Девочка с бездомными глазами

Снова обошёл машину, въедливо копаясь в мыслях. Посмотрел на заднее стекло – ничего не видно. И словно проснувшись, сделал две быстрые короткие затяжки, и, бросив окурок в траву, решил ехать.

Щёлкнув выключателем в некогда своей комнате, он зашёл в спальню напротив, закрыв дверь.

По часто сменяющим друг друга обрывкам фраз, Надя поняла, что Матвей Александрович включил телевизор. Она вошла в «свою» комнату, и, не раздеваясь, провалилась и в кровать, и в сон.

С удовольствием переодевшись в джинсы и футболку, Маринин принялся отчаянно курить. Не спалось. К утру, он прикончил вторую половину пачки, и, наконец, задремал, но переворачиваясь на бок, опрокинул пепельницу, стоявшую на груди. Ударившись о пол, хрустальная ракушка брезгливо выплюнула на палас пепел и огрызки сигарет. Решив, что соберёт всё завтра, снова попробовал заснуть, но закашлялся, как это часто бывало, и по привычке, заглушая кашель, чтобы не разбудить жену, уткнулся лицом в подушку. Боль в горле и груди быстро прошла, но вдруг «голос подал» толком не ужинавший желудок.

Вышел в коридор, заглянул к Наде. Она спала, укрывшись и свернувшись так, что казалось, будто это карлик.

– Руку сильно дёрнул! – мысленно упрекнул себя Маринин, услышав тихие постанывания.

Убедившись, что Надя жива, хоть, и не совсем здорова, особенно на голову, накинув ветровку, вышел на улицу, потянулся, посмотрел на светлеющее небо, и висящий на углу дома большой, но не яркий прожектор, возле которого суетилась мошкара. Зевнул и сел на скамейку, съежившись от утренней прохлады. Снова перебрал события вечера, которые капустными листьями наслаивались друг на друга, образуя трухлявый кочан, на который, по ощущениям, была похожа его голова.

– Чёрт дёрнул меня с тобой связаться! Могла убиться, на хрен!

Он посмотрел на еле видимый силуэт машины, мирно спящей перед гаражом, которая как будто тоже была виновата в случившемся. Резко встал и направился к четырёхколёсной лихачке, открыл багажник и достал пакет, развернул, понюхал содержимое.

– Пойдёт.

Поставил трёхлитровую банку молока на стол, тазик с мясом – в холодильник, пакет бросил в мусорное ведро. Включил чайник, и, дождавшись кипятка, сделал кофе и что-то пожевать. Хлопнув по карманам, вспомнил, что сигарет нет. Усердно пошарив по шкафам со скрипучими и не плотно закрывающимися дверцами, нашёл-таки на окне пачку с двумя сигаретами.

Глава одиннадцатая

Проснувшись, только приоткрыв глаза, Надя поняла, где находится. Слишком ценно и волнительно было произошедшее вчера, чтобы забыть. И она первым делом направилась к Матвею Александровичу. Его не было.

Во дворе стоял туман. Пришлось, иди к гаражу, чтобы убедиться на месте ли машина. Убедившись, облегчённо вздохнула, и отправилась на поиски любимого.

Обошла сад, дважды вляпалась в паутину, обсмотрела, как смогла, заросший огород, заглянула во все хозпостройки, несколько раз, тихо и робко, позвала Матвея Александровича…. Села на крыльцо, положила руки на колени, на них голову, и стала ждать.

Он появился минут через двадцать. Надя вздрогнула. Во-первых, Матвей Александрович вышел из-за дома, а, во-вторых, был одет не по форме – Надя никогда не видела его в джинсах, футболке и шлёпанцах, да ещё с мокрой головой.

Она улыбнулась, но встретив суровый взгляд, мгновенно сникла.

Ластик, видимо, почуявший приход хозяина, вышел из тумана и потёрся о его ноги, довольный, что не гонят, мяукнул.

