Фуга. Кто бы мог подумать

– Очевидно же, что это очень глупппая обезьяна! Я был о них лучшего мнения!

– Да, возможно не самая башковитая, но я не об этом! Мы не способны осознать смысл нашей жизни так же, как и обезьяна не догадывается взять палку; как и от червя скрыта суть его бытия! И вот что я скажу: если червяк остановится в своей норке и начнет размышлять над целью жизни, вот тогда настанет конец света!

– Неужели тебя успокаивают эти доводы! Неужели ты никогда не хотел большего!?

– Я предпочитаю не терзать себя такими мыслями. – голос Богдана был ровный и спокойный. Он ткнул пальцем в брата и добавил: – Как раз от того, что ты слишком много думаешь над тем, чему ответа не найти, вот поэтому-то и грызешь ногти! И зубами скрипишь во сне!

– Что же ты п-п-пррредлагаешь, совсем не думать!?

– Я предлагаю думать только над тем, чему есть ответ! А о том, чему человечество веками найти ответа не может, думать вредно . Так можно надорваться и нервы расшатать! Не лезь на место Господа – это может плохо обернуться. Вспомни Адама и Еву!

– Так далеко заходить я не стану, но п-п-понять, зачем живу мне необходимо! П-п-пподумать только, я мог умереть сегодня! И вскоре обо мне бы больше никто не вспомнил!

– Я всю жизнь буду тебя помнить, можешь умирать спокойно.

– Сссспасибо.

– Ох, я не то хотел сказать!

– Я п-понял.

Ребята ненадолго притихли, но тут Богдана осенило:

– Ты же можешь сам наделить свою жизнь смыслом! Ты повзрослеешь, обзаведешься убеждениями, семьей и будешь радоваться жизни! А когда человек рад и счастлив ему в голову не лезут губительные мысли о тщетности бытия!

– Счастлив, – задумчиво повторил Андрей, – что вообще значит это слово? Ты хотя бы иногда бываешь счастлив?

– Очень даже часто!

– А я вот ни разу не п-п-пррриппомню! Счастье для меня – это что-то такое, что ждет вперрреди, в будущем, слишком далеко от сего дня! – Андрей сипло прокашлялся и нервно добавил. – Да что вообще это такое – счастье!? Как его узнать?

Богдан пожал плечами:

– Это чувство полноты жизни. Когда у тебя есть все составляющие, что бы сделать жизнь прекрасной!

– Такого не может быть! – усмехнулся Андрей. – Ни один человек не п-п-признается даже самому себе, что у него есть все, что нужно! Людям всегда мало – это какая-то дьявольская задумка!

– Иметь цель в жизни, стремиться к чему-то – тоже частичка счастья. Тем более, думаю, счастье скорее осознают, нежели ощущают. Его часто путают с радостью и экстазом, с яркими вспышками чувств, с душевным подъемом! А счастье, оно тихое по своей природе, поэтому его не замечают.

– Все-то ты знаешь! – буркнул Андрей.

Тут Богдан вспомнил то, что должен был сказать брату с самого начала, то, что он должен знать в любое время суток и уметь повторить хоть днем, хоть ночью:

– Вспомни о Боге! – сказал он. – О том, что твердит нам отец – живите ради добра и сейте добро вокруг! В этом вся сущность нашей веры, чтобы окутать мир светом души и мысли. Помочь людям избрать путь добра! Или ты хочешь поставить под сомнение убеждения нашего отца?

– Что ты, нет! Так оно, наверное, п-п-правильно. – но Андрей ответил вяло, безучастно, словно соглашался с Богданом только по велению разума. – А ты веришь в это, в дорогу добра?

– Да. Я полагаю это правильно.

– И т-ты живешь так, неся добро и свет? Что-то я не замечаю за т-тобой шлейф благодеяний!

