Гроза

–Аркадий Иванович? – Соколовский вошел в кабинет шефа, положив тому на стол кипу листов по Круглову. Тот мельком проглядел бумаги и удивленно поднял голову.

–Чистый отказник, пиши постановление, что мне тебя учить,– проворчал он.

Соколовский подал ему бланк постановления о продлении срока проверки до 10 суток.

–Аркадий Иванович, слишком там все просто получается. Не успеваю в трое суток уложиться, скорее всего буду возбуждать дело по ст.143 УК, нарушение охраны труда,– отрезал следователь.– плюс иск о компенсации материального и морального вреда. Работодатель вину не признает, как дурак ссылается на 51 статью Конституции. Потом выпишу постановление об обыске на территории фирмы, буду искать документы хоть какого-то договора с потерпевшим.

–Прицепились вы к этому алкашу. Сначала ко мне врывается Златопольский и требует отстранения от дела, кстати, твоей персоны, теперь ты собираешься обшаривать фирму в поисках испарившегося договора. – вздохнул Комаров, сверкнув стеклами круглых очков. – Нарушения нет, договор не был оформлен, по сути, рабочий фирмы притащил своего знакомого и попросил помочь почистить крышу, только и всего. Как уже выяснилось, роспись в тетрадке по технике безопасности он поставил, так что формальная сторона соблюдена. Родственники потерпевшего – алкоголики, заявление они готовы забрать, иск предъявлять не будут. Пиши отказную и закрывай материал. Это не наши проблемы.

–Да ну? – Соколовский презрительно ухмыльнулся. – У меня человек лежит в коме в больнице, а я должен сказать его родственникам, что так и нужно, что ли?

Соколовский сам чувствовал, что его понесло, но остановиться не мог. Сдерживаемое раздражение распирало его изнутри. Сказывалась давняя усталость, у него так стучало в висках, он едва ли не шатался.

–Юр, не горячись,– оборвал его шеф. – Это глухарь, Круглов нам ничего не скажет, а этот адвокат только вони лишней добавит. Если так хочешь, можешь еще раз позвать зиновьевскую жену и объяснить ей, как подать иск на компенсацию материального вреда, но в суде у нее шансов мало, сам понимаешь.

–И в итоге, мне спустить дело на тормозах? Ну нет, там же явно нет никакого инструктажа, нет даже банальной страховки.

–Кому они нужны, твои алкаши, их еще страховать, ты сам-то представляешь? – хохотнул Комаров. – Я твое постановление подписывать не буду, дело возбуждать не разрешаю. За твою же шкуру волнуюсь. Потому что тебе, как следователю, не нужна скверная статистика раскрываемости. Ты идеалист, Соколовский, а я реалист. Зиновьев работал на фирме за бутылку водки, он случайно сорвался с крыши, никто тут не виноват. Это несчастный случай.

–Может быть, я идеалист,– нагло отозвался Соколовский.– но я банально не смогу сказать Анне Зиновьевой, что закон здесь бессилен. Только продлите мне сроки, дальше я сам управлюсь. – теперь в его голосе зазвучала плохо скрытая мольба. Это было его слабостью, он и сам прекрасно осознавал. Нельзя принимать каждое дело слишком близко к сердцу, надолго тебя не хватит. Но Соколовский здесь шел на принцип, не признавая отступления, и втайне гордился собой в подобные минуты. Он немного, судя по всему, бравировал своей щепетильностью в вопросах, касающихся работы, с большим трудом признавая собственные ошибки.

Комаров своего подчиненного уже успел изучить, и видел, что если уж тот вбил себе что-то в голову, отговаривать бесполезно. Он молча скомкал бланк постановления о продлении срока проверки сообщения о преступлении и выбросил его в пластмассовое мусорное ведро.

