Бус

Илва же села в кресло, отвернувшись от Глеба, но даже со спины было заметно, что ей есть что сказать. Она была требовательна, упряма, одним словом, классическая зануда. По крайней мере, так считал Глеб. И когда ему хотелось её позлить, он начинал говорить как она, с растяжкой. И я ждал, когда же это произойдёт, потому что мне это всегда нравилось. И вот….

– Глеб, – повернулась Илва, – может, всё-таки есть возможность перенести могилу в другое место?

– Илва, – включился Глеб, – может, перенесём этот разговор на следующее десятилетие?

– Ты не выносим! Ты просто упрямый идиот! Тебе эта собака дороже, чем родная дочь! – она говорила, как бы тыкая Глебу в лицо указательным пальцем, прекрасно зная, что он всё равно этого не видит, а её лицо при этом было мегеристно-отвратительным.

Вообще, Илва не плохая. Она много работает, беспокоится о Глебе, он ей доверяет, а это много значит. Я вижу, что она его немного ревнует. И это несмотря на Игоря, которого она называет «Игар».

Бесновалась Илва не из-за меня и моей могилы, а из-за дочери. Уже в первом классе у неё стало ухудшаться зрение. Илва забила тревогу, стала водить Женю от одного офтальмолога к другому. Глебу эта новость далась ещё труднее – его «кармические хвосты».

Мнения специалистов разделились: одни категорически не рекомендовали напрягать зрение, то есть, свести чтение и просмотр телевизора к минимуму, а побольше слушать – музыку, аудиокниги. Другие наоборот – ни в коем случае не уменьшать нагрузку, считая это некой тренировкой для глаз, которая поможет оттянуть или вовсе предотвратить незрячесть. И тут разделились мнения родителей: Илва полностью согласилась с товарищами из первой группы, Глебу был ближе второй вариант.

Надо сказать, что до поры до времени, Илва вообще ничего не знала о его болезни – Глеб тактично об этом умолчал. Подумаешь, человек носит очки. Он и первой жене ничего не говорил, но у старшей дочери таких проблем и не обнаружилось. И Глеб надеялся, что и Жени это не коснётся.

Видимо, Илва решила, что малейшее волнение, может отрицательно повлиять на зрение, наверное, ещё и потому, что Женя много плакала из-за меня, а слёзы как, известно, выделяются из глаз. Немного косноязычно, но мне простительно.

Равнодушный и сонный как бассет-хаунд, Глеб, помня, как выглядит Илва в моменты ссор, по-моему, даже радовался тому, что уже не видел её. И как только за ней закрылась, почти захлопнулась, дверь, Глеб улыбнулся и, откинувшись в кресле, придал голове «кривое» положение, как-то по диагонали, и лицо его снова сделалось глупым и мечтательным.

Глава двенадцатая

– Тебе понравится! Потому что если не понравится….

Вова, в невзрачном свитере и джинсах, вечно сползающих с поясницы куда пониже, радостно поворачивал безволосую голову в сторону Глеба, и обратно. Его длинные и по-мужски красивые пальцы, в мелких царапинах и пятнах сольвентных чернил, нетерпеливо развязывали тонкую верёвку. Покончив с ней, он победно вытянул её и застиранную полосатую тряпку, приподняв одной рукой что-то небольшое, плоское, но достаточно тяжёлое, лежащее на кухонной стойке.

– Принимай работу! – он отошёл в сторону и пока сматывал верёвку, предвкушая радостные возгласы и слова благодарности, Глеб встал на его место и нащупал руками тот самый плоский тяжёлый предмет. Поводив пальцами по разной длины и глубины бороздкам, создающим некое изображение, слова и даты, Глеб опустил глаза и глубоко, но почти беззвучно вздохнул.

– Не надо было….

Он посмотрел на меня, удивлённо крутившего головой, после чего я вышел в центр гостиной и лёг ближе к балкону, вытянув задние лапы.