Богдан стушевался:

– Я не очень силен в этом. – пробормотал он. – Вот если бы можно было помогать людям, но не сталкиваться при этом лицом к лицу с ними, не болтать о пустом, не выслушивать бесконечные жалобы, тогда было бы гораздо проще! – Богдан наклонился поближе к Андрею: – Понимаешь, как только я поближе узнаю человека, так, почти наверняка, он перестает мне нравиться! Стоит мне лишнюю минуту пообщаться с новым знакомым, и уже тошно, хоть вой! Хочется убежать от него, куда глаза глядят! И так всегда. Меня тяготит общество, я дикарь! Я лучше почитаю книгу, чем пообщаюсь с живым человеком.

– Но книги написаны людьми! Это зап-п-писанные мысли автора.

– Вот именно, что только мысли – обдуманные, взвешенные, интересные, а не целый человек. Книгам можно нарушать границы моего мира!

Андрей приподнялся и быстро проговорил:

– Есть же благотворительность! Ты помогаешь людям, но не видешься с ними нап-п-п-прямую! Можно готовить в Бесплатной трапезе – ты возишься на кухне, а бедняки сытттты, пппри этом вы не встречаетесь!

– Да, но мне кажется … – Богдан не разделял восторгов брата. – Я не вполне уверен, что это настоящее добро. Если я не испытываю любви к людям, глядя им в глаза, то насколько искренны мои чувство за их спиной?

– Это можешь сказать только ты сам, но вп-п-полне искренни, п-полагаю! – поддержал Андрей. – Всем свойственны слабости, а иметь добрые намерения куда лучше, чем не иметь никаких!

Богдан поджал губы и недовольно покачал головой:

– Вряд ли. Тут важны не намерения, а самоотдача, но она меня душит! Я не хочу на это идти. – Богдан усмехнулся и добавил: – Похоже, я отъявленный мизантроп!

– Такой сппоооокойный человек, как ты не может быт мизантропом!

– Дело в том, что я намеренно не хочу волновать свои чувства. Это очень неприятно, поэтому, чтобы ни происходило, мое спокойствие для меня важнее всего!

– Ну ты и наглец, Богдан! – усмехнулся Андрей.

– Да! И гореть мне за это в аду!

– О, это уже богохульство!

Богдан встал и взглянул на часы:

– Ты опоздаешь в художественную школу, – предупредил он брата.

– Я не п-пойду сегодня, – заявил Андрей, – нет настроения.

– Тебя можно понять. – Богдан расположился за столом и стал вытаскивать учебники.

"Странно, – подумал Андрей, – сегодня я чуть не умер, но уже через несколько минут жизнь вошла в прежнее русло, ничего в мире не поменялось! Хотя, совсем недавно со мной произошло самое вероломное, самое чудовищное событие в жизни! И в тот миг даже время не остановилось! Чтобы мне не чудилось, оно продолжало свой бег. Неприподъемная махина жизни двигалась вперед и была готова оставить меня позади! Как ужасно осознавать, что мир проживет и без меня, что ничего с ним не случится от моей смерти! Чушь собачья – не может мир без меня! Ни небо, ни земля, ни вода – ничто не может без меня! Не может, хоть ты тресни, потому что… А почему? Я не пуп земли, не живительная венка мира. Я только еще один человек… Но это же несправедливо! Несправедливо, что жизнь будет идти дальше, когда меня в ней уже нет! Получается, я бы в могиле лежал, а Курицын или Дашка Шестакова продолжали загорать на солнце, прятаться от дождя, ходить в школу, радоваться жизни! Получается, этот мир для них!? Я умру, а все останется, как и было!? Нет, это уж точно полная чушь! "

Такие размышления только еще больше огорчили Андрея. Что он там пытался осознать десять минут назад? Смысл жизни? Это подождет. Завтра же новый день, надо делать уроки. Учителя начнут приставать, им же невдомек, что он чуть не умер. И пусть Андрей скрыл это ото всех, должны же иногда быть исключения! Дни, когда можно покопаться в себе, в мыслях, поразмышлять о жизни и судьбе. Нет же, учителя зациклены на прилежном выполнении заданий, словно человеку в свои тринадцать больше не о чем подумать.