Шеф видел, что у следователя банально сдали нервы, того трясло от перенапряжения, но это было начальнику только на руку. Соколовский пришел к ним в отдел в начале года, вернувшись из Косихи, где отработал два года в дереве за счет традиционной прогонки в периферию. И за это время своими выходками успел достать всех. Он пахал как конь, нужно было отдать ему должное, и дела раскрывал в рекордные сроки, но дерзил, как мальчишка, только пришедший после юрфака. Он не знал меры, нужно было приструнить зарвавшегося выскочку. Откровенно говоря, Комарову было жаль своего подчиненного, столь наивного. Впрочем, это только его проблемы, пусть сам в них и роется. Так что Комаров со снисходительной усмешкой проводил вылетевшего из кабинета Соколовского.

Вечером Юра, как и обещал, приехал к Михеевым. Дома, на съемной квартире, его ждала только лапша и начатые пресервы. Начатые неделю назад, там, наверно, уже плесень оплела весь холодильник, домовладелица опять будет ворчать. Пока он обдумывал варианты бегства от Маргариты Игоревны и ее воспоминаний о развале советской власти и подлости пресловутых американцев, ему открыла улыбающаяся Лиза, их однокурсница в прошлом.

–Юрка, блин, даже не предупредил! – засмеялась она, втаскивая гостя в дом.– Мы тебя только завтра ждали, извини, я не при параде. Заходи, не стесняйся.

Выглядела она потрясающе, даже сейчас в простом темно-зеленом махровом домашнем халате. Длинные волосы небрежно были заколоты в пучок, на босых ногах были шлепанцы. Глупые шлепанцы с какими-то бело-розовыми щеночками. Хотя Лиза предпочитала серьезность, не иначе Сашка подкинул подарочек. Приколы в их компании были по его части. Она стояла перед ним в светлом проеме двери, пока он мерз на холодной лестничной клетке. Секунды две, не больше.

–Ты обворожительна, как и обычно,– шутливо отпарировал он, входя в теплую уютную квартиру. Небольшая однушка была оклеена серыми обоями, отливавшими серебром, в закутке притаилась светло-зеленая кухня. На плите шкварчала поджаривающаяся картошка, там же закипал чайник. Семья собиралась ужинать. В крохотной гостиной на узком диване сидел Саня, тоже только что приехавший, задним фоном гудел телевизор. Лиза обожала зелень, но цветы было просто некуда ставить, так что единственным растением служила маленькая шеффлера на подоконнике, спрятанная за светло-серыми занавесками. Свое гнездышко девушка обустраивала долго и со вкусом, гоняя мужа по магазинам в перерывах между выездами и задержаниями. Иногда, стоило ему завалиться на диван в предвкушении сна, она нависала над ним, расспрашивая про узор на плинтусах. В этом случае у Сашки была отработанная система, он обезоруживающе улыбался и лез к ней с поцелуями. Если не срабатывало, тыкал пальцем в первый попавшийся плинтус. Иначе лучше было притвориться мертвым, потому что Лиза загоралась желанием ехать прямо сейчас в магазин и выбирать еще кучу вещей для ремонта. А прямо сейчас обычно бывало часа в два ночи, что самое обидное.

Теперь ремонт только-только был завершен, в комнате было довольно свежо из-за приоткрытого пластикового окна. Внизу был дворик с покосившейся березой, дальше автобусная остановка. Единственным украшением стены была фотография со свадьбы Саши и Лизы. Праздновали в июне 2014 года, перед уходом Сашки в армию. Устроили тогда скромные посиделки. Родню не пригласили, некого было приглашать. Старики умерли у обоих, так что присутствовали только Юра и сослуживцы Саши. Еще один закуток, именовавшийся спальней, занимала кровать и шкаф, в котором хранились вещи всей семьи. Стиральная машина стояла рядом с плитой, шкафчики на кухне были набиты доверху. В нише стоял маленький холодильник, сбоку была ванная, вот и вся обстановка.

