Команда доктора Уолтера

Понедельник

Стив Уолтер

Стив Уолтер сегодня с утра чувствовал себя не в своей тарелке. Не то, чтобы у него что-то болело, но проснулся он неотдохнувшим, вялым и долго лежал, прислушиваясь к себе. Жены рядом не было и Стив, даже еще не посмотрев на часы, понял, что уже довольно поздно. Полное отсутствие бодрости обещало очередной постылый, медленно текущий понедельник. Вставать не хотелось, хотя из кухни тянуло запахом свежемолотого кофе и гренками. Алисия, видимо, уже давно встала.

– Стив, Стив, вставай. Я же знаю, что ты проснулся. Нечего валяться, ты же сам говорил, что у тебя сегодня важный день. Стив…

Веселый, и отчего-то возбужденный с утра пораньше, голос жены немедленно начал его раздражать. И чего радуется дура? Не дай бог придет в спальню и начнет тянуть с него одеяло. С нее станется. Шутливая такая как бы игра молодых любовников. Нет, не пришла… и на том спасибо. Стив медленно, кряхтя выбрался из кровати и отправился в ванную. Дом у них был старый, добротный и большой, гораздо больше, чем Стиву сейчас было необходимо. Алисия иногда приглашала много гостей, все стояли в гостиной с бокалами в руках, смешки, никчемные разговоры, непременно какой-то особый приглашенный: пианист, певица, модный писатель. Алисия обожала светскую жизнь и почему-то считала, что и Стив в восторге от ее журфиксов со знаменитостями. Наверное он мог бы ей раз и навсегда объяснить, что эти дурацкие разодетые толпы, раз в месяц с удовольствием пьющие их вино, его бесят, но что толку ей это говорить. Себе дороже. Разговоров с женой Стив старался избегать. Пусть все идет как идет. В последнее время ему стало казаться, что все изменения всегда ведут к худшему.

В эту ночь он опять встал три раза, чтобы сходить в туалет. Было ощущение полного мочевого пузыря, а потом только слабая, тонкая, прерывистая струя мочи! Хватит уже себя обманывать: натуральная аденома. Пора начинать этим серьезно заниматься. Он пошел в душ, постоял под струями горячей воды, льющейся под приличным напором на его все еще крепкие плечи. Обмотав бедра полотенцем он подошел к зеркалу и начал бриться. На него смотрело лицо пожилого мужчины с тонкими, еще довольно красивыми чертами, седые волосы значительно поредели, отступили к затылку, открыв широкий выпуклый лоб. Вокруг рта залегли глубокие морщины, глаза за припухшими веками выглядели небольшими. Сквозь очки, которые Стив носил постоянно, было даже не различить их цвет. Когда-то они были ярко голубыми, а сейчас выцвели и постоянно немного слезились. "Пожилой"… черта с два! Очень старый человек! По современной классификации "геронт". Причем "молодой" геронт, всего 95 лет. Работает, да еще как. Энергии поубавилось, а интеллект даже возможно острее, чем прежде. Да и какие его годы! Для геронта 95 – не возраст. У них в группе трое геронтов и он из них самый молодой.

– Стив, сколько можно тебя ждать! Я скоро ухожу. Будешь со мной завтракать или нет? Просто скажи…

Голос Алисии стал уже совсем нетерпеливым. А что, сказать ей что ли, чтобы завтракала без него и уходила куда хочет? Каким было бы блаженством посидеть одному за столом, не отвечать на ее докучливые вопросы, имитируя благодушие. Нет, так нельзя. Алисия ничего ему плохого не сделала. Он с ней уже около двадцати лет. Перед Стивом поплыли картинки первого этапа их романа, он заулыбался, забыв о несносном настойчивом голосе, но Алисия снова его позвала и поток сентиментальных воспоминаний прервался. Беспокоился Стив зря. Жена была чем-то озабочена и явно торопилась. Минут через десять она ушла, объяснив ему куда, но Стив прослушал, его сознание только зафиксировало, как хлопнула входная дверь. Он, не торопясь, положил посуду в машину, убрал в холодильник сок и сполоснул кофейник.

