Изгой

– Так, ребята, у меня есть белый порошок, прямиком из Южной Америки, – произнёс он.

У него была карточка, на которую он высыпал кокаин из стеклянного тёмно-коричневого бутылька. Все поочерёдно начали снюхивать свою дозу, и окунаться в наркотический трип. «Назад дороги уже не будет», – подумал я, когда очередь дошла до меня, и сделал резкий вдох. Ситуация помутнела, а мозг «прошибло». Я был готов к приключениям; полностью укомплектован. Меня развеселило и мне захотелось танцевать. Скорость мыслительного процесса возросла, но и мысли стали другими. Эмоции усилились, однако преобладали положительные. Родион почти не изменился – видимо он слишком привык к этому состоянию.

Секрет популярности наркотиков в своих кругах – их действие. Всё очень просто, до тошнотворной банальности. Просто, либо ты принимаешь их, либо нет. Другой вопрос заключается в том: умеешь ли ты себя контролировать; если нет – тогда стоит говорить о вреде наркотиков напрямую. Об индивидуальном вреде. В ином случае, физический вред наркотиков с лихвой оправдывается его душевным воздействием – своего рода лечебными свойствами наркотиков. Если человек сходит с них с ума – он идиот, и не стоит винить в этом всю наркокультуру. Большинство никогда не судят по отдельным представителям ни демократы, ни нацисты.

Мы ещё немного посидели у барной стойки и выпили текилы. Я наблюдал поочерёдно, то за моими компаньонами, то за танцующей толпой. Меня изрядно радовала вся эта атмосфера: прежний страх толпы растворился вместе с моим прежним сознанием.

Позже, когда мы все сели в машину, произошёл деликатный диалог.

Родион, занюхивая очередную порцию кокаина, сказал:

– Слава, у меня к тебе, да и в принципе ко всем, есть одно предложение. Оно специфическое – что верно, то верно.

– Что за предложение? – спросил Барон.

– Преступление.

– Преступление? – спросил я.

– Да, так это называется, – сказал Родион. – Я предлагаю совершить небольшое дельце, которое является стопроцентно верным: я всё просчитал. – Он занюхал ещё дозу и закурил сигарету. – Я хочу провести своего наркодилера. Мне всё равно нужно валить из государства, потому что у меня здесь небольшие проблемы. Думаю двинуть прямо в Лаос – давно хотел там побывать.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Барон.

– Я заеду к нему – наркодилеру – и предложу ему дозу якобы нового продукта, появившегося на рынке наркотиков. На самом же деле я замешаю порошок с другим веществом, в такой пропорции, что стандартная дозировка сначала вызывает эффект кокаина, а спустя пару минут произойдёт эффект в 6 раз превышающий эффекта кокаина. Тема проверена досконально. Ему снесёт голову, абсолютно и надолго, и наутро он не вспомнит последние двадцать четыре часа своей жизни. Он не будет догадываться о том, что я к нему приходил – это будет стёрто из памяти. Даже если вспомнит, что навряд ли, – это не так важно, так как к тому времени я буду сидеть в самолёте.

– Какая в этом польза? – спросил Барон.

– Польза в том, что я знаю, где у него хранится наркота и деньги с недавней крупной продажи партии кокаина. После того, как он свихнётся, я аккуратно проникну в его подвал, в котором есть ещё один подвал, и заберу груз. Риск минимальный, смысл дела огромный.

– Это противозаконно? – спросил Голодяев.

– Смотря по каким законам судить; если никто не будет знать, что мы были там в то время – то всё выйдет грамотно. Мы прищучим ублюдка, получим бабки и порошок, разойдёмся и навсегда забудем об этой истории. Всё слишком просто, чтобы искать здесь подвох, – сказал Родион.

Мне эта идея не понравилась, хотя я видел в ней перспективу. Родион говорил убедительно, причём абсолютно не убедительным тоном. Он был монотонен, краток и прям – мне это в нём понравилось. А ещё мне понравился его порошок – это уже, если к слову.

Родион дал мне бутылку текилы, которую я у него до этого момента не замечал; я отхлебнул немного и переборол в себе стремление поморщиться. Мы сидели сзади и молчали, в то время как Голодяев с Бароном что-то обсуждали спереди. Не было слышно, о чём они вели речь: Голодяев гнал по пустой дороге слишком быстро. Мы нарушали целомудренную ночную идиллию своим присутствием, но не состоянием. Состояние как раз для этой ночи. Я протянул бутылку обратно; Родион взял её и протянул мне карточку с кокаином; я сделал так, чтобы на ней ничего не осталось.

