Гроза

Дверь распахнулась и оттуда полился сухой треск выстрелов. Соколовский по инерции рванулся вперед, задвинув за себя Сашку. Коргин, стоявший позади всех, мельком увидел обкуренного в дым Кульниченко, в майке и шортах, палившего из пистолета Макарова. Потом на него рухнул обливающийся кровью Сашка, увлекая за собой Соколовского. В следующую секунду Леха с пацанами влетел в квартиру, прижав Кульниченко к полу и зафиксировал наручники у него на запястьях. Тот хрипел и извивался под его коленом, Леха ткнул ему в зубы ствол пистолета, кульниченковский Макаров валялся в шаге от него.

–Твою мать! – заорал наспех оклемавшийся Леха растерянным операм. – «Скорую» вызывайте, живо! – Скрутив Кульниченко, он потащил его вниз по лестнице. Всплеск адреналина после употребления анаши у того схлынул, задержанный покорно плелся вперед, еле переставляя ноги. Володя Симонов тем временем кричал в трубку, пытаясь дозвониться до «скорой».

–Черт, как так-то, а? – бормотал он про себя. Потом подготовка дала знать о себе, он попытался пережать льющуюся кровь. На обыск никто не брал бронежилеты, пули легко прошли сквозь тонкую обычную ткань. У Сашки изо рта текла тоненькая струйка крови, пуля попала ему в голову, светлые волосы слиплись. Мокрые от крови и пота. Грудь Соколовского была залита кровью, приоткрытые черные глаза уставились в засиженный мухами выщербленный потолок. Расстояние в чертовом закутке от двери было полметра, самое большее, а Кульниченко, сознательно или нет, но стрелял в упор. На поражение. Сашка, как только грохнули первые выстрелы, ринулся вперед, попробовал выхватить пистолет, Кульниченко всадил в него не меньше пяти пуль. Перестрелка заняла полминуты, может и меньше. Тела лежали в проходе, на пороге, в квартире стояла тишина, задержанный был там один, видимо, ждал. Засаду устроил, черт его возьми! Паниковать было нельзя, но именно паника начала топить мозг Симонову, он лихорадочно косился на часы, «скорая» не ехала. На пол наползала кровь, похоже, оба уже не дышали.

Через восемь минут по лестнице наверх вбежала, наконец, фельдшерская бригада. Тела погрузили на носилки, медики явно торопились. Симонов на автомате пошел следом за ними. У подъезда стояла «Скорая», возле мусорных контейнеров, в заляпанном желтыми пятнами снегу. Визг сирены разносился по притихшему двору. Пока носилки ставили в машину, Коргин схватил за плечо фельдшера.

–Позвоните родственникам,– отрывисто бросил тот, запрыгивая в машину. Оперативник прыгнул следом за ним.

–Володь, позвони Лизе,– крикнул он бледному Симонову. «Скорая» немного забуксовала, выезжая со двора, грохоча сиреной. Прорвавшись сквозь сугроб, машина вырулила на мокрый асфальт и помчалась по Чкалова, не обращая внимания на красный свет на переходе. Симонов рухнул на водительское сиденье патрульной машины, с силой захлопнул дверцу. Сзади Иванов держал обалдевшего от передоза Кульниченко, тупо улыбавшегося. Глаза у него блуждали, не в силах сфокусировать взгляд, он весь расплывался, как тряпичная кукла без костей. Из одежды на наркомане были только майка и шорты, слегка запачканные брызнувшей на них кровью.

–Что ты лыбишься, мразь?! – мрачно прошипел Симонов, с нескрываемой ненавистью глядя на задержанного. Тот ехидно ухмыльнулся.

