Бус

И ещё одно новое чувство охватило Женьку – свобода. Когда они жили с отцом, в школу и обратно его отвозил водитель – сбежать было не реально. Вернее, сам факт побега не мог остаться незамеченным. А тут-то!

Глава шестая

О событиях, изложенных в этой главе, я знаю со слов Глеба и Вики, но поводов им не доверять, даже Вике, у меня особо нет, поэтому считаю, что так и было.

Только отойдя от соседней пятиэтажки, Вика увидела Глеба, беспомощно слоняющегося возле подъезда. Она подумала, что он ждёт Женьку и меня с вечерней прогулки, но тогда было непонятно – если Глебу стало лучше, то почему он не пошёл с нами, а теперь вдруг надумал? И она непроизвольно встревожено ускорила шаг.

– Глеб!

– Наконец-то, пришла! – Глеб кинулся к ней, и понял, что не знает, с чего начать. Как сказать, что мы пропали? Что нас нет с самого утра? Что всё это время он ждал, потом пытался искать, звонил в полицию, но его заверили, что мальчик просто загулялся, и что не стоит переживать, если с ним такая умная собака. Какой бред!

И когда он всё это на неё опрокинул, она стала дышать громко и редко, потом прикрыла рот рукой, чтобы не завыть, и немного справившись, спустила руку на шею.

– Я слышал, как тёрлись подошвы туфель об асфальт, потому что она крутилась, оглядывая местность. Потом переспросила, и мне пришлось повторить, – рассказывал мне Глеб. – Обозвав блюстителей порядка идиотами и кончеными придурками, Вика сняла сумочку с плеча и рванула молнию. Снова зашаркали туфли, но по-другому, и я не сразу понял, что она как цапля, стояла на одной, скорее всего, на правой ноге. Другой, согнутой в колене, она подпирала сумку, в которой зло и торопливо что-то искала. Я собирался помочь – подержать что-нибудь или предложить присесть, как она сама резко пошла к скамейке.

Найдя телефон, она успокоилась и на несколько секунд затихла. Потом вдохнула и выдохнула, словно ей было невыносимо жарко, и наконец, решилась позвонить. Я чувствовал её объяснимую нервозность и страх, но не только за сына, но и за саму себя. Почему-то я решил, что в случившемся она уже обвинила себя, молниеносно выстроив цепочку событий, приведших к этому моменту.

Абонент долго не отвечал, и Вика, скинув сумку на скамейку, рывком встала и вернулась на тротуар, в надежде увидеть вас (то есть, нас, хотя, скорее всего, я её не интересовал – прим. Бус).

Видимо, абонент, как и Вика, тоже не поверил в услышанное, и потребовал повторить.

– Я была на работе! Понимаешь?! На работе! Потому что у нас нет денег! Потому что ты заблокировал все наши карты, и поэтому…! – её голос оборвался резко, из-за напиравшего разъярённого мужского голоса в трубке. – Что ты ещё хочешь знать?! Сделай что-нибудь! Его никто не ищет! – и обвинительный крик перешёл в беспомощный рёв, напугавший Глеба и прохожих.

Глава седьмая

Нас нашли поздним вечером. Как им это удалось, не знаю. Видимо, их так учили, этих людей и собак.

Сначала я услышал лай, короткий, уверенный, даже, радостный, потом мужские голоса. И мой заплывший левый глаз, всё-таки поймал двигающийся высоко по кругу луч света. Женька никак не отреагировал.

Через несколько минут голосов стало больше и вниз на нас уже бил ослепляющий прожектор. Я не видел, как мужчина спустился в колодец, и как осматривал Женьку, но слышал, как он громко крикнул наверх.

– Живой!

Потом он, видимо, стал грузить Женьку на носилки или что-то подобное для подъёма наверх, и зацепил меня, надавив на рёбра, которые зверски болели, и я взвизгнул.

– И ты живой? – радостно удивился спасатель.

Через какое-то время он дал команду и Женьку стали медленно поднимать.