Я думаю, Родион допускает вероятность нашего отказа, но она была слишком незначительна. Мы все это понимаем. При неблагоприятных условиях риск возникал колоссальный. После дозы кокаина мне захотелось отбросить сомнения и отдаться случаю. Я слишком долго был правильным и носил эту маску, которая срослась с моим лицом. Нужно посмотреть правде в лицо: судьба поймала меня за яйца, и теперь я там, где должен быть. Я стал мудр, побывав в шкуре того, кем не хотел быть. Теперь я использую этот опыт так, как необходимо – беспощадно правильно.

– Ну ладно. Мы с Андреем согласны, – сказал Барон и повернулся назад. – А ты? – Он посмотрел на меня.

– Да. В деле видна перспектива.

– Молодцы, ребята, – монотонно проговорил Родион.

8

Родион занимал нишу рискового человека. Он один из тех немногих, кто всегда ставит на всё, и по нему не скажешь, что он плохо живёт.

– Зачем тебе приплетать нас в это дело? – обратился Барон к Родиону. – Ты бы мог всё провернуть в одиночку. Это было бы даже полезнее для тебя.

– Помнишь, я ведь твой должник. Свои долги я возвращаю. Не думай, что я совершенно обдолбанный псих – хоть это так и есть, – сказал Родион.

– Помню, – сказал Барон тихим тоном.

Мне было интересно, о каком долге всё-таки идёт речь, но момент, чтобы узнать это был неподходящий. Может быть, узнаю позже, может быть, никогда.

Мы подъехали к огромному краснокирпичному особняку, и Родион достал из кармана штанов маленький пакетик с веществом неизвестной мне природы и высыпал в склянку с кокаином. Я наблюдал за ним и пил текилу, притом немного нервничал. Он вышел из машины, облокотился на крышу и произнёс, устремив взгляд на дом наркодилера: «Я скоро буду. Андрей, не глуши машину и выруби фары. Как только я появлюсь, сразу стартуй. Если меня не будет больше получаса, уезжайте». Он говорил это слишком серьёзно, что мне стало не по себе.

Ждали мы его не больше двадцати минут. Он появился спокойно выходящим из ворот и нёс в руках чемодан и тряпичную сумку. Он залез в салон и сказал:

– Поехали, Андрюха. Всё на месте: тут порошка примерно на семьсот штук и сверху два лимона наличкой. Нехило.

Голодяев вновь гнал, без понимания нашего настоящего положения дел. Честно говоря, для полицейских мы являемся желанным кушем. Деньги и наркота – это то, что действует на полицию как Виагра. И мы – эта Виагра, мчащаяся по улице ночного города, неминуемо нарушая порядочно правил дорожного движения. Стоит только появиться одному полицейскому, и выставить полосатую палочку – и он на коне. Превышение скорости и не пристёгнутые ремни безопасности будут не так важны, как четыре типа внутри, изрядно обдолбанные и подвыпитые; а особенно будет важен чемодан, в котором ютится запрещённое вещество на семьсот тысяч рублей и сумка с двумя миллионами наличкой от сбыта той же наркоты. Нам будет, как минимум не до веселья – повяжут всех. Всем будет обеспечен провал в игре под названием «Жизнь». Мысли параноидной наклонности появляются нежданно, но они небеспочвенны, – моя голова понимала гораздо больше, чем сумасшедшее тело.

– Короче, по-моему, все пошло не по плану – похоже дилеру крышка. Он по-старинке взял сверх положенного. Сначала он повеселел, как дурной; потом рухнул на пол; носом пошла кровь, и он весь затрясся. Я думаю это передоз. Нас ведь никто не видел? – сказал Родион.

– Вроде нет, – сказал я.

– Вроде? – беспокойно спросил Родион.

– Да точно нет. Нет, никто нас там не видел, – сказал Барон. – Всё в порядке.

– Куда едем? – спросил Голодяев.

– Поехали ко мне, – сказал Родион. – Я сваливаю из страны прямо сейчас.

