Обезьяний ящик

О масонстве, о тайных орденах пишут только в «желтых» газетах, да и то дурацкие байки и пустые сплетни. Между тем есть страны, правители которых из века в век имеют высшие степени в масонских ложах (Франция, США; все президенты, начиная с Джорджа Вашингтона, – масоны, кроме Д.Кеннеди, который был католиком). Есть, есть могущественные организации, правящие миром из-за кулис и ни в коем случае не афиширующие свою деятельность. Кстати, М.С. Горбачев и Б.Н.Ельцин имеют высокие степени посвящения в тайных орденах. Недавно в Лондоне безвременно скончался глава единственного в православной ойкумене Ордена православных госпиталяров (не путать с госпитальерами-католиками) барон Сергей Сергеевич фон Беннигсен.

Римский престол ведет из века в век тайную войну с иллюминатами и масонами, терпит поражения, но и победы бывают нередко. Этой жестокой, вероломной, непримиримой, скрытой войне и посвящен роман «Ангелы и демоны». Вообще тотальному обмирщению, шаткому положению религии (в данном случае католицизма), истончению ее влияния, утрате христианской морали в современном обезбоженном, самодовольном и кичливом мире писатель уделяет десятки блистательных страниц. Например, в тексте Конституции Европейского союза нет ни словечка о христианском фундаменте европейской цивилизации. Великая вера в великого Бога постепенно становится уделом маргиналов-неудачников. Что поделать! Мы не управляем тектоническими процессами, спровоцированными мрачными Молохом–Джаггернаутом Истории. Это вне нас. Напомню, что все это совершается с Божьего попущения.

Действие романа начинается в знаменитом «Европейском центре ядерных исследований» («ЦЕРН», Швейцария), где ученые из разных стран мира занимаются исследованиями тайн материи, созданием великой «Всеобщей унифицированной теории. Теории всего» (С. 34). Это почтенное учреждение существует на самом деле. Физик-священник («теофизик») Леонардо Ветра пытается примирить науку с религией, объяснить акт творения естественно-научными методами. Уподобляясь Творцу, он из ничего создает… некую субстанцию, обладающую взрывной мощью, превосходящей водородную и нейтронную бомбы. Таинственный араб-ассасин (убийца) по приказу таинственного Януса зверски убивает ученого, приложив к его груди раскаленное клеймо – «амбиграмму», а затем вырезает у него глаз, чтобы… Этого безжалостного киллера писатель характеризует так: «Его призвало служить себе одно из самых тайных и самых страшных сообществ среди тех, которые когда-либо существовали на этой земле… Его умение хранить секреты уступало только его умению убивать» (С. 23).

Директор ЦЕРНА Максимилиан Колер вызывает из Америки профессора Лэнгдона, который вместе с дочерью убитого Леонардо, Витторией Ветра начинает хитроумное расследование. Виттория, помогавшая отцу в исследованиях, изобрела сосуд, в котором может храниться… Максимилиан Колер погибает в результате…

Орден «Иллюминати» вступает в смертельную схватку с Ватиканом, вознамерившись вообще физически уничтожить католицизм. В этом и заключается орденская тайна. Араб-ассасин похитил из лаборатории Леонардо Ветра сосуд – прибор с… для того, чтобы взорвать Ватиканский холм: папский дворец, архивы и сокровищницы, собор Святого Петра во время конклава кардиналов, собравшегося для выбора преемника умершего Папы. Позже выясняется, что он умер не своей смертью, а был убит … Дэн Браун не одни штаны протер в ватиканских архивах, встречался с видными деятелями курии, да и с самим Папой, поэтому в романе много удивительных подробностей функционирования папской «кухни».

Есть древнее узаконение: в период между смертью преемника апостола Петра и выбором нового Папы католической церковью правит камерарий, ближайший помощник Папы, не кардинал, а рядовой священник, который ни на что (а уж тем паче на папскую тиару) претендовать не может. Дэн Браун создает скульптурный, многогранный, мощный образ камерария Карло Вентреска, верного слуги католической церкви, но…

Кардиналы собираются на конклав, и вдруг выясняется, что четверо главных претендентов на Святой трон исчезли. Их похитил ассасин, который изощренно, сверхжестоко убивает престарелых кардиналов и выжигает на их груди клейма-амбиграммы «земля», «воздух», «огонь», «вода» – древние символы природных стихий. Роберт, Виттория и командир швейцарских гвардейцев коммандер Оливетти идут по горячим следам убийцы. Используя свои познания, блестящий интеллект, Лэнгдон разгадывает маршрут убийцы, места совершения преступлений, но все время опаздывает. Янус и ассасин неуловимы.