– Вы купались? – с грустной завистью спросила Надя.

Маринин перевёл взгляд с кота на неё и парировал немым упрёком.

– Девочка моя, радуйся, что ты вообще жива!

– Окунулся пару раз, – скупо ответив, вошёл в дом. Опять включил чайник, сделал кофе и бутербродов. Выглянул в окно – Надя сидела на скамейке в той же позе, что и у отдела, разве что, выглядела ещё несчастнее.

– Видимо, рука уже не болит, – решил он, и постучал по стеклу, и когда Надя обернулась на звук, махнул.

Надя побежала в дом.

Глава двенадцатая

После завтрака Матвей Александрович ушёл в магазин. Надя хотела пойти с ним, но знала, что он её не возьмёт, и спросила, как пройти к реке.

– Приду, сходим.

Они прошли через огромный заросший огород, поглощаемый белым полотном тумана.

– Здесь кто-то недавно ходил, – обеспокоено заметила Надя, указывая на недавно примятую траву, и ловя подтаявшее мороженое через дырявое донышко вафельного стаканчика.

Матвей Александрович, слегка обернувшись, мягко улыбнулся.

– Я.

Надя вытаращила на него глаза, и, сообразив, слегка покраснела.

– Так, мы идём на речку?

– Ну, а куда ещё?

– Через огород?

Маринин вздохнул и не ответил.

– Надо сегодня скосить эти джунгли, – решительно заявил он, и, пробравшись почти к углу забора, после короткого металлического скрежета, исчез в тумане.

– Матвей Александрович, – опять тихо позвала Надя, всматриваясь в белую непроглядную пелену, как вдруг её схватила рука, высунувшаяся из тумана.

Надя вскрикнула.

– Страшно?

– Конечно! Матвей Александрович, ну, Вы, даёте, вообще….

– А из машины выпрыгивать, как десантник, не страшно?

В ответ виноватое молчание.

– Больше никогда так не делай. Никогда. Один раз пронесло, во второй может не повезти, – и он «вошёл» в туман, Надя – следом.

– Я так сто раз делала, и ничего пока…, – она не договорила, внезапно врезавшись в Матвея Александровича.

– Надя, ты меня пугаешь.

– Просто, понимаете, поймаешь тачку, попросишь подвезти. Едем, всё нормально, разговариваем, а потом он сворачивает куда-нибудь, и всё – надо валить! Ну, вот…, – спешила оправдаться Надя.

– А ты не думаешь, что можешь себе шею свернуть, или руку сломать, ногу, да хоть что?!

– Я всё равно долго не проживу.

– Если не завяжешь с экстримом.

– Да, нет, смотрите, а…, потом покажу! У меня в волосах прядь тёмная, тут, на макушке. Это примета такая. У кого такая прядь, тот умирает молодым.

– У кого мозгов под прядью нет, тот умирает молодым! – отрезал Маринин. Надя семенила следом, боясь его потерять. Через минут пять-семь, она почувствовала сырой и пресный запах воды.

– Пришли.

– А вы будете?

– Нет, мне хватит.

– Одной скучно….

– Я тебе песенку спою.

Надя постояла, подождала, вдруг передумает, но почуяв табачный дым, поняла, что нет, отошла, растворившись в тумане.

– Поверила какому-то умнику, который эту муру про прядь ляпнул, поверила, и живёт, как последний день! Ну, Надя! Меня не слушает, ни на грамм, будто я ей зла желаю, хотя прекрасно знает, что это не так. Ведь, предлагаю ей жить в нормальных, не лучших, но нормальных условиях, выучиться, попробовать устроить свою жизнь. Но нет! – размышлял Маринин.

– Матвей Александрович, Вы меня видите?

Маринин скосил глаза.

– Нет.

– А я голая!

Маринин резко посмотрел в её сторону, не понимая зачем, что бы убедиться или, чтобы увидеть. Из-за тумана не получилось ни того, ни другого. Хотел спросить, почему без купальника, и тут же сообразил, что его просто нет.

