Изгой

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей…

А. С. Пушкин

«Евгений Онегин»

ЧАСТЬ 1

1

Жизнь – игра, поэтому нужно играть по правилам, – мне это знакомо. Но я настроен жить по-другому. И живу так. Вообще я не азартен в игре под названием «Жизнь». Проблема не в риске или страхе проиграть всё – нет, проблема в том, что так необходимо жить, а необходимость меня не вдохновляет. В прошлом я, бывало, рисковал, и меня это воодушевляло – я получал право быть неким счастливчиком и считал себя особенным. Я считал, что так будет всегда и в будущем меня ждёт столько хорошего, что всё будет замечательно в любом случае. Приятно думать, что твоя судьба имеет в своей основе счастье, это чудесно и даёт полное право не напрягаться.

Предельно просто находиться в пространстве как бы подле своего тела, и наблюдать за тем, что с ним произойдёт. Случаев такого наблюдения предостаточно: это стало мейнстримом сегодняшнего общества. Упование на «высшие силы», на предопределённость событий, на судьбу, на предрешённый выбор, а поэтому и бессмысленность участия в собственной жизни – такого многие придерживаются. Многие – это не только суеверные или религиозные люди, или агностики, это и убеждённые скептики, по правде говоря, ненасытные лицемеры. Разумность к брошенным на жизненный путь посылам, ответственность за свою жизнь – это нечто спорное, спорное сегодня, во время поколения нынешних людей, – а если это спорное, то что же тогда истинное?

Я думаю, жизнь – это испытание. Испытание на понимание этой жизни. Я думаю, опыт важен и его так часто делают критерием мудрости, но всё-таки главный критерий – это способность применять этот опыт. Я знал сотню-другую людей, которых изрядно испытала жизнь. Они набрались опыта, но продолжали жить так, будто этот опыт не отложился в их голове. Да, такие люди обязаны быть мудрыми, но они – глупы.

В старости опыта предостаточно у всех, но назвать всех людей умными и мудрыми нельзя; есть множество глупцов преклонного возраста, и есть много молодых людей, которые умнее стариков. Вообще сравнивать людей по уму немного неправильно, если не учитывать индивидуальные особенности: философ и инженер будут умственно развиты по-своему, поэтому и мудры будут по-своему. Ум, как и опыт, нужно уметь применять, и именно способность применять, а это значит исследовать, анализировать, создавать – именно это по-настоящему различает людей.

Что касается опыта, то его у меня полным-полно. Моё прошлое было разным: хорошим и плохим, должным для развития и должным для упадничества. Хочу вернуться на несколько лет назад и рассказать одну историю, которая и дала мне должный опыт. Впрочем, в те годы я был другой и думал совсем о другом и по-другому.

Тогда я был юный, мятежный духом, вспыльчивый, совершал необдуманные поступки и ничего не брал в расчёт – мне было наплевать на многое. У меня не было авторитетов; и это самое страшное – оказаться одному со своей животно-человеческой сущностью без присмотра и без поддержки. Со временем это может убить или нанести невосполнимый вред окружающим и самому себе.

Начало века, начало тысячелетия, совсем молодая страна, и мы в это время были неопределившимися юнцами, которые хватались за что ни попадя. Мы поддавались своим животным инстинктам как только могли и чувствовали себя счастливее прямо пропорционально от того как эта дикость в нас росла.

В то время я учился в университете и однажды был на волоске от отчисления, по причине того, что нарушил сразу почти все пункты устава. Учился я хорошо, поэтому у меня был шанс быть не тронутым, если что-то пойдёт не так. И вообще, мы с ребятами чертовски редко попадались на проступках. Всё выходило странно легко: учиться и развлекаться, – слишком странно, чисто с точки зрения законов жизни данного времени. Но, как я говорил, моя голова, оценки, капелька удачи и чуда спасли меня.