Конклав возглавляет 79-летний кардинал Мортати (председатель собрания кардиналов не может быть избран Папой). Постепенно читателю становится ясно, что камерарий Вентреска является… В конце романа читателя ожидает много фосфоресцирующих событий, в частности, раскрывается тайна происхождения камерария. Мнимое поражение религии в борьбе с наукой Вентреска использует для того…

В конце концов Роберту и Виттории удается победить ассасина и Януса, разрушить их чудовищные планы. Именно «чудовищные», иначе и сказать нельзя. Они спасают мир и Рим, Ватикан и трон Первосвященника. Вопреки древним узаконениям папой становится кардинал Мортати, сумевший…

Существенную роль в книге играет телевидение, которое держит зрителя под постоянным тоталитарным контролем. Образы «телевизионщиков» Гюнтера Глика и Чиниты Макри объемны и стереоскопичны. Современное телевидение само конструирует события вместо того, чтобы просто-напросто давать «картинку». Сюжет романа прихотлив, пугающ, элегантен и остроумен. Понятно, что такая книга читается на одном дыхании. Пишут же люди романы, а.

Успешные книги современных успешных авторов почти всегда содержат массу увлекательных сведений, которые не добудешь из газеты или телевизора. Автор элегантно истолковывает, к примеру, иллюминатскую и масонскую символику на столь любимых у «них» и у «нас» долларовых купюрах (С. 130-131).

Роман есть роман. Читатель уже догадался о том, что после невероятных, совместно пережитых испытаний Роберт и Виттория полюбили друг друга. Удивительная книга, переливающаяся, как чешуя тропических рыб и перья тропических попугаев. Вопреки сложности сюжета и интеллектуальной насыщенности текста «Ангелы и демоны» – «роман для всех». Рекомендую всем.

Василий Пригодич. 2 ноября 2005 г.

Пелевинские реликты, или Реликтовый Пелевин. Виктор Пелевин. Relics. Раннее и неизданное. Избранные произведения.

М., Издательство «Эксмо».

2005. 352 С. Тираж 50 100 экз.

Виктор Пелевин за последний год выпустил два тома: «Священная книга оборотня» и «Relics». Удивительно, ибо обычно писатель публикует свои произведения раз в несколько лет. Это моя пятая заметка о творчестве прославленного автора. Пелевин, несомненно, – живой классик, мистик, духовидец, лукавый плут-мистификатор, охранитель и продолжатель великих традиций великой русской литературы, вломившийся тараном в XXI век. Творения Пелевина переведены на многие языки. Роман «Чапаев и Пустота» – лучший метафизический роман в русской метафизической литературе. Виктор Олегович – любимый автор продвинутых барышень-юношей и задвинутых бабушек-дедушек. Питерский поэт Владимир Баренбаум составил изящный палиндром («перевертыш»; строка читается одинаково слева направо и справа налево): «Ниве леп Пелевин». Вот это – настоящая слава. Из всех моих заметок самый высокий рейтинг получают именно статьи о Пелевине. Многие критики, обличающие и разоблачающие Виктора Олеговича (за деньги, разумеется), бесстыдно греются в лучах его славы. Ругательски ругать Пелевина (как и любого признанного читателями писателя) модно и доходно.

Книга провокативно названа «Relics» (в переводе с английского – «реликвии»). Читатель спросит: а в чем дело? А вот в чем: слово «relics» чрезвычайно богато оттенками лексического значения. Оно переводится и как «реликты», «останки», «следы», «мощи», «остатки» и т.д. Какое из этих значений имел в виду писатель, – разгадывать читателю.

О чем книга? О Тебе, читатель, о жизни и смерти, о кажущейся «материональной» реальности и оптическом обмане-майе, о кормЕ великого кормчего Мао и о кАрме. Пелевин истово верит в тотальную иллюзорность реальности, в которой мы живем, а, вернее, предполагаем, что живем. Он то и дело моделирует другие миры и рассказывает альтернативные версии жутковатой российской истории.

Чудесные рассказы. Несколько из них публиковались раньше, к примеру, «Бубен нижнего мира». Но это ничего не меняет. Пелевин замечательно сказал о недавно скончавшемся английском писателе Джоне Фаулзе, которого исправно переводили при советской власти: «Это обман читателя: под видом щей из капусты ему пытались подсунуть черепаховый суп» (С. 334). У Пелевина был «лицейский период»: он начинал как фантаст. В этой книге он предстает как зрелый мыслитель, мастер, мистификатор.