Я знал, что Глеб где-то рядом и ждал, когда услышу его.

– Бус!

Наконец-то настал мой черёд! Конечно, он не услышал моего тихого ответа, и снова позвал.

– Бус! Я сейчас приду! Слышишь?!

Спуститься Глебу, разумеется, не позволили и меня грузил Женькин спаситель.

– Потерпи, Бус, потерпи. Всё будет хорошо.

В тот момент я сильно сожалел, что не умею разговаривать как люди, а сказать хотел многое. Хотя, выразить безмерное счастье, которое я испытывал, всё равно бы не получилось. И моё приветствие, в итоге, получилось жалобным.

Меня подняли наверх. Было много суеты, голосов, света от фар и фонарей, но я терпел и как не хотел, но всё-таки не закрыл тот самый заплывший левый глаз, потому что Глеб просил не делать этого.

– Бусянда, только не сдавайся!

– Бусянда, – только Глеб меня так называл. Не верилось, что он рядом, а грязный и вонючий колодец, в который мы с Женькою умудрились свалиться, остался в прошлом.

По дороге в ветклинику, Глеб успокаивал, уверяя, что я поправлюсь, и всё будет как прежде, но я знал, что уже поздно. И знал, что врач предложит ему облегчить мои страдания. И ещё я знал, что Глеб никогда не согласится на это. И был за это благодарен.

Потом была операция и четыре дня уколов и капельниц. Иногда было больно, иногда совсем ничего не чувствовал, и это меня пугало. Лучше мне не становилось, а умирать я не хотел. Перевозить меня не рекомендовалось, поэтому Глеб приезжал утром и уезжал вечером. Мы были вместе, как всегда.

Глава восьмая

Отворилась дверь, и свет подъездной лампочки, протянулся в прихожую. Вошёл Глеб, медленно, будто вползал, и сел на пуфик, снял и швырнул шляпу и очки куда-то в темноту. Закрыв дверь, он просидел так, не включая свет, минут десять, тихо и неподвижно.

Ему было тяжело. События последних пяти дней перемешивались с воспоминаниями, и давили больно и безжалостно.

Я помню, как меня впервые дали ему подержать. Тогда меня поразило, что он не обрадовался, то есть не улыбнулся мне, как делали другие люди, а как-то насторожено, боязливо погладил пару раз по голове, сказал, что я увесистый шалопай и отдал обратно. Потом спросил, почему меня так назвали. Тренер Николай Андреевич признался, что кличку он, что называется, стащил у своих знакомых, вернее у их собаки, и что она означает, он не знал. И мне и Глебу кличка нравилась – короткая и редкая.

Несколько месяцев со мной возилась волонтёр. Её звали Лиза. Она очень хорошая, и мне было жаль уезжать от неё, но меня ждали тренировки – в зале и на улице, а потом Глеб.

В эту квартиру мы переехали вместе, хотя ремонт Глеб сделал задолго до знакомства со мной. Хотел быть уверенным, что всё так, как ему нравится – красиво, удобно и практично. Он догадывался, что жена не смирится с его новым состоянием, расставание неизбежно, поэтому и приготовил это убежище.

Глеб ещё много чего сделал про запас. Даже знакомство с Люсей не было случайным. Сначала вроде как по делу (он рано начал седеть, и это его не устраивало), а потом уже она начала вести себя как хозяйка. Были ещё Ира и Жанна, но с ними отношения оказались не продолжительными, а вот Люся задержалась надолго.

Люся, Люся, удавлюся! Не люблю её. Хитрая и худая.

Из старых знакомых у Глеба есть портной, который несколько лет шьёт ему костюмы по одним по выверенным меркам и лекалам – Глеб уверен, что в них выглядит достойно.

– Девять лет. Девять лет! А как теперь? – вдруг проговорил Глеб.