В гараже его ждал неприятный сюрприз. Правое переднее колесо его новой японской машины спустило и теперь нужно было решать: вызывать службу или менять его самому. Черт, и где его угораздило? Он уже достал телефон, чтобы парни в комбинезонах, лиц которых он даже не запомнит, быстрее приезжали и все сделали, но внезапно передумал. Ну, что это с ним в самом деле? Совсем распустился. Пока они приедут, пока то да се… полтора-два часа долой, а его ждут на работе. Сегодня важный день. Последние приготовления к пятнице. Он и так задержался, Риоджи и Роберт уже конечно в лаборатории, удивляются, что его до сих пор нет. Странно, что не звонят. Не звонят, потому что держат фасон. Они все, дескать, уже давно имеют право работать по своему собственному расписанию и никому не отчитываться. Так-то оно так, это правда, но не вся. На самом деле, они – команда и не могут работать автономно, результаты работы зависят от каждого из них и по-другому быть не может.

Стив внезапно заторопился. Отпустил тормоза и налегая плечом на раму переднего окна водителя, выкатил машину вручную, вновь поставил ее на тормоз, открыл багажник, вытащил домкрат и быстро начал качать. Сейчас вроде существуют какие-то автоматические устройства, но у него их нет. Заболела нога и сбилось дыхание. Бок машины поднимался, она вся заваливалась влево. И зачем он только связался с самостоятельной заменой колеса.... разошелся, старый идиот, хотел что-то себе доказать. Стив достал из багажника запаску, с натугой вытащил ее наружу и с отвращением вспомнил, что были времена, когда он вес колеса даже не замечал. Спустившее колесо было массивнее запаски, оно тяжело упало на землю и чуть ударило Стива по ноге. Какой же он стал неуклюжий слабак, прямо стыдно. Новое колесо он крепко затянул и так и не убрав проколотое, выехал на дорогу. День начинался не слишком удачно.

В лаборатории тоже наверное что-то не так. Стивом овладели дурные предчувствия, хотя по опыту он знал, что грош им цена. Иногда наоборот все кажется просто прекрасным, а через час тебя ждет неприятность, как говорили его правнуки "засада" а big banana skin.

Около здания онкологического центра Вайнберга Стив припарковался и заспешил на 6 этаж в свою лабораторию. Ага, он так и знал: Роберт с Риоджи стояли у контейнеров, где за стеклом просматривалась человеческие органы. Да на что тут смотреть. На столе сияли три больших монитора, и на каждый была выведена часть био-технологического процесса: температурный режим, состав питательной жидкости, характеристики органа на данную минуту. Печеней было пять, каждая предназначена для своего реципиента. Первому они пересадят орган в пятницу, остальным на следующей неделе.

Для непосвященных картинки была совершенно непонятными, но красивыми. Ядра плюрипотентных стволовых клеток мерцали синим, зрелые клетки печени – зеленым, все еще активно делящиеся клетки – красным. Сейчас красного было не так много. Печень уже почти не росла. Доктор Риоджи Найори научился поддерживать нормальную функцию живых клеток печени, внедряя их в фибробластные клетки мышей. Люк Дорсье, биохимик, единственный ювенал среди ученых, занимался подбором различных элементов для выращивания питательной среды. Стив оглянулся вокруг, но Люка нигде не было видно. Швейцарца нельзя было не уважать, но иногда его легкомысленность действовала геронтам на нервы. Стив, Риоджи, Роберт, Люк и натурал Майкл, специалист по получению объемного моделирования органа в 3Д , их было всего пятеро на уровне задачи: у печени черт знает сколько функций и надо, чтобы их искусственный орган смог их все поддерживать. Как же долго у них ничего не получалось: гепатоциты делились, но потом процесс почему-то тормозился и клетки просто не вызревали. Что они только не делали. Но теперь вроде все было неплохо. А какой проблемой было заставить реципиента вырастить новые сосуды, способные питать кровью новый орган. Стив бился над этим долгие годы, соединял волокна эндотелия с новой тканью и они превращались в настоящие сосуды.

Их команда работала над проектом по выращиванию человеческих органов из стволовых клеток. Почка, роговица, фрагменты костной ткани и печень. Сейчас Стив смотрел только на печени. Еще несколько дней и процесс должен быть завершен. Печень в пятницу пересадят пациенту, хотя пока непонятно, кому именно. Это попахивало Нобелем, но статистики было совершенно пока недостаточно. Операции не были эффективны и Нобель получали другие. Но сейчас будет по-другому.