Пелевин зачастую использует прием «остранения». Этот термин придумал Виктор Шкловский, когда писал о Толстом. С глаз писателя-читателя спадает покрывало Изиды-культуры, и он смотрит на мир, как ребенок или дикарь. Толстой ТАК пишет об оперном спектакле в «Войне и мире» и литургии в «Воскресении». Вильну хвостом налево: Толстого отлучили от церкви отнюдь не за его учение, а за кощунственное изображение главной церковной службы. В новелле, к примеру, «СССР Тайшоу Чжуань. Китайская народная сказка» сегодняшняя Москва показана в восприятии загадочного Чжана седьмого.

Вот и Пелевин, в свою очередь, глядит исподлобья, смотрит на всемирный танец даосов, суфиев, магов, Будд, Бодхисатв, австралийских аборигенов, индейцев Кастанеды, демонов и духов. Послушайте, к чему он императивно понуждает читателя: «Надо слушать стрекот цикад весенней ночью. Смотреть на косые струи дождя в горах. В уединенной беседке писать стихи об осеннем ветре. Лить вино из чаши в дар дракону из желтых вод Янцзы. Благородный муж подобен потоку – он не может ждать, когда впереди появится русло» (С. 190-191).

Эту пляску мы с Тобой, доверчивый читатель, принимаем за обыденную и необыденную ЖИЗНЬ. Позволю себе гаерскую шутку: господин Пелевин в гениальном кульбите-сальто сломал шею на восточной мистике: буддизм-даосизм-суфизм-марксизм-ленинизм-еврокоммунизм-маоизм-ваххабизм-чучхеизм и прочий тлетворный «ревизионизм». Из такого «Путешествия на Восток» (повесть Германа Гессе) возврата нет.

Продолжим разговор о последней книге писателя. Тексты Пелевина настолько незатейливы (как кажется), прозрачны, невесомы, просты и сложны одновременно, что не только у читателей, но и у критиков возникает иллюзия, мол, и я так СМОГУ, нужно лишь подобрать цитатки из Кастанеды, Бхагаватгиты, Дхаммапады, Лао-цзы и т.д. Увы, ничего подобного. Чтобы ТАК писать, нужно долгие годы вострить ум и отковывать дух. На писателя накатила волна всемирного признания, но он устоял: не дает интервью, не ходит на московские великосветские «тусовки», продолжает вести затворнический образ жизни.

Не удержусь, приведу пленительное космогоническое суждение Виктора Олеговича: «Как известно, наша Вселенная находится в чайнике некоего Люй Дунбиня, продающего всякую мелочь на базаре в Чаньани. Но вот что интересно: Чаньани уже несколько столетий как нет, Люй Дунбинь и его чайник давным-давно переплавлен или сплющился в лепешку под землей. Этому странному несоответствию – тому, что Вселенная еще существует, а ее вместилище уже погибло – можно, на мой взгляд, предложить только одно разумное объяснение: еще когда Люй Дунбинь дремал за своим прилавком на базаре, в его чайнике шли раскопки развалин бывшей Чаньани, зарастала травой его собственная могила, люди запускали в космос ракеты, выигрывали и проигрывали войны, строили телескопы и танкостроительные…» <конец цитаты> (С. 11).

«Relics», как и любую книгу Пелевина, можно назвать теологическим трактатом и путеводителем по нынешней (и вчерашней) Руси-Матушке. Меня просто пленил жутковатый рассказ «Музыка со столба», где провинциальные мужики плавно «перетекают» в тела и души бонз гитлеровского рейха, а потом столь же плавно возвращаются в свое обывательское обличье. Это, по определению самого автора, не что иное, как «магический экзистенциализм» (С. 285). Оккультным проделкам нацистов посвящен рассказ «Откровения Крегера (комплект документации)».

Авторское кредо сформулировано в нескольких словах: «Лета – это не те воды, в которые мы вступаем после смерти, а река, через которую мы переправляемся при жизни. Мост у нас под ногами. Но есть ли берега?» (С. 351).