– Терпение, мой друг, терпение, – ответил бы я. Как и девять лет назад, мне было понятно, что я единственный, кто мог помочь Глебу, и кого он не раздражал, потому что был готов к проблемам, свалившимся на него, больше чем он сам, не говоря уже об окружающих.

Но тут в дверь позвонили.

– Ну, кто там ещё? – подумал я. Видимо и Глеб так подумал, потому что нехотя и медленно встал, крутанул защёлку, открыл дверь, но забыл включить свет.

– Глеб, у Вас всё хорошо? – раздался, после некоторой паузы, встревоженный голос Вики.

– Прямо, отлично! – сказал бы я.

– Да, наверное…. Как Женя? – туманно ответил Глеб.

– Просто, у Вас темно, поэтому я и….

– А…, извините, – Глеб безжизненно щёлкнул выключателем, который находился рядом с дверью. – Мне всё равно.

Вика нервно улыбнулась, желая скрыть неловкость.

– Женя пришёл в себя, всё более ли менее нормально….

– Слава Богу, – спокойно обрадовался Глеб.

– Да, кому-то повезло больше, – позавидовал я.

– Но у него сотрясение мозга, закрытый перелом правой руки, трещины в двух рёбрах, и ушибы, порезы….

– Бедняга…!

– Правда, врачи уверяют, что состояние стабильное и скоро всё нормализуется.

– Конечно, он же боец.

Вика радостно улыбнулась, и, помолчав немного, начала грустно и нерешительно.

– Женя спрашивал про Буса. Я сказала, что он в клинике, – и вопросительно посмотрела на Глеба.

– Правильно, так лучше.

– А…? – она замолчала, неуверенно помотав головой.

– Скажи ей, Глеб. Пусть порадуется.

– Мы похоронили его сегодня.

Вика ужаснулась, прикрыв рот рукой.

– Как жаль…, Господи….

Глеб молчал.

– Мне безумно жаль. Глеб, это ужасно.

– Да…, – он закивал в знак благодарности за сочувствие.

– Хотела сказать, безумно рада? Теперь никто не помешает протаптывать тропу к Глебу. Засобиралась, иди-иди, – съязвил я, жаль, что меня никто не слышал.

– Женьке привет. Мы обязательно…, я… я его навещу, когда будет можно.

– Конечно, он будет счастлив! – сверкнули заячьи зубы.

И она радостная поспешила вниз, а Глеб, постоял немного и медленно, закрыв дверь, непонятно зачем, опять выключил свет и сел на пуфик.

Он просидел ещё минут десять, тяжело вздыхая, и зовя меня, не зная, что всё это время я стоял рядом.

Не вставая, Глеб щёлкнул выключателем, и, открыв глаза, чётко и ясно увидел перед собой меня. Это кажется невозможным, но это так.

– Бус? – мелькнуло в его растерянно-подозрительных глазах и по всему телу пробежало стремительное оцепенение.

– Да, Глеб, это я.

Я стоял и смотрел, как истукан, как музейное чучело, и Глеб выглядел так же. И поразительно было, что он смотрел на меня и видел меня! И непонятно было, что его удивляло больше, но вариант помешательства он принял сразу. До того, как Глеб снова нащупал выключатель, и стало темно, он слабо помотал головой, можно сказать, подёргал, а глаза ненормально заблестели и кривая сомневающаяся усмешка, проступила на его лице.

– Не верит, – подумал я, – это понятно. Он привык ощущать, а тут вдруг….

Я терпеливо ждал, когда включится свет, и он посмотрит на меня как-то вымучено радостно и скажет.

– Бусянда….

Но снова раздались два быстрых щелчка.

Глава девятая

Иванов Дмитрий Георгиевич, муж Вики, всё-то время, которое Женька был без сознания, много кричал, обвинял, выяснял, изобличал. Безусловным лидером по негативу была Вика. Вторым – Глеб и я, а бронза досталась городскому водоканалу, владельцу колодца – организации светил внушительный иск.

Конечно, уже было написано заявление в прокуратуру, оповещены местные и краевые СМИ, и сам глава города справлялся о здоровье сына Дмитрия Георгиевича.