–Я, начальник, права знаю,– с трудом выговорил он, еле шевеля языком. Вдобавок, машина провоняла перегаром, Кульниченко еще и напился. Это грозило им алкогольной комой, прямо на месте мог нарисоваться очередной труп. Больше ничего произнести арестованный не смог, пьяно захрапев. От одной искры машина могла теперь взлететь на воздух. Иванов виновато смотрел на Володю, не зная, что сказать. Симонов молча принялся листать контакты телефона.

Лиза привычно вошла в аудиторию, с шаблонной улыбкой глядя на вставших студентов. В окно сияло утреннее солнце, сидевшие на его пути студенты щурились и прятались подальше в тень. Не прочь они были бы спрятаться и от Елизаветы Алексеевны, да и от договора подряда, поджидавшего их. Впрочем, Лиза была довольна, только вернувшись из буфета с еще не остывшим теплым ароматом кофе на губах.

–Итак, начнем перекличку,– карандаш Лизы забегал по строчкам журнала.– Андолина?

–Здесь,– отозвалась студентка на задней парте,– Гусева?

–Здесь,– лежавший перед Лизой на столе смартфон завибрировал и принялся ездить по столешнице. Она раздраженно взяла телефон.

–Я не могу говорить, у меня пара.

–Лиза, не отключайся,– она узнала голос Володи Симонова. Так просто опер звонить бы не стал, ее от неожиданности немного повело, она вынуждена была опереться о стол.

–Что с Сашкой? – ледяным тоном спросила она, пальцы нервно застучали по столу.

–Сашку застрелили, Лиз,– прогудел в трубку Симонов,– приехали на обыск, попали в засаду,– взахлеб рассказывал он, тщетно пытаясь сохранить остатки спокойствия. – на «скорой» увезли в первую городскую. Лешка с ними поехал.

–Я скоро буду,– заторможенно отозвалась Лиза и отключилась. Студенты молча смотрели на нее, выжидая продолжения переклички. Она покосилась на часы, 8:05 утра.

–Извините пожалуйста, мне нужно подняться на кафедру.

Пара была на втором этаже, кафедра на четвертом, как она туда добралась, Лиза не помнила. На кафедре, в кабинете, сидела только методист, Аня Ильина, строчившая что-то в компьютере. Когда Михеева распахнула дверь, методист еще неодобрительно на нее посмотрела.

–Что-то забыла?

–Ань, мне нужно уйти,– твердо выговорила Лиза, сама себе удивившись,– у меня мужа на обыске застрелили, надо ехать в больницу.

Глаза Ани испуганно расширились.

–Насмерть?! – прошептала она одними губами, Лиза пожала плечами.

–Я не знаю,– неожиданно истерично выкрикнула она,– мне нужно ехать, отмените пару!

–Хорошо, хорошо,– забормотала методист,– вас, тебя заменят, иди, к-конечно,– она начала заикаться от шока. Лиза метнулась за дверь и помчалась по пустому коридору университета, тускло освещенному блеклыми лампами. Ее высокие каблуки гулко стучали по треснутым каменным плитам, эхом отдаваясь в аудиториях.

Лиза вылетела на крыльцо универа, выскочила на дорогу, отчаянно голосуя. Машины ехали мимо, плевав на нее, из-за поворота выезжало такси, она кинулась к нему.

–Эй, куда? Я на вызове,– окликнул ее таксист, пока она ломилась в его машину. На заднем сиденье застыла от неожиданности какая-то девчонка в наушниках. Лиза перехватила его взгляд.

–В первую городскую вези, быстро! – закричала она звенящим тонким голосом. – Отменяй свой вызов!

–Да некогда мне, уйди, дура! – наорал таксист, газуя. Ей пришлось отскочить с дороги, чтобы он не задел ее бампером. Машина, взревев, уехала прочь. Лиза снова метнулась на дорогу, чувствуя, как у нее внутри что-то обрывается. Возможно, всего лишь душа. Она забыла одеться, ветер рвал на ней тонкую серую блузку и юбку до колена, она снова голосовала.