Будучи составителем рифмованных текстов, приведу горькое рассуждение писателя: «Не надо быть специалистом по так называемой культуре, чтобы заметить общий практически для всех стран упадок интереса к поэзии. Возможно, это связано с политическими переменами, случившимися в мире за последние несколько десятилетий. Поэзия, далекий потомок древней заклинательной магии, хорошо приживается при деспотиях и тоталитарных режимах… Но перед лицом (вернее, лицами) трезвомыслящей гидры рынка поэзия оказывается бессильной и как бы ненужной. Но это, к счастью, не означает ее гибели. Просто из фокуса общественного интереса она смещается на его периферию – в пространство университетских, районных многотиражек, стенгазет, капустников и вечеров отдыха… Поэзия живет в названиях автомобилей, гостиниц и шоколадок, в именах, даваемых космическим кораблям, гигиеническим прокладкам и компьютерным вирусам» (С. 217-218). Все так, все именно так. Грустно и горько: есть, есть превосходные поэты, но их никто (кроме профессионалов) не знает. Уточню мысль писателя. Поэзия, действительно, «приживалась» при тоталитарных режимах, а вот поэты зачастую не «приживались»: за стихи убивали. Мартиролог русской поэзии убийственно пространен…

Четверть книги занимают пелевинские эссе: умные, острые, едкие, печальные, трагические и просветленные. Особого внимания заслуживают статьи «Истклан-Петушки» (блистательное сопоставление Кастанеды и Венечки Ерофеева) и «Зомбификация» (очерк «теории и практики» вудуизма; не удержусь, процитирую: «Католик идет в церковь, чтобы разговаривать о Боге, вудуист танцует во дворе храма, чтобы стать богом» (С. 302), и главное, расшифровка магической подоплеки советских эмблематических «кодов»: «октябрята-комсомольцы-члены партии»). В главках «Homo советский» и «Лексическая шизофрения» автор акцентирует внимание на бессовестных методах манипулирования с человеческими душами носителей марксистско-ленинской идеологии.

Писатель показывает, как на первый взгляд невинные советские аббревиатуры, насаждавшиеся властями предержащими, жрецами безбожной светской «магии», зомбировали людей, разрушая их психику: «Рай-со-бес», «Рай-и-сполком», «Рай-ком», заседание «Плен-ума» ЦК, «Пар-торг» (паром что ли торгует?» (С. 322). Миром правят язык и речь. Сходные «мыслеобразы» содержит и эссе «ГКЧП как тетраграмматон».

Пора закругляться. Приведу два модифицированных суждения из своей давней заметки о Пелевине… Отличный сборник, пахнущий левкоями и дерьмом, ладаном и серой, кровью и потом, завораживающий, плутовской, сверхсложный и сверхпростой. Виктор Олегович – редкостное, драгоценное, узорчатое украшение современной отечественной словесности.

Книга, как менструальная вата, насквозь пропитана «тяжелозвонким» трагизмом, абсолютный нуль, ей-Богу, однако переливы разноцветных крылышек пелевинских бабочек-мыслей, их грациозно-хаотический вечный танец уверяют нас «все же, все же, все же» в том, что и в «черном вакууме» существует сложная жизнь (хорошо, пусть некое подобие простой жизни). Всё!

17 ноября 2005 г. Петергоф.

Сенсационная литература, или Литературная сенсация. Виталий Безруков. Есенин. Роман. История одного убийства.

СПб. Издательство «Амфора».

2005. 644 С. Тираж 30 000 экз.

Недавно по Первому каналу с сенсационным успехом «прошел» многосерийный фильм «Есенин». Публика, включая потомков поэта, разделилась на два лагеря: истовые поклонники картины и истовые «отрицатели». В основе фильма – роман Виталия Безрукова «Есенин», отца исполнителя роли поэта – Сергея Безрукова. Однако сценарий сериала написал не романист, а другой автор – Владимир Валуцкий. Почему? Бог весть. Роман и сценарий резко отличаются друг от друга. Книга «разлетается» в продаже, как холодный лимонад в знойный денек. Ничего удивительного.

Есенин – в течение долгих десятилетий – излюбленный поэт россиян. К примеру, мой отец, военный врач, терпеть не мог поэзию как культурное явление, однако, знал наизусть много стихов Есенина. Еще! Старшина отделения милиции в поселке Токсово (под Петербургом; середина 1970-х годочков) знал на память ВСЕ стихи Есенина и сам «пописывал» в его духе:

«Много нас таких Иванов

На Святой Руси,

Выпьем хоть по сто стаканов,

Только поднеси». Совершенно гениальное четверостишие.