Дмитрий принадлежал к категории везунчиков, хотя таковым себя не считал, будучи уверенным, что всего добился сам. С этим трудно не согласиться – школа с золотой медалью, два высших образования, стремительное продвижение по карьерной лестнице, членство в правильной партии – всё правильно.

С чем ему действительно повезло, так это с внешностью. Если бы не его категоричное отношение к мужчинам артистических профессий, включая моделей, которых он считал «дезориентированными», то Дима вполне мог дефилировать по подиуму. Высокий, сложенный на «отлично», большеглазый шатен. Но улыбался он хитро.

Привлекательная внешность, безусловно, помогала в работе и личной жизни, но ужасно вредила жизни семейной. Скандалы на почве ревности в семье Ивановых были таким же частым явлением, как и их фамилия на территории Российской Федерации.

Уход Вики нанёс серьёзнейший удар по его, немного завышенному, саморейтингу, к тому же на носу была предвыборная кампания. И несчастье, случившееся с сыном, Дима намеревался использовать на полную катушку. Лучшая палата, лучшие специалисты, круглосуточное наблюдение – всё для сына, для любимой жены.

Состояние Женьки стабилизировалось, и как только врач разрешил посещения, Вика позвонила Глебу, и попросила приехать в больницу.

В сопровождении медсестры, Глеб, как всегда в очках, костюме, и накинутом на плечи халате, и я, невидимый для окружающих, шли по коридору в поисках Женькиной палаты. Конечно, «поиски» – это я немного перегнул – палату сына влиятельного человека знали все.

Меня беспокоило (как оказалось напрасно) новое состояние Глеба, вернее, то, как могли бы отреагировать на него окружающие, в частности Вика и Женька. Они, наверняка, считали, что Глеб раздавлен потерей, а он наоборот был особенно уверен и счастлив. Вполне возможно, увидев его таким, они бы решили, что он немного тронулся, а мне этого не хотелось. Но всё обошлось.

– Добрый день!

– Добрый день! – поддержала Вика бодрый дух Глеба, и тут же из соседней комнаты раздался голос Женьки.

– Глеб!

– О, привет! – Глеб заглянул в комнату и уверенно, без посторонней помощи (я же рядом), подошёл к кровати.

На лице Женьки красовалась светлеющая и постепенно спадающая гематома размером с его кулачок. Он был в кровати, в положении полусидя, накрытый простынёй.

– Здравствуйте, – недовольно промычал Дима, встал со стула, и, взяв его за спинку, переставил к тумбочке. Деловито сунул руки в карманы брюк.

– Здравствуйте! Извините, я думал, что Женя один. Я подожду…, – и Глеб протянул руку.

– О-у, – тихо сказал Дима, видимо, считавший, что незрячие мужчины здороваются иначе, а может, просто не хотел ставить Глеба в неловкое положение. Последовало рукопожатие.

– Да, нет, мы с папой уже всё обсудили, – и Женька немного приподнявшись на кровати, приготовился протянуть левую руку (правую украшал гипс), и как только Глеб протянул свою, радостно её пожал. – Привет!

– Привет, боец!

Женька смущённо засмеялся. Дима вежливо улыбнулся.

– Ладно, сын, до вечера, – и наклонившись и можно сказать, поцеловав его в голову, подставил руку: «Дай, пять!».

Нетрудно догадаться, о чём шёл разговор в соседней комнате, которую Вика называла кухней, когда Дима попрощался с нами. Конечно, мне было чрезвычайно любопытно, но ходить, куда заблагорассудится, я не мог – я там, где Глеб. Так, и должно быть.

– Может, чаю? – через несколько минут к нам заглянула Вика.

– Нет, спасибо! – отказался Глеб, сидевший на стуле, на том же месте, на котором сидел Дима.

– Ма! – Женя многозначительно посмотрел на Вику.

– Не бузи, красавчик. Если что, зовите, – и, улыбаясь, она исчезла за дверью.

