Бус

Вика была во вкусе Глеба, и не только внешне (уж я точно его знаю), но и душевно-характерно. Это трудно объяснить, но это видно и ощутимо. И Глеб, не видящий, но чувствовавший это ранее, пусть и с моей глупой подачи, но убедился в этом, и это его, безусловно, осчастливило. Казалось бы, и я должен быть счастлив, но я не был готов делить Глеба с кем бы, то, ни было, даже с Викой. Я не мог смириться и принять, что для него она вдруг стала важнее всех, важнее меня, в том числе.

Несмотря, на уверения окружающих и некую фантастичность, которая Глеба, по-моему, пугала не меньше меня, он влюбился. И он решился, и стал с ней сближаться.

Глава пятнадцатая

Всё началось следующим утром.

Глеб попросил Вику сходить с ним в супермаркет. Наплёл, что у нас (тут же улыбнулся, мол, по привычке, оговорился), у него провизия на нуле. Информация, о том, что продовольствием у нас заведовала Нинель Юрьевна, была мгновенно засекречена и не подлежала огласке.

Вика, конечно, рот до ушей, ответила, что как раз сама собиралась, и как была всё в том же плюшевом костюме и с небрежным пучком на голове, нырнула в кеды и выскочила на лестничную клетку, оставив, спящего Женьку одного. А Глеб-то нарядился – джинсы, рубашка-поло и ветровка, в любимых очках. Ну, прямо парад нестыковок!

Глеб спускался, как всегда, держась за перила, я шёл впереди, показывая дорогу, но Вика, хитрая кошка, взяла его под руку. Глеб не протестовал.

На первом этаже мы столкнулись с Запятой, хозяйкой квартиры №21. Фигурой она больше походила на приплюснутый вопросительный знак – маленькая и горбатенькая, но все звали её именно Запятой. Несмотря на свой уважаемый возраст (годилась Глебу в бабушки), каждый день последние лет пятнадцать, Запятая ходила на рынок с коляской, набитой старыми книгами, часами, сахарницами, пластмассовыми игрушками и даже туфлями, в которых полвека назад сама бегала на танцы.

Раньше на рынок её сопровождал кот Стёпка, но пару лет назад он пропал. Запятая продолжала надеяться на его возвращение, и, проходя по неизменному маршруту, то и дело останавливалась и высматривала и звала своего ненаглядного. Мы были со Стёпкой почти ровесники, но в отличие от меня, чтобы найти хозяина, он не проходил обучения – хорошая жизнь ему досталась в наследство по материнской линии – от кошки Веснушки. Запятая обожала Стёпку, а он одаривал её откормленным, гордым и ленивым взглядом – кот был весьма колоритный.

Каждый раз, завидя нас, Запятая останавливалась и так жалостливо смотрела на Глеба, что-то проговарила, мотая головой, того и гляди заплачет, мол, пусть я и бедная, и горбатая, но зато не слепая. Но когда она увидела с нами Вику, то почти выпрямилась до уровня восклицательного знака, потому что удивление было колоссальным. Вика словно оправдываясь, но с достоинством, улыбнулась, и тихо поздоровалась. Глеб бодро кивнул.

– Доброе утро!

– Доброе, сынок, доброе…! – спохватилась Запятая и, подобрав слегка приоткрытый рот, засуетилась с цветной сумкой, торчащей из коляски, которая в свою очередь торчала из квартиры. И было непонятно, одобряет она этот назревающий альянс или нет.

Супермаркет, как принято говорить, располагался в шаговой доступности, но добирались мы до него неприлично долго.

Училась хорошо, иногда даже отлично, маму слушалась, школу не прогуливала, замуж вышла по любви – такая скукота, но Глеб слушал с невероятным интересом и вниманием.

– Женя преувеличивает. Я не очень-то и модель. Так, выиграла пару конкурсов. Один из них – школьный. Гордиться, особо нечем.

– А второй? В институте? – улыбнулся Глеб.