– Что не понравилось? – разочарованно удивился Вова. – Хочешь, давай другую фотку? Переделаем, не проблема!

– Да, нет, Вов, фотография отличная, я уверен, просто не нужен Бусу памятник, – Глеб тоже перешёл в гостиную и сел в кресло.

– Ну, блин…. Я думал….

– Друже, спасибо огромное, но пойми, там Женя. Она и так нарыдалась, пока мы… его хоронили, – Глеб снова посмотрел на меня, но я решил продемонстрировать равнодушие, и притворился засыпающим. – Посадили цветы. Получилась просто клумба, а так что будет? Кладбище на одну могилку? Илва и так меня пилит, что я ребёнка заставил всё это пережить.

– Понятно, да, – Вова с видом неуместно-подсуетившегося человека опустился на наш шикарный угловой диван, закрепил конец верёвки в мотке.

– Вот, а где мне было его хоронить? В лесу? Я решил, что лучше будет дома, в саду, в котором он часто бывал. Где и я бываю.

– Верно, конечно. Всё верно, – Вова бодро встал. – Не парься, старичок, в хозяйстве всё пригодится. Пусть пока, как образец, постоит, а потом переделаем и втульнём кому-нибудь.

– Так, ты у себя делал?

– Ну, а где? Конечно! Купил заготовки и…, – он пожужжал, водя в воздухе рукой, зажав указательным и большим пальцами воображаемую иглу – изображал лазерную гравировку по граниту. – Ладно, давай второй презент. Этот тебе точно понравится, потому что если не понравится….

Вова направился в прихожую и вернулся с длинным бумажным пакетом, с изображением брызг салюта.

– Виски? – уверенно спросил Глеб, когда донышко бутылки звякнуло о стеклянную поверхность журнального столика.

– Виски, виски, вискарёк! Ёк-макарёк! – и Вова, счастливый, что наконец-то угодил, перешёл на кухню. – Есть что у тебя? – он открыл холодильник.

– Да, тащи всё!

– Было бы сказано! – Вова выгреб из холодильника всё, что, по его мнению, могло сгодиться на закуску, и, обхватив этот ворох еды обеими руками, водрузил на столик, потеснив виски.

– Стаканы, нож, доску, – напомнил Глеб.

– Ай, момент!

– Как дела в рекламе? – поинтересовался Глеб, подставив ладонь, на которой Вова тут же соорудил незамысловатый бутерброд из колбасы и сыра.

– Хлеб?

Глеб отрицательно скривился, показав надкусанный кусочек.

– Рекламируем потихонечку. Вот, сейчас сменился собственник на сети заправок, так что работа есть – вывески, режимники, уголочки. Опять-таки выборы, мои любимые в окошко стучатся.

– Опять? Кого на этот раз?

– Депутатов Законодательного собрания нашего с тобой родного края.

– За край надо вискарнуть, – предложил Глеб.

– Поддерживаю!

Они выпивали и трепались. Я привык к этому. Пили редко и крепко, но никогда не ругались и не оскорбляли друг друга.

Неотъемлемой темой этих встреч, была тема предпринимательства. Они ругали чиновников и удивлялись абсурдности правительственных новшеств и реформ.

Вова считал, что с точки зрения правительства предприниматели – враги, только так он мог объяснить тот факт, что как только гражданин Российской Федерации, регистрируется в качестве ИП, против него сразу ополчается гигантская и безжалостная машина под названием «ГОСУДАРСТВО». Глеб определял это чуть мягче – эксплуататоры.

Однажды они договорились и выбрали одно слабо литературное определение. С тех пор, тост «За … слабо литературное определение» занял почётное место между «За встречу» и «За мадам». Правда, в этот раз, они начали с «тоста» за меня.

– Спасибо, мужики!