– Надо было сказать, Варькины где-то валяются….

– Я чужую одежду не ношу! – раздался ревниво обиженный голос Нади, и через мгновенье лёгкий всплеск воды, и её радостный, ещё детский, визг. – Холодная! Матвей Александрович! Она холодная!

Маринин слегка улыбнулся.

– Матвей Александрович!

– Вылезай, если холодная!

– О-го-го! Ой, я щас умру! – видимо Надя потихоньку входила в воду.

– Ещё бы, – тихо сыронизировал Маринин, и, затушив окурок, накрыл его сверху камушком.

На самом деле, он бы с удовольствием окунулся, но вероятная близость Нади, и если она, действительно, была, в чём мать родила, хоть и щекотала воображение, но больше всё-таки сдерживала.

– Ты там живая?

– Что?

– Живая…. Ничего! Ты плавать-то умеешь?

– Я всё умею!

– Кто бы сомневался…, – и, зевнув, лёг, как любил, на бок, и задремал.

– Глаза слиплись, что ли? – подумал он, и, присмотревшись, увидел чью-то коленку, в сантиметрах двадцати от своего лица.

– Я всё, Матвей Александрович, – словно боясь разбудить, прошептала Надя, сидя на корточках и глядя сверху вниз.

Маринин сел, быстро осмотрел её. Обрадовался, что одетая, и пошёл к воде умываться.

Туман рассеивался, и лес был уже не таким таинственным, но зато Надя хорошо видела Матвея Александровича.

– Матвей Александрович,… – сказала она и сделала паузу, чтобы он спросил: «Что?»

– Что?

– А можно я останусь здесь, у Вас…, – и опять врезалась в него.

– В каком смысле?

– Ну, здесь, у Вас дома. Всё равно тут никто не живёт, а я могу….

– Нет! – Маринин прибавил шаг, наконец-то осознав, что попался.

– Матвей Александрович, – почти бежала за ним Надя, – Матвей Александрович, никто не узнает, я никому не скажу, честно!

Маринин остановился и строго посмотрел Наде в глаза.

– Ты ещё ребёнок, а ребёнок должен жить со взрослыми, под присмотром взрослых. Понимаешь? И то, что ты оказалась здесь, это чистая случайность, и совсем не означает, что ты можешь здесь жить.

– Опять обиделся, – решила Надя, когда Матвей Александрович взял бензиновую косу и, не сказав ни слова, пошёл на огород. Монотонный жужжащий звук, работающей косы, порядком поднадоел, пока она собирала вишню – ей тоже хотелось сделать что-то полезное, и чтобы Матвей Александрович её простил.

Глава тринадцатая

Маринин лёг спать, но по факту, покурить. Он решил, что с утра отвезёт Надю в центр, потом поедет к Рите, а оттуда к шести на вокзал за женой и дочкой.

Проснулся от резкого шума. Поднял голову, прислушался. Дверь в комнату была открыта, видимо, сквозняк.

– Надя, ты?

– Я…, – донеслось из коридора.

– Почему не спишь?

– Я в туалет хочу.

– Понятно, – промычал сам себе и уткнулся в подушку.

– Можно?

– Что? – снова поднял голову.

– В туалет, можно?

– Ну, конечно….

Утром Маринин обнаружил, что Надя ушла.

Он не стал ждать её возвращения, прекрасно понимая, что эта хитрая лиса затаилась и ждёт его отъезда. Собственно, он уже ничего не мог изменить в данной ситуации. Надя знала, что хозяин этого пустующего дома, если и поймает её здесь, максимум, что сделает – отправит в центр реабилитации, из которого она прямым ходом направится сюда.

Насыпал коту корма с запасом и налил молока, оставшиеся полбанки поставил на стол в летней кухне, которая не запиралась, и в которой, видимо, намеревалась жить-нетужить Надя.