– Нет, краевой.

– Ого!

– Да, – Вика словно отмахнулась улыбкой.

Вот тогда-то я впервые и заметил кобеля неопределённой породы. Его короткая шерсть была похожа на песок, переливающийся на солнце, а на висячих ушах красовались чёрные «кисточки». У него были большие глаза, ярко-очерченные по краям, некое подобие бородки и невообразимо короткие и кривые лапы.

Шёл он медленно, отставал, но не сдавался. По началу, я вообще не понял, что он идёт за нами, вернее за Викой. Я обернулся, как всегда оборачивался на Глеба, и заметил его, но не придал значения. Но когда и на третий мой оборот, ничего не изменилось, я понял, что это неспроста. Любопытство распирало меня, и, пройдя между Викой и Глебом, я направился к нему. Глеб испугано обернулся, Вика дёрнулась следом, и они чуть не стукнулись головами, но я успокоил Глеба одним взглядом, и когда они отошли на пару шагов, я увидел сидящего посреди тротуара этого странного незнакомца.

– Бус.

– Сэм.

Это было единственное, что я успел сказать и услышать, до того, как он просто исчез. Надо признаться, неприятное ощущение – словно над тобой зло подшутили. Будь на моём месте Вова, он бы выразился гораздо жёстче. Я же потоптался на месте, высматривая исчезнувшего, но безрезультатно, и заметив Глеба, о котором, почти забыл на мгновение, стоящего в метрах пяти, и непонимающе смотрящего на меня, одновременно, разговаривающего с Викой, поспешил к нему.

Когда моя поднадзорная парочка взяла тележку и покатила между рядов, я, всё ещё в слегка карусельном состоянии, решил оставить их на какое-то время одних, а сам, дабы восстановить эмоциональное равновесие, прошёлся вдоль колбасных витрин. Это умиротворяет лучше воды и огня.

Догнал на кассе. Вика шустро выгружала продукты на ленту, и после противного пикающего звука, сама укладывала их в открытый пакет, который до этого, всучила Глебу в руки. Прямо, тимуровцы! Надо признаться, я тут же, забыл о Сэме.

Потом они дружно подкатили тачку с пакетами к выходу, и вышли в прозрачные занавесо-подобные двери. Я обогнал их, и по-прежнему вёл за собой Глеба, несущего всякую чушь и два полупустых пакета. Я даже не буду пробовать пересказать их разговор, потому что, там половина междометий, поддакиваний и смеха.

На лестничной клетке, я понял, что многое упустил. Во-первых, когда они успели перейти на «ты», а во-вторых, они обменялись кодовым «До вечера» и разошлись по квартирам.

Глава шестнадцатая

Сразу обрадую, «до вечера» не состоялось.

И благодарить за это надо Диминых родителей, которые, несмотря на суеверные предостережения, всё-таки сыграли свадьбу в далёком мае. Вика не то, что бы забыла, просто не собиралась на традиционные семейные посиделки, видимо, не считая себя уже частью этой семьи. Но за Женькой приехал Дима, и Вика была вынуждена присоединиться – она боялась, что муж заберёт сына безвозвратно, хотя при желании он мог это сделать давно.

Понимающе поулыбавшись Вике, мол, ничего страшного, Глеб прошаркал из прихожей в гостиную и безжизненно, как бесформенная оболочка, потерявшая то, на чём держалась, сел на диван.

– Так бывает. Это нормально, – он занимался самоуспокоением, стараясь на меня не смотреть.

Я подошёл к нему и положил морду на колено.

– Глеб, только я всегда рядом.

Он благодарно улыбнулся.

Всё-таки я немного хитрый.

Эту мелодраматическую обстановку немного разрядил Витёк.

Было начало одиннадцатого. Балконная дверь была приоткрыта, и низ штор надувался и сдувался, словно волны, накатывавшие на берег. Глеб грустил с гитарой в руках, я кимарил на полу.