9

Мы подъехали к квартирной новостройке и поднялись на этаж Родиона. Мы подошли к двери и обнаружили, что она не заперта. Внутри определённо кто-то был. Дверь начала открываться изнутри. Родион выразил испуг и сказал шёпотом: «Это они, надо валить отсюда». Мы развернулись и побежали по лестнице. Я бежал впереди всех и услышал выстрел позади. Этот выстрел заставил адреналин работать на полную; скорость движения моих ног стала внушительной; сердце разрывалось от биения; мысли на данный момент были слишком размыты. Я выбежал из дома и не знал что делать. Вновь послышался выстрел, затем другой, затем третий. Я ринулся в сторону и, не оглядываясь, мчался.

Пробежав метров двести, я обернулся и увидел, что эти двое стрелявших выбежали из дома и, оглядываясь, сели в машину. Я спрятался за дом и ждал какого-то момента.

Спустя минуту я выглянул из-за угла и понял, что стрелявшие скрылись. Поэтому я решил, что нужно пойти посмотреть состояние парней. Я уверен, что их, если не убили, то фатально подстрелили.

Нужно было делать всё очень быстро, потому что скоро прибудет полиция. В любом случае вопросы типа «откуда порошок?», «где вы были во столько-то утра?», да даже банальный «вы видели стрелявших?», мне были не нужны. Я был не в том месте и не в то время. Если всех убили, то у меня нет даже липового алиби. Потом они узнают о найденном наркодилере и свяжут его смерть с похищенным порошком, просто порошком, деньги они естественно поделят. На меня повесят всё и приговорят к пожизненному сроку.

Я примчался к дому и побежал по лестнице, на которой между первым и вторым этажом лежал окровавленный Голодяев. Он был мёртв – это можно определить без особых усилий – в голове зияет дыра. На площадке третьего этажа лежит Родион в луже крови. Лужа была слишком огромной даже для того, чтобы обойти её. В его голове была аналогичная дыра. Рядом с ним лежал чемодан и сумка с деньгами. Почему нападавшие не забрали их? Нельзя было оставлять чемодан и сумку на месте, поэтому я забрал их и скрылся. Барон, скорее всего, тоже кончен.

Я залез в машину Голодяева, перед этим забрал у него из кармана ключи, и уехал. Но без спешки; голодяевский стиль был бы сейчас лишним. Я не знал, что нужно делать и как поступить с наркотиками и деньгами, которые лежали на заднем сидении и были все в крови. Ехать было не куда, кроме как домой. Пока я стоял на светофоре, я нащупал бутылку с остатками текилы и допил. Уже светало, и ночь исчезла, вместе с моими компаньонами. Я был вновь один, ехал в чужой машине, а сзади лежали наркотики и деньги наркодилера. Что-то в моей жизни определённо пошло не так. В очередной раз, всё пошло не так.

10

Я не был дома долго. Столько произошло за одну ночь, что эта ночь была длиной в целый день. Всё шло правильно, потом – обвалилось. «Что с моей жизнью не так?» – вопрос чудесный и актуальный, но в голове всё слишком хаотично. «Мне ещё здорово повезло: мне не прострелили голову», – подумал я. Жалко ребят, хоть я и знал их недолгое время. Надежда на семью пропала, вместе с Бароном.

Поразмыслив немного, просто сидя на стуле, я решил пойти проспаться и собраться с мыслями, когда проснусь.

Проснулся я со странным ощущением. В дверь звонили. Я подошёл к двери и взглянул в дверной зрачок. Я удивился и немного отшатнулся от двери, когда увидел по другую сторону двери Барона. Я открыл дверь и впустил его. Его рубашка вся была в крови: он сказал, что у него прострелено плечо.

– Придётся зашивать. Ты должен потерпеть, – сказал я.

– Сначала нужно вытащить пулю, – сказал он, жмурясь от боли.

– Иди на кухню, а я сейчас принесу аптечку.

Я помчался в ванную и обнаружил, что кроме аспирина у меня ничего нет. Прибежав на кухню, я засомневался в состоянии Барона: он был бледный и видимо потерял достаточно крови.

– У меня нет ничего, чтобы обработать рану. Придётся сбегать в магазин – иного пути нет. Сиди здесь, можешь принять порошка вон в том чемодане, чтобы возбудить организм. Я скоро буду.