У Вовы был план возмездия. Он считал, что если все предприниматели в один прекрасный день закроют свои «конторки» – от мастерской по ремонту обуви и до шиномонтажки, включая, естественно, продуктовые рынки и супермаркеты, парикмахерские, такси и т.д. и т.п., то наступит коллапс. И вот тогда-то все и влипнут! Эта идея бродила в его блестящей, а иногда бликующей на солнце, голове, последние лет пять, и глаза мстительно сверкали и губы мстительно и торжествующе поджимались, когда он агитировал нерешительных предпринимателей в ряды восставших.

Вообще, Вова ещё тот оригинал. Последнее его ноу-хау – изготовление гробиков для домашних животных – от хомячков до огромных собак. Собственно, отсюда и выросло моё надгробие. Кстати, довольно симпатичное, но всё-таки лишнее.

Несколько лет Вова возглавлял Союз предпринимателей города, а потом переложил этот «головняк» на Глеба. Это произошло где-то за полгода до того, когда мы стали жить здесь, и у Вовы случилась беда.

– По-другому не скажешь. Страшное дело. Какие-то скоты залили в вентиляцию цеха двести литров бензина и подожгли. Всё оборудование и материалы сгорели, – Глеб рассказывал и его немного трясло. – По тем временам двенадцать миллионов, да, и по сегодняшним, более чем. Бедный Вова…. После всех объяснений и протоколов он ушёл в запой, а когда вышел, – Глеб засмеялся, – говорит, «в зеркало глянул, а на башке седой пучок и борода как у Будулая». Вова, блин, оптимист. Я бы после такого повесился.

Я усмехнулся.

– Если ты не повесился после того, как ослеп, значит, и тут бы справился.

Но Вова не унывал. По-прежнему мотался на тренинги и семинары и Глеба иногда вытаскивал. Отстроил дачу, да так, что стал сдавать для отдыха и торжеств. Да, Вова умел и любил делать деньги.

Они всегда много смеялись, особенно вспоминая школьные истории – учились в одном классе и враждовали. Вернее, не взаимопонимали, как говорил, Вова. Он дразнил Глеба очкастый-ушастый. Глеб его не дразнил – презирал молча, чем ещё больше разжигал личную неприязнь.

Поняли они друг друга случайно. Хотя, есть ли случайности в жизни?

Однажды, они оказались на море, что называется, по соседству – каждый со своей компанией. Из-за чего Вова психанул и побрёл в размашку по манящей лунной дорожке, он так и не вспомнил, и нарочно или нет, но он стал тонуть, а на берегу дискотека! И если бы не Глеб, утонул бы Вова под звуки «поп», не дожив до своего двадцатилетия. С тех пор, задружились и Вова стал называть Глеба Потапов-Глебчинский или просто Глебчинский. Сам же Вова не любил когда его называли Володей и Вовочкой, поэтому был просто Вовой, Рыжим и Вовентием.

Далее по программе обязательный литературный антракт – Глеб читал стихи, кои любил и знал миллионное множество (я сам придумал это выражение, специально для Глеба), а Вова, напитавшись великой русской поэзией, выражал свою искреннюю восторженность нелитературным языком.

Ну, а от стихов, до песен, рукой подать! Вова приносил Глебу гитару, и Глеб сначала проверял «подругу» на профпригодность подтягиванием струн и сдуванием пылинок, и они начинали. Начинали, как правило, с романсов, а заканчивали песнями с элементами всё того нелитературного языка. Вова в этом большой знаток, и что называется, гурман, кроме того, не скажу, что он сочинял песни, но весьма удачно рифмовал. Это был старый лысый матерщинник.

Конечно, не обходилось без женщин. Вернее, без разговоров о них. Вова, как человек семейный, обожал чувствовать себя свободным, поэтому всё время куда-то ездил, с кем-то тусовался и развлекался. В это время дома его ждали – дочь, сын и жена (в последнее время) в глубоко беременном положении.

