Летящие строчки. Сборник

Жду чутко, напряженно. Вздрагиваю при каждом кажущемся шорохе. При этом начинаю тихонько звенеть, и соседние спящие струны отзываются недовольным вздохом.

Настройщик, который приходил вчера, заметил мою излишнюю натянутость и встревожился. Потому что от напряжения я начинаю звучать чуть выше – на 1/64 тона выше, чем надо. Это портит общее звучание.

Но пока мне удается держать строй. Я перехитрила вчера настройщика, собрав все силы и выдав нужную ноту. Пока мне дали отсрочку – оставили в покое.

Но надолго ли?

А вдруг в следующий раз не удастся схитрить? А если я буду звучать чуть выше, чем надо… меня же выбросят за ненадобностью. Поставят другую, менее нервную струну.

– Тебе нужно поспать, – шепчет одна из соседних струн, доброжелательных "си-бемоль".

Неужели я зазвенела свои мысли вслух?!

Да, отдых мне не помешал бы, наверно.

И вдруг я слышу, как поворачивается ключ в дверном замке.

Шаги. Один, другой. Всё ближе.

Вот сейчас…сейчас…

Скрипнула крышка…

Отодвинулся стул…

Мои разбуженные соседки звучат сонно. Но музыка от этого не становится менее прекрасной.

Умелые руки мягко касаются клавиш.

Я знаю эту музыку.

Она вначале грустная, потом светлая. А заканчивается в солнечном ре-мажоре.

Это "Фантазия" Моцарта.

Я слушаю её. Пою, когда нажимают мою клавишу.

И сейчас я счастлива.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, или ЧУВСТВАМ ВХОД РАЗРЕШЁН

Когда они приходят, всегда становится не по себе.

Пытаешься заглушить их музыкой. Да погромче.

Пытаешься задавить их безжалостным "надо".

Пытаешься отвлечься, глядя в телевизор или лихорадочно пролистывая ленту соцсетей.

Или просто не обращаешь внимания и продолжаешь свои дела.

Беда в том, что на самом-то деле их не заглушить. Не задавить. Не запинать и не засмотреть.

Они – чувства.

И я пыталась до недавнего времени их игнорировать, поддавая себе без конца "волшебных пенделей". И становясь похожей на двигатель, который работает на пределе.

Но оказалось – можно по-другому.

Просто сделать паузу, сесть поудобнее и прислушаться к себе.

Еще прислушаться.

Внимательнее.

Мысли вихрем кружатся в голове. И вначале не видно – что там. Один сплошной вихрь.

Но потом одна из этих мыслей становится более явной.

И я говорю ей: "Здравствуй. Я вижу тебя. Я принимаю тебя, прямо такой, какая ты пришла в мою голову".

За ней – вторая, третья… И им я говорю те же слова.

Вихрь мыслей успокаивается. Но на смену им приходят те самые чувства.

Страх… Тревога… Вина… Стыд…

И я обращаюсь к каждому со словами: "Здравствуй. Я принимаю тебя".

Я смотрю каждому из них в глаза.

Ведь они – мои, эти чувства.

Я принимаю их. Каждое из них.

И они облегченно вздыхают и успокаиваются. Потому что их не игнорировали. На них обратили внимание. И теперь им не нужно изо всех сил пытаться достучаться до меня.

Здравствуй, Страх. Здравствуй, Тревога. Здравствуйте, Вина и Стыд.

Я принимаю вас и благодарю. За то, что я живая и вы у меня есть.

ОДНАЖДЫ В ДАЛЕКОМ ГОРОДЕ…

Солнечный майский денечек радовал теплом.

Я – в нарядном платье и с папкой для нот – гордо ловила на себе восхищенные взгляды пассажиров троллейбуса. Да, когда тебе тринадцать, ты красива и талантлива, – все тобой восхищаются. Кроме предков. Но это отдельный случай.

Да, я счастливо ехала на отчетный концерт школы искусств, где должна была петь в хоре.

Троллейбус, покряхтывая, подкатил к нужной остановке. Я легко скакнула новыми сандалиями на асфальт. И неожиданно поняла, что опаздываю. Но если постараться – еще можно успеть.

Запыхавшись, я ворвалась в фойе школы, забыв поздороваться с приветливой вахтершей. Промчалась в класс и облегченно вздохнула: до начала пять минут, и наше выступление только в середине программы.