–Ну пожалуйста, ну хоть кто-нибудь,– машинально шептала она. Одна из машин, побитая темно-серая «Ауди» притормозила, оттуда высунулся заросший щетиной парень.

–Чего тебе? – крикнул он. Голос тонул в уличном грохоте и свисте ветра в ушах.

–Мне в больницу надо, срочно,– умоляюще простонала Лиза, зайдясь кашлем. Длинные волосы летали по ветру, забираясь ей в рот, заглушая звенящий крик. Водитель неодобрительно покосился на растрепанную девчонку, но все же остановился и открыл дверь.

–Салон мне грязью не заляпай!

–В первую городскую, только побыстрее, пожалуйста!

Он ударил по газам, «Ауди» сорвалась с места. На Ленинском машина попала в поток, впереди намечалась пробка, Лиза скрипела зубами так, что заболели челюсти. Водитель испуганно таращился на нее в заднее стекло, опасаясь расспрашивать. Он видел, как медленно растекается черная тушь на бледном лице девушки, как машинально она до крови кусает губы. Лиза остановившимся взглядом смотрела на запруженную дорогу, был утренний час-пик. 8:25 утра. В бледно-голубом высоком небе летела какая-то птица, вроде голубя. Как Лиза жалела, что не может сейчас взлететь над потоком. Она понятия не имела, сколько у нее времени, Леша Коргин на звонки не отвечал. Она отбила себе пальцы, без конца набирая номер Соколовского, тот тоже молчал.

–Черт, Юра, где же ты?! – шептала она, снова и снова вслушиваясь в далекие затихающие гудки. И механический голос автоответчика: «Абонент не отвечает. Оставьте сообщение после сигнала». И долгий гудок.

–Юра, с Сашей беда, позвони мне, пожалуйста,– дрожащим плачущим голосом провизжала она в трубку. Водитель прибавил газу, но на переезде машина встала вновь. Лиза молча закрыла лицо руками и расплакалась.

8:44 было на часах ее телефона, когда машина доехала, наконец, до первой городской. Она принялась машинально копаться в кошельке, всхлипывая и почти ничего не видя в полутьме автомобиля.

–Да беги уже! – махнул рукой водитель, заводя двигатель. Лиза помчалась в больницу, рывком открыла тяжелую белую дверь. Приемная была запружена людьми, она подбежала к медсестре, схватив ее за халат.

–Эй, что вы делаете? – недовольный резкий голос ее немного охладил на пару секунд.

–Саша, Александр Михеев к вам поступал? – заикаясь, пробормотала она, развернув медсестру к себе,– Там на обыск что-то случилось, я не знаю, что!

–Ясно,– четко ответила медсестра, видимо, сориентировавшись,– операционная на втором этаже налево.

Лиза побежала наверх. У выхода на лестницу ее поймал белый от напряжения Коргин.

–Леша, что с ним? Что с Сашей? – закричала она, кинувшись ему на грудь, хрипло плача. Он осторожно пытался ее успокоить, чувствуя, как колотится ее сердце. В университете перед студентами она еще могла хотя бы пытаться сдержать себя, но сейчас она обмякла, сотрясаясь от страха, от неизвестности. –Скажи мне, пожалуйста!

–Лиза, Саши нет,– дрогнувшим голосом пробормотал Коргин, она подняла голову, глядя на него. Он отвел глаза, она рывком развернула его к себе, продолжая неотрывно смотреть, ища на его лице подтверждения словам.

–Что значит нет?! Его же увезли на «скорой», они должны были помочь!

–Не получилось, – нехотя ответил он,– он не доехал. Ты понимаешь меня?

Она бешеным взглядом сверлила его, потом зашаталась. Он подхватил ее, подвел к скамейке, она упала на нее, громко плача. 8:53 утра. Коргин тщетно пытался ее успокоить, сам едва не срываясь на слезы. С Сашей они работали вместе второй год, столько переделок прошли, а тут так глупо. Казалось, что осязаемая горечь ощущалась даже во рту. Она его поняла, плакала, растирая по лицу грязные потоки туши. Потом резко подняла голову, так, что она закружилась.