Они впятером отвечали за орган, сам процесс пересадки Стива интересовал меньше. Что там, собственно особо делать, хирурги не подкачают, но и от них многое зависело. К ним как раз подошел Алекс Покровский, один из самых известных специалистов в области трансплантации печени. Высокий широкоплечий блондин, в небольших, едва заметных на лице, очках. Классно выглядит, молодой, полный сил, способный хирург, но совершеннейший американец, практичный и не сильно образованный. Себя-то Стив считал британцем, а это совершенно другое дело. Алексу было 72 года, а выглядел он максимум на 25. Убежденный "ювенал". Что ж, его право. И что он тут вертится под ногами. Сейчас что-нибудь дурацкое скажет…

– Привет, ребята.

– Привет, Алекс. Волнуешься? – это Роберт.

– Доктор Покровский! Рад вас видеть. – это Риоджи.

– Слушайте, ребята, осталось несколько дней, а мне кажется, что размер пока не очень…

Вот зачем он это сказал? Как будто под-руку. На монитор даже не посмотрел, определил на глазок. Не дай бог сейчас каркать начнет… не выйдет, не выйдет… Нет, не начал. Знает, что сейчас не место и не время. Стив злился, но знал, что, если кто-то и ответит Алексу, это будет он. Роберт и тем более Риоджи промолчат.

– Алекс, ну хватит тебе. На этот раз у нас все получится. Я чувствую. А потом у нас же несколько кандидатов. Есть совсем небольшая женщина, для нее маленькая печень будет в самый раз. Решим это позже.

Этот Алекс как и все хирурги, пусть даже и самые прекрасные, просто ремесленник с ловкими руками, хорошей реакцией и с большим или меньшим опытом. В науке они ноль и напрягать голову никогда не желают. И правильно делают: твое дело – пересадить, а какую печень и кому… это не ты решаешь. Досада не уходила, и Стив знал, что все сейчас подумали об одном и том же: о серии неудач, причиной которых становился недостаточный размер органа, играющий роковую роль. По большому счету Алекс был прав. Вопреки ожиданиям орган не развивался и вскоре становилось очевидно, что в теле взрослого человека он не справляется со своими функциями. Выживаемость была низкой, в течении пары недель больной умирал и хвастаться им всем особо не приходилось.

Где этот чертов Люк? Как руководитель программы Стив сейчас ловил себя на остром желании все при встрече задаваке Дорсье высказать, но в глубине души знал, что ничего Дорсье не скажет. Молодой, небрежный, полный жизни и сознания собственных возможностей, Люк был слишком блестящ, чтобы выслушивать чьи-либо замечания, тем более, что профессионально его было не в чем упрекнуть. Люк – ученый и Люк – плейбой не сочетались и с этим приходилось мириться, нравилось это Стиву или нет.

Стив пробыл в лаборатории до обеда, видел, как все разошлись, потому что на работе делать было особо нечего и тоже решил сворачиваться. Как все-таки глупо, что он проколотое колесо дома оставил. Сейчас было бы еще не поздно заехать в мастерскую, чтобы его починили, или не чинить… сразу новое купить… В таких вещах Стив не очень-то разбирался.

На улице было нежарко. Он позвонил Алисии, но та ему что-то защебетала о своей крайней занятости… домой она приедет поздно, и он должен ужинать один: "Ты, милый, не обижаешься? Не обижаешься? Хочешь, я все брошу и приеду? А хочешь, мы с тобой куда-нибудь сходим? Хочешь?". Господи, ничего он хотел. На секунду Стиву пришла в голову мысль, что у Алисии кто-то есть, он с этой мыслью немного "поиграл", но убедившись, что ни Алисия, ни ее гипотетический любовник его совсем не трогают, решил поужинать в городе и ехать домой. Стиву внезапно захотелось есть и он зашел в первый попавшийся ресторан, где никогда раньше не был. Или был? Наверное все-таки был. В Балтиморе Стив жил уже довольно давно и ему было трудно предположить, что в центре еще оставались рестораны, которые он не знал. Почему-то ему захотелось точно вспомнить, был он тут или нет. Но память ничего ему не подсказывала. Все, что касалось работы, он помнил, про семью, жен и детей тоже помнил, а вот тривиальные мелочи жизни стали ускользать. Конечно в 95 лет это нормально, но забывчивость оказалась для Стива в одном ряду с тяжестью колеса, которое он сегодня утром, превозмогая усталость и одышку, менял. Ресторан "Кафе – 300", дурацкое, ни о чем не говорящее название, был почти пуст. Ага, заведение "смешанное", не выделяющее ни одну категорию населения. Все эти новомодные деления на "добро пожаловать, геронты" или "добро пожаловать, ювеналы" Стив не одобрял. В обществе и так наметились разобщающие тенденции, зачем их усугублять. Как это глупо! Он мысленно пообещал себе поговорить об этой проблеме с Ребеккой, их психологом, специалисткой по возрастным особенностям членов группы и их влиянию на работу команды. Девчонке 25 лет, и именно поэтому она возможно больше него во всем этом беспорядке разбирается.