Поспешно одевшись, я выбежал из дома в направление магазина. Добравшись до магазина, я купил две бутылки водки, немного еды и сигареты – почему-то захотелось покурить. Потом я добежал до аптеки и взял там всё необходимое. После всего, я вернулся домой и увидел Барона, который расхаживал по дому, как ни в чём не бывало. «Видимо он воспользовался моим советом и принял кокаина», – подумал я.

Времени оставалось мало, нужно было срочно что-то предпринимать. Я вывалил пакет с покупками и сказал:

– Я всё принёс, нужно начинать.

Я принёс самый острый нож с кухни и нитки с иголкой. Всё было готово. Пациент нисколько не нервничал. Я обильно полил водкой рану и нож и протянул бутылку Барону; он выпил немного. Он вскрикнул, когда я полил рану водкой, но держался мужественно. Нужно было достать пулю, что меня немного пугало. Делать было нечего: вариантов и времени не осталось.

Я тоже выпил немного и решил действовать сразу, без промедления. Я раздвинул рану пальцами и просунул внутрь нож – ничего не вышло достать. Пулю не было видно, что очень странно. У меня не было опыта в операциях такого рода, я надеялся на удачу. Тут мне всё-таки удалось разглядеть пулю, и я аккуратно снова просунул нож. И тогда я поймал момент удачи – мне удалось вытащить пулю. Я был чертовски рад моей находке и представил пулю Барону. Ещё раз залил всё водкой и осторожно зашил ранение кривым швом.

Барон немного вскрикивал всё это время. Кокаин с водкой действовали, и они спасли его от сильнейших мук. Надежда была реализована, и этот этап остался позади.

– Нам нужно выбираться из этого города, – сказал Барон. – Твою мать, ты видел, что стало с Андреем и Родионом. Они нас будут искать. Нужно выдвигаться в путь, либо мы покойники.

– Что будем делать с наркотиками?

– Возьмём с собой.

– Это опасно. Если нас повяжут с ними, то нам крышка.

– Других вариантов нет. Этот город для нас теперь слишком опасен.

– Ты обессилен. Тебе нужно отдохнуть и поесть.

– Хорошо, что у нас есть кокаин. На нём можно долго протянуть. Это эликсир жизни, чёрт возьми.

– Я думаю, что нет вариантов садиться на поезд, тем более на самолёт. На вокзалах опасно двигаться с запрещённым порошком. Нужно ехать на машине, иначе никак.

11

Я собрал документы, немного вещей, пару чистых тетрадей и мы выдвинулись в путь. Мы решили взять машину Голодяева и добраться до дома Барона, где он предложил пересесть на его машину. У Барона была неприметная Chevrolet Lachetti, вполне обычное средство передвижения – как раз то, что нужно. Мы перекинули вещи в машину Барона, занюхались кокаином, выпили и выдвинулись. Таким образом, мы ринулись во все тяжкие. Барон посоветовал поехать в Московск, который был примерно в трёхстах километрах от нас, – там у него был старый приятель. Я согласился с ним, за неимением других вариантов.

Мы выехали на автобан, гнали по трассе и были невесомы. Порошок свинтил нам голову, и мы мчали, словно вне времени и пространства. Куда мы ехали и что мы собираемся делать дальше – не так важно. Важно то, что я и мой брат вместе, и мы – семья. Обезбашенная, сжигающая мосты и обдолбанная семья. Назад дороги нет.

В нас была какая-то странная энергия, которая давала нам место на пьедестале этого мира чуть выше, чем положение обычных людей. Вся эта бешеная энергия есть в каждом, как в каждом есть мозг и сердце. В ком-то эта энергия преобладает и вырывается в наш мир вулканом смысла; в ком-то лишь изредка сочится; в ком-то она слегка проступает через кожу, как капелька пота. Эта энергия и есть начало всего: начало эволюции, открытий, творчества, разрушений, войн, революций – всего, что происходит с человеком и всего, что делает человек.