Литература Серебряного века явила миру МНОГО, сверхъестественно много гениальных поэтов: Блок, Андрей Белый, Федор Сологуб, Михаил Кузмин, Клюев, Волошин, Гумилев, Ходасевич, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Заболоцкий (список можно сделать более пространным). Однако только Есенин во всей благодатной полноте сумел восхитительно передать в стихах то «русское», что напрочь отличает нас от чужеземцев. Есть поэты, превосходящие Есенина умом, познаниями многообразными, вкусом, стихотворной техникой, но ни у кого нет той лирической волны, цунами, которая и погубила «Божью дудку» (как он сам о себе говорил). Есенин – поэт для всех: и для блатных, и для гуманитарной элиты, для слесарей и для «кесарей».

Читатель, только не надо думать, что вышеперечисленные поэты – «сложные», а Есенин – «простой». Перечитай «Пугачева» или трактат «Ключи Марии» и поймешь, что Есенин по заслугам причислен к сонму высоких интеллектуалов на Парнасе Серебряного века. Небывало сложные тексты. Есенин – химически чистый гений. Я никогда ничего не публиковал о Есенине, но недурственно знаю в силу профессиональных занятий ТУ эпоху.

Знаешь ли Ты, читатель, что Есенина четверть века не издавали. В сталинские годы за стихи Есенина могли посадить и даже расстрелять. В 1956 г. был издан после долгого перерыва его увесистый однотомник. Помню, с каким упоением я читал есенинские стихи ночи напролет.

В основе романа лежит версия: Есенин был убит. Кто убийцы, читатель, вероятно, знает из фильма. А не знает – не скажу.

Могли ли Есенина убить. Господи, да сколько угодно. К примеру, поэта ненавидел влиятельнейший в те годы большевик Николай Бухарин, травивший Есенина в печати, автор зловещего, набухшего кровью словечка «есенинщина». Мои родители, современники Есенина, всю жизнь были уверены в том, что его убили. Принято думать, что двадцатые годы были относительно спокойными, мол, культура расцветала и т.д. На самом деле эта эпоха была ужасной и страшной (просто масштабы убийства были меньше, чем в следующее десятилетие).

Книгу Виталия Безрукова с полным основанием можно причислить к почтенному жанру «бульварного романа»: пьянки-гулянки, страсти неимоверные, любовь земная и небесная, драки, погони, «высшие» сферы, кабацкое дно, преданность, предательство, бескорыстие и алчность и сАнтименты, сАнтименты, сАнтименты (как говаривали в старину). Весьма добротный жанр, все любят такие книги, но не все в этом признаются.

Книга начинается с обращения племянницы поэта и романиста к Президенту с просьбой создать новую авторитетную комиссию, чтобы расследовать окончательно тайну смерти «певца Руси» и даже произвести эксгумацию. А не пора ли, действительно? Кстати, и самоубийство Маяковского – более, чем сомнительно.

Я назвал роман «бульварным». В этом нет никакого уничижительного оттенка. Роман Дюма «Три мушкетера», публиковавшийся в газетах, был в свое время «бульварным».

Книгу писал непрофессиональный литератор: язык зачастую суконно невнятный, постельные сцены – уморительно безвкусны (так могли бы написать барышни из института благородных девиц). Ответственный редактор, Лидия Лаврова, не соблаговолила помочь начинающему романисту. Автор, разумеется, вложил в книгу очень много источниковедческого труда, специально изучал эпоху, архивные документы, газеты и т.д. Произведение Безрукова чем-то напоминает книгу Владимира Орлова «Гамаюн» (о Блоке; середина 1970-х гг.).

Все так, однако, Есенин в этой весьма неискусной книге – как живой: солярный (солнечный) гений моцартианско-пушкинского типа. Чуть-чуть изменим строку Цветаевой из стихотворения о Пушкине:

«Бог студентов. Бич чекистов» (в оригинале – «жандармов»).

Есенин – вечно молодой (как Моцарт и Пушкин), лучезарный повеса, всегда хмельной (не только от алкоголя, но и от воздуха Горнего Мира), земное божество, любимец женщин, – всегда с нами и навсегда пребудет. И, это навечно, – Поэт, пленительный, баснословный, народный, вселенский, безмерный, бессмертный… Читатель, еще раз напомню, что я пишу о романе, а не о фильме. Есенин у Безрукова такой, каким он был. В этом главное достоинство романа.