– Что ты бормочешь? – прервал ход мыслей Богдан.

– Да так, – Андрей и не заметил, что все это время бубнил. Он тоже сел за стол и достал уроки. Вдруг среди тетрадей показался сложенный газетный лист со статьей. Андрей с Богданом переглянулись.

– Может, все таки порасспросим Сашку? – робко спросил Богдан

Андрей миг поколебался:

– Идем!

15

Мальчики нашли Сашу в одной из бесчисленных организаций монастыря, он вставлял стекло в общежитии. Вокруг сновали люди, поэтому Андрей попросил брата выйти на улицу, намекнув на серьезный разговор. Они пристроились под сенью раскидистой яблони у боковых ворот. Для удобства, Сашкины волосы были собраны в хвост, торчащий на затылке. Он вытер ладони о замызганную кофту – весьма дырявую и жалкую, в каких не встретишь даже посетителей Бесплатной трапезы – и вперил руки в бока:

– Ну? – Саша хмурился, выказывая нетерпение, по лбу сползла капелька пота и скрылась в густых зарослях бровей. Андрей не продумал свою речь и теперь растерялся, Богдан выхватил у него из рук листок и протянул Саше.

– Вот, прочти. – тот пробежал глазами по статье и вернул листок Богдану:

– И что дальше?

– Мы хотим знать об этом больше! Хотим знать всё!

– Отправляйтесь лучше к отцу, я ничего не знаю об этом.

– Он решительно отказывается говорить! Велел нам не со-со-совать нос в эту историю!

Саша пожал плечами, давая понять, что на этом разговор окончен, и что мальчики уже наскучили ему. Однако, Андрей уловил малейшие изменение в лице старшего брата. Взгляд стал жестким, совсем как тем вечером, когда Сашка спорил с отцам, брови насупились сильнее.

– Расскажи, Саша! – взмолился он. – Ты не м-можешь не знать! Речь идет о нас и скрывать п-п-прррр… истину несправедливо!

– В самом деле, – поддержал Богдан, – что такого случится, если мы все узнаем? Не столь большой руки секрет, раз о нем писали в газете!

– Ты лучше скажи, что у тебя с лицом? – Саша в пол-оборота смотрел на Андрея.

– Ударился на физ-з-зкультуре.

– Ты же не ходишь на физкультуру.

– Споткнулся в раздевалке и ушибся об лавочку.

Саша поджал губы, но взгляд смягчился. Он выдохнул и развел руками:

– Но я вправду не могу помочь, поскольку ничего не знаю о вашем прошлом. Родители никогда не говорят об этом.

– Ты старший, что-то можешь п-п-помнить! Какие-то детали! В статье сказано о пя-пятерых детях, значит двое других родные, кто?

– Двое… – Саша покачал головой. – Родители взяли меня, когда мне было шесть лет, у них уже была Люба. Через несколько лет появились девченки – Лика и Женя.

– Через насколько!? – переспросил Богдан. – То есть, они тоже живут здесь не с младенчества?

– Да, Лике было года четыре-пять, Жене, соответственно, два. Родители просто привели их домой и все! Мы стали жить все вместе. Мне это показалось совершенно естественным.

– Ты говоришь, они появились одновременно, вместе?

– Вместе. Они родные сестры. Позже принесли тебя, Богдан. Ты был очень маленьким и хилым, без просвета болел. Вскоре появилась Марина. И последним Андрей.

– Почему последним был я, а не Марина? Как такое случилось, я же старше?

– Марину принесли младенцем, как и Богдана, а тебе было уже годика три к моменту усыновления. Помню, ты был очень тихим, все время молчал. А когда, наконец, заговорил, то сразу стал заикаться. Вот и все, что я могу сказать. Родители попросту приводили детей в дом и никогда не упоминали о том, где их берут. И, честно, никто раньше об этом не спрашивал.

– Получается, все же Люба – родной ребенок. – подытожил Андрей.