Школа искусств в этом далеком городе была большая. Поэтому и выступлений в концерте было много. Мы с девчонками стояли… нет, вру. Стояла я отдельно от девчонок. Одна. Лучшая солистка хора, которую ненавидели все учителя и ученики.

Но сегодня был мой праздник.

И вдруг ко мне подбежала одна из малявок:

– Там в классе кто-то роется в твоей сумке!

Моментально вспомнив, что в сумке мамин мобильник, который не следовало брать, несусь в класс. Уффф…мобильник на месте. Но…

Вдруг замечаю, что взяла не ту папку. Не те ноты. А значит, спеть хорошо не смогу.

Не раздумывая, бегу – на троллейбус и домой. Отчаянно спешу. Но троллейбус попадает в пробку.

Выхожу на своей остановке – уже не такая нарядная и гордая. Подхожу к дому и обнаруживаю, что потеряла ключи.

Понимаю, что нужно бежать обратно и попытаться спеть. Понятно, что нотами со мной никто не поделится. Но, может, наизусть?..

Решаю пройти к остановке более короткой дорогой. Через стройку.

Огромная стена из деревянных ящиков – раза в четыре выше меня. Бегу вдоль нее. И вдруг навстречу мне выезжает погрузчик.

Не просто выезжает – летит на огромной скорости, целясь своими длинными зубьями прямо в меня.

В ужасе еле-еле успеваю прижаться к этой стене из ящиков.

Погрузчик лихо разворачивается. Я вижу оскалившееся в ухмылке лицо водителя. Очень четко.

Вновь ревет мотор и погрузчик несется прямо на стену, к которой я прижалась. Врезается своими зубьями в ящики справа от меня – чуть выше моей головы. Ящики жалобно трещат, из них вываливаются огромные тюки. Я, по-прежнему прижавшись к стене, старательно уворачиваюсь от летящих тюков.

А погрузчик вновь ревет мотором и несется на стену. На этот раз нацелившись зубьями точно на меня.

Закрываю в ужасе лицо руками. Вот сейчас…сейчас он меня подцепит, как на вилку цепляют сосиску.... Обреченно жду удара и дикой боли…

…и просыпаюсь.

Всего лишь сон. Это был всего лишь сон.

ЧЕГО НЕ ДЕЛАЮТ ХОРОШИЕ ДЕВОЧКИ

Их знают как вежливых, воспитанных и деликатных.

Хорошие Девочки всегда корректны. Они не спорят – ведь по умолчанию собеседник всегда прав. Спорить – признак дурного тона.

Хорошие Девочки просят прощения. Всегда. Как так – не виновата? Ладно, всё равно проси прощения – не виновата здесь, но провинилась в чем-то другом. Споришь? То-то же.

Хорошим Девочкам незачем защищаться от нападений окружающих. Им нельзя злиться, нельзя высказать обидчику то, что они о нем думают.

Да, и Хорошие Девочки не обижаются. Не уходят, хлопнув дверью. Не плачут при всех. Нет, в подушку плакать тоже нельзя. И вообще – слёзы? Фу… как некрасиво!

Хорошие Девочки не кричат во весь голос. Следует говорить тихо, мягко. Как – не услышат? Кому надо, тот услышит. Нельзя обращать на себя лишнее внимание, это неприлично.

Хорошие Девочки не отказываются выполнить чью-то просьбу. Никогда. Что значит – обстоятельства? Важнее всего твой ближний!

Любить себя? Но каждый человек с рождения по умолчанию себя любит. Излишняя любовь к себе – эгоизм, крошка. Забудь о себе, помогай другим до потери сознания – так правильно, так ведут себя Хорошие Девочки.

А еще Хорошие Девочки не бывают в веселых компаниях. Не срываются с места только потому, что им захотелось попутешествовать. Не покупают шаурму в киоске, не пьют ледяную колу с больным горлом. И уж конечно, не борются за личное пространство, не отпихивают наглого соседа в автобусе, не ложатся спать тогда, когда захотелось. Не опаздывают – никогда, слышишь, никогда!