Дело было субботним вечером. Завтрашний день выходного изрядно искушал и подвигал на что-то совершенно безумное. Такое всегда происходило вечером и порой до самого утра, даже если весь день был абсолютно гнусным. Нам нужен был драйв, хоть мы уже неплохо подвыпили с моими соседями по комнате. Один из них был Гена. Гена с фамилией Булкин (не стоит называть его «булкой» – он от этого часто бесился). Я помню его человеком среднего роста, крепышом и самым выносливым из всей компании. Что бы мы ни делали, в какую ситуацию бы ни попадали, на этого парня всегда можно был положиться. Ещё он нравился девушкам – он реально был красивой наружности человек. Мы учились с ним в одной группе. В учёбе он от меня особо не отставал, но если я серьёзно налегал на учёбу, то он штурмовал гранит науки своей хитростью и способностью находить выход из любой ситуации – хорошее качество для жизни. Меня это, честно, напрягало – в этом вина моего неугомонного чувства справедливости. Вообще друг он был отличный. Второй мой компаньон – Максим Ерёмин. Он был высокий, немного полноватый и со смешным продолговатым лицом и маленьким ртом. Что касается его успехов в учёбе, то учился он неважно. Макс не был глупым, просто был дичайше ленивым. Его лень – это нечто особенное: утром его невозможно разбудить ни при каких обстоятельствах – он вставал только тогда, когда его организм насытится сном; по своей природе он являлся убеждённой совой – а поэтому ближе к вечеру энергия хлестала из него фонтаном. А ещё иногда он вовсе не ходил на занятия по причине «отсутствия вдохновения», – как он выражался. Я всегда считал, что он был нереализованным богатырём: при факте богатырского сна, роста и телосложения, в нём была именно истинная русская душа – я видел это в нём.

Втроём мы выпивали в комнате, что конечно не было разрешено, но в том и весь сок. Мы знали комендантшу общежития и все её передвижения поминутно, но в любую секунду она могла зайти под любым предлогом, хотя часто она заходила без объяснения. Страх был неким пассивным спутником, лично у меня. Этот страх закрывала пелена предвкушения блаженства и зависимости от животного счастья. Косвенно была зависимость и от этого страха, ведь если бы не было его, то тогда и не было бы полноценного предвкушения. Вспоминая это сейчас, я понимаю этот страх рационально и обдумываю все его стороны, и оттого становится по-настоящему стыдно, не внимая на временной промежуток.

Мы смотрели какой-то новый боевик на кассетном видеопроигрывателе в одноголосом переводе. На самом деле фильм был скучный и бессмысленный, сюжетная линия хромала, но другого ничего не было, и мы просто были вынуждены это смотреть. Гене с Максом он приглянулся и вдохновил их на шуточную драку: они начали бросать друг друга, бегать по комнате, бороться. Я лишь наблюдал за ними и от души смеялся над их глупостями.

Помню, наш покой нарушил Витя – один из приятелей – он забежал и сказал, что у него есть хорошая вещь, которая скрасит наш вечер. В руках, в маленьком пакетике, у него была знакомая нам всем смесь, которая выглядела как сушёная трава. На деле эта трава – обычная ромашка – была пропитана одурманивающим веществом. Многие не брезговали употреблять эту траву. Тогда она только появилась в обороте и была редка среди наркотических средств (в ходу в основном был «план»). Самое интересное, что никто ничего не знал об этом веществе. Все знали, что это вредно, ведь это даже не марихуана, впрочем, всем было плевать.

Всем нравились интересы кайфа. Помню, я знал нескольких парней, которые нюхали бензин. Они не брезговали это делать и ловили легкодоступный кайф, сливая бензин из любой попавшейся машины. Они различали эффект бензина от марки, а марку от запаха – истинное пристрастие и природный гений. Я считал это бешеным кайфом, но попробовать никак не решился, хоть они и рассказывали о состоянии цветомузыки, изменении картинки в глазах и весёлой музыке в ушах, которая появлялась непонятно откуда. Вспоминаются и любители так называемого «собачьего кайфа», который называли ещё «бычьим кайфом», «собачьим сном» и ещё бог знает как, сейчас уже не всё припомню. Вкратце, тот самый «собачий кайф» – это умышленное удушье до состояния потери сознания. Глаза закатывались; иногда происходили судороги; кто-то вовсе падал и ударялся головой о пол, но боль как таковая отсутствовала. При достижении этого сна, люди получали блаженное состояние эйфории. В основном этим занимались школьники, которые не всегда имели доступ к наркотикам, и были случаи, когда всё заканчивалось смертельным исходом.