Теперь мне точно известно, что именно в тот момент, когда нахамившая мужу госпожа Иванова, оттого радостная вдвойне, заглянула к нам, наполовину прикрываясь дверью, Глеб впервые заметил, что в присутствии Вики мне неспокойно. На самом деле, всё до безобразия обидно – я по привычке не хотел пропускать Вику, используя свой приём с негостеприимной собакой. Подумал, увидит такого серьёзного меня, и наконец-то поймёт, что она лишняя. Но видел-то меня Глеб, а не она!

И когда Вика ушла, я, вполне довольный собой, лёг между Глебом и дверью, положив голову на вытянутые передние лапы, ещё не подозревая, что произошло.

– Глеб, – позвал его Женька.

– Да, – резко отозвался застывший Глеб и повернулся к нему.

– Я должен тебе кое-что сказать, – начал Женька, и его голос тут же ослаб. – Глеб, это я виноват в смерти Буса.

– Нет, Женя. Просто колодец был открыт…, – Глеб снял очки.

– Нет, это я! Понимаешь, я играл в тебя?!

– В меня?! Это как?

Когда-то меня удивляла особенность людей, переспрашивать вопрос, его же и задавая. Если ты расслышал, зачем переспрашивать? Потом я понял, человек не может не переспрашивать – ему необходимо время на осмысление, на ответ.

– Просто я иногда, когда мы гуляли с Бусом, даже когда и ты был, я притворялся слепым.

Глеб удивлённо поморгал и попытался что-то сказать.

– Я надевал очки, закрывал глаза и брал Буса за поводок, притворяясь, что ничего не вижу. Иногда налетал на машины, людей, скамейки, там…. Извинялся, – он улыбнулся. – Это было прикольно. Мне так казалось, – он замолчал. – И в этот раз, я тоже играл в тебя. Поэтому я и не помню, то есть, я вообще не видел, как мы свалились. Я только почувствовал, что лечу, открыл глаза, темно….

Глеб, молча, смотрел в пространство, между кроватью и дверью.

– Да, Глеб, так и было, – подтвердил я, глядя в его такие добрые глаза.

– Я виноват, – Женька уткнул подбородок в торчащие ключицы, и, тихонько шмыгнув носом, отвернулся, пряча слёзы.

– В любом случае, Бус должен был просигналить тебе об опасности….

Я встал и подошёл к Глебу.

– Просигналил…, но я не понял. Получается, я упал, и его за собой потащил.

– Ой, Женька…, – наши взгляды снова встретились, и рука Глеба дёрнулась, чтобы погладить меня по голове, которую я с удовольствием положил ему на колени, но в последний момент остановилась.

– Из-за меня Бус умер. Я виноват, – бедный мальчик уже не мог скрыть, что плачет, и Глеб попытался его успокоить.

– Женя, послушай, ты не виноват, хотя бы потому, что ты этого не хотел. Не хотел, ведь? – сказал Глеб мягко и успокаивающе.

– Нет! Конечно, нет!

– Значит, это несчастный случай. Так бывает.

Женя примирительно покивал.

– Как ты теперь без Буса?

– Ничего, справляемся, – Глеб подмигнул мне. – Он рядом.

И без того большие Женькины глаза удивлённо расширились.

– Я чувствую, что он здесь, понимаешь? Собаки самые верные. Они всегда рядом.

– Я буду тебе помогать, – утвердительно покивал Женя.

– Как это? Завтраки готовить? – прикольнулся Глеб.

– Нет, – Женька засмеялся, обнажив свои «заячьи» зубки, – будем ходить гулять вместе.

– Не проблема!

– Глеб, почему Женя не пришла? – вдруг вспомнил Женька.

– Она простыла.

– Сильно?

– Да, нет, ничего серьёзного.

– Блин, я даже позвонить ей не могу – мой телефон разбился же, и папа сказал, что новый купит, когда я выздоровлю, потому что врачи так сказали. И мама свой не даёт.