К Стиву подошел официант, его сморщенное лицо улыбалось заученной автоматической улыбкой, которая казалось застывшей гримасой подобострастия. Зубы явно вставные, но плохо сделанные, слишком белые и безупречные. Руки в коричневой "гречке", спина сутулая, не так как бывает у высоких людей, а просто согнутая от старости, образующая небольшой острый горб. Из форменной белой рубашки торчит тощая морщинистая шея. Ничего себе… официант-геронт. Такое редко увидишь. Сколько ему может быть лет? Больше ста, это точно. Спросить неудобно. Как вообще могло получиться, что старик до сих пор вынужден работать? У него совсем никого нет? Денег категорически не хватает, потому что в невероятно увеличившемся процентом геронтов социальные пенсии стали совершенно мизерными, на них уже просто нельзя прожить.

Старик сновал туда-сюда с подносами, было видно, что ему трудно, и Стив пообещал себе оставить приличные чаевые. Старика было жалко, но к чувству жалости примешивалась брезгливость. Конечно обстоятельства жизни этого человека Стив не знал, но мужик решил стать геронтом примерно в то же время, что и он сам т.е давно, когда инъекции еще даже не были рутинными. За такую инъекцию нужно было выложить немалые деньги. Откуда он их взял, а главное, зачем он это сделал? Одно дело они с Робертом или Риоджи: ученые с мировым именем, уверенные, что смогут принести пользу современной цивилизации, а другое дело… такие вот никчемности, пожелавшие длить свою дурацкую убогую жизнь. Зачем им это понадобилось? Наверное, мужик когда-то был военным, там, говорят, возможность инъекции предлагали за особые заслуги, и люди соглашались, не особенно вникая в последствия: "Я буду жить долго-долго… это заманчиво… ". И что еще могли думать мало образованные солдаты: выслужу пенсию, женщины и веселая жизнь, потом большая семья… А он сам, разве по-другому думал? Сейчас Стиву казалось, что по-другому.

В десять часов приехала домой Алисия, долго рассказывала ему о своем дне. Стив чувствовал, что надвигается "журфикс". "А у тебя как дела, милый?" – спросила жена. "У меня все нормально" – ответил Стив и пошел спать. Они с Алисией спали в одной комнате, но секса это не предполагало. Стив, думая о завтрашнем дне в лаборатории, успел, засыпая, поразмышлять об этом пресловутом сексе, значение которого в современном мире, явно преувеличивалось. А может это ему так в 95 лет кажется.

Люк Дорсье

А Люк Дорсье был с утра в спортзале. Когда он проснулся у него было поползновение сразу же отправиться на кампус Джона Хопкинса в лабораторию, но потом он раздумал. Потребность размять свое молодое здоровое тело ощущалась императивной, а лаборатория подождет. Понятное дело Стив и прочие старперы будут злиться, но он это как-нибудь переживет. Если на каждого брюзгливого геронта, жизнь которых давно только в работе, обращать внимание, то жизнь превратится в кошмар. Только этого не хватало. Ему только 59 лет, еще поживет. Подумав о своем возрасте, Люк как обычно расстроился: "не еще только 59, а уже 59". Поживет или как раз наоборот. Кто это знает, хотя нет, он, Люк как раз знает, не так уж долго ему осталось. Он упрямо качнул головой, отгоняя от себя ужасную мысль о смерти и с новой силой продолжил качать дельтоид, его гордость – красивую мышцу плеча, образующую его наружный контур. У большинства людей плечи выглядят как вешалка для пальто. А у него плечи заметны в любом ракурсе, огромные прорисованные дельтоиды делали корпус Люка внушительным, чисто мужским украшением. Люди, особенно натуралы, смотрели на него со смесью зависти и неприязни. Да вам-то кто мешает? Ходите каждое утро в зал и работайте со штангой. Люк знал, что его коллеги считают занятия со штангой дурацким, недостойным настоящего ученого, делом. Да, какая разница, что эти хануры считают.

