон исповедует культ "настоящего мужчины" в архаичном стереотипированном представлении…

Ребекка считала подобный тип мужчин привлекательным, но только в первом приближении, потом такой партнёр бы ей докучал недостатком кругозора и нетонкостью. Она мысленно как бы продолжила свои записки: "годится, но только на очень короткий срок, а может всего только на один раз…" – цинично, но верно.

Ребекка улыбнулась. И что он, этот престарелый образчик мужественности, от нее ждет? Ага, банальная проблема… выглядит на 25, это собственно и был возраст, когда он вакцинировался, а мыслит категориями прошлого века. Дети для него слишком молодые, по менталитету он их дедушка, а не отец.

Наверное "брутальный мачо" уже пришел. Ребекка вышла в холл и увидела, как навстречу ей встает высокий стройный мужчина в летнем костюме. Она успела заметить, что довольно дорогой светлый костюм не то, чтобы плохо сшит, но сидит на мускулистом торсе Мервина как-то слишком натянуто, хотя по размеру ему подходит. Такие тела гораздо лучше выглядят обнаженными. Сегодняшняя сессия была для них не первой, Ребекка снова представляла себе красавчика без одежды и улыбнулась своим мыслям. Для Мервина это выглядело приглашением войти:

– Мервин, рада снова вас видеть. Пожалуйста, проходите. Давайте вы мне по-порядку расскажите суть ваших трений с детьми. В прошлый раз вы мне привели кое-какие примеры. Может быть вы теперь немного по-другому смотрите на их поведение? Я просила вас критически осмыслить ваши различия. У вас что-нибудь получилось?

– Нечего тут осмысливать. Я не могу смотреть по-другому на их поведение. Я их не понимаю.

– Ага, вы сегодня говорите "не понимаю", а в прошлой раз говорили об их "отвратительном" поведении. Вы больше не считаете его отвратительным?

– Считаю. Так, как они, жить нельзя… что из них вырастет?

Ребекка прекрасно знала, что Мервин ей расскажет: 18-ий сын, наследник его имени, прекрасного имени "тружеников моря", шведских рыбаков, приехавших в Америку в начале прошлого века от злой нужды и в поте лица зарабатывающих свой хлеб.... А сын растет бездельником, учится плохо, часами сидит, уткнувшись в свой компьютер, и что он там делает – непонятно. А он, Мервин, целыми днями на работе или на тренировке, он не может его 24 часа в сутки контролировать. Но самое главное не в этом… парень растет хилым, ненавидит спорт, собирается поступать на актерский факультет. Разве это профессия для мужчины? Это за слабак такой, который не может по мячу ударить… ни мышц, ни выносливости. Женщины не станут такого любить, это исключено. Он мальчишке это говорил, но тот только отмахивается. А вдруг его вообще женщины не интересуют? С чего он это взял? А с того, что спортом не хочет заниматься, мышцы дряблые, фу… Жена – пустое место, он на нее, правда, в воспитании мужчины и не рассчитывал, но она и дочь не может привести в порядок… Девчонка – белоручка, тоже помешана на компьютерных технологиях, каких-то идиотских гаджетах. Он в их возрасте… он переплыл… залез… они попали… он нес рюкзак… он выиграл… он рос на улице .. мать не могла его домой загнать… он… он… А парень растет, как тепличное растение…

Ребекка со скукой слушала излияния Мервина. Такие типичные недовольства. Он слишком старый, чтобы понимать юных детей. Вот именно, по-сути перед ней старик и поэтому такой упертый. В подобных сетованиях на неправильную молодежь возможны вариации: моя дочь одевается слишком вызывающе, в ее возрасте надо быть скромнее, а не думать о том, как завлечь мужчину… или наоборот: моя дочь носит только джинсы и кроссовки, она выглядит как парень, не понимает, что такое элегантность и женственность… дети растут никчемностями, а он в их возрасте… они не знают цену деньгам, а он с 14 лет работал…