–Картошка с мясом, – мечтательно протянул Соколовский, падая на диван, даже не сняв промокшую под дождем куртку. На диване наверняка останется темное пятно, в случае чего Лиза его убьет за это. Как же приятно расслабиться и избавиться от созерцания намечающейся лысины Бернса за столом напротив. И Бернс и Коргин обещали облысеть, прямо эпидемия. – Лиза, я тебя обожаю!

–Ох, ну ты и гнусавишь,– всполошилась девушка. – Вторую неделю к врачу не идешь, я же тебя просила, ну что ты за человек!

–Извини,– он шутливо поднял руки вверх,– некогда. Вот развяжусь с делами и уйду в отпуск. Лафа будет, с тахты не встану целую неделю! – Он вытянул длинные ноги почти на середину комнаты, к телевизору, транслировавшему одну из частей «Рэмбо». Телик был сейчас во власти Сани, Лиза боевики терпеть не могла, уверяя, что сама ежедневно на работе сражается с кучей полусонных студентов не хуже американского суперсолдата. После окончания универа она пошла в аспирантуру, оставшись на кафедре гражданского права, общую часть которого теперь и вела. Гражданка для большинства студентов ассоциировалась с горькой редькой, китайскую грамоту кодекса переваривать никто не хотел, и Лизе оставалось жаловаться пустым стенам ввиду постоянного отсутствия мужа. В редкие его появления дома, предпочтение отдавалось не ей, а Сильвестру Сталлоне и гонкам «Формулы -1», как, например, теперь.

Сейчас Лиза силком заставила старого друга пить кипяток, укутав его в одеяла. Тот для приличия сопротивлялся, уверяя, что почти вылечился. Хотя красные, как у голодного вампира, слезящиеся глаза говорили обратное. Сидеть в одеяле нормально Соколовский не мог, ему обязательно нужно было завернуться в махровый тонкий плед как в мантию, и взгромоздиться чуть ли не на батарею верхом. Сашка, уплетавший картошку с мясом, откровенно ржал, глядя на страдающего приятеля.

–Все, попал ты, Юра, она не упокоится, пока тебя не вылечит. Или не залечит.

–Кстати, Лиза, отличная стрижка! – Лиза вспыхнула от невольного смущения. Она распустила перед зеркалом волосы, еще влажные после душа и торопливо расчесывалась. Большие, темно-зеленые глаза неожиданно сверкнули.

–Ты не меняешься, Юрка,– грудным голосом произнесла она,– все тот же подхалим. Сашка, вот ты почему не заметил мою прическу, а? Посмотри, даже наш трудоголик в последней стадии увидел очевидное!

–Спичка, ну прости, замотался, виноват– Сашка притянул жену к себе, она звонко засмеялась.– Я прощен? Ну, скажи, что я прощен?

–Да куда ты денешься,– Лиза великодушно разрешила себя поцеловать. Соколовский ткнул друга в бок.

–А я говорил, Саня, быть тебе подкаблучником, так и сбылось. То ли дело я,– насмешливо заявил он,– никто мной не командует, хочу, прихожу домой, хочу, торчу на работе до утра!

Друзья согнулись напополам от смеха. В университете они даже дрались бывало из-за Лизки, тогда первой красавицы курса, отшивавшей парней напропалую. Они заключили тогда пари, и Сашка уверенно его выиграл. Он проходу не давал Лизе, нагло отбивал ее у подруг и уводил гулять по вечернему городу. В любую погоду. Юрка дарил ей цветы, практически на всю стипендию, и приглашал в кино. Она металась, реально не зная, что ей делать. Встречаясь втроем, парни буквально проверяли, кто из них сможет получить ее. Но Лиза выбор сделала практически сразу. Только признаться боялась.

Тогда, на выпускном. Торжество закончилось к трем часам дня, народ начал расходиться. Они, только что закончившие магистратуру, убежали подальше от праздника под раскидистые тополя, полыхавшие майской пьяной зеленью под огнем солнечных лучей. Солнце было повсюду, в лужах, оставшихся после вчерашнего дождя, в парном воздухе пыльного города, в бликах слепых окон возвышавшихся слева многоэтажек, сбоку от которых примостилось кафе «Гранмулино», дорогущее и не особенно вкусное.