Донеслась громкая нецензурщина, среди которой отчётливо выделялся попискивающий и задиристый голосок Витька.

– Виктор, Виктор, не умрёшь ты своей смертью…, – хладнокровно пропел Глеб. – Кто-нибудь тебя прирежет, – брынькнул по струнам, – или башку тебе проломит, – опять брынькнул, – или даже утопит в ванной….

Мне как-то стало немного не по себе от такого количества вариантов на одного тщедушного Витька.

– Граждане! Тишины бы! – прогорланил сосед сверху, Всеволод Николаевич, крепкий военный пенсионер.

Просьбу услышали и затихли. И, казалось бы, вот оно счастье – я, Глеб, гитара…, но как всегда всё испортила она.

– Пойдём, погуляем? – сказал Kenzo человеческим голосом.

Разумеется, они пошли, а я поплёлся следом.

Вика цокала каблучками, вися у Глеба на локте, и в двух словах резюмировала праздник. Они шли очень близко друг к другу, так что, подол Викиного разлетающегося платья касался, почти кидался, на брюки Глеба.

– О чём ты думаешь?

– Пытаюсь подсчитать, сколько лет я не гулял ночью. Хотя, мне, что называется, доктор прописал, – скокетничал Глеб, – препятствий меньше и тишина.

На десятой минуте променада они выявили общих знакомых – чету Карамзиных, писателей и блоггеров, добивающихся справедливости, низких цен и долговечного асфальта.

– У них вся жизнь борьба.

– Да, и все мы в ней борцы! Не знаю, как у тебя, а у меня всегда было ощущение, будто они уверены, что знают больше других. «Знаем, но молчим, для Вашего же блага». А на самом-то деле знают столько же. Читают больше и всё. Причём, ерунды всякой.

– Да, они такие, – Глебу понравилась эта мысль. И понравилась потому, что он тоже так считал. Однако почему продолжал с ними встречаться, я не понимал. – Откуда ты их знаешь?

– Через Диму. Он же у нас бомонд, – сыронизировала Вика, – а ты?

– Мы давно знакомы. Поддерживал их иногда, финансово. Потом они контору мою пиарили. На выставки приглашали.

– А ты на последней был?

– В марте? Был.

– Я тоже, но тебя не видела.

– Я тебя тоже.

Оба мило посмеялись.

Я закинул голову. Мы часто с Глебом выходили на балкон и смотрели в небо. Он какое-то время стоял, молча, потом спрашивал.

– Ты видишь звёзды? И я помню.

Наверное, он так продлевал свои воспоминания, заряжал память, как аккумулятор. Но в тот вечер вместо неба и звёзд, я увидел тучу, безжалостно поливающую мою палевую макушку холодной водой. Меня даже немного передёрнуло, и я силой мысли переместил осадки на Вику. Представив, как было бы забавно наблюдать за ней мокрой и визжащей, как сразу опали бы её вдруг завившиеся за вечер волосы, и как бы некрасиво прилипло к ногам её платье в мелкий горошек, мне стало веселее.

– Это Набоков. Женька тебе не читал? Я же ему книгу отдал.

– Книгу он потерял. Да, – как бы согласилась Вика с лёгким разочарованием Глеба. – Он своими словами пытался пересказать, но что получилось, это конечно....

– Представляю.

Им было хорошо, а мне хотелось плакать и впервые в жизни звонко клацнуть об чью-нибудь ногу. Я даже стал присматриваться к щиколоткам несравненной Виктории, как вдруг заметил, кого-то рядом с собой. Это произошло, когда мы зашли за дом, и воркующие ещё больше замедлили шаг – Глеб читал стихотворение.

Конечно, это был Сэм. Это сейчас я говорю «конечно», а тогда от удивления я чуть не взвизгнул как девчонка, увидевшая мышь.

Сэм был похож на маленького старичка, настолько часто моргающего и щурящего влажные глаза, что казалось, будто он ничего не видел, меня в том числе.