– Правильно.

– Ничего не правильно!

– Тише, тише.

– Может, так и лучше, – начал после паузы Женька, и грустно покривлялся, – не увидит этого красавчика!

– Ну, шрамы только украшают мужчину.

– А фингалы?

– О! Фингалы – мечта любого пацана! – воскликнул Глеб, и немного ерзанул на стуле. – Думаешь, она тебя разлюбит?

– Не знаю, – засомневался воодушевлённый красавчик.

– Вот, её об этом и спросишь.

Женька просиял улыбкой и кивнул.

Глава десятая

Вечером у Глеба со мной был серьёзный мужской монолог. Начав издалека, он немного попетлял, пристально наблюдая за моей отсутствующей реакцией – я в этом деле профи. Каменная морда – моё второе имя.

Он смотрел на меня каким-то удивлённо-весёлым взглядом. Поразительно, его невидящие глаза вдруг заблестели, я бы сказал, засияли, и весь он сам стал несколько другим – интонации, движения. Улыбка приобрела несколько придурковатую привычку, появляться не к месту. В общем, он стал похож на Женьку.

– Ты не поверишь, я каким-то странным образом знал, что ей нравлюсь. Нет, конечно, в какие-то моменты думал, что это всего лишь мои желания, некий приятный самообман, – и он с благодарностью посмотрел на меня. – Честно сказать, я считал, что с Люсей мы отметим какую-нибудь цитрусовую свадьбу, наверняка, для таких, как мы, что-нибудь уже придумали.

Он ни разу не назвал её имени, но мы оба прекрасно понимали, что этого и не надо. И её, собственно, тоже. Вика, Вика, удавика!

Как такое могло случиться?! Вроде умный пёс, но лопухнулся-то по полной! Как я мог забыть, что Глеб меня видит?!

– Понимаешь, ты – солдат. Верный, сильный, надёжный, но я слабее. Иногда, я думаю, а не бросить ли всё это? Зачем мне весь этот красивый мир, если я его не вижу? Я скучаю. Невыносимо скучаю. И как бы я не старался и не отрабатывал движения или тот или иной маршрут, я не могу вести себя как раньше. Нет свободы. Нет ничего нового, и, по сути, нет будущего. Действительно, в каком-то смысле его нет.

Время от времени на Глеба нападало фатальное настроение. Я его понимал, вернее, жалел, но в тоже время, немного обижался. Ведь я рядом, и так как я, его любить никто не сможет, а ему всегда хотелось большего. И в тот вечер я понял, чего ему не хватало – человеческой любви.

Глава одиннадцатая

Следующий день (среда), так же как понедельник и пятница, был у нас трудовым.

– Работа, включая сборы и дорогу в офис, не дают мне раскиснуть. Хотя многие из моих сотрудников улыбаются неискренно (не беда, я тоже так делал, да и не вижу всё равно) и искренне недоумевают, зачем я прихожу, считая, что от скуки, а я бы сказал, от тоски. Мне нравится ощущать себя частью команды, кроме того, я всё ещё главный.

Конечно, в офисе ко мне не возвращается зрение, но там всегда что-то происходит. Заказы, конфликты, форс-мажоры, телефонные звонки, шелест бумаг, скрип кресел, степлер, кулер, кондиционер…. Я уже не говорю о кофе, духах, запахе табака – всё внезапно и интересно.

Как всегда, перед самым нашим уходом, пришла Нинель Юрьевна – наша уборщица и кормилица. Люблю её. Она оставляет нам чистый, свежий дом и холодильник забитый кастрюльками и контейнерами с полуфабрикатами собственного приготовления.

Нинель Юрьевна старше Глеба на пятнадцать лет. Такая, очень старшая сестра. Несколько лет назад она попала в автокатастрофу и после стала немного приволакивать ногу и слегка оглохла, поэтому использовала слуховой аппарат. Маленькая, коренастая, но с громким от природы голосом. Особенно громкими получались у неё разговоры по телефону. И она любила повторять одно и тоже на разные лады. Поэтому, мы и работали с ней в одни и те же дни.