–А где Юра? – звеняще спросила она.– Почему он не здесь?!

–Они его сейчас оперируют,– отстраненно отозвался Коргин,– он стоял впереди нас, когда началась стрельба. Потом уже Сашка бросился выбивать пистолет, он хотел его задвинуть, а Саня все равно пошел.

–И Юра тоже?!

–Да. – Лиза, оставшаяся без опоры, без сил упала на скамейку.

11.

Она не знала, сколько времени просидела на скамейке у дверей операционной, плохо соображая, что происходит. Не знала, сидит ли рядом Леша или ушел, почти не помнила, говорил ли кто-то с ней или нет. Очнулась, когда поняла, что Леша осторожно тормошит ее, вздрогнула всем телом.

–Что? – на автомате спросила она. Над ней свесилось незнакомое лицо, она сообразила, что это врач.

–Девушка, вы меня вообще слышите? Я говорю, операция прошла тяжело, пока ничего конкретного сказать не могу.

–Что делать? – она еле ворочала языком.

–Ждать,– сухо ответил врач и пошел дальше по коридору. Леха легонько толкнул ее в бок.

–Лиза, поезжай домой, тебе нужно отдохнуть. Сейчас бесполезно здесь сидеть, мы ему ничем не поможем.

Слова доходили до нее с трудом, она смотрела сквозь Коргина мутным взглядом. У него в кармане завибрировал телефон.

–Да? Не знаю, врач ничего толком не сказал. Да иди ты к черту, Эдик, я ничего не знаю! – он отключился.

–Что произошло? – отстраненно спросила Лиза, видимо, немного придя в себя после первого приступа. Она даже нашла в себе силы взглянуть на часы. 11:54, почти полдень, машинально отметила про себя.

– Был плановый обыск в квартире одного из свидетелей,– механически, как попугай, заговорил Леша,– мы искали орудие убийства, которое было на прошлой неделе. Черт, неужели прошла только неделя?! Мы, наверно, потеряли бдительность, я не знаю, но нас ждала засада. Кульниченко выпустил в нас всю обойму, стрелял в упор, там полметра всего было, а он за шкафом каким-то стоял, я не знаю.

–Ты ничего не знаешь! – жестко пробормотала она, он только кивнул.

–Я же из отдела еще двоих пацанов привел, для подстраховки, а он начал стрелять, едва мы дверь открыли. Даже сгруппироваться не успели, потеряли секунд семь, и он успел расстрелять наших! Семь секунд, а потом мы его скрутили. Эдик звонил уже раза три, он его сейчас допрашивает, тот уже во всем признался. А его пистолет мы и искали, из него стреляли в Лихоткину,– Леха говорил как заведенный, не заботясь о том, слушают его или нет. Да она и не слушала почти что, оглушенная и раздавленная.

–Почему вы не смогли ничего сделать?

–Я не знаю.– пробормотал он,– Прости, Лиз.

–Я прощу, а Сашка? – спросила она у потолка.– А Юра, если он вообще выживет? Кто виноват?

–Никто. Каждый сделал все, что мог. Они нас вытащили, по сути, иначе Кульниченко расстрелял бы всех. Слишком узкий проем, большая убойная мощь выстрелов.

Телефон Коргина снова затрясся, он молча вслушался в динамик.

–Лиза, мне надо ехать. Нужно опрашивать свидетелей, соседей Кульниченко, дело ведет Эдик. Мне нужно написать рапорт.

–Уезжай,– прошептала она,– я останусь тут.

–Зачем? Это бессмысленно.

–Сашка погиб,– на Коргина посмотрели большие, красные от слез глаза, некогда бывшие зелеными,– его нет, понимаешь? А Юра, он, он там один, и я не могу его бросить. А вы все можете.