Эта энергия всегда подстрекает человека становиться лучше, чем он был раньше. Это внутренний вызов человека человеку, мятеж его духа. В любом подлинном, некультивированном и диком величии есть мятеж. Он всегда присутствует в начинаниях порядка, хотя бы для того, чтобы сбросить старый порядок в жернова истории для иного будущего. Порядок устаревает – таков порядок. Если бы не так, то сегодня планетой правили бы фараоны, или греки, или римляне, а может быть вавилоняне, персы, индусы, китайцы или византийцы. Временем задаются условия, которые должны быть выполнены кем угодно вне зависимости от нахождения в пространстве. Каждому моменту присущ свой, определённый порядок вещей. На самом деле, этот мировой порядок – та частичка, которая, в конце концов, приведёт человечество к краху. В один прекрасный момент планета будет разрушена, либо будет на той грани к вымиранию, когда последний человек выйдет из дома и скажет: «Разве в этом и был смысл существования?». Ему не суждено будет узнать ответ на свой вопрос, ибо уже слишком поздно. Он будет стоять во всеобъемлющем желании узнать ответ на его краткую загадку. Но может, в один момент, когда ему предстоит серьёзно задуматься, он, смотря в окно, неожиданно для себя, увидит в нём отражение своего лица и его осенит. Его осенит, что он один неспроста: ему нет равных, как и ему нет неравных – ему просто не с кем сравниваться. Он увидит то, чего человек никогда не может постичь в обществе людей. Он поймёт всё, что проистекало из уст седых мудрецов, все их слова – и сложит их воедино. Это будет одна, но самая верная формулировка термина. Она перечеркнёт все учебники, тома философских книг, все исследования всех мировых учёных, все теории, гипотезы и попытки понять раз и навсегда, что есть смысл жизни. Смысл жизни человека – в её продолжении. В смысле индивидуальном – саморазвитие, подобно бесконечному лучу, которому было дано начало однажды, но он движется и бесконечно удаляется вдаль, что уже не помнит своего начала. Этот луч останется бесконечным, если человек пожелает, но человек желает его упростить – сделать отрезком. Сделать ограниченным и абсолютно бессмысленным. В этих двух смыслах и заключается главный смысл – смысл жизни; это прогресс и это – то единственное, что требовалось от человека. И человек всё упустил.

Простота сего открытия поразит этого человека. Человек оглянётся и сядет безмолвно на пол. Он поймёт свою безнадёжность, как неспособность выполнить смысл, ради которого он появился на свет. Он был послан остаться последним среди всех; судьба покарала его за всех предков, которые убивали себя, убивали друг друга и убивали всё окружающее, вместо того, чтобы приумножать и возрадоваться жизни. Жизнь такая непостоянная и хрупкая для того, чтобы быть в руках человека – но видимо в этом заключается суть мироздания. Это словно эксперимент, когда в одну клетку поместили человека и мир, и теперь наблюдают, как они будут себя вести, – люди делают похожие эксперименты с животными.

Этот человек будет окончанием того луча. Луч, который прошёл этот короткий, по земным меркам, период существования: от неразумной обезьяны до разумного человека. В самом начале, в том далёком моменте эволюции, когда обезьяна взяла в руку палку – тогда человек обрёл понимание смысла. Ещё даже без способности понимать что-либо, человек встал на следующую ступень развития. Словно простейшей молекуле самого раннего этапа развития был дарован смысл в размножении и в тот же миг саморазвития. Все процессы взаимны в мировом порядке вещей: от молекулы, обезьяны и человека. И тогда, если сейчас человек потерял из вида то, ради чего он живёт – всё потеряно. Потерян смысл той молекулы, и той обезьяны, все великие открытия прошлого, все достижения, жертвы, все смерти прошлого – всё просто растоптано человеком, который не смог осилить важнейшего для него принципа, стимула для жизни.

Возможно от обилия всего, что окружает человека, может от скуки, а может от неспособности поднять тяжкий груз, который был возложен на его плечи, возник момент, закатывающий великий восход человечества. Именно, в значении человеческой души и духа, восход ознаменовал развитие, предел понимания для прошлых людей, и сразу же знаменовал начало будущим. Этот восход явился перед человеком, как человек перед ним, и ожидал чего-то наивысшего от человека. Но этот восход был провально наивен, потому что полагался на человека. Может быть, раньше это можно было допустить, но сейчас – это роковая ошибка. Доверить человеку мир – точно то же самое, что доверить двухлетнему ребёнку подержать стеклянную вазу над пропастью.