–Ахаха, Сашка, не догонишь! – смеялась Лиза, и снова отбегала, подобрав полы слишком длинного ей темно-изумрудного платья. Цвет дико шел ее разбросанным по плечам темно-рыжим волосам и большим зеленым глазам, искрившимся солнцем. Сашка сломя голову мчался за ней, наперегонки с Юркой. В какой-то момент они чуть не столкнулись на узкой дороге к корпусу универа.

–Отойди, Юра,– выпалил Михеев,– она меня любит!

–А детей от меня рожать будет, понял! – отрезал Соколовский. Черные глаза скрестились с темно-серыми. Сашка холодно улыбнулся и побежал за Лизой, остановившейся поодаль, и с интересом наблюдавшей за ними.

–Лиза, ты все же выберешь или нет, с кем в ЗАГС пойдешь? – крикнул Юрка ей. – Мы за тебя порвем друг друга, а тебе все мало?!

Лиза остановилась на прогалине, залитая щедрым майским солнцем, окрасившем ей волосы в цвет темной бронзы. Она после бега тяжело дышала, дрожа до кончиков пальцев, но ухитрялась улыбаться. Оба парня подошли к ней с разных сторон, внешне посмеиваясь, но в то же время раздраженно сверля друг друга взглядами.

–Ну что, Лиза, хватит тебе тешиться,– проговорил слегка запыхавшийся Соколовский.

–Извини, Юра,– девчонка опустила глаза в землю, невольно придвинувшись к Саше.– мы с ним уже заявление подали. Вам в армию через месяц, а свадьба будет за три дня до проводов. – она через силу улыбнулась.

–Такие дела, Юрка,– усмехнулся Михеев. Тогда его соперник прочел в улыбке откровенную самодовольную усмешку. – Но я надеюсь, что нашей дружбе это не помешает? – он посмотрел на приятеля в упор.

–Конечно нет,– улыбнулся побледневший Соколовский. – я правда рад за вас. Лиза, отличный выбор! Только ты уж не испорти мне друга,– шутливо пригрозил он ей.

–Да ладно тебе,– с явным облегчением вздохнула Лиза, невольно зардевшись. Ей дико шло, когда она смущалась, сразу проступали малозаметные обычно ямочки на щеках. Впрочем нет, ямочка была только на одной щеке, из-за этого Сергеева жутко комплексовала и считала себя дефективной. На первом курсе даже улыбаться боялась, не хотела, чтобы смеялись над ямочкой и кривоватыми зубами. А Сашку это заводило с полоборота.

Служить им выпало в одной части под ЗАТО «Сибирский». За три дня до отъезда была свадьба, на которой Соколовский, неуклюже улыбаясь, вел счастливую невесту к алтарю. А она спотыкалась и боялась, что будет выглядеть некрасиво. Это, похоже, была ее фишка – бояться. Она часто твердила, что боится всего на свете, комаров, тараканов, пауков. И висла на Саньке, робко улыбаясь свалившемуся на голову счастью. Пара смотрелась потрясающе, Лиза в легком белом платье, слишком скромном для свадебного, но большего и не требовалось, и Саня в отутюженном черном костюме с белой розой в петлице. Впервые, кажется, за все годы универа Юра видел его не в помятой серой ветровке и джинсах. Друзья смеялись и подкалывали друг друга вплоть до проводов на вокзале. Но старая присказка все же права. Никому не пожелаешь попасть в качестве гостя на свадьбу любимой девушки.