– Есть захочет, прибежит, – решил Маринин, и, убедив самого себя, что всё происходящее в доме в его отсутствие, его не касается, дальше действовал согласно плану: Рита – вокзал – сон.

Глава четырнадцатая

По случаю дня рождения старшего (во всех смыслах) инспектора в одном из кабинетов собралось всё немногочисленное Отделение по работе с несовершеннолетними и сотрудники бухгалтерии. Опаздывал только Маринин.

Полные ноги, выпирающие из туфель, короткая стрижка из редеющих волос, массивные янтарные бусы, помада цвета гербицидной моркови, стойкий запах пудры и лучший в мире «тормозок» – малая часть того, чем могла похвастаться виновница торжества. Она была в том возрасте, когда, железно, есть внук или внучка, гормональный сдвиг и шутки на тему основного инстинкта доставляют невообразимое удовольствие, даже если шутят над тобой, главное, чтобы шутником был мужчина, желательно, молодой. В данном случае, это Вадим Высочин, «первая фуражка», не работавший под руководством Маринина, но с удовольствием живший с его женской частью (все, кроме опаздывающего начальника), что называется, одной жизнью.

Высочин мастерски откупорил бутылку и разлил полусухую пену в гуттаперчевые пластиковые стаканчики.

– Поздравляю Вас, любимая моя, Настасья Семённа!

Что пожелать Вам в этом году?

Счастье, удачи, и всю лабуду?

Нет, я Вам желаю, милая, впредь,

Больше «хочу!» и не терпеть!

Не терпеть произвол от начальника-гада,

Не терпеть, если хочется шоколада.

Не терпеть! Вот девиз: «Не терпеть!»

А больше хотеть и больше иметь!

Смех взорвал кабинет и расплылся по коридору здания, затихшего на время обеденного перерыва. Маринин улыбнулся, зная источник позитива, и открыл дверь в кабинет, откуда «пахнуло» хмельной женской разноголосицей, перекрикиваемой уверенным мужским баритоном.

– О, высокое начальство! – сдал Высочин. Все обернулись.

Пока Маринин протискивался к имениннице, ему в руки сунули стаканчик с шампанским. Он пожелал ту самую стандартную лабуду, от которой открестился Высочин, компенсировав это искренней и немного смущённой улыбкой.

– Итак, тост! – не унимался Высочин, дожидаясь тишины. – Однажды, после сильнейшего стихийного бедствия, осталась на Земле одна единственная женщина. Совсем как Вы в моём сердце, – обнял рано «поплывшую» именинницу, – и она брела по свету, брела, и вдруг, увидела человека.

– Только бы мужик! Господи, чтоб мужик! – взмолилась женщина. И она подошла к нему, и о чудо! На ковре сидел, и устало созерцал мир мудрец.

– О, великий мудрец, – взмолилась женщина, – я так долго шла, я так сильно устала, может ты…, – не будем при детях, и рассказчик покосился на именинницу, – если что, я всё сама. Ладно, – говорит мудрец, я согласен, если только отгадаешь загадку, – Высочин сделал глоточек. – Итак, внимание!

Наступила весёлая «тишина», прерываемая перешёптыванием и смехом.

Рита стояла почти у окна, за спинами, и, почувствовав, что Маринин смотрит, ответила грустно-обвиняющим взглядом, и, не дождавшись финальных пожеланий, допила шампанское и поставила стаканчик на подоконник.

Раньше у неё случались депрессии два раза в год – в канун Нового года и Дня рождения. В эти дни она подводила личные итоги, с каждым годом убеждаясь, что главного в жизни женщины ещё не достигла. Но за последние полгода ощущение собственной несостоятельности разрослось, и все праздники Рита невольно приравнивала к тем двум, и впадала в микродепрессии.

Всеобщий гогот оглушил Маринина, ранее слышавшего эту историю, переродившуюся в тост.