Мне, кстати сказать, вообще непонятна зависимость от женщин. Они капризны, обидчивы и требовательны. Я знал, что женщины нужны для продолжения рода. Вот Глеб, женился – появился ребёнок – развёлся. Так же и у собак, нужны щенки – будет случка. Но у собак-поводырей нет детей, таков Кодекс.

Глеб иногда говорил, что завидует мне.

– Хорошо, тебе, кастратик – живёшь и не мучаешься.

Но я так и не понял, почему он мучился – дети есть, он свободен и кто такой кастратик? Пока я был в центре, мне нравилась Герда. Такая же, как я, лабрадор. Красивая, умная, весёлая. Но мы просто дружили, у нас так принято. И ещё мне немного нравилась Венера.

А мои мужики, по окончании культурной программы, обессилив от алкоголя и смеха, засыпали на местах.

Утром Глеб обращался ко мне.

– Бусик….

Это означало, что надо принести бутылочку воды – в кухне на подоконнике их всегда было несколько. Я приносил, и Глеб за один-два подхода опустошал её до дна, и, как правило, с искренним удивлением обнаруживал, что Вова ночью перекочевал в спальню, в то время как Глеб, спал на диване. Глеб не злился, а спокойно говорил.

– Чувствуйте себя как дома….

Но это было ещё впереди, а пока в дверь позвонили.

– Глебчинский, я открою, – уверил поддатый Вова и направился в прихожую, я поплёлся следом. Привычка.

Это был Дима.

– Добрый вечер…! – немного стушевавшись, но скорее, удивившись, начал Дима, как всегда элегантный и напористый. – Глеб дома?

– Я за него, – прикололся Вова.

– Его нет? – не понял шутки Дима, смотря серьёзно и по-бычьи неотступно.

– Как Вас представить, молодой человек?

– Сосед.

– А, сосед! Проходи, – и Вова добавил смачное словечко, по его мнению, выражающее радость и гостеприимство.

– Вечер добрый, я хотел с Вами поговорить, но видимо, немного не вовремя, – Дима быстро оценил ситуацию на журнальном столике.

– О! Дмитрий Иванович…! – узнал Глеб его голос, и как мне показалось, узнал мгновенно, хотя сначала изображал обратное. И, опять-таки, как мне показалось, даже немного испуганно, но это лишь от его внезапного появления, изобразил глупую и слегка издевающуюся физиономию.

– Нет, Дмитрий Георгиевич. Иванов.

– Простите, Дмитрий Георгиевич Иванов, когда я немного выпимши и когда мне немного пофиг, я немного путаю слова, пароли….

– Пароли, пароли, пароли…, – пропел Вова на слабом французском, стоя напротив Глеба широко расставив ноги и крепко по-армейски скрестив руки на груди.

– Я имел в виду, другие пароли. Коды, шифры, понимаешь? – Глеб продолжал диалог с Вовой, якобы забыв о госте.

– Короче, так, – резко обратил на себя внимание Дима, слегка повысив голос, и многозначительно посмотрел на Вову, который тут же сообразил, что ему можно и не присутствовать при этом разговоре. Однако, уши оставив здесь.

– Короче так, Глеб, – повторил Дима, особый акцент, сделав на имени, и сел в Вовино кресло. – Держись подальше от моей семьи. Понял? Узнаю, что трёшься возле Вики – пришибу. Они здесь временно, понял, пока Женька не успокоится. Это собственно он так захотел. Короче, ты понял.

– Понял, – неприлично спокойно ответил Глеб.

Дима кивнул, и поспешил в прихожую, деловито засунув руки в карманы.

Только хлопнула входная дверь, как с кухни высунулась лысая голова.

– Вика? – весело поинтересовался Вова и, вынув из пачки сигарету, закурил и приготовился слушать.

– Его жена, – равнодушно пояснил Глеб, и снова взял гитару, закинув ногу на ногу.