– Наверное, – расплывчато сказал Сашка. – По большому счету, не так уж это и важно.

– Да-да, – пробормотал Андрей, обдумывая услышанное.

Саша уже шел по дорожке к зданию, когда Богдан ринулся за ним:

– Постой! – старший брат обернулся, но продолжил идти. – А что ты помнишь о себе? Ты знаешь, какая из этих историй о тебе?

– Я ничего не помню. – Саша прибавил шагу, так, что Богдану пришлось семенить.

– Не может быть! Тебе было шесть, в таком возрасте дети все помнят!

– А я – нет!

– Саша!

– Богдан, отстань! – Саша влетел на крыльцо корпуса и хотел захлопнуть дверь, но брат ухватил его за руку.

– Что ты знаешь!? – с нажимом прокричал Богдан.

– Ладно. – сквозь зубы процедил Саша, и только сейчас Богдан увидел, что лицо его искажено не гневом, а мукой. – Это меня нашли у дороги! Я шел у дороги! – и уже сорвавшимся голосом: – Доволен?

Богдан отпустил брата, позволив закрыть дверь, а сам остался стоять на крыльце в замешательстве. Нет, он был вовсе не доволен! Сейчас он понял, сколько терзаний и боли стоили брату воспоминания и почувствовал острейший укол сожаления. Стало тоскливо и горячо от стыда – к чему было настаивать!? Буйный варвар! Раньше Богдан не наблюдал за собой склонности силой врываться в человеческую душу, ворошить память и раскаленным клещами выволакивать наружу потаенные страхи!

Богдан поглядел на Андрея, который так и стоял под яблоней. Несомненно, он наблюдал за сценой и все слышал.

У девочек было свежо и просторно. Лика упорхнула гулять и воздух еще хранил мягкий аромат ее духов. В комнату неспешно пробирался, пронизанный золотыми нитями сумрак – скупой осенний закат разгорался далеко за стенами монастыря. Марина быстро ухватила всю суть рассказа и теперь усердно соображала. В неверном вечернем свете четко вырисовывались ее кудряшки и вполне явно виднелся здоровый румянец на круглых щеках.

– Значит, нас с тобой взяли младенцами, – взглянула она на Богдана, – значит те два новорожденных, о которых идет речь в статье, это ты и я! – Богдан согласно кивнул. – Хорошо бы ещё понять, кто из нас кто!

– Тут, как раз, вопросов не возникает. Если уж я точно рожден раньше срока – так утверждает мама – то тебе остается лес, ты уж извини!

– Хм. – Марина не казалась столь же уверенной в этом. – Мы оба можем быть недоношенными – это путает все карты! Что еще он сказал о тебе, Андрей?

– Ничего, что могло бы п-п-пролить свет. Только то, что я был молчаливым и тихим.

– Значит, либо трагедия в семье, либо самоубийство.

Андрей безучастно покивал головой:

– Чем ближе мы к разгадкам всех историй, тем гор-рррячее интерес! Но, – мальчик повертел в руках сложенный вчетверо листок, – но , как-то не хочется узнать, что мои родители со-со-совершили самоубийство. Значит, они не хотели жить. А зачем же им нужен был я!? Или пуще этого, они хотели жить! И радовались жизни, но вдруг, пппогибли! Вот так вот, при трагических обстоятельствах, а ребенок остался сиротой! Я даже не знаю, что лучше. – Андрей закусил ноготь. – Точнее, не знаю что хуже!

– Меня тоже в дрожь бросает, как подумаю, что я могла быть брошенной в лесу! – подхватила Марина. – Сразу душит отвращение и накатывает страх!

– Подождите терзаться! Мы еще не знаем правды! Но, если хотите, можем оставить это, пока не поздно!

– Нет! – вскрикнула Марина. – Нужно узнать все как можно быстрее! Может расспросить Любу или Лику?

– Вряд ли это что-то даст. – ответил Богдан. – Сашка сказал, что дома это не обсуждалось. Если уж он ничего не знает, так остальные и подавно!