Люк принял душ, перекусил в Старбаксе и поехал на работу. В лаборатории царила довольно напряженная, нервная атмосфера. Стив посмотрел на Люка тяжелым укоризненным взглядом, но сейчас же отвел глаза. Ну давай, директор… скажи мне что-нибудь… ага, молчишь? Что и требовалось доказать. Люк сел за компьютер и тотчас же же все суетные мысли отошли в его сознании на задний план. Сейчас его интересовал только процесс. Все выглядело в пределах нормы. Люк защелкал мышкой, перед ним замелькали графики и диаграммы, он и не заметил, как прошло несколько часов. Захотелось есть. Надо было выйти поесть. Мимо шел Майкл Спарк, 28-летний натурал.

– Эй, Майк, пойдешь со мной в ресторан?

Парень не любил, чтобы его называли Майк, но Люк делал вид, что к нему это не относится. Майкл кивнул, но Люк знал, что на самом деле, если бы не надежда, что богатенький ювенал с расслабленным и неприятно мягким французским акцентом, заплатит за его ланч, он бы с ним ни за что не пошел. Да, заплатит он, заплатит, хотя Майкл и сам прилично зарабатывает… парень жмот! А с кем еще выйти. Геронты куда-то все разошлись. Он бы был не против выйти с Ребеккой, но она, дура, всегда с душкой Алексом. Интересно, знает ли она, что Алекс – ювенал, может и нет, Алекс старательно свой возраст скрывает. На самом-то деле товарищу за семьдесят. В лаборатории сидела одна Наталья, но с ней он идти никуда не хотел. Ювеналка Наталья была ему чем-то неприятна. Люк ни за что бы не признался себе, что она его раздражает своей агрессивной молодостью, неизбывным желанием всегда быть на высоте, красивой, независимой и желанной. И он того же хотел, но в другом человеке, особенно в женщине, эти амбиции его буквально бесили. Наталье 68 лет, она старше его на целых десять лет, а вовсе и не думает умирать. А его-то какие годы! Нельзя так часто раскисать.

Они с Майклом вошли в небольшой ресторан недалеко от университета. Выбор Майкла – вокруг одни молодые, но наметанным взглядом Люк различил разницу: молодые-то, они молодые, но все эти ребята вокруг были не ювеналами, как он, а натуралами. Они были молодыми, а не выглядели ими. У Майкла здесь были знакомые, кто-то подходил к их столику, Майкл отходил, с кем-то шептался. Люку казалось, что на него косо смотрят. Он знал, что в прекрасной форме, обычно никто не замечал разницы. Да и не было никакой разницы между натуралом и ювеналом. Внешне не было. Впрочем потом, как только он начинал с ребятами разговаривать, все становилось ясно. Лица собеседников замыкались, становились настороженными и недобрыми. Люк бы поел и ушел, но Майкл скорее всего ребятам его "продал", нарочно сказал, что он пришел сюда с ювеналом. Вот зачем он так сделал? А затем, что он их всех ненавидит. Майкл никогда с ним о таких вещах не говорил, но Люк повидал жизнь, знал людей и чувствовал, что его подозрения не напрасны. Плевать он хотел на их неприязнь.

Люк родился в Женеве в 72 году, в довольно состоятельной семье. Его отец служил начальником довольно большого отдела в одном из крупнейших банков страны Готтингер и Ко. Папаша управлял огромным суммами частных капиталов, ценными бумагами, давал инвестиционные консультации. Отца Люк видел редко, так как штаб-квартира банка располагалась в Цюрихе, и там у отца была огромная квартира. Мать в Цюрихе жить отказывалась и жила с Люком и его старшей сестрой в старинном фешенебельном Ньоне. Забот о деньгах у него не было по определению, и поначалу он попробовал жить жизнью великосветского юноши-мажора: девушки, лучшие курорты, которые он посетил в Европе все до одного, каждый раз с разной девушкой. Когда горные лыжи стали обыденностью, Люк занялся формулой-1, бобслеем. В какой-то момент, когда адреналин от экстремальных видов спорта перестал забавлять его, выяснилось, что жить довольно скучно. Отец много раз заговаривал с ним об университете, серьезной специальности. Отец явно хотел, чтобы он пошел по его стопам, и именно поэтому Люк выбрал медицину. Швейцария тут не могла ему ничего особо престижного предложить, и он закончил университет Луи Пастера в Страсбурге, получив диплом врача. Специализировался в интенсивной терапии и проработал несколько лет в университетской клинике Дени Дидро в Париже. Потогонная, изнуряющая, по сути довольно неблагодарная работа, которая к ужасу Люка начинала его раздражать. Он был слишком красив, подвижен, жизнелюбив, избалован всем самым лучшим, что может предложить богатому молодому человеку современная цивилизация.