Через год она ждала их на вокзале. Такая же светящаяся и нервно постукивавшая ногой в предвкушении встречи. Она писала Сане каждые три дня, в увольнительные его было не оторвать от нее. От армии он не откосил, сам вызвался и она его полностью поддержала. Из поезда первым, согнувшись в три погибели, вылез Юрка, с черной спортивной сумкой «Адидас» наперевес. Лиза метнулась было, но, увидев его, только радостно улыбнулась. Потом на платформу спрыгнул Саня, щурясь от залившего перрон яркого солнца. Он даже осмотреться толком не успел, как подвергся неожиданной атаке. Лиза повисла на шее Сашки, который совсем оторопел и только молча сжимал в руке позабытый букет роз. Соколовский тогда пошел ловить попутку, влюбленные голубки были слишком оторваны от жизни для этого. Вечером он напился в какой-то забегаловке, случайные дружки приволокли его домой, он проспал все выходные, завернувшись в одеяло, наедине с раскалывающейся головой. Потом стыдно было смотреть на окружающих людей. Кажется, из квартиры его тогда выгнали как раз по этой причине.

Смех Лизы вытащил Соколовского из задумчивости.

–Юра, выйди из нирваны, картошка стынет! – на него смотрели все те же огненные зеленые глаза. На минуту ему стало жарко от всех этих дурацких воспоминаний и смущение нахлынуло по-настоящему. Хорошо, что девушка, по-видимому, отнесла его пылающие щеки на счет обострившейся сильной простуды.

Следователь предпочел спрятаться за ужином. Все же в гостях бывать хорошо, тут кормят до отвала, и ты не должен сам думать, где достать еду.

–Саня, я тебе завидую чернейшей завистью,– весело проговорил он,– ты отхватил себе шеф-повара. Обожаю твою картошку, Лизка!

–Это мое фирменное, ты же знаешь,– засмеялась польщенная хозяйка дома. –       И кстати, ты вырвешься к врачу или нет? Ты же весь горишь, и чихаешь каждые две минуты, вон глаза какие красные.

–Бесполезно, Лиз, я ему это неделю долблю,– хохотнул Саша. – Он же фанатик, ночует на работе.

–Домой неохота,– парировал тот, снова чихая,– там только «доширак».

–А ты женись, сразу жизнь наладится, домой бежать будешь! – поддел его приятель.

–Не нашел еще такую, как у тебя. А Лиза у нас одна, так что я предпочту холостяцкую свободу. Кстати, поздравьте меня,– саркастическим тоном добавил он,– мы сегодня крепко погрызлись с Комаровым из-за твоего Зиновьева, Саня, и его прав человека. Наш дорогой шеф пригрозил отстранить меня от дела, если и дальше буду рыпаться. Придётся писать отказную. Сил нет смотреть в заплаканные глаза его жены! – в последних словах явственно прозвучала горечь.

Саня, мягко говоря, оторопел.

–Я пойду, чай приготовлю,– Лиза оставила друзей наедине. Они вышли покурить на лестницу.

–Давай, старик, выкладывай. – Сигарета Михеева сверкала красным угольком в сумеречной темноте лестничной клетки. За окном повисла синяя мгла, в которой горели огни окон соседних многоэтажек. Неподалеку ярко пылала ночной подсветкой церковь, нет, целый храм. Сашка считал его апофеозом бесполезности. Приходится согласиться с группой «Сплин», бог просто устал нас любить. И ушел в отпуск. Иначе он бы озаботился, почему по миру разбросано столько криминальных трупов. Своим любимым аргументом Сашка убивал спорщиков наповал, вообще, спорить он любил. И не успокаивался, пока его правоту не признавали.

Юра вкратце изложил ситуацию.

– Комаров на меня и так косо смотрит, а тут я к нему пришёл, как дурак, и рассказал свой план по делу Зиновьева. Там не за что зацепиться, максимум, подать иск о компенсации вреда, и то большая вероятность, что он заглохнет. Еще нужно закончить с Колосовым и Болдыревым. Три дела и восемь отказных на мне, и столько же у Эдика, просто блеск! – раздосадовано закончил он.