– Можно сходить в библиотеку. По-посмотрим газеты за п-п-период нашей вырезки, мммможет тема развивалась где-то еще.

– Выходит, все же Люба. – пробормотала Марина. Мальчики согласно покивали. – И как вы теперь… – Марина поковыряла невидимое пятнышко на подоле платья. – Вы чувствуете что-нибудь из-за этого ? Из-за того, что мы не родные?

На несколько минут повисла тоскливая, тягучая тишина. Мягким бархатом по стенам струилась тьма, только уличный фонарь давал немного света и играл тенями. Жестким силуэтом над головой торчала люстра, в углу мрачно корячился пузатый шифоньер. Дом затих.

– Ничего, – прошептал Богдан, – я не чувствую ничего.

– А я все еще растерян.

16

Мишка возился в прихожей, когда ребята зашли за ним. Как и в первый раз, там царил полумрак, а воздух был наполнен чем-то мягким и домашним. Пахло маслом, выпечкой, тряпьем, деревянным домом, стариками и теплом. Возникало странное чувство, будто время тут течет по-другому, медленнее, размереннее. Казалось, совершенно противоестественным спешить, торопиться под запах этого дома. Не ровный дощатый пол устилал пестрый половик, Мишка выволок на него ботинки, обулся и прокричал в сторону коридора:

– Я пошел в школу!

– Подоил козу? – громко и отрывисто крикнул дед.

– Да!

– Точно!?

Мишка откинул волосы с лица. Он был совсем уже одет, но мялся и не спешил уходить. На цыпочках он подошел к двери в ближайшую комнату, тихонько приоткрыл ее и сунул туда голову:

– Бабушка, можно я возьму деньги на стрижку, а то оброс совсем? – шепнул он.

– Хрен тебе, а не деньги! – из глубины дома выскочил дед, потрясая кулаком. – Куда ты их только деваешь!?

– Деру! Деру! – шикнул Мишка и ребята высыпали на крыльцо.

Утро было прохладным и светлым. На траве и ветвях деревьев все еще висела роса, солнце и ветер играли в ней, рассыпая по каплям радужные лучи. С каждым новым утром осень овладевала природой все больше. Она еще не оголила деревья и не затянула небо свинцом, но уже играла студеным ветерком, распугивая дрожащие листья. Андрею нравилось медленно брести по этой старой извилистой улочке и рассматривать бревенчатые дома. Всюду росли деревья и пушистые кусты, рдела рябина, красовался боярышник. Если пойти дальше по этой улицы, не вглубь к школе, как сейчас, а к окраине, то можно выйти на лесистый пригорок, откуда просматривается весь монастырь и часть городка. За пригорком текла река, куда ребята ходили рыбачить. Андрей повернулся к солнцу, которое еще не успело подняться высоко над горизонтом и , хоть нос еще саднило, а лицо заметно отекло и отяжелело, он подумал, что в жизни еще не было утра милее этого! Кругом тишина. Солнечный свет такой чистый, такой искристый и сияющий, что не было сомнений – он может проникнуть в мысли и освятить человека изнутри. Было так хорошо, что на некоторое время Андрей позабыл о том, как едва не задохнулся вчера , утихли даже бесконечные изнуряющие рассуждения о своем появлении в семье. Воистину, божественное утро!

Мишка остановился у кирпичного забора, залез рукой в прореху меж камней и вынул сигареты. Он взял одну и закурил, медленно втянув в себя дым.

– Не может быть, ты куришь! – воскликнула Марина

– Хотите? – спросил Герасимов.

–Нет!

–Нет!

– Извини, Андрей, тебе даже не предлагаю. – виновато сказал Мишка и спрятал пачку в карман сумки. – Астма! – Он даже не заметил, что Андрей единственный, кто не отказался.

Марина отмахнулась от вонючего дыма:

– И как только тебе нравиться курить?

Герасимов дернул плечом:

– А мне не нравиться!

– Зачем же ты делаешь это!?