Сэм рассказал, что ещё совсем щенком познакомился с Викой – тогда она только перешла во второй класс.

– Вика меня по-прежнему любит и помнит, – похвастался Сэм, слегка задыхающимся голосом, будто его мучила не проходящая жажда. Он смотрел на неё с таким неземным обожанием и преданностью, с каким, наверное, все собаки мира смотрят на тех, кого любят больше жизни.

– Я даже не знала, что он стихи писал. Дремота.

– Какие твои годы!

– Какие стихи!

– Ты права. Что больше всего понравилось? – как всегда спросил Глеб.

Вика остановилась, потом Глеб, Сэм и я. Она просто подтянулась к нему и слегка поцеловала. И ещё раз.

– Про кровать.

И пройдя немного вперёд, остановилась. Глеб в полном столбняке, пошевелил губами, и взволнованно повертев головой, увидел меня. Но я сам был в оцепенении, и пока мы оба приходили в себя, Вика подскочила к нему и, обхватив руками его голову, растянула рот в улыбку.

– Жаль, ты меня не видишь. Я бы тебе понравилась.

– Ты мне и так нравишься.

Вика улыбалась всё шире и шире, постепенно мутируя в чеширского кота, и снова поцеловала Глеба.

Я посмотрел на Сэма – он тоже улыбался. И снова пошёл дождь, а я вдруг подумал, что мне больше всего в этом стихотворении нравится, что Набокова, как и Вову, звали Владимиром.

Глава семнадцатая

Прошёл месяц, который можно смело назвать медовым, и я совершил ужасный поступок. Поступок не достойный собаки, тем более, собаки-поводыря.

Представьте, Глеб сидит в кресле, свернувшись как креветка, положив руки на колени и на них голову. Вика протискивается между креслом и журнальным столиком, слегка отодвинув его.

– Глеб, скажи мне, что с тобой?

– Ничего.

– Ты мне не доверяешь? – Вика гладила его по голове.

– Я тебе доверяю, причём настолько, что впускаю в свой дом, – упорно не меняя позы, пробубнил Глеб.

– Я серьёзно. Глеб!

– Ты не поверишь…, – Глеб поднял голову, и лицо его было потеряно-серым.

– Почему?

– Это не объяснить.

– Попробуй.

– Ты не поверишь.

– Говори. Я даже в Деда Мороза верю.

– Наивная, – улыбнулся Глеб.

Вика молчала и ждала.

– Хорошо. Но дай мне слово, что никому об этом не расскажешь. Ни при каких обстоятельствах. Поверишь мне или нет, неважно.

– Клянусь! – сгримасничала Вика, ещё не предполагая, какая новость её ждёт.

– Я вижу Буса, – вдруг сразу выпалил Глеб.

Вика, молча, поводила глазами, влево-вправо и, не обнаружив меня, виновато улыбнулась, мол, не сдержала обещание.

– Как это?

– Н-не знаю. Н-н-но это т-так, – Глеб даже стал немного заикаться от волнения.

– И давно?

– Как похоронили.

Вика снова осмотрела комнату. И несколько раз собиралась, что-то сказать, но каждый раз замолкала в нерешительности, подбирая слова. Как-то судорожно обвела лицо руками и прикрыла рот рукой, подперев её второй. Наконец, она решилась, но Глеб опередил.

– Не веришь.

– Глеб, я тебе верю, – спокойно ответила Вика. – Почему я должна тебе не верить? Сомневаться в тебе я начну, когда ты обманешь меня в первый раз. А на счёт Буса, вряд ли это шутка, судя по твоему состоянию.

– Ты, правда, веришь? Веришь, что я вижу того, кого нет? Я – стопроцентно незрячий, слепой?! Если не веришь, я пойму. Будем считать, что я пошутил.

– Значит, ты мне не веришь? Забавно! – Вика негромко засмеялась.

Глеб хотел было тоже что-то объяснить, но Вика прервала его, положив руки на его руки.

– Так, что случилось? Ты перестал его видеть?