–Лиза! – умоляюще проговорил он.– Не говори так, пожалуйста! Ну не могу я остаться, я должен там быть! Должен помочь допросить Кульниченко, должен что-то понять, пойми ты меня!

–Я понимаю. Но Саша был бы жив, если бы вы хоть что-то сделали тогда, а не сейчас!

Коргин ушел по коридору, не оглядываясь. Лиза говорила, как сумасшедшая, сама плохо понимая собственные слова, но он чувствовал, он знал, что она права. Вот только что они должны были сделать? Что можно было сделать, когда они растерялись, несмотря на подготовку? Да, надо это признать, они растерялись, они не знали, как поступить. Начальник отдела полиции уже разнес своих подчиненных, неизвестно что сейчас творилось в следственном отделе. Вот только поздно все это, уже ничего не изменить. Человека не вернешь. Они каждый день за руку здоровались со смертью, но как редко она напрямую касалась их самих! Так глупо и так нелепо, неожиданно, непонятно. Никто не мог предугадать засаду, не было никаких признаков. Соколовский сделал, что мог, оставив в коридоре почти всю следственную группу, которой оставалось только наблюдать, как гибнут их товарищи, черт возьми!

Эдик Бернс, которому экстренно передали дела Соколовского, предъявил обвинение Колосову в убийстве Надежды Лихоткиной, моментально проведенная экспертиза указала, что пистолет один и тот же. Под отпечатками Кульниченко нашли пото-жировые следы Колосова, он не стал отпираться. Перед Кульниченко сразу же положили обвинение в предумышленном убийстве. От того, выживет Соколовский или нет зависело, будет он обвиняться в одном убийстве или в двойном. На сегодня была назначена и психолого-психиатрическая экспертиза Болдырева и Черниченко, Бернс разрывался, бегая по всем инстанциям, выпрашивая акты и заключения, опять назначая время для допроса свидетелям. В один день на него свалилась куча работы. Ее нужно было побыстрее делать, а он не хотел и не мог. Он просто не ожидал, что такое может произойти. Смерть стала обычным явлением, слишком обычным и нелепым. Эта мысль засела в мозгах, как заноза. Сегодня ему постоянно звонила Алена, известие о перестрелке просочилось в СМИ, пока еще неясные слухи. Комаров, начальник следственного отдела, уже распорядился замять дело. Незачем было ждать резонанса, в газеты дали совсем другую информацию о поимке преступника. Да, он был пойман. Какой ценой достигнут результат никого особо не волновало.

–Сегодня по адресу улица Чкалова, 78, квартира 41, следственно-оперативная группа провела задержание преступника, подозреваемого в незаконном приобретении, хранении и распространении оружия. При проведении обыска возникла нештатная ситуация,– цитировала Алена мужу новостной анонс,– Эдик, ты мне можешь конкретно сказать, что там у вас случилось?

–Ален, да нормально все,– отнекивался Эдик,– ты больше новостям верь.

–С тобой точно все нормально?

–Да точно, блин, не волнуйся,– он натянуто засмеялся. – на меня просто гору дел перевалили, до позднего вечера не разгребусь. – Он отключился.

Кульниченко допрашивали до трех часов дня, одновременно работали с соседями, с немногими свидетелями. Утечки информации в Интернет кое-как удалось не допустить, по-прежнему ходили только слухи. Бернс возился до поздней ночи, проводя осмотр места происшествия. Кровь уже замыли детергентами, после которых в воздухе стоял ощутимый запах хлорки. Следов было предостаточно, нужно было только собрать их все и оформить в вещдоки. Обычных шуток в этот раз не было, работали молча.