– Потому что запрещено! – он улыбнулся и скосил глаза на Марину. – Мне нравится делать это тайком!

– Мишка, ты умеешь доить козу? – поинтересовался Богдан.

– Что там уметь! – махнул рукой Герасимов. – Бабушка дурно себя чувствует сегодня, вот мне и пришлось. – он сунул одну руку в карман, а вторую, с сигаретой, поднес ко рту. Андрей взглянул на серый дым в прозрачной прохладе утра и невольно улыбнулся. Мишка был свободным, раскрепощенным! Он мог курить, сквернословить, драться, пялиться на девчонок и делать то, что Андрей, в силу воспитания и боязненности, не сделает никогда! Герасимов вдруг остановился и сморщил нос:

– Вообще-то, я не хотел сегодня идти в школу!

Андрей удивился:

– Чем же ты хотел заниматься?

– Да так, болтаться по улицам, сходить к реке, на природу.

– Что за радость – болтаться!? П-п-подумай лучше о своей больной бабушке – что б-б-будет с ней, если она пппрознает о прогулах!

– Ммммм! – простонал Мишка в терзаньях нахмурился. – Эх, хорошо вы на меня влияете! – наконец улыбнулся он. – Идем в школу. Может, там будет что-нибудь интересное, чем черт ни шутит!

– Хочешь сказать, в школе бывает что-то интересное, если только черт по-пошутит!

– А то! Может, ты уже сподобишься и задашь Курицыну трепку!

– Ни в коем случае! На зло надо отвечать добром! Это заставит врага задуматься!

– Угу. Держи карман шире!

Первым уроком шел английский, что не могло не радовать! Занятие еще не началось, вокруг нарастали гам и возня, но Андрей сидел притихший. Он думал о предстоящем дне и легонько улыбался. Юлия Борисовна положительно ему нравилась! Ему нравились и грубоватость ее голоса, и дерзость поведения, и небрежность с которой она вела уроки. Без сомнения, Юлия Борисовна было необычным учителем. Конечно, необычный – не то слово! Она была нахальной, себе на уме! Но, главное, она была уставшей. Утомленной и издерганной учениками, обществом, быстротой жизни. Андрею казалось, что он единственный понимает эту женщину, он остро осознавал, как ей хочется остановить спешку, не гнаться за лошадиным галопом современности, приостановить мгновения, растянуть их. Андрей думал, что разделяет ее взгляды. Он думал, что мог бы стать ей другом! И она могла бы увидеть в нем родственную душу, если бы пригляделась. К сожалению, ей мешала привычка грубить в ответ на помощь.

– Она никогда не появляется вовремя? – Герасимов ерзал на стуле, как гипервозбудимый.

– А тебе невтерпеж? – вскинул брови Андрей. В тот же миг в класс медленно вошла Юлия Борисовна. Она была в длинной юбке, просторной блузе с узором и огромных темных очках. Мишка дернулся, принимая дозволенное сидячее положение и столкнул с парты учебник. Тот громко шлепнулся на пол! Лицо учительницы исказила гримаса страдания и она тихо выдохнула:

– Ставлю тебе "два", Герасимов.

– Ядрена вошь! за что!?

– За шум! – почти шепотом ответила Юлия Борисовна. – Тот, кто будет сидеть тише всех, получит отличную отметку. – добавила она, присаживаясь за стол.

– Блин, да у нее похмелье! – догадался Мишка. Щеки Андрея вспыхнули:

– Мигрень! – тут же бросил он.

– Ну-ну !

Несколько минут стояла тишина. Ученики наблюдали за Юлией Борисовной, пока та держала голову руками, глядя куда-то в окно.

– Мне нужен доброволец. – сказала она. Лишь одна рука взметнулась вверх. Слабым жестом учительница подозвала Андрея к себе. – Вот, – немощными пальцами она выковыряла деньги из сумочки, – купи мне воды без газа и покурить. Андрей мгновение поколебался:

– Но сигареты мне не п-пр-продадут.