– Да! Проснулся, а его нет! Я его зову, но он не откликается. Я не вижу его, понимаешь?

Вика только успела кивнуть в ответ.

– Если бы он был здесь, он бы уже показался. А если я его больше не увижу? Как я буду жить? Я же не могу без него!

– Ну, подожди, может быть это временно? Что могло такого произойти, чтобы он исчез?

– Я не знаю, – бойко ответил Глеб, и тут же осёкся. – Хотя, знаю, – он мягко улыбнулся, потянув уголок рта кверху. – Это из-за тебя.

– Из-за меня?! – так искренне удивилась Вика и выпустила обрывочный смешок, словно долго держала воздух в себе, а потом резко выдохнула.

– Мне кажется, ты ему не нравишься.

– Это для меня не новость. Он всегда смотрел на меня, как бы предупреждая, даже угрожая. Я это чувствовала. И если бы Бус был жив, он бы изодрал мои туфли в лоскутки.

– Нет, он воспитанный, – Глеб помолчал немного, – знаешь, а ведь всё благодаря Бусу.

– Что?

Глеб рассказал то, что случилось в больничной палате уже почти два месяца назад. Вика смеялась, Глеб тоже. Потом она вдруг замолчала.

– Вика?

– А, да так, просто задумалась.

– О чём?

– Просто интересно, если бы я умерла, ты бы меня увидел? – но она тут, же привстала, обняла и поцеловала не дышащего Глеба. – Прости, это просто глупость, прости. Давай, его поищем?

– Это бесполезно. Я его не вижу, ты тем более, не увидишь, – тихо ответил Глеб, всё ещё находясь под впечатлением Викиных фантазий.

Вика решительно встала и прошлась по гостиной.

– Бус, если ты сейчас не выйдешь, я никогда отсюда не уйду, – помолчала немного, – а ещё лучше, уведу с собой Глеба.

Глеб улыбнулся. Вика довольная, что развеселила его, снова села между креслом и столиком, подогнув под себя ноги.

– Ты, действительно, мне веришь? Не считаешь, что я свихнулся?

– Конечно, я тебе верю. Если я его не вижу, это совсем не означает, что его не видишь ты. Вот, например, ты меня не видишь, а я здесь.

Глеб, вроде, как бы и был согласен с ней и в тоже время немного неуверенно вздохнул.

– Знаешь, у меня была собака. Сэм. Ему было одиннадцать лет, когда он умер, по-нашему, почти восемьдесят. И вот я, в свои девятнадцать лет, каждый вечер выходила на балкон и желала ему спокойной ночи. Тихо, почти шёпотом, чтобы никто не услышал и не сообщил куда надо, – она улыбнулась, опустив глаза. – Потому что я была уверена, что он меня видит и слышит. Я нет, а он – да.

И Глеб, и я были тронуты.

– Так и ты. Ты просто видишь другой слой.

– Слой?

– Вот, у тебя обоняние и слух четче, также и здесь – ты видишь больше, не в плане количества, а в неком качестве, нечто другое.

– Откуда ты это знаешь? – в глазах Глеба светилось восторженное ошеломление.

– Ничего я не знаю, я просто так думаю. Ладно, я пойду, а то Бус не вернётся.

Она ещё раз его поцеловала, обняла и ушла.

Когда сработала задвижка на входной двери, я вышел из укрытия. Всё это время я сидел на балконе, за свёрнутым и согнутым напополам паласом, поэтому Глеб меня и не увидел. Мне было стыдно. Я повёл себя эгоистично, заставил Глеба переживать, и, практически, вынудил рассказать обо мне Вике. Сам виноват. Хотя, может это и к лучшему.

Глеб радостно, и в тоже время, как-то бессильно, посмотрел на меня. Я подошёл, склонив голову, и постояв с полминуты, лёг на пол.