Ребекка работала на автомате: читала Мервину небольшую лекцию о том, как изменился сегодняшний мир, что мужчина, разбирающийся в современных технологиях сможет лучше обеспечить семью, чем тот, кто в них не разбирается, что дети сейчас другие… они переосмысливают ценности старого мира и провозглашают свои. Надо пытаться принять их такими, какие они есть, иначе есть опасность… Она просила Мервина взять лист бумаги и написать на нем, какие стороны характера своих детей, он считает сильными, что они делают хорошо. Потом на другом листе бумаги он писал, какие его черты дети могут не принимать, не любить… Она дала Мервину задание на дом: придумать пять времяпрепровождений с детьми, которые будут интересны и ему и им. Мервин говорил ей, что таких времяпрепровождений не существует, но Ребекка уверяла его, что все-таки стоит попробовать их найти…

Наконец Мервин ушел и Ребекка с облегчением вздохнула. Насколько же ей сейчас было не до клиентов.

После обеда она отправилась в Центр Медицинских Исследований и заполнила анкету на вакцинацию. После разговоров с сотрудниками Центра и впечатляющих демонстраций своих удостоверений, Ребекка поняла, что сегодня интервью точно не состоится. Ей назначили на завтрашний день, и так сделав большое исключение. Другие бы ждали два или три месяца. "Соглашаться мне на завтра или назначить на следующую неделю? Завтра последний день перед пятницей… может я понадоблюсь в лаборатории… " – Ребекка колебалась, но потом решила рискнуть. Ну, зачем она может понадобиться? Ей пришло в голову, что она могла бы поговорить с реципиентом, которого прооперируют в пятницу, чтобы подготовить его, снизить порог нервозности. Но и тут, как ей было известно, ее услуги не понадобятся, хирурги традиционно предпочитали такую беседу вести сами. А может действительно, Алекс или Наталья лучше нее знали, что в таких случаях надо сказать, а о чем умолчать. Людям, берущим на себя ответственность за жизнь или смерть другого, виднее.

Алекс

– Привет, Мэгги, в субботу мы с тобой идем к Грегу на барбекю.

Алекс решил сообщить об этом Мегги с раннего утра, потому что потом он мог бы запросто передумать, а так путь к отступлению отсекался. Пойдут вместе, а там он сделает все возможное, чтобы держаться от жены как можно дальше: привел и привел, а потом уж не его дело, пусть ребята мать развлекают, а то неплохо устроились.

– Да? А кто там будет? Опять эти их друзья иностранцы? Я их не люблю.

– Не любишь? Тогда не ходи. Никто тебя не заставляет. Тем более, что я не знаю, кого еще они пригласили.

– Нет уж, я пойду, внуков давно не видела. Может мне сейчас в магазин съездить, подарки им купить?

– В честь чего подарки? Не выдумывай, Мегги. Я не думаю, что это хорошая идея.

– Ну, конечно, хорошие идеи возникают только у тебя.

– Ты внуков подарками хочешь купить? Заслужить их любовь?

– При чем тут это? Они меня и так любят.

– Ага… прямо… ты у них любимая бабушка, они без тебя жить не могут.

Мэгги молчала и в ее глазах заметалась растерянность. Ну, за что он ее так? Откуда в нем эта злоба? Он надеялся, что жена станет с ним пререкаться, но она видимо не знала, что сказать. Алекс почувствовал себя сволочью и тут же разозлился за это на Мегги: это не его вина, что так получилось.

– Мегги, я ухожу на работу, и времени с тобой спорить у меня нет… господи, она и не спорит.

– У тебя никогда на меня нет времени.

Ага, началось, старушка отмерла… так-то оно лучше. Мегги – глупая старая баба, а не бедная овечка. Как же она его бесит! Не отвечая, Алекс вышел из дому, успокаиваясь и постепенно выкидывая образ сварливой гусыни Мегги из головы. Ворчит, ворчит, а что толку? Зачем ворчать, если на самом деле страшно рада, что идет к Грегу в гости. Вот, дура…