– И твоя…, – круглые Вовины глаза возбуждённо сверкнули.

– Мать Жени, а Женя это мальчик, который вместе с Бусом в колодец упал.

– А…, понятно, – на мгновение взгрустнул Вова. – Так у тебя, что с ней?

– Общая лестничная клетка.

– Очень интимно!

Снова раздался звонок в дверь.

Глеб недовольно вздохнул, а Вова почти подпрыгнул и понёсся в прихожую.

– Это она, да? – Вова предвкушал развязку, только что придуманной им дешёвой любовной истории.

Я был уверен, что это не Вика, поэтому остался сидеть на полу, всё там же, возле балкона, и когда Вова отошёл, скосил глаза на Глеба, который заговорчески мне подмигнул.

Пришёл Женька. Несмотря ни на что, я не злюсь на него. Он хороший мальчик, беззлобный.

– Глебчинский, тут к тебе подрастающее поколение, – Вова не скрывал своего разочарования. – Проходи, не стесняйся, возьми на кухне рюмашку.

– Вова! Привет, боец! – Глеб как всегда первым протянул руку, Женька радостно её схватил.

– Привет, Глеб!

– Малец, возьми стакашку….

– Вова!

– Я ему сочка накапаю, – немного обиделся Вова на недоверие друга, тряся двумя руками пачку томатного сока. – Тащи!

– Ага! – Женька стремительно рванул с места.

Но тут произошло неожиданное. В кухне на стойке Женька увидел что-то плоское, накрытое тряпкой, и, будучи не только любопытным, но и внимательным ребёнок, понимающим, что это что-то новое. Скорее всего, он подумал, что это коробка от какой-нибудь аппаратуры. Бедный Женька….

– Что случилось?! – Глеб не понимал и растеряно смотрел на Вову и на меня.

– Не знаю, старик! – Вова мгновенно протрезвел на нано промилле. – Чухнул, как сумасшедший!

– Женя! – вскочил Глеб, думая, что может он ещё не выбежал из квартиры, потому что входная дверь не хлопнула. – Пойдём, поговорим, – Глеб был серьёзно настроен, докопаться до правды.

– Хватайся, друже! – и Вова закинул его руку себе на плечо.

Я, естественно, поплёлся следом. Привычка.

Глава тринадцатая

Вика выглядела счастливой, но только в тот момент, когда открыла дверь, и на мгновенье, улыбнувшись, тут же нахмурила брови над слегка заострившемся в последнее время носом.

– Виктория Батьковна, мы к Вам с чистым сердцем….

– С чистейшим! – перебил Вова и по-мушкетёрски откланялся одной головой. – Владимир.

– Вика, – улыбнувшись, профессионально обворожительно, окончательно добила она нового знакомого.

И наш Владимир казался таким счастливым, словно увидел цветущий папоротник.

– А где Женя? – первой спросила Вика, хотя это намеревался сделать слабо сердитый Глеб, вопросительно посматривающий на Вову.

– А… он разве не дома? – переглянулись наши.

– Он к Вам пошёл, – Вика буравила глазами Глеба. – Он не приходил? – и её, какие-то секунды назад, красиво улыбавшиеся губы, стянули лицо, и казалось, немного вздрагивали.

– Приходил. Но быстро ушёл.

Вова подтвердил слова Глеба уверенным киванием и слабым поддакиванием.

Вика резко развернулась и побежала в комнату, Вова и Глеб, переступив порог, остановились от её истерично-визгливого голоса.

– Женя! Женя!

Вика со скоростью диснеевского персонажа облетела комнаты, зацепляя дверные косяки, вещи и газеты, которые пошелестев, падали на пол. Я и не знал, что у них так много газет.

– Его нет…, – Вика вернулась в прихожую согреваемая растерянной надеждой, и ошибочно ожидая добрых вестей, но вдруг сообразила по нетрезвым лицам, что они знают причину отсутствия её сына.