Глава восемнадцатая

После этого я долго думал, что делать? Как нам с Викой поделить Глеба? Уйти я не мог, и не мог, не потому что был обязан Глебу, хотя и это тоже, но и потому что не хотел. И решение вдруг само пришло ко мне, как нечто неожиданное и трудное и в тоже время лёгкое и простое.

Я понял, что не надо делить Глеба и тянуть его в свою сторону, одновременно отпихивая Вику. Она его любит, не так как я, но она и не я. Но любит сильно и искренно, как я. И сразу стало так хорошо, и Вика из соседки-гадины превратилась в прекрасную и удивительную – не зря же Глеб её полюбил.

Но тут произошло нечто незапланированное и никак от меня не зависящее.

Оказывается, в тот день, когда я шифровался на балконе, Вика приходила к Глебу с серьёзным разговором, который не состоялся по уже известной палевой причине. И вот, казалось бы, всего-то один день, но из-за меня всё чуть не рухнуло.

Но обо всём по порядку.

Глава девятнадцатая

Следующим утром мы собрались на работу. В последнее время, Вика всегда провожала нас до офиса, и приходила к концу рабочего дня. Эта традиция была удобна потому что, во-первых, Глебу это было приятно, а во-вторых, объясняло, как Глеб умудрялся добираться до офиса (при условии, что меня нет, то есть, я не видим).

Вика, вися на локте у Глеба, подтянулась к уху, и что-то сказала. Глеб ответил кивком. Вика, вроде как, не осматриваясь, осмотрелась. Значит, обо мне спрашивала. Она наблюдала за Глебом, его мимикой и движениями, больше обычного. Может, надеялась, увидеть меня? Я повилял ей хвостом, но она не отреагировала.

– Звонил вечером. Поболтали недолго – у них там «Брейн-ринг» начинался.

– О! Они в одной команде?

– Война полов – мальчики против девочек.

– Ух, ты!

– Я за девочек!

– И я!

– Ха-ха-ха! – добавил я от себя, но опять никто не отреагировал.

Не трудно догадаться, что речь шла о наших малышах. Всемогущий Дима пристроил Женьку в летний лагерь с медицинским уклоном для VIP-детей. Чтобы Женька отпроцедурился согласно графику, Дима оформил путёвку и для Жени. В итоге, все счастливы.

Надо сказать, что и до отъезда, Женька стал довольно часто гостить то у отца, то у бабушки с дедушкой. Причины тому, я думаю, было две. Первая – Вика перестала бояться, что Дима отнимет сына, вторая – она не хотела, чтобы Женька узнал о её отношениях с Глебом.

Мы завернули за угол и оказались на оживлённой, третьей по важности городской улице – Центральной. По дороге торопились машины, по тротуарам – пешеходы. И только мы шли прогулочным шагом и, стараясь никому не мешать, максимально сместились к внутреннему краю тротуара.

И вдруг я увидел Женьку, рядом Диму и… Вику. Да-да, они были вместе, приветствовали горожан счастливыми улыбками.

Я обернулся – Вика побелела до уровня Илвы, а я подумал, как хорошо, что Глеб этого не видит. Мы, то есть я и Вика, не сговариваясь, заторопились, и когда, казалось бы, этот билборд с гигантским баннером, изображающим семью Ивановых, был позади, нас, вернее Глеба, окликнул хрипатый почти родной голос.

– Глебчинский! – как хобот слона, обвивший визжащего туриста, стрела жёлтой автовышки плавно опускалась вниз, везя к нам улыбающегося Вову. – Гуляете, соседи?

– О, Вовентий, привет! Мы на работу, а ты почему тут в такую рань?

Вова удивлённо, с жалостью и одновременно завистью, посмотрел на Глеба.

– Да, как обычно – у одного праздник, у другого постпраздник. Монтажей куча, а работать некому.

– И ты сам, как всегда, – похвалил его Глеб.

– Как обычно. Один Вова – молодец!

Вика отворачивалась от Вовы, больше глядя на Глеба или свои туфли, надеясь, что он её не узнал.