– Так пусть же тебе, – перекрикивая всех, продолжил Высочин, – свет очей наших и огонь сердец наших, тебе никогда не встречаются мудрецы и скучные импотенты, а только глупые, активные и весёлые! – и поклонился кивком головы.

Именинница обняла тост-мэна за плечи и прижала к себе боком, поцеловала в щеку, во вторую и в губы.

Под всеобщее «о-о-окание» чокнулись и выпили.

Глава пятнадцатая

В то время, когда Маринин желал счастья, здоровья и успехов, на городском рынке Катя с коллегой торговались с несговорчивыми продавцами.

Стояла самая жара. Торговцы прятались под навесами и в тени деревьев, бережливо накрывая вёдра и стеклянные банки газетами и зонтиками, а покупательницы не снимая солнцезащитных очков, привередливо рассматривали предлагаемые им ягоды. Их устраивал и вкус, и объём, не устраивала только цена.

– Ты будешь покупать?

Катя устала от высоких каблуков, от солнца, пекущего голову, от тяжёлых пакетов, режущих руки, и неопределённости коллеги.

– Буду, конечно. Что зря пришли? – и женщина повертела головой. – Давай, ещё раз, и всё!

– Ну, давай….

– А ты не будешь?

– Чтобы Маринин меня придушил?

– А, у вас же дача! Так и не продали?

– С ним продашь! Почти три года прошло, как свекровь умерла, и мы всё туда ездим, проверяем, заборы новые ставим. И ведь не успевает, а я, честно сказать, и не хочу с этим связываться.

– А у вас там всего полно, да?

– О! Это видеть надо! У них семья была большая….

– Да-да, ты говорила, – перебила коллега.

– Сказал, что после пенсии там жить будет, представляешь? – и Катя слегка рассмеялась.

– А когда у него пенсия? Я ему компанию составлю, – игриво прощебетала коллега.

– Да, ради Бога!

Коллега тоже рассмеялась и погладила Катю по спине.

– Я пошутила.

– А там такой участок, – вздохнула Катя, – его на четыре, даже на шесть, можно поделить.

Коллега сделала некрасиво удивлённое лицо, подняв брови и оттянув подбородок вниз.

Вдруг Катя остановилась.

– Ведро…, – пробормотала она, и направилась к прилавку.

– А говорила, не буду, а сама – ведро! – сыронизировала коллега, и поинтересовалась у девушки, стоявшей за прилавком, – малина свежая?

– Утрешняя! – радостно ответила Надя, позеленив глазами из-под козырька бейсболки.

– Сколько? – не унималась коллега и взяла пару ягод.

Катя, изучив двадцатилитровое светло-голубое ведро с неаккуратной белой полосой посредине, на которой красовалась голубая надпись: «для ягодков», и пристально посмотрев на Надю, перебила её, уже готовую назвать цену.

– Это Ваше ведро?

Надя мгновенно сникла.

– Моё, чьё…?

– И малина Ваша?

Надя растерянно водила глазами.

– Кать…? – удивлённо протянула коллега.

– Понимаешь, Ира, – медленно чеканила правду Катя, – это моё ведро, и малина, я уверена, тоже моя.

Потенциальный покупатель и незадачливый продавец одинаково удивлённо смотрели на Катю, но если Ира искренне недоумевала, то Надя, хоть и была в полной растерянности, отчего её нижняя губка подёргивалась, всё поняла.

– Ведь так, девушка? – добила Катя.

Обездвиженная, словно заколдованная и замороженная, Надя смотрела на свою торжествующую обличительницу, будто они играли в переглядки, и вдруг выбежав из-за прилавка, толкаясь о встречных покупателей, скрылась в толпе.

Катя выиграла.

Глава шестнадцатая

Пока тамада в мундире травил очередной анекдот, Маринин незаметно ускользнул. Возле своего кабинета он увидел Риту, сидевшую на одном из посетительских стульев, как раз под плакатом, призывающем не замыкаться, а позвонить по телефону доверия.