Хорошие Девочки не отпрашиваются с работы только потому, что болит голова. Сильно болит? Выпей таблетку! И вперед! А на выходных после таблетки – генеральную уборку! Ну и что, что болит – ты же не головой моешь пол.

Хорошие Девочки не покупают себе красивые вещи. Это расточительство. Лучше купить что-то другим. Да, можно и дорогое. Для других – всё самое лучшее, это правильно.

Долгое время я старалась быть Хорошей Девочкой.

Изо всех сил старалась.

Ребят, у меня не получилось.

Так что сегодня я посылаю с любовью подальше всех, кто хочет меня видеть Хорошей Девочкой.

Я буду такой, какой мне хочется быть.

КОГДА СВОЕЙ ЧУЖАЯ СТАНЕТ БОЛЬ

Боль бывает разная.

– И вот я объясняю ей, что не могу поехать на эту свадьбу! – мамин голос в трубке становится жестким. – Как я буду смотреть на то, что её сын – возвращается из армии, женится – вот и свадьба… а у моего сына этого никогда не будет, потому что сына уже нет!..

Голос жёсткий. Но за ним слышны слёзы. И огромная боль – боль нашей семьи, которой уже четыре года.

– Мам… – тихонько говорю и тут же замолкаю.

Я хочу сказать ей, что понимаю эту боль. Что и мне больно, когда мимо пробегают пятнадцатилетние мальчишки. Больно, когда встречаю двадцатилетних парней – таким бы мог быть мой брат, если бы не то ДТП…

Но я молчу. Потому что знаю: начну говорить – слёз будет больше. Мы вместе зальем эфир слезами в трубке.

Я не знаю, как себя вести, когда собеседник плачет от боли. Хоть душевной, хоть физической. Или даже не плачет, но я шкурой чувствую его боль.

Когда мне было 14, случилась одна неприятная история. В тот солнечный летний день дома мы с мамой были вдвоем. Нет – втроем, считая пса.

Этот огромный рыжий лохматый полукавказец мне никогда не внушал доверия. Но поскольку я всю жизнь боялась собак, мое мнение не учитывалось. Пан (так звали пса) считался верным сторожем.

Он был свободолюбивым псом. И в то утро в очередной раз отцепился и пошел гулять в огород между грядками. Я быстро сделала вид, что увлечена прополкой. Мама же решила его привязать.

Пан рыкнул предупреждающе, когда мама стала привязывать его на место. А услышав в ответ строгий выговор, рассвирепел. И вцепился маме в руку.

Очень быстро. Вода. Мамин крик. Бегом в дом. Аптечка. Где бинт? Антисептик? Ножницы?

Я никогда никому не делала перевязок. Школьные уроки ОБЖ у нас были лишь формальностью. Но, видимо, не случайно я перечитала почти все бабушкины медицинские книжки.

У мамы на руке – огромная рваная рана. Она сидит на диване и периодически начинает терять сознание от боли. Я должна сделать перевязку, срочно. Больше некому.

Повязку нужно наложить тугую. Я понимаю это скорее интуитивно, да и мама просит сделать потуже. Но мои руки неопытные, не хватает навыка. А главное – ведь по неопытности я могу причинить еще большую боль каким-то неловким движением.

Но думать некогда. Нужна повязка. Нужно остановить кровотечение. Слава Богу, хоть вены не задеты.

Я делаю перевязку, почти физически ощущая мамину боль.

Тогда с этой болью удалось справиться. С физической болью вообще справляться легче, чем с душевной.

А сейчас… Сейчас опять боль. Там, в трубке, за много-много километров.

И я не могу заставить себя обработать эту рану и наложить тугую повязку. Я малодушно меняю тему. Я боюсь сделать хуже.

Я не знаю, как продолжать брать интервью у человека, который, вспомнив какой-то эпизод из своей жизни, вдруг начинает плакать – не стесняясь ни меня, ни диктофона. Потому что больно.

Я не знаю, как вести себя с чужой болью. Она сразу же захватывает и меня, я чувствую ее – по-своему, но сильно.

И я говорю после паузы:

– Мам… Ты знаешь – тут такая история у нас на работе…

СПЯТ УСТАЛЫЕ ИГРУШКИ: ЧУТЬ-ЧУТЬ СКАЗКИ ИЗ ДЕТСТВА

– И что? Не спит?