– Ну, что решили, за кого будете голосовать? А, Глебчинский?

– А что уже? – удивился Глеб, обратившись сразу и к Вове и к Вике.

– Нет, но особо прошаренные уже готовятся, так сказать, разогревают публику, – он обернулся на билборд. – Пока все спят, один вот, особо активный кандидат сумничал – нашлёпал баннеров с изображением своей семьи с надписью: «Моя опора!» Умно?

– Хитро. У тебя хоть шлёпал?

– У меня. Хоть чем-то Вову не обидели.

– Прошаренный – это кто? И кто там у нас вообще?

– Да, так, уроды всякие, – ответила Вика за Вову.

– Ну, почему, есть очень даже симпатичные люди. Вот, например, – Вова снова указал на билборд.

– Я вообще не голосую, – уже немного зло бросила Вика.

– А вот и зря! – нарывался Вова. – Несознательно!

– Глеб, мы не опоздаем? – заботливо проговорила Вика, окончательно убедившись, что Вова идиот.

Надо сказать, что когда начались эти утренние рабочие прогулки, мы стали опаздывать. Так же произошло и в тот день.

– Да, конечно, – Глеб протянул руку, – ладно, Вов, нам пора.

– Ну, давайте. И помните, от нас с вами зависит наше будущее, будущее наших жён, мужей и детей!

Глеб засмеялся шутке Вовы, Вика натянула улыбку мафиози.

Вика проводила нас и ушла, а мы наконец-то заспешили на работу.

Я не знаю наверняка, но зная Илву, могу смело предполагать, что она выглядывала их (то есть, нас). Её бесила Вика и всё, что было с ней связано, за исключением Женьки – у него был своеобразный иммунитет. Конечно, её раздражали отношения Вики и Глеба, о которых последний хоть и не распространялся, но и не особо скрывал.

Мы вошли в кабинет, и я сразу скользнул на подоконник, Глеб сел в кресло и попросил Илву, сделать кофе. Илва, что сразу показалось мне подозрительным, не съязвила, мол, неужели новая любовь тебя кофе не балует или что-то в этом роде, а с готовностью выполнила просьбу.

– Спасибо, ты меня спасла! – слюбезничал Глеб.

– На здоровье! Как у тебя дела?

– Прекрасно! Ты как? – продолжал любезничать Глеб.

– По-прежнему ничего не успеваю. Удивляюсь, и даже завидую, тем, кто всё успевает. Я и половины не делаю!

Глеб считал Илву чересчур дотошной и медлительной, зато работала она без ошибок. Видя, что собеседник не особо проникся её проблемами, она тут же зашла с другого фланга.

– Ты сегодня опять с сопровождением?

– Да, – неприятно поежился Глеб: зачем было Вику называть сопровождением?

– Вот, она молодец – всё успевает. И тебе помогает до работы добраться, и мужу карьеру политическую строить.

– Вика? В каком смысле?

– О, прости, я, почему-то… Ты же видишь, – спохватившись, повинилась Илва. – Весь город увешан баннерами, на которых она и сын поддерживают главу семьи во всех его начинаниях . «Моя опора» – такой, кажется, слоган.

Глеб молчал. Даже как-то слишком долго. Потом встал, не допив кофе.

– Спасибо, ты открыла мне глаза! – и вдруг он подскочил к Илве и, схватив, не с первого раза, её за руки, сильно потряс ими.

– Бус! – крикнул Глеб, и мы покинули кабинет обалдевшей Илвы.

– Бус? – наверняка, вслух удивилась она.

По просьбе Глеба, мы остановились у того самого билборда. Он стоял и смотрел на него, конечно, ничего не видя и не веря словам Илвы.

Потом он обратился к какой-то женщине, примерно такой, как Нинель Юрьевна, и попросил её описать баннер. Женщина с готовностью поставила сумки на тротуар и, улыбнувшись с горделивым великодушием, принялась восторженно описывать, но словарный запас подкачал.