Глеб изложил свою единственную версию, и Вика, с какой-то особой ненавистью посмотрев на Вову, снова посмотрела на Глеба, словно не понимала, как он может дружить с таким идиотом. И в этой неприятной, а для кого-то мучительной тишине, вдруг хлопнула подъездная дверь. Мужики обернулись, а Вика, проскользнув между ними, выпорхнула на лестничную клетку и, перевесившись через перила, вдруг сразу как-то облегчённо опала. И Женьку встретила уже не несчастная и встревоженная мама, а обиженная и напрасно побеспокоенная мать.

– Жень, ты, где был?

– Я…, я это, гулял…, – Женька, сообразительный как мама, не могу сказать, что виновато, но с определённым сожалением, оглядел собравшуюся компанию.

– Ты сказал, что идёшь к Глебу, а сам пошёл гулять? – Вика стояла к нам спиной, и, сложив руки на груди, вела суровый допрос.

Женька посмотрел на Глеба, потом на Вову, и, пробурчав что-то неразборчивое, прошёл в квартиру. Вика продела то же самое, но гордо подняв голову и испепеляя взглядом всё живое вокруг. Хорошо, меня это не коснулось.

Когда перед двумя носатыми висколюбцами демонстративно закрыли дверь, Вова вдруг снова расцвёл.

– Хорошо, что она не в твоём вкусе.

Глеб, как только что разгипнотизированный человек, ошарашено вскинул на него глаза, и сложил руки на груди. Оскорбился, словно Вова сказал, что Глеб не во вкусе Вики.

– Серьёзно?

– Глебчинский, я же тебя знаю, – уверенно вздохнул Вова.

– Да? – усмехнулся Глеб, и глянул на меня. У меня автоматом сработала Каменная морда. – Уж не потому ли, что я очкастый-ушастый? – ухмыльнулся Глеб.

Вова второй раз за вечер протрезвел и захлопал удивлёнными рыбьими глазами, но сказать хоть что-то в своё оправдание так и не смог.

– Пойдёт, вискарнём, – Вова попытался подойти к Глебу ближе, но Глеб, не получивший от меня поддержки, отмахнулся, и сам вошёл в квартиру, послав друга в неприличном направлении.

– Да, пошёл, ты, Рыжий….

Для меня же, самым неожиданным оказался тот факт, что Глеб так зло напомнил об этом старом прозвище, что, ничем непробиваемый Вова растерялся.

Глава четырнадцатая

Двадцать восьмого мая мы нарядным табором – Глеб, я, Женька и Вика – отправились на День рождения Жени Потаповой. Я сначала не хотел идти, по вполне понятным причинам, но когда узнал, что с нами зачем-то поедет Вика – оставить Глеба ей на растерзание я не мог. Видите ли, её именинница пригласила. Как и когда – я не знаю.

В общем, добрались мы без происшествий. Вика заметно похорошела, хорошо, что Глебу это незаметно. Нарядилась, накензонилась. Я расположился на заднем сидении между ней и бойцом, ещё дома перейдя в режим Каменной морды. Глеб выглядел радостнее обычного, и, конечно, не только из-за одиннадцатого Дня рождения дочери. Он сидел рядом с водителем. Сергей – хороший человек, в меру образован, воспитан и разговорчив. Отличный исполнитель. Глеб таких любит и я. Сергей спросил у приятно взволнованного и периодически розовеющего Женьки, как настроение, поздравил Глеба, сделал Вике комплимент, не прищемил мне хвост (шутка).

Давно я не был в этом доме. Месяца три, наверное. Своё бессознательное присутствие на упоминаемом ранее мероприятии я не считаю. Глядя на то, как Мальвина и Буратино из праздничного агентства профессионально помещают мульные пузыри один в другой, я почему-то подумал, что, наверное, тогда я был в неком вакууме, и сам был, наверное, как вакуум, и оба мы были как пузырь в пузыре. Потом он лопнул, и я счастливый вернулся к Глебу. Люди этого не знают, но мы так устроены (и в этом Глеб прав), мы всегда рядом, просто нас не видят. Нам с Глебом очень повезло.