Люк работал на автомате, следуя давно выработанным протоколам, его голова была свободна от усилий. Он начал посещать психолога, жаловался на головные боли, плохой сон и безотчетную тоску. Доктор говорил, что ему бы следовало сменить обстановку. Люк уехал в Америку и закончил аспирантуру в Гарварде. Блестяще защитившись по одной из самых перспективных тем в биохимии, он навсегда потерял интерес к практической медицине. Занятия наукой заставляли его забывать о банальности жизни и бесконечной погоне за удовольствиями, которые изнуряли больше, чем давали наслаждение. Но посвящать все свое время лаборатории у Люка тоже не получалось. О женитьбе он даже и не думал, рано ему еще "в стойло". Образцовым отцом семейства ему никогда не стать. Неменяющаяся картинка семейного обеда наводила на него ужас. А жизнь такая короткая, как получить от нее максимум? А тут опыты по продлению человеческой жизни, о которых Люк много и с интересом читал в специальных журналах, стали предметом коммерческого использования. Сначала безумно дорогие, потом гораздо более доступные для людей, эти методики рекламировались и мало-помалу завоевывали все большую популярность. В начале двухтысячных Люку было уже больше тридцати и надо было решать: ничего не делать, как не делали его родители, очень долго жить, постепенно старясь, или прожить сравнительно короткую, но яркую жизнь на гребне своих интеллектуальных способностей, молодым, красивым, полным жизни и энергии. Трудное решение, Люк никак не мог его принять. Уходить из жизни на пике свершений или тянуть ее почти до бесконечности, превратившись в убогую развалину, у которой из всех жизненных функций дольше всего остается функция мозга. Человек-мозг, лишенный эмоций и страстей. Ничего не делать? Но тогда уже через 15-20 лет твои мышцы станут дряблыми, под глазами появятся мешки, женщины станут безразличны, или еще хуже начнут привлекать и одновременно пугать, когда ты станешь рабом виагры и однажды подохнешь от сердечного приступа из-за передозировки прямо на любовнице.

Однажды утром после довольно краткого и неспокойного сна, Люк принял решение. Не стареть, оставаться молодым, совершать то, что суждено совершить, не теряя времени, которого отпущено немного. Но так даже интереснее, некогда прохлаждаться, надо жить настолько интенсивно, насколько позволит потенциал, а у него он огромный. По-настоящему близких людей у Люка не было и советоваться он ни с кем не стал. Родители к тому времени умерли, разбились на машине, оставив им с сестрой огромное состояние, которое Люка интересовало довольно мало. Сестра решила быть натуралкой, ей было уже далеко за шестьдесят, но Люк знал, что она скорее всего его переживет и ее детям и внукам останутся их общие деньги. Да, какая разница.

Он работал сейчас в Университете Джона Хопкинса, в одной из самых продвинутых лабораторий мира. Их программа по выращиванию искусственных органов субсидируется правительством. Скоро наступит пятница, осталось три дня, и больному пересадят печень, которую они сделали. За свою часть работы можно было не беспокоиться, но по мере того, как приближался день Д, когда их органу нужно будет работать и выполнять в теле все свои функции, Люк тревожился все больше и больше.

Чтобы отвлечься, он постарался думать о своих очередных удовольствиях. На этот раз его привлекала покупка новой квартиры в Эмиратах, в центре Дубая. Он будет брать отпуск и жить в квартире будущего. Вот что он будет делать. Подождут его, ничего, имеет же он право на отдых. Имеет. И вообще, надоел ему этот убогий Балтимор, провинциальный, неразвивающийся… хулиганские банды вечно чем-то недовольных черных парней… богатые старые особняки в зелени, церкви, синагоги, костелы, респектабельные общины коренных американцев. И эта их гордость: харбор! Да, чем тут гордиться, живут и не знают, что в мире есть набережные и покрасивее. В жизни он бы тут не жил, если бы не Хопкинс, а Хопкинс – это фирма.