За окнами уже почти стемнело, только в нижнем углу неба алел кусок заката. Коридор больницы был ярко освещен, блики от ламп болтались на черном оконном стекле. Окно отражало первые звезды и наползающие тучи, но не пропускало ни единого звука изнутри. Пахло сухим терпким запахом лекарств, пота и почему-то водки. За стенкой слышался гомон, мимо сновали врачи, Лиза понимала это по носящимся взад-вперед белым халатам. Ее словно никто не видел, она сидела здесь, выключенная из жизни, как сова, щурясь от яркого света. Снаружи зажглись огни домов, раньше, еще будучи студенткой, она любила на них смотреть. Окна вспыхивали желтоватым электрическим светом, поднявшийся ветер раскачивал ветки деревьев. На верхушке одного из них одиноко болтался синий изодранный пакет, развевавшийся там, как флаг. Весь день она провела, рассматривая этот пакет, невольно гадая, сорвется он вниз или нет. Пакет не срывался, упорно держась за тонкие ветки самой верхушки высоченного тополя. Так было проще, ей нужно было хоть ненадолго отвлечься, абстрагироваться от навалившегося нервного напряжения. Неожиданно она вспомнила, что ничего еще не ела, и, наверно, голодна, но эта мысль прошла мимо ее наполовину отключившегося сознания. Она замерзла, дрожала всем телом, поддаваясь сквозняку, гуляющему в коридоре.

Над ней опять склонился врач, она молча посмотрела на него. Молодой, не старше тридцати пяти лет, он явно хотел ей помочь, но не знал, как. Она ждала.

–Это вы Лиза? – наконец спросил он. Она вздрогнула и испуганно оглянулась на дверь реанимации.

–Да, я.– голос опять предательски зазвенел.

–Он в бреду постоянно зовет вас,– буднично сообщил неизвестный безликий врач, – и просит прощения. Уезжайте домой, вам надо отдохнуть. До утра ничего не изменится.

–Он меня зовет, а вы предлагаете ехать домой? – раздраженно спросила Лиза.– Мой Саша сегодня погиб, у меня больше никого не осталось. Я его не предам. – Она отвернулась, твердо намереваясь устраиваться спать на скамейке. Врач вздохнул.

–Меня Андрей зовут, – сообщил он непонятно зачем. Развернулся и ушел. Минут через пять пришла медсестра, осторожно положив возле Лизы аккуратно свернутый плед. Плакать девушка уже была не в состоянии, она словно оцепенела, неподвижно глядя перед собой, а плед так и лежал рядом, нетронутый.

12.

Бернс, сидя с раннего утра в кабинете, строчил обвинительное заключение на Болдырева. Солнце, несмотря на самое начало апреля, светило нещадно, он поминутно стирал пот, капающий с волос на клавиатуру компьютера. Снег снаружи быстро таял, обнажая оставшуюся с ноября грязь и дорожные рытвины. Весна здесь сурова, снега таят вместе с асфальтом, что поделаешь. Экспертиза попала ему на руки только вчера вечером, сейчас он обложился бумагами, наспех пытаясь их рассортировать. К обеду должны были привезти обвиняемого для ознакомления с заключением. Все делалось второпях, времени тщательно работать над делом не было, на нем висело еще три таких же. В материалах еще не хватало половины объяснений и протоколов допросов, их он печатал вчера ночью дома, под копирку. Это могло сойти за нарушение, фабрикация доказательств, но ему и раньше частенько приходилось так поступать, чтобы поскорее закрыть очевидное преступление.