Эбола или бубонная чума несравнима с распространением и поражением кайфа. Желание кайфа заставляет людей терпеть боль, рисковать собственной свободой, денежным благополучием и жизнью. За лихорадкой и чумой никто не охотится, потому что у них нет должной рекламы. Если бы была реклама, типа: «сегодня Эбола принесла 21 смерть и 33 оргазма», – тогда отношение людей к ней поменялось. А если бы по федеральному каналу показывали как вдыхать Эболу, чтобы исчез насморк, то люди, по роковой случайности, распространили бы эту лихорадку по всему миру. Пропаганда и реклама шепчет на ухо потребителю как нужно себя вести, и что интересно, человек никогда не признает свою подверженность от влияния пропаганды; в большинстве случаев, потому что человек влияет от пропаганды неосознанно.

Мы начали проделывать стандартные приготовления по случаям такого рода. Все вчетвером мы расселись в туалете. Витя закурил сигарету и с прищуренным глазом, тряся пакетик в руках, сказал:

– Ребята, это мощная штука. Да вы и сами это скоро узнаете.

Он сделал все оставшиеся операции и протянул Гене готовую бутылку, в которой был дым молочного цвета. Гена вдохнул полные лёгкие вещества и выдохнул. На выдохе было заметно, как его лицо говорило о положении дел его сознания: глаза немного закатились вверх, веки припустились, мышцы лица абсолютно ослабли. Он был похож на слабоумного и чёрт знает, что творилось в его воспалённом мозгу. Вещество в один момент проникло в его мозг, через лёгкие, по крови, захватило всю нервную систему. Беспощадно.

– Как оно? – спросил Витя, не взглянув на Гену. Он одновременно продолжал повторные приготовления.

Гена не ответил. Его вид был вполне занятный: белки глаз покраснели, веки припухли, лицо поблекло и отупело. Он замер и смотрел в стену. Он видел какой-то свой, особенный мир, в который его вовлекло действие этого вещества. Как я говорил, Гена был среди нас самый выносливый и менее восприимчивый к любым веществам, но его это срубило и что будет с нами – это был особенный и актуальный вопрос. Я помню эти мысли как сейчас. А после, всё отрывочно и как в тумане.

Постепенно, все мы, по порядку очереди достигли этого состояния, невесть, что творилось у нас в головах, но мы все сидели в туалете с видом безмозглых зомби; Гена уже спал сидя. Такое состояние было ново для всех, даже при том, что эту траву мы курили и раньше.

Спустя минут двадцать, я был на грани сна и полусна, немного пробудился и осмотрел данное положение: Вити не было, остальные спали. Я пошёл в комнату, думая вслух, словно пациент психбольницы: «так, тихо-тихо, нужно найти кровать», – бред несусветный. В комнате не было никого, было тихо и темно; мои ресурсы кратковременного проявления сознания исчерпались и я лёг на кровать. Причём сейчас я абсолютно уверен, что уснул ещё тогда, когда подошёл к кровати, а не в момент, когда лёг на неё.

Я помню сны. Они были действительно впечатляющими и очень реальными. Особенно мне запомнился очень реальный момент, когда мне по лицу бил какой-то человек кулаком, но мягко, как будто приводил меня в чувства. Он бил меня прямо на моей кровати и говорил: «Я тебя, наконец, поймал!». Я не мог сделать вообще ничего – во сне я был под действием вещества. Лицо того человека я помню до сих пор. А после его действий он просто лёг рядом со мной и сказал: «Я полежу здесь и подожду, пока ты придёшь в себя», – и мы с ним уснули. Хотел бы отметить, что я потом долгое время не сомневался о реальности всего происходящего.

Наутро я проснулся. Было рано и так же темно, как когда я уснул. Голова раскалывалась, скорее всего, от алкоголя, и я чувствовал пульсацию в затылке – странное новое чувство. Я сразу же посмотрел на то место, где должен был лежать человек из моего сна и подумал вдруг: «Наверное, он ушёл. Странный какой-то тип». Уже потом я увидел комендантшу, которая стояла, с тенденцией у всех людей в таком положении – с руками в бока. Она смотрела прямо на меня, и я знал, о чём она думает; в комнате спал ещё Гена; Максима и Вити не было. Валялись бутылки из-под спиртного, чинарики, и я думаю, пахло очень скверно, правда я ничего не чувствовал. Странно для меня, что она ничего не сказала и просто ушла из комнаты. Всё равно мы уже были обречены, и потому она, как я подумал, лишь отсрочивала и насыщала дальнейшую расправу над нами.