Бывший когда-то рыжим, а сейчас выцветший Лисенок растерянно смотрел на остальных с высоты шкафа, на который его усадили две недели назад.

– Нет, Лисенок, – вздохнула с горечью Розовая Зайчиха, одной лапой прижимая к себе Зайчонка, а второй утирая набежавшие слезинки со своих больших красивых глаз. – Не спит. Не пойму только – боится или грустит.

Лисенок покусал себя за кончик обтрепанного хвоста. Уж кто-кто, а он знал, что Девочка не может спать без любимых игрушек. Да только вот взрослые решили, что большая уже – 8 лет, надо отучать. Ему, Лисенку, пришлось хуже всех – отправили на высокий шкаф именно потому, что он был самой любимой Девочкиной игрушкой. Остальных не прятали. Но строго-настрого запретили Девочке брать их к себе в кровать.

– Она плачет, – неожиданно тихо прошептал плюшевый пес Мухтар. Игрушки дружно затихли и навострили ушки.

– Ну почему так?! – донесся отчаянный всхлип из-под одеяла. – Почему, почему?

Лисенок решительно спрыгнул со шкафа:

– Я сейчас, я успокою…

Но лапы товарищей дружно подхватили его и удержали. Зайчонок укоризненно прошептал:

– Ты что? Ее ведь за это накажут!

Лисенок прикусил кончик хвоста сильнее обычного. А из-под одеяла были слышны тяжелые вздохи, всхлипы и тоскливый шепот:

– Мамочка, ну что плохого я сделала? Мамуляаа…я хорошей девочкой буууудуууу....я и так учусь на одни пятерки, и за год отличницей выйду....только давай вместе, в одном доме жить, забери меня к себеее…или приедь и не уезжай больше… И игрушки мне с собой спать не разрешают укладывать....потому, что я плохая, да? Мамочка, я исправлюсь, честно, и вещи на место буду убирать…и подружек в гости водить не бууудуууу......буду тихонечко уроки делать, книги читать, посууууду мыть....

Розовая Зайчиха залилась слезами так, что вымочила и Зайчонка, и сидящего рядом Мухтара. Лисенок бессильно развел лапы. Он мог бы утешить Девочку в два счета, но сейчас боялся сделать ей хуже.

А рыдания из-под одеяла не прекращались. Они были по-прежнему тихими, но звучали всё жалобнее и беспомощнее.

Игрушки молчали. И тут Лисенку пришла в голову удивительная идея.

Да, им нельзя быть с Девочкой в кровати. Но возле кровати находиться никто не запрещал!

– Давайте сделаем вот что… – прошептал Лисенок друзьям.

Они встали вокруг кровати, взявшись за лапы. И запели колыбельную. Ту самую, любимую Девочкину колыбельную, которую ей пела мама давно-давно. Ну, то есть, это была просто песенка из мультика, однако для Девочки она была самой настоящей колыбельной:

Дождик босиком по земле прошел,

Клены по плечам хлопал…

Под одеялом стало тише. Еще несколько всхлипов и судорожных вздохов. И вскоре в ночи раздавалось только сонное дыхание. А игрушки пели, пели до конца:

– А когда наоборот – трудно…

* * *

Утром бабушка, войдя в комнату разбудить Девочку в школу, обнаружила на полу возле кровати мягкие игрушки. Они лежали странно – словно взявшись за лапы. А Девочка сладко спала, улыбаясь во сне…

ОЧЕНЬ СТРАННАЯ ИСТОРИЯ, или ВСТРЕЧА С СОБОЙ

– Представляешь, снег опять растаял!

Я вздрогнула от неожиданности: мои собственные мысли произнесли громко за спиной. Чувствуя, как мою спину буравит чей-то взгляд, медленно обернулась.

На меня смотрела… я.

Нет. Не отражение в зеркале. Просто вторая я.

– Эт-т-то что еще за новости? – моя рука автоматически потянулась к ближайшей сковородке. – А ну б-б-брысь от-тсюда!

Ехидная поза. До невозможности знакомый взгляд – презрительный, словно говорящий: "Ну что за детский сад?"

– И что? Саму себя будешь лупить?

Я прижалась к холодильнику:

– Чего т-т-тебе надо?

– На минуточку: ты совершенно не заикаешься, – насмешливо прозвучало в ответ. – А надо мне, чтоб ты наконец обратила на меня внимание!