Можно полагать, что закат – это всего лишь результат восхода, как его основная цель. Можно понимать это и через ассоциацию восхода – с началом жизни, заката – со смертью. Да, нужно уже это понимать, что всё не бесконечно и уж точно не бессмертно. Нельзя всё время видеть сказку – это очень вредная привычка, которая губит и человека и всё его окружающее. Уже настало то время, когда нужно отложить приукрашенные полёты фантазий и истории со счастливым концом, и, наконец, взглянуть в окно. Никому не хочется туда смотреть, если видеть там истину, но если не смотреть, она никуда не денется. Стоит опасаться, что, если человек как-то однажды посмотрит в это окно и увидит, что улицы пусты – нет ничего совсем – тогда это будет означать, что всё то, что было там, уже пришло к этому человеку в дом.

В конечном итоге, за самой непроглядной тьмой всегда следует восход, если конечно есть чему восходить. Если есть потенциал, энергия – то е́сть шанс, есть смысл, возможность и будущее.

Тот последний человек – это истина. Истина кратковременная и с одним единственным концом. Реальность в том, что кто действительно понимает смысл жизни – тот либо гений, либо безумец, либо изгой.

ЧАСТЬ 4

1

Вся жизнь человека – это борьба между его силой воли и желаниями его организма. Всю жизнь человек ведёт эту борьбу, даже когда одно полностью оттеснило другое и завладело человеком, то другое всегда остаётся в глубинах и ведёт схватку.

Я боролся с собой всегда, иначе бы я не был собой, иначе я не был бы сейчас здесь: я настоящий бы не был здесь, – был бы какой-нибудь овощ, да кто угодно, но только не я. Борьба с собой – самая важная, самая главная и самая естественная борьба. Я хочу быть собой, поэтому я борюсь с самим собой. Я борюсь со всем миром, чтобы не быть как весь мир. Жизнь – борьба, причём постоянная.

Моя жизнь никогда не будет как прежде – это чертовски здорово. Опасаться предстоит тем, у кого жизнь каждый день «как прежде». Я чувствую чисто физический вред от этого «как прежде». Я был самым оседлым из оседлых, теперь я стал кочующим странником, едущим в неизвестность. Самое важное – мне это нравится: мне нравится быть кочевником; мне нравятся приключения и неспособность быть уверенным в том, что произойдёт со мной через день, через час.

Настал вечер, и стало темно. Барон спал. Холодный зимний вечер и ни единого полицейского вокруг. Будто этот момент дан нам в полнейшее распоряжение. Я размышлял всё время и гнал по тёмной трассе, освещённой фонарями Lacetti. По встречной полосе редко проезжают машины и ярко слепят. Мысли варьируются от нелепых фантазий до социальных проблем. Слишком много вещей смешались в одной голове. Не было прежних посылов к мыслям о прошлом или о будущем. Будущее – стоит ли оно того, чтобы о нём думали, мечтали о нём, если настоящее слишком неизведанное. Прошлое я изведал слишком досконально, слишком часто прибегал к нему. Само настоящее по существу труднопонимаемо: это сегодняшний день, это минута, секунда, мгновение. Настоящее разное у всех и такое неуловимое, что длится слишком быстро во времени и пространстве. Через минуту будет будущее, которое в тот же миг станет настоящим, которое в тот же миг станет прошлым. Миг – это жизнь. Не важны часы и дни, годы, века и тысячелетия. Формальности, сентиментальности – они могут быть утешениями, рамками жизненного пространства, но никогда не заменят саму жизнь.

Я пропустил через мозг все наши нарушения законов, порядков, морально-этических и нравственных норм и признал, окончательно и неоспоримо, что это правильно. Мы всё сделали правильно, законы и тому подобное не так важны, если факт правильности действий налицо. Юридические законы – это социальная мораль, но это не значит – человеческая мораль.

Благоговение людей перед законодательной системой вызывает опасение. Законы всё античеловеченее, с каждым годом. Но что идёт не так? Почему люди перестали обращать на это внимание и только и знают, что строго выполнять их? Смотреть на это слишком больно; веришь в неминуемую гибель поколения – оттого становится ещё поганей. А ведь все эти люди – часть единого целого; и я – часть всего этого. По этой же причине обывателям никогда не понять различных хиппи, юппи, нудистов, го́тов, растаманов и представителей множественных субкультур и воззрений. Протест против власти есть всегда; всегда есть свой нонконформист на любого конформиста. Это протест против всего и всех – такие люди не видят смысл в притворстве и хотят жить по-настоящему.