Нужно сказать, что позже я узнал о том, что Витя серьёзно пострадал от злоупотребления этого вещества – он впал в летаргию. Витя не употреблял так часто, я его редко видел даже пьяным. В этот раз он серьёзно подверг испытанию свой непривыкший организм. Мы приезжали к нему в больницу, он был словно труп – по-другому не скажешь. Витя пробыл в таком состоянии что-то около недели, как я сейчас помню. И с того момента он с виду был абсолютно таким же, но мне он показался каким-то больным, психически; прямо говоря, мне он показался опасным. Никто не знает наверняка, как его изменил наркотик и пребывание в летаргии.

Что касается нас, то как я уже сказал, нас пожалели. Это было несправедливо. Если честно, нас обязаны были отчислить или хотя бы выселить. Мы отделались строгим выговором. При всём положении дел мы не изменили свой образ жизни, совсем. Продолжали делать всё то же самое, просто стали осторожнее. Мы умели получать опыт, но использовали его не в разумных целях. Я могу сказать смело, и охарактеризовать нас одной фразой: извращенцы собственной личности, которые получали от этого удовольствие.

2

Прошло несколько лет. Я изменился. Не могу точно вспомнить тот самый переломный момент, который знаменовал начало настоящего периода моей жизни. Я стал другой и это всё-таки главное. Теперь ещё кучи моментов, хранящихся в чертогах моих воспоминаний, то и дело всплывают в сознании и заставляют пройти их по-новому.

Мой образ жизни уже добрую часть времени стабильно строг, возможно, мне всего лишь так кажется. Рабочие дни и неизменные монотонные порядки – неотъемлемая часть существования. Дом – работа – дом, – не очень занятная штука. Однако этого требует стимул выживания и существования.

Я работаю в строительной компании, где занимаю должность бухгалтера. Работа с документами – ни фантазии, ни права на творчество. Бумаги, бумаги, работа за компьютером, печать – вечная волокита. И что я понял во время своей работы – это то, что бюрократия убивает лет пять человеческой жизни рядового гражданина, причём в моём случае этот срок в разы больше. Бывает, что организм начинает роптать, протестовать против всего, что, кажется, вот-вот я возьму и сожгу все бумаги к чёртовой матери, поэтому приходится моментами пересиливать себя, чтобы не сорваться. Хоть реви иногда, но деваться некуда – работать надо, чтобы просто жить. Выживать.

Помимо стабильной рутины, я увлекаюсь писательством – так это я называю. Мне нравится писать. Поначалу я излагал свой поток мыслей на бумагу в беспорядочной последовательности, и для меня было достаточно просто сохранить какую-либо мысль. Далее я начал подходить к написанию более прагматично. Я подумал, что необходимо создать монумент моей жизни, который оставит обо мне воспоминания, чуточку моей души, здесь, в живом мире. Я не хочу просто исчезнуть и раствориться в небытии – стать никем и чтобы все мои деяния на земле являлись бы типичным «проживанием жизни одного из людей».

Так проходит день за днём и за неимением альтернативы такая жизнь меня устраивает. Что касается депрессий от такой монотонной жизни – то это скорее миф, так как я опытным путём такового не чувствую. Возможно, так действует на меня моё увлечение: каким-то образом стимулирует мой психический иммунитет от болезней такого рода. Впрочем, бывало, я просыпался утром и уже ненавидел сегодняшний не наступивший вечер, из-за того, что именно вечером начинаешь задумываться об утре.

Мне неплохо живётся. Я много читаю и гуляю по дому. Иногда открываю все окна и ложусь на пол. Скучно – не то слово, однако это то слово. Таким образом, я стал замечать, что время, между концом рабочего дня и началом сна – это целая вечность. Если не смотреть телевизор (где пять минут настоящего времени равняется одной), не сидеть за компьютером, не пить – не делать обычные вещи, которые люди делают после работы, то замечаешь время. Замечаешь время вплоть до секунды. Замечаешь, как происходит эта секунда на часах. Кто-нибудь замечал? Она делает это плавно, в то же время решительно и профессионально.