Глеб как-то пошутил (не при Нинель Юрьевне, конечно), что, мол, встретились однажды слепой (Глеб), глухой (Нинель Юрьевна) и немой (я), и затеяли спор. Ну, как в анекдоте.

Нинель Юрьевна всегда восхищалась моим умом. Смеялась, говоря, что ей бы мою память, потому что бывало, выйдет из кухни, дойдёт до середины прихожей, встанет и вспоминает, зачем и куда шла.

Она тяжело переживала, случившееся со мной, и стала ещё заботливее относительно Глеба. Вроде бы и делала тоже самое, а всё-таки как-то не так. Женьку она жалела, но была уверенна, что виноват он, потому что я, как было сказано ранее, был чрезвычайно умён и с поражающей её памятью, а значит, такого допустить не мог.

Глеб особенно спешил. Со вчерашнего дня он пребывал в состоянии ожидания счастья, и скрыть это он не мог. Нинель Юрьевна заметила эту перемену, и, как мне показалось, немного расстроилась – может, обиделась, что Глеб слишком рано без меня стал радостным.

Теперь мы ходили по-другому и нам было легче. Глеб видел меня, и шёл следом, и если я останавливался, он тоже останавливался, зондируя препятствие белой тростью. Люди, как правило, сами расступались перед Глебом, но для нас было непривычно ходить без поводка или шлейки – несколько раз Глеб вдруг, испугавшись, начинал шарить рукой, словно пытался поймать поводок, и быстро успокаивался, увидев меня.

Илва, жена Глеба, предлагала машину (транспорта в компании хватало) и водителя, Сергея, но Глеб отказался. Илва решила, что ему необходимо время, привыкнуть, и не настаивала.

Наш маршрут был выверенным и коротким – Глеб специально купил квартиру недалеко от офиса. Времени как раз хватало, чтобы прогуляться, но не устать. Светофор со звуковым сигналом, широкие тротуары и дорожных сюрпризов практически нет, разве что, человек вывернет вдруг из-за поворота и наткнётся на Глеба. И учитывая его новое состояние, мне надо было быть ещё внимательнее, чтобы не потерять этого рассеянного мечтателя.

– Зачем, скажи мне, ради Господа, надо было хоронить его у нас? – Илва говорила с ненужными остановками в середине слов, как говорят все латыши и латышки.

Глеб не ответил, но сделал губами «пппрррттт» и спросил.

– Что в работе? Крупные заказы есть?

– Да.

У Илвы были светлые, коротко стриженые, почти как у Глеба, волосы. И эта стрижка как бы говорила: «Я ничего не скрываю»: не удивительно белую кожу и несколько небольших родинок на тонкой длинной шее, не очень светлых, я бы сказал прозрачных голубых глаз. Если через синее стёкло посмотреть на солнце, то могло получиться что-то подобное. А сама Илва скорее была похожа на сосульку – длинная, тонкая, завораживающая. Она была очень сдержанна, и все её, так сказать, срывы, не более чем напоминание: «Я бизнес-леди, а не бизнесмен».

Они бы в кабинете вдвоём, не считая меня. Изначально это был кабинет Глеба, но потом сюда переселилась и Илва. Глеб объяснял это всё тем же комфортом.

Так как офис транспортной компании «ТИП-ТОП» располагался в мансардном этаже старого, но хорошо отреставрированного, трёхэтажного здания, у Глеба было, по-моему, лучшее место. Особенно шикарным было огромное полукруглое окно с длинным широким подоконником, на котором я спал. Илве это всегда не нравилось, и, пользуясь моим отсутствием, она поспешила поставить туда какие-то уродливые статуэтки. Но я намекнул Глебу, и он как бы невзначай, оказался возле окна и, обнаружив там этот странный декор, потребовал, чтобы Илва его убрала. И я снова лёг на своё законное место.