–А потом куда? Опять будешь переводиться из-за неладов с шефом?!

–Я же перекати-поле,– грустно улыбнулся Соколовский,– поеду в Новосибирск, попробую устроиться там. Где наша не пропадала.

–Дурак ты, Соколовский,– проворчал Саша,– вечно на рожон лезешь. Тогда чуть из универа не выгнали, теперь здесь. Сам же страдаешь от своей принципиальности.

–А лучше на кухне начальство ругать, а при них молчать?! – это был удар в сторону Сашки, он понял укол. Михеев действительно предпочитал не сталкиваться с руководством, а просто делать свою работу. Он тоже хотел гореть после универа, но за его спиной была семья, этим он себя оправдывал. Ему было что терять. А Юрка, у которого родители умерли еще раньше, чем у него, патологический одиночка, мог грызться с кем угодно, толку от этого не было. Глупо получилось, но это, в конце концов, его проблемы, и он это знал.– Давай, Сань, пока. А то еще заражу гриппом твою Лизу, да и тебя. Спасибо за ужин! – Он шутливо козырнул и побежал вниз по лестнице.

–Ну что, он хочет уехать? – взволнованно спросила Лиза.

–Так точно. Опять сцепился с Комаровым, тот уже не стерпел, как в прошлый раз.

–Дурак,– уверенно заявила Лиза.– ты только на такое не пойди.

Саня впервые остро ощутил себя реальным подкаблучником. На мгновение он почувствовал, как в груди вскипает бешенство. Будь он послабее духом, наверно, он захотел бы ее ударить, заставить ее замолчать. Михеев отмел лезущий в мозг бред, раздраженно тряхнув головой.

–Я с радостью бы сделал так же,– холодно отчеканил он.– Киселев меня тоже достал. Только я вот чувствую себя трусом, я не смогу на такое решиться.

–Ты не трус,– жена осторожно развернула его к себе, попытавшись успокоить поцелуем. Он нервно высвободился. Она нежно провела рукой по светлым коротким волосам мужа, это обычно его расслабляло.

–Лиз, не сейчас.

–Ты не трус, – повторила она.– глупо постоянно нарываться и пытаться пробить головой стену. Глупо спасать тех, кому это не нужно. Мне его жалко, он на самом деле фанатик. Почему он просто не может промолчать?

А сколько мы будем молчать? Сколько нас будут гонять по всем углам и притонам и вытирать об нас ноги? Сколько нам нужно бороться за свои права, одновременно пытаясь еще защитить других?! Они работают, поминутно опасаясь попасть под сокращение, а в небольшом городе, повязанном на блате, потеря работы означает пьянку и провисание в жизни. Ими помыкают, как собаками, а на их права начальству плевать. Все цепляются за работу, за деньги, за место. Рвут глотки друг другу. До тошноты.

Наверно, Саше очень хотелось бы так спросить, но это означало бы начало вечного тяжелого разговора. В его сторону был один упрек, обычный для оперативника – постоянное отсутствие. Лиза, которая сама работала преподавателем на универской кафедре гражданского права и пропадала допоздна на лекциях и семинарах, готова была ждать, но и ее терпение заканчивалось. Пока она делала ремонт, готовила, убирала, стирала, бегала по магазинам в поисках еды и обновок для мужа, Сашка мотался по вызовам. В любую погоду, днем и ночью. Занимался чужими жизнями, забросив куда подальше свою. В глубине души Лиза ловила себя на мысли, что ей это уже надоело. Она прельстилась романтикой, стала женой офицера, а что это принесло в итоге?! Постоянное ожидание, редкие встречи и снова ожидание.