Нельзя сказать, что об их отношениях не догадывались. Догадывались, подозревали, сплетничали и осуждали, но давно, когда Рита только устроилась в отдел и они начали встречаться. С тех пор, коллектив на половину обновился, и все стали считать, что так и было всегда. Старожилы были уверены, что они давно расстались, а вновь прибывшие не знали с чем сравнить их сегодняшнее поведение, взгляды, разговоры. Поэтому никто доподлинно не знал «есть у них что-то», но, так или иначе, тема для разговоров себя не изжила.

– Вы ко мне? – поинтересовался начальник, улыбнувшийся улыбкой, имевшей приятное праздничное послевкусие, и, повернувшись к посетительнице боком, дважды крутанул ключом в замочной скважине.

– К Вам, Матвей Александрович, – смиренно ответила Рита, ещё пребывающая в состоянии самоедства, отчего решила, что он усмехается.

– У меня вообще-то обеденный перерыв, но если отгадаешь загадку…, – и не закончив шутку, которой он рассчитывал если не развеселить, то хотя бы выцыганить усталую и подыгрывающую улыбку, что называется, за старание, достал из кармана звонящий телефон. Рита, не раз видевшая такое выражение его лица, поняла, что звонит супруга.

– Да, привет.

– Ты на работе? – послышался запыхавшийся голос Кати.

Рита встала, всем своим видом показывая, что, мол, оставайтесь со своей Катей, раз уж так хотите, и, пройдя несколько закрытых кабинетов, распахнула дверь в тот, где по-прежнему господствовали смех и громкие разговоры.

– Ну, да, а что? – проследив за Ритой глазами, и, испытывая чувство виноватой досады, и некоего отвращения к самому себе, Маринин вошёл в кабинет.

Через минут десять он сидел за столом, перед ним стояла Катя, между ними возвышалось то самое ведро. Правда, малины в нём заметно поубавилось.

Катя была возбуждена, говорила громко, активно жестикулировала и выкатывала глаза.

– И вот эта девка смотрит на меня и говорит: «Это наша домашняя. Утром насобирала». Представляешь?!

– Ну, и что, насобирала…?

– Матвей, ты ведро не узнаёшь?

Маринин пригнулся, пристально всматриваясь в ведро.

Конечно, он узнал, словно это его закадычный товарищ, но поняв, как оно оказалось на рынке, решил врать.

– Нет.

– Я не удивлена, – хмыкнула глазами жена. – Это ведро Галина Фёдоровна принесла домой, когда школу закрыли, и столовую, стало быть, тоже. На нём ещё надпись была, то ли «для отходов», то ли «для столов», не помню. Она закрасила эту надпись, и написала голубой краской, которой вы всегда рамы красите, «для ягодков», потому, что Варя так говорила.

Маринин понимающе закивал.

– Теперь, ты понимаешь?

– Понимаю. Мама кому-то отдала ведро….

– Нет, оно было в доме! Его украли и малину тоже!

Маринин равнодушно хмыкнул.

– Надо искать эту девицу!

– Мне?!

– Зачем, тебе? Вадим пусть ищет.

Маринин рассмеялся, и, потянувшись, взял несколько малинок.

– Иди, осчастливь его! – и съел все сразу.

– Нет, ну, а что ты смеёшься? У тебя воруют твоё же имущество, а ты смеёшься?! Кстати, ты проверь, это может быть кто-нибудь из твоих. Девка-то молодая была. Я могу опознать, и Ира тоже.

– Какая Ира? – спросил Маринин, а сам подумал, – как хорошо, что Катя не узнала Надю, наверное, потому что, не разглядела в прошлый раз.

– Игнатьева. Мы с ней вместе были.

– Это та, здоровая, – пронеслось в голове вспоминание. Он знал, что эта Ира к нему не ровно дышит, и это его бесило. Он заметил, что когда нравишься тому, кто тебе не нравится, это как-то раздражает.