– Какое… внимание?

– Для начала – пойми одну вещь. Я у тебя есть. Понимаешь?

– Так ты не глюк?

Обиженное молчание. Знакомо. Сейчас либо уйдёт (я мысленно потерла руки), либо перетерпит.

– Нее. Не уйду. Хватит уж.

– Че-чего хватит?

– Меня гонять! – вторая я вздохнула прерывисто, как будто собиралась плакать. – Всё "подожди" да "потерпи". Всё "потом", да "завтра", да "когда деньги будут".

Голос как у капризной маленькой девочки.

– К-когда это я тебя гоняла?!

– Не помнишь… – вздохнула вторая я и принялась загибать пальцы. – А вот просила тебя порисовать. Краски, бумагу найти, кисточку в руки взять. А ты мне: "давай потом, сейчас сил нет!".

В голове забрезжило понимание, но прежде чем сформулировался вопрос, вторая я продолжила загибать пальцы:

– Просила в выходной поспать подольше – не дала: "работать надо". Просила в зеркало получше посмотреться, полюбоваться – "страшная, чего разглядывать!". Просила пироженку купить – "перебьешься, и без того толстая!"..

Заревела в голос.

– Аааа…а плааатьее… вообще не хотела покупать, хотя красиивоее, хотя размер подходящий был…а тыыы: "потом, когда деньги будут".. а были деньги, я знаююю.... Вечно жмотишься… И юбилей отмечать не хочешь…

– Да куда деваться-то, придется отмечать, – рассеянно ответила я, догадываясь о чем-то.

– И гулять не хочешь, – рыдания продолжались. – Я так люблю природу, свежий воздух, ты ведь знаешь. И книги читать перестала. И музыку слушать. И заступиться за меня не хочешь, не жалеешь. Говорю, что устала, а ты в ответ "потерпи". Ну за что, за что ты так со мной?

Я медленно протянула:

– С тобой… Со мной… Ах, вот оно что!

– Ну дошло наконец? – сердито поинтересовалась вторая я. – Да, я – твоя Душа. Я жить хочу. Жить, понимаешь? Не ползать амебой, не гнить в болоте безразличия и отчаяния. Жить!..

Бамм!

Я вздрогнула от того, что кот не рассчитал траекторию прыжка и врезался со всего размаху в шкаф. В комнате больше никого не было. Я поморгала. Никого.

"Странная какая история…" – подумалось мне. – "Очень странная".

Мой взгляд упал на зеркало. Испуганные красивые зеленые глаза смотрели на меня с мольбой. И мысленно я вновь услышала тот самый голос:

"Позволь мне жить…"

"АВТОДОКТОР": ПАМЯТИ ДЕДУШКИ

Мой дедушка – "деда Женя", как звала его вся семья – был строг. Однако это не мешало его любви ко мне. Любви особенной – первая внучка, по его мнению, заслуживала ее.

Он мог простить мне многое. Кроме дерзости и хамства. К сожалению, я росла избалованной и неблагодарной грубиянкой. Иногда дед не выдерживал и применял наказание. Но сам переживал и страдал не меньше меня.

Дед – один из немногих, кто гордился моими музыкальными успехами. Специально для него я выпросила в музыкалке ноты "Полонеза" Огинского, выучила это произведение и часто играла на аккордеоне. Дедушка "Полонез" очень любил.

Друзья звали его "Ефремыч" – по отчеству. Уважительно. Дед был гениальным автомехаником-самоучкой. Часто раздавался звонок в дверь. В квартиру робко заглядывал какой-нибудь незадачливый водитель:

– Ефремыч, глянь мою машину, а? Опять не заводится.

Дед не отказывал никому. Бывало, в гараже пропадал допоздна. Он мог моментально поставить точный диагноз и вылечить забарахливший автомобиль. Дед для всего района был известным "автодоктором".

Я любила приходить к нему в гараж. Там царил таинственный полумрак, на верстаке лежали разные инструменты, стояла наша машина – "чахотка", так ее называл дедушка. А под потолком висели гирлянды соленых и сушеных карасей. Дед был заядлым рыбаком. Удивительно, я не любитель рыбы, но тех карасей грызла с удовольствием.