Описание празднования я опущу, и лучше расскажу, что произошло, когда немногочисленные гости разошлись.

Повзрослевшая и переполняемая коктейлем позитивных эмоций Женечка повела жениха и будущую свекровь в сад. Вернулись они минут через двадцать со следами недавних слёз. Мне было приятно и жаль их одновременно.

Женя похожа на Илву – миниатюрная, немного бледная, тонкокостная. Небольшие глаза и тонкие губки, слегка торчащие ушки, вздёрнутый носик. Она была похожа на фею эльфов. Удивительно, Илва не похожа на эльфийскую маму-фею, а Женя похожа на двоих сразу. От папы она унаследовала слабые глаза и что-то из мимики. Шахматы любит.

В общем, пока именинница с гостями были в саду, её родители беседовали, сидя за столом со следами недавнего застолья. Глеб с неуёмным аппетитом уплетал второй кусок торта, Илва налегала на кофе и сигареты.

– Она на тебя положила глаз, – медленно проговорила Илва, глядя на Глеба. Даже в праздник, она была строга и деловита – в узком платье и закрытых туфлях на высоком каблуке.

– Лучше бы она мне его одолжила, – отозвался Глеб, пытаясь скрыть за шуткой, неизвестно где находящиеся, но быстро заполняющиеся резервуары счастья.

Илва мягко посмеялась – ей всегда нравилось его чувство юмора.

– Глеб, я серьёзно. Она так на тебя смотрит! И дом ей понравился. Наверняка, уже прикинула, что поменяет, когда станет здесь хозяйкой, – Илва окинула властным взглядом пока ещё свои владения.

Глеб построил хороший, красивый дом. Мне даже было немного жаль, что мы здесь всё равно вроде как гости, но в тоже время, у нас была своя берлога.

– Не переживай, Илва, она замужем.

– Я тоже! – Илва победно развела белыми руками.

Да, они официально не разведены, хотя окружающие (включая Вику) считают иначе. Они решили, что так удобнее и правильнее. Единственное условие Глеба – никаких Игарей в доме.

Словно джентльмен, уступающий любимой даме в очередном капризе, Глеб поставил тонкое фарфоровое блюдце с золотым ободком на стол, откинулся на спинку стула и для большей убедительности, закрыв глаза, похлопал сытое брюшко.

– Ой, спасибо, накормили!

– На здоровье! – ответила Илва, но её интонация снова просигналила о недосказанности, а скручивающийся тонкий дымок такой же тонкой сигареты ускользал вверх и терялся где-то в слоях атмосферы прошедшего праздника.

Глеб вопросительно двинул бровями.

– Хорошенькая, но не в твоём вкусе, – авторитетно заявила Илва.

Глеб ухмыльнулся, словно этого и ждал.

– А ты знаешь мои вкусы?

– Немного знаю, – намекала Илва на свою несхожесть с Викой. – Совсем немного.

Моя Каменная морда добавила Глебу разочарования – ещё немного и я бы почувствовал себя предателем. Его опасения, что Вика не в его вкусе, и всё что у него есть, всего лишь фантазии, снова подтвердились. У каждого – у Вовы, Илвы и меня – был свой мотив, и мы его дурачили.

Глеб не разговаривал со мной весь вечер, словно перестал меня видеть. Это было обидно, но я понимал, что правильнее его не трогать, да, и что можно было сделать? Сказать, не переживай, Глеб, ты ей нравишься? Я был согласен с Илвой, совершенно точно определившей уровень опасности, исходящий от Вики. Это не Люся, перелетающая из квартиры в квартиру – она работает «на выездах» (так она сама говорила), то есть на дому, то есть на домах.