«Болдырев Ю.А. хроническим психическим расстройством, слабоумием или иным болезненным состоянием психики не страдал и не страдает. В период совершения инкриминируемого ему деяния он мог осознавать фактически характер и общественную опасность собственных действий и руководить ими. В настоящее время он также способен осознавать фактический характер собственных действий, руководить ими, правильно воспринимать обстоятельства имеющие значение для уголовного дела и давать показания. В принудительных мерах медицинского характера не нуждается. Имеет следующие личностные особенности: нестабильность в логике суждений, от опоры на рациональность до ухода в субъективизм, сложности в принятии критических замечаний, в характере – стремление быть в центре внимания, придавая своей личности особую значимость. Склонность вживаться в различные социальные роли; в личностно-нейтральных ситуациях проявление конформности, в эмоционально-волевой сфере – неустойчивость эмоционального фона с преобладанием повышенного настроения. Чувствительность и ранимость. В трудных ситуациях уступчивость и зависимость.» – переписывал он заключение эксперта, практически не вникая в дебри медицинской терминологии. На допросе, проведенном Соколовским, обвиняемый разглагольствовал о полученной в детстве душевной травме, якобы его пыталась склонить к разврату родная старшая сестра. Разжалобить ему никого не удалось, никому не было дела до его мотивов и травм. Сначала он признался во всем, теперь пробовал отпираться, сообщал, что напился тогда и не помнит, что вытворял. Ну, это он уже поздно, показания уже приобщены к делу, осталось, по сути, только уладить пару формальностей.

Распечатав, он поставил на бланке размашистую подпись и отложил в сторону, поверх аккуратной стопки подготовленных для замначальника Комарова бумаг. Рядом стоял стакан с остывшим недопитым чаем, он прихлебнул было его. Чай оказался горьким, и оставлял на стенках темный осадок, раздосадованный Эдик слил его в окно, идти на верхний этаж и мыть его в раковине было лень. Дело Болдырева было еще не готово к отправке в суд, он это отлично понимал, зная, что материалы могут вернуть на доработку, а брака страшнее в следствии нет. Но не хотел он возиться с этим делом! Как и с Колосовым, сидевшим в СИЗО, ожидая решения своей участи. Иметь собственное мнение следователю особо не полагается, но лично Эдик своими руками пристрелил бы этого Колосова, вместе с его дружком Кульниченко. На том повисли мощные обвинения, дело было на мази.

Машинально Бернс посмотрел время на телефоне, фоном экрана служила фотография их с Ленкой и Аленой летом на шашлыках у друзей. Эх, бросить бы все, и уехать в Горно-Алтайск, подальше от всего этого. Последнее время он часто ощущал подобную усталость, его тянуло домой, к семье. Может быть потому, что перед глазами стояли похороны Сашки Михеева, прошедшие позавчера. Не очень хорошо схоронили, быстро, очень торопились. Страшно было смотреть на почерневшую Лизу, стоявшую у могилы, как столб, страшно было смотреть ей в глаза. Они все знали, что виновны, пусть и косвенно в случившемся. Что-то недосмотрели, что-то не увидели, и так дорого пришлось заплатить. Мысль стала постоянным мотивом, работать не хотелось, большинство дел встали. На выезды теперь ездили с бывшими бойцами СОБРа, расформированного чуть ранее, принимали жесткие меры безопасности. С наступлением настоящей весны и массовым таянием снегов пошло обострение у городских психов, который раз оперативники вынуждены были срываться и ехать снимать с деревьев очередных самоубийц или переборщивших с дозой наркоманов.

Смерти посыпались как горох, в день на каждом повисло по пять-шесть выездов и осмотров бесконечных трупов. А Ленка уже вовсю лопотала что-то, мешая свой птичий лепет с вполне осознанными короткими фразами. Алена присылала мужу видео с дочкой по ватсаппу, он видел Ленку на экране чаще, чем вживую. И это было противно, почти омерзительно.

Оставалось еще одно дело, Курцевой. Бернс принялся набирать постановление о прекращении. Здесь все было ясно как день. Проблема только в том, что через полчаса придет ее мать, которой и придется все это объяснять.

«В ходе предварительного следствия установлено, что 30.03.2017 у подъезда №1 дома по адресу: г.Барнаул, ул.Чкалова , 78 «б», обнаружен труп Курцевой Евгении Андреевны, 29.12.1999 г.р. с телесными повреждениями характерными для падения с большой высоты.