У меня есть небольшая странность, которую я отчётливо осознаю, но избавляться от неё решительно не хочу – я не особо люблю контактировать с людьми. Конечно, приходится иметь дело с некоторыми людьми, вести диалоги, иногда и поддержать диалог, но это всего лишь моя маска и чистая сентиментальность – на самом деле я не такой. Может быть, поэтому я давно покинут всеми моими прежними друзьями и знакомыми. Хотя, порой случается, что я увижу мельком, обычно издалека, знакомое лицо, с которым и было связано много воспоминаний, с которым возможно я дружил когда-то, однако тут же стараюсь отвернуть взгляд, чтобы не дай бог этот человек меня не заметил.

Да, бывает страх общения с людьми, которые меня раньше знали, я этого не скрываю. Он оправдан тем, что раньше я был другим. Те самые люди, которые прежде входили в мой круг общения, знают меня прежнего и теперь у нас с ними очень мало общего. Тогда я был безнравственным, и мне, и всем меня окружающим это нравилось; у меня был другой взгляд на жизнь, другие ценности, мораль, другие желания. Я ненавижу себя прошлого, по причине того, что я коренным образом пересмотрел свои взгляды, так сказать, созрел для иных вещей. Однако, я рад, что был тем человеком, иначе я бы не познал моей нынешней истины, иначе бы я не отличал мои худшие и мои лучшие стороны, иначе я бы погряз в пучине неопределённости и всю жизнь прожил бы бессмысленно. Я из тех людей, кто заставляет себя не жалеть о прошлом. Подчеркну: заставляет.

Бывает, иногда и теперь я на мгновение становлюсь таким – безнравственным – забываю о морали, общественных договорённостях. Организм требует, мозг не может отказать. Я не особо это люблю, но обязан дать этому волю, иначе оно будет губительно продолжать сидеть во мне и отравлять мою душу, что в определённый момент времени приведёт к сильному выбросу негативной энергии. В тот момент я достигаю какого-то безграничного счастья и веселья, восторга, насмешкой над пороками жизненной обыденности.

Я ведь прекрасно понимаю, что вся эта рутина – не жизнь, и даже не выход, не спасение. Я прекрасно понимаю, что это просто несусветная чушь, но как иначе? Друзья, положение дел – обязанность существовать, дабы выжить. Если начнёшь жить полноценной жизнью, то долго уж точно не протянешь.

Людей шантажируют: либо ты выполняешь эти требования и становишься бездушным планктоном, либо мы тебя уничтожаем в пыль. Жизнь, построенная на ультиматуме, который заставляет существовать по приписанным правилам – жизнь ли? Но я это делаю, и самое главное, осознанно. Это самая страшная вещь на свете – осознавать свою безысходность и принимать в ней непосредственное участие. В этом я завидую многим дурачкам, да и вообще не особо придирчивым к жизненному смыслу людям.

К примеру, если взять Женю Правдина, моего одногруппника-дурачка. Он был послушным и делал всё ради лидерства. Такое лидерство можно назвать проституцией, что в смысле получения полезного результата одно и то же. Он посещал всегда и все занятия; что бы ни произошло, он шёл и садился за первую парту; делал все домашние задания, но не давал списывать; ходил всегда угрюмый и замкнутый. Выполняя все требования, он не отличал их по уму: скажут почистить зубной щёткой унитаз, а потом свои зубы – с радостью. Такое отношение к жизни не приведёт ни к чему хорошему, каких бы высот ты не пытался добиться – нужно иметь голову. Поэтому, при всех его отличных оценках, этот парень – дурачок. На последнем году обучения он как никогда был счастлив: он успел подлизаться к достаточному количеству преподавателей, чтобы накопить на красный диплом – и он на него выходил. Один преподаватель, правда, сказал Жене: «Выше четвёрки я тебе не поставлю». Женя проиграл и видимо ощутил это чувство впервые. Он заревел прямо перед глазами полной аудитории, но и тогда не решил протестовать, а просто сел за парту в позу прилежного ученика. Что руководствуется такими людьми? Я наблюдал за всем этим с похмелья, играя в морской бой с Геной, и так же как сейчас не мог понять Женю Правдина.