– Она такая рослая, но лицо детское и глупое. Вылитая акселератка.

– Вылитая Ира, – усмехнулся про себя Маринин.

– Хорошо, ты её опознаешь и что? Я думаю, не за романтикой она в чужой сад залезла.

– Как ты мне нравишься! Завтра, они к нам в квартиру залезут, а ты и тогда будешь их выгораживать!

– Вот залезут, тогда и видно будет, но поднимать бучу из-за ведра малины – извините! Тем более, она уже не первый год осыпается и гниёт, а тут тебе и ведро принесли, да, ещё и с малиной, а это я тебе скажу, не картошка, поковыряться с ней надо.

– Ой, а, то я не знаю! Ведь ни разу не собирала!

– Тем более.

– Но проблема, то в другом! Может быть, и дом уже по досточкам растащили? Хочешь, не хочешь, но его надо продавать….

– Катя, дом не продаётся, – Маринин сердито махнул на ведро и уткнулся в бумаги.

Катя, скомкав губы, словно хотела их съесть, взяла ведро и затопала к двери, обернулась.

– Съезди, проверь дом.

– Я завтра собирался.

– Матвей?!

– Съезжу. Сейчас не могу.

Как только Катя ушла, Маринин откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся. Потёр глаза и восхищённо покачал головой.

– Ну, коза!

Через минуту вошла вызванная Маргарита Павловна.

– Ритусь, мне надо срочно отъехать, подменишь? – взяв фуражку и сотовый, он направился навстречу.

– Начальник отпрашивается у подчинённого. Забавно.

– Ты отпускаешь?

– Причина уважительная?

– Кто-то в дом залез. Надо съездить, убедиться, что всё в порядке.

– Я уже и забыла, что он есть. Давно не приглашал.

– Не вопрос, – как всегда убедительно соврал он, и почти по касательной поцеловал Риту.

Вмешался рабочий телефон. Маринин обернулся, и, улыбнувшись Рите, радостно, как школьник, сбегающий с уроков, выскользнул из кабинета. Рита тоже улыбнулась, скорее, усмехнулась, и начальственно зашагала на повторяющийся звук.

Маринин был рад. Рад, жизненной хватке этой девочки, рад, что она успела удрать, рад, что свалил с работы, рад, что едет в деревню, и что малина не пропала, рад, что Катя не рада, и что Рита, вроде, рада.

Бросил фуражку на пассажирское сидение, сдал назад, и чуть отъехав от отделения, заметил на тротуаре Аньку. Она, разглядев его в салоне, слегка кивнула, не уверенная, что он видит её. Он тоже кивнул, и быстро уехал. Анька проследила за машиной глазами, и немного постояв, пошла обратно, откуда и пришла, и куда уехал Маринин.

Глава семнадцатая

Во двор Маринин вошёл с чувством, которое давно не испытывал. Наверное, потому что, с тех пор, как умерла мать, знал, что тут никого нет, его никто не ждёт, но теперь он был уверен – Надя здесь. И казалось, что за прошедшие три дня, и дом и двор ожили, ощущая её присутствие.

– Всё-таки Катя права, дом – это живой организм….

Он осмотрелся и направился к летней кухне. К его удивлению, в ней не было и следа пребывания Нади.

Дёрнул входную дверь в дом. Закрыта.

– Что, богадул? – бросил Ластику, появившемуся как всегда из неоткуда и скрылся за домом. Осмотрел все окна и под тем, которое находилось в дальней комнате, была не то, что примятая, почти вытоптанная, трава.

– Ну, хоть не выбила…, – снова улыбнулся Маринин.

По гнутым веткам малины и опять-таки примятой траве между рядами было понятно, и здесь ступала Надина нога.

Увидев из леска толпу отдыхающих, и поняв, что Надю он всё равно на речке, забитой взрослой и детской полунаготой, не найдёт, пошёл обратно.