Юлия Борисовна сняла очки и подняла на Андрея глаза в красных прожилках:

– Ты хочешь меня расстроить, Чижов?

– Нн-нет! Я…

– Сейчас покажу, какие нужно, – она принялась снова ворошиться в сумке негнущимися пальцами, но Андрей ее прервал.

– Я знаю, какие вы ппп-п-преее-… курите! – и ушел.

Андрей воротился быстро, точнее, он сам так думал. Впрочем, в классе ничего не поменялось за его отсутствие, лишь Юлия Борисовна снова одела очки и глядела в окно. Молча она забрала воду, открыла ее и припала к бутылке. Спустя несколько долгих секунд, отставила ее в сторону и можно было заметить, как ее дыхание наполняется жизнью.

– Итак, – учительница принялась листать учебник , но руки все еще не слушались. – Ох. – Андрей открыл нужную страницу и протянул книгу Юлии Борисовне. Та осталась безучастна – снова отвернулась к окну и замерла.

– Страница двад-двадцать с-семь, читать и п-п-пппер-пп… Ну вы поняли! – Андрей взглянул на учительницу – она не шелохнулась – и вернулся на свое место, где его поджидал Мишка.

– И как ты польстился на эту тетку? – шепнул Герасимов. – Таких пучок за пятачок в каждом дворе!

– Много ты по-понимаешь!

– Она тебя использует, а ты и рад!– шепнул Герасимов. Андрей нарочито не замечал его и с великой важностью раскрыл учебник. – Быть тебе подкаблучником! – пропел Мишка ему на ухо.

– Страница двадцать семь! – напомнил Андрей. Мишка брезгливо поморщился и откинул тетрадь подальше от себя.

– Где ты взял сигареты? – удивился Богдан.

– По-попросил бездомного. Мы и впрямь всех их знаем!

– Зачем вести кружок по английскому, если даже уроки вести не можешь!? – философски заметил Мишка.

– За это же доплачивают! – шепотом пояснила Рита Калашникова.

Мишка покачал головой:

– Какая же она несчастная ! Несчастным людям нельзя идти в учителя. Чему они могут научить детей, если сами потеряны и побиты жизнью!

– Герасимов, замолчи! – шикнул Андрей.

Раздалось щелканье зажигалки – в тишине класса звук походил на гром – зашипело пламя. По воздуху поползли серые кольца дыма, медленно растягиваясь вверх и в стороны. Андрей предусмотрительно достал ингалятор.

– Ты не станешь заниматься английским? – спросил он Мишку. Герасимов откинулся на стуле, вытянул ноги и запрокинул голову:

– У меня есть дела поважнее!

– Какие!? – усмехнулся Андрей.

– Предамся своим мыслям!

Мишка застыл в одной позе, ленно наблюдая за медленным танцем сигаретного дыма, и позволил себе погрузится в умиротворение и тишину этих мгновений. Андрей тайком взглянул на учительницу. Она все так же сидела чуть обернувшись к окну. Худое лицо с оттенком землистости, прямой нос, острый подбородок; темные волосы были зачесаны назад и собраны под заколку. Длинная шея такая сухенькая и хрупкая! Пестрая блузка совершенно не к лицу.... Юлия Борисовна подняла руку, потерла лоб и снова застыла, глядя на улицу. В тонких пальцах сигарета томно выпускала дым.

" Почему люди такие странные? – подумал Андрей.– Если вдуматься, каждый человек считает другого странным, а правильным только себя. Наверное, это от того, что все мы разные. Эта разность заставляет народы веками искоренять друг друга; а кого-то толкает на самопожертвование и мученичество! Неужели люди так далеки друг от друга!? Все мы одинаково рождаемся на свет и мозг, вроде бы, у всех одинаково устроен… Зато живем по-разному. Любовь и ненависть – это не выбор разума! Не удивительно, что в мире столько одиночества! У каждого внутри своя галактика, только вот если взглянуть в космос, там они редко соприкасаются. "