Я часто стал вспоминать о прошлом. Сумбурные мысли врываются в сознание со словами «а помнишь?». Там столько всего мною оставлено и столько хочется изменить. Меня это очень волнует. От особенно значимых мыслей мне становится не по себе: появляется резкий жар, я покрываюсь потом, в голове становится мутно, появляется гнев и реальное чувство переживания: «Как же я мог так поступить?», «Какой же я был дурак!». Идёт борьба внутри меня: одна часть видит смысл в том, чтобы не жалеть о прошлом, вторая – мечтает о машине времени.

В свои годы я уже многое осознал. Я осознал, что в людях, как и во мне, идёт постоянная борьба между гнусной рутиной и уничтожающей аморальностью. Это захватывает большую часть общества. И я в это верю, потому что я это видел. Иногда и сейчас вижу, что это естественно для людей – быть аморальными. Я по себе это чувствую. Это настоящая прихоть организма, с которой трудно совладать. Осознал, что главная вещь для выживания в обществе – это притворство. Вообще я много думаю об обществе; возможно, такая участь характерно проявляется у искренних ненавистников общества. Мне кажется, что именно тот, кто ненавидит всю эту социальную туфту, именно он так сильно понимает её значимые аспекты. Никто ведь не станет спорить, что вся эта аристократия и интеллигенция – лишь пустой звук, – такая же синтетическая как игра актёров на сцене. И что любой напыщенный сноб – просто клоун, желающий реализоваться в обществе таких же как он, выделываясь при этом словно уж на сковороде. Если в этом покопаться, то всё становится прозрачно, однако всё это вполне прозаично, да ещё вдобавок очень испорченно и запущено, что понимание истины этого всего не имеет особого практического смысла.

Я не брюзга, как может показаться. Просто я не сильно люблю людей. В принципе, если ты видишь в этом реальный смысл, в этом нет ничего плохого. И главное я никому не мешаю. На самом деле многие не любят людей, но никто не делает этого открыто. Вообще мало кто делает что-либо поистине требующее организму открыто. По крайней мере, если такое и происходит, то это губительно воздействует на совесть или просто является незаконным.

А многие террористы и зачинщики войн вовсе не питали ненависть к людям, просто они любили что-то намного сильнее людей – они были фанатиками идеи или сторонниками другого положения вещей. Они видели мир иначе, а все теперь говорят, что они желали уничтожить человечество. Просто это была их правда и для большинства такая правда являлась ошибочной. Если бы в определённый момент времени большинство придерживалось модели сегодняшних террористов и по этой модели со временем полноценно обжилось всё государство, то террористы бы никуда не исчезли. Террористы не исчезнут по нескольким причинам: потому что терроризм – это экстремистское противодействие, метод установить свою правду; потому что не может быть правильной идеологии, а оттого мы снова возвращаемся к первому; террор, как революционный метод или религиозный, идеологический, будет оправдан для кого-то, так как он «несёт правильную суть» – для кого-то. Все проблемы в фанатизме, неспособности понимать что-то иное – за пределами того, что в голове; и естественно во лжи.

Ложь тоже можно рассматривать с двух полюсов: ложь корыстная и ложь необходимая. Ложь во благо, как жадность для экономии – в этом есть польза. Ложь всегда есть в обществе – оно на нём построено. Ложью пользуются все, и откровенничать на этот счёт никто не будет. Все готовы её скрывать, оправдываться и говорить, что она необходима – так и есть, но главное же – человеку это нравится. Все боятся выражать чувство удовольствия от чего-то. Каждый хочет предстать перед всеми как человек, у которого все удовольствия и грешки либо находятся на поводке, либо напрочь отсутствуют. Каждый хочет представить себя как волевого и независимого человека. Так и выходит, что тот, кто искуснее всего лжёт – получает овации; а тот, кто вещает правду или плохо лжёт – неизбежно будет кастрирован. Странная штука, которая ведёт к балансу общественных ценностей и всего мирового порядка. Именно ложь, а не правда – основной критерий сегодняшней социальной стратификации.