Даже на любовь не хватало времени, она словно растворилась где-то в быту. А дети? Она не хотела их заводить, боялась. Зачем, если и он, и она торчат на работе, с ребенком будет тупо некому сидеть, а отдавать в ясли очень дорого. Тем более в детсад, в который очередь на полтора года. Получалась очередная глупость. Если бы встал вопрос о любви, осталась ли она вообще? О ней и думать было некогда, работа, дом, работа, сон, еда, опять сон. И все. Лиза хотела пожить для себя, ей надоело видеться с подругами раз в три месяца. И подруг-то не было, так, знакомые. Черт, она в кино в последний раз была в июле, когда Сашка вытащил ее на «Отряд самоубийц», где она чуть не заснула. Тупой скучный боевик без малейшего намека на смысл. Зато с перестрелками и гонками, от которых Саша, конечно, балдел, а она торчала рядом, как бесплатное приложение. Он привык смотреть на нее, как на неотъемлемую часть дома, привык, что приезжает на все готовое, ест и вырубается, а ее это бесило. Они в лепешки расшибались и от этого съезжали с катушек напрочь. Ну ладно, может быть она и накручивала.

Сашка невольно завидовал Соколовскому, он хотя бы действительно вольная птица. Вот только зачем ему это? Юра может сказать в лицо начальству, что хочет и вылететь с очередного места работы, а он куда пойдет с семьей на шее? Гордость приходилось давить в себе, запихивать ее куда подальше, чтобы ненароком не выдать свое раздражение. Сашке необходима была эта работа, кровь из носу, потому что иначе он оказался бы на улице. С трудом ему удалось взять в ипотеку квартиру, Юра вообще снимал комнату, и выплачивал кредит за машину, уже до него не раз побывавшую в авариях. Тупик, в итоге, получался везде.

7.

Ночью Сашу снова дернули на вызов. Чкалова, 78, первый подъезд. Он собирался быстро, боясь разбудить спящую Лизу, только обуваясь, в темноте, опрокинул какую-то коробку и поскорее сбежал. Едва дверь закрылась, Лиза открыла глаза, невидяще уставившись в темноту. Его опять вызвали, и он сорвался, плевав на нее. За время совместной жизни она так и не могла понять, что так манит его на работу, какой чертов долг мужу важнее, чем она? Вопрос был один, а ответа не было вовсе. При попытке разговора Саня срывался, начинался скандал. Заснуть не удалось до утра.

Распластанный на асфальте труп совсем молодой девчонки потерял сходство с человеком. Иногда в книгах для усиления театральности пишут, что ее кровь и мозг брызнули на камень из расплющившейся головы. Интересно, что бы подумал такой писатель, доведись ему это увидеть? Не самое приятное зрелище, уж поверьте. Смерть не бывает красива, ей не нужны пространные описания и излишне громкие речи, она предпочитает тишину. Нас, её бесстрастных хотя бы внешне санитаров, не волнует, не должно волновать зрелище тощего подросткового тела, асфальтом превращенного в рагу, поймите горечь нашего цинизма. Но мы обязаны выяснить, что творилось в мозгу до этого.

Возле девушки толпились врачи, всхлипывала какая-то женщина, видимо мать. И даже в половине третьего утра, кругом суетились зеваки. Это бесплатное шоу, спектакль на потеху почтеннейшей публике. Сейчас, сидя на корточках возле тела и пытаясь собрать хоть немного вразумительной информации, Саша и сам ощущал себя клоуном, играющим на унизительно дешевых подмостках. Верным арлекином, смешащим дорогих гостей. Некогда было думать по стандарту о том, что дома его ждет уютная жена, а он обязан мерзнуть здесь, что девочка – очередная дура, потому что явно перед ними классика суицида. Некогда, но непрошеные мысли толпой лезли в голову. С отдела на выезд дернули Эдика Бернса, который стоял теперь, как коршун, над криминалистом Лебедевым, зевавшим и протиравшим глаза. Тер почему-то только левый. Лебедев почти силком притащил растрепанную, взахлеб рыдающую женщину. Михеев, откровенно говоря, робел перед таким горем и остро чувствовал собственное ничтожество.