Однажды бабушке пришлось уехать на целый месяц. Мы с дедушкой остались вдвоем. Я училась тогда в третьем классе. В тот вечер, когда бабушка села в поезд, мы пристроились играть в настольный хоккей – игру мне подарили давно, но не находился соперник. Весь месяц без бабушки мы забавлялись настольными играми. Тогда дед научил меня играть в шахматы, и иногда я выигрывала (конечно, он поддавался, но я поняла это позже).

Помню, как мне хотелось завести собаку – и он принес домой щенка таксы. Бабушка сердилась, а я была на седьмом небе от счастья.

Дедушки нет уже пять лет. Мне до сих пор стыдно за то, что мало внимания ему уделяла, хотя была его любимой внучкой. Всегда думала о бабушке, а про него забывала. Не звала к телефону, когда звонила. Даже забывала передать привет. А он ждал, всегда ждал хоть капельки моей любви.

Никто больше не назовет меня Олюшей – это делал только он.

Никто не попросит в двадцатый раз сыграть "Полонез" Огинского.

И я ничего не могу исправить. Я не успела попросить у него прощения…

ПОЛИФОНИЯ: КАК Я ПОЧТИ БРОСИЛА МУЗЫКАЛЬНУЮ ШКОЛУ

Парадокс. Для тех, кто меня знает. Но это правда. Однажды я чуть не сделала это.

В тот день мама, придя с работы, нашла меня лежащей ничком на диване. Поскольку в это время я всегда сидела за пианино, мамино удивление было безмерным.

В ответ на ее многочисленные вопросы я отвечала только одно: больше никогда нога моя не переступит порога данного учебного заведения.

Но потом чувство долга всё же выпихнуло меня с дивана и отправило в музыкалку на урок.

Что было причиной? Дело в том, что я готовилась тогда к участию в краевом конкурсе "Юные пианисты Алтая". В конкурсной программе обязательным было исполнение полифонического произведения.

И вот эта-то самая полифония мне и не давалась. Педагог ругала меня из урока в урок так, что, казалось, дрожали стены. Да простит меня Иоганн Себастьян Бах, чью до-минорную партиту я отчаянно коверкала, пытаясь выучить, а потом в сердцах чуть не разорвала ноты.

В тот злополучный день я пришла к педагогу почти в слезах. Полифония снова не была выучена.

Педагог внимательно посмотрела на меня и, видимо, всё поняла. Предложила:

– Оль, ну так давай просто не поедем на конкурс! Выберем программу за твой класс, а не за первый курс музучилища. И успокоимся.

Я согласилась. Новая программа была выбрана.

Обычно я занималась в классе самоподготовки между уроками. Новые произведения оказались настолько простыми, что я выучила их в два дня. И заскучала.

Прошла неделя. По привычке я села за пианино в классе самоподготовки.

И вдруг прислушалась к звукам из соседних кабинетов. Там играли домристы Игорь, Маша и Соня. И я точно знала, что они тоже готовились к краевому конкурсу.

Подумалось сразу: а чем я-то хуже?

И, оглядываясь украдкой на дверь – не войдет ли кто – начала играть свою программу, которую готовила на конкурс.

И пока играла, в голове промелькнуло: а может, еще не поздно?

– А может…еще не поздно – на конкурс?.. – с надеждой смотрела я на педагога, придя в тот день на урок.

Она помолчала. И неожиданно улыбнулась:

– Ну наконец-то! Одумалась!

В том конкурсе я получила специальный приз. За лучшее исполнение полифонического сочинения. Да здравствует Бах!

САМ СЕБЕ РЕЖИССЕР: ПОВЕСЕЛИЛИСЬ

Заканчивался второй блок конкурсной программы – районного вокального конкурса дуэтов "Песня на двоих".

Я сидела прямо за спинами членов жюри. Рядом – моя очень хорошая знакомая, которая работает в доме культуры. В этот раз ей была доверена важная миссия: помогать жюри.

Конечно, я не упускала возможности тут же обсудить с ней выступления участников конкурса.

Пока мы обсуждали, ведущие объявили выступление хореографического ансамбля – своего рода заставку перед началом следующего блока.

И вдруг в зале гаснет свет. Полностью. Ну, такая вот задумка у танцоров была – начать номер в полной темноте.