В книге есть много акцентов, вызывающих недоумение. Анатолий Мариенгоф (1897-1962) представлен как редкостный мерзавец, выжига и вор. Все не так, он, талантливый, высококультурный литератор, поэт, драматург, мемуарист, автор блистательного романа «Циники», был «авторитетным» наставником Есенина (как Рейн при Бродском), хотя и был моложе Сергея Александровича… Кроме меня, некому вступиться за Мариенгофа: его знал мой тесть, с его женой, артисткой Некритиной дружила моя мать, будучи ребенком, я навсегда запомнил Мариенгофа: широкополая шляпа, светлый «пыльник», высокий рост, трость в руке, и все это на фоне руин Екатерининского дворца в Царском Селе. Как он пережил «ежовский террор», знает только Бог. Какие-то радиопьесы сочинял…

Читатель моих заметок привык к тому, что у меня часто бывают занятные отступления. Не изменю себе и на этот раз. Кто сейчас помнит о том, что семья Мариенгофов пережила перед войной леденящую душу трагедию. Анатолий Борисович, поссорившись с сыном, десятиклассником, дал ему пощечину. Мальчик повесился, оставив записку: «Я не подлец…». Вот как Судьба шутить изволит: петля на горле ближайшего друга и петля на горле единственного сына.

Замечательный мастер «плетения словес» Алексей Ремизов в книге почему-то назван «черносотенцем» (за революционную деятельность писатель был на пять лет сослан в Устьсысольск и Вологду). Черносотенцы не боролись с самодержавием. Еще. В книге многократно в диалогах цитируется знаменитое стихотворение Маяковского «На смерть Есенина», написанное, понятно, после смерти поэта (этот текст цитируют сам Маяковский и Сталин). Авторство строк «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови, Господи, благослови…» из «Двенадцати» Блока по странной небрежности приписано Есенину.

Проницательного читателя может шокировать, как говорят дамы постбальзаковского возраста, эпизод драки Есенина с Пастернаком, причем наш герой хватает своего оппонента за «яйца» (!!!). Полная чушь: поэты не завидовали друг другу, ибо это были настоящие поэты. Каждый поэт от Бога знает свое место в литературной иерархии и не завидует другим сочинителям рифмованных текстов. Достаточно неприязненно в романе изображен и Осип Мандельштам. Ну, и так далее.

А что по-настоящему огорчает в романе Виталия Безрукова, так это то, что книга подкопчена вполне уловимым антисемитским дымком. Ни Мейерхольд, ни Мариенгоф, ни Тухачевский евреями не были. В наше сложное, неустойчивое время обвинять какой-либо народ в преступлениях против другого народа, по крайней мере, неразумно, бестактно, безвкусно и, главное, очень опасно. Нет правды в ЭТОМ и не будет. Есенин ни в коем случае не был антисемитом. А кто его убил? Читатель, это всего лишь ВЕРСИЯ Виталия Безрукова. Некоторые страницы романа просто позорны.

Однако Есенин, как живой… Вот и всё!

23 ноября 2005 г. Петергоф.

Что у людей на уме, то у Веллера на языке, или Надежда на надежду

Прославленный писатель Михаил Веллер выпустил книгу, вызвавшую «с колес» зубодробительную полемику (одни – ругают, другие – превозносят до небес): Веллер М. Великий последний шанс. СПб., 2005. Издательство АСТ. 464 С. Тираж 30 000 (!) экземпляров. Разумеется, преобладают поношения и заушения. Напомню, если тебя не поносят матерно, если у тебя нет врагов, ты не литератор, профессионально занимающийся сочинительством. Несколько лет тому назад писатель издал два философско-этических трактата – «Все о жизни» и «Кассандра», на сей раз он выпустил политологический, публицистический труд.

Несколько фраз об авторе. Михаил Веллер родился 58 лет тому назад на Украине в семье офицера. Свой род писатель возводит к бравому прусскому юнкеру фон Веллеру, воевавшему под знаменами Фридриха Великого. В детстве как офицерский сын, в юности-молодости как искатель экстремальных ощущений будущий писатель объездил весь необъятный СССР, после крушения Красной Империи – весь мир. В 1966-1971 гг. мы вместе учились на отделении русского языка и литературы филологического факультета Ленинградского университета. 23 года мы не виделись «вживую», а тут Господь сподобил «посвидаться»: биографические статьи о нем и обо мне опубликованы в книге: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь в 3 томах. Том 1. А – Ж. М., 2005. Издательство «Олма-Пресс Инвест». 2005. С. 357-360; 562-564. Элегантно Господь шутить изволит. При советской власти наше место было в тюрьме, а не в энциклопедическом издании. О многочисленных книгах Веллера говорить не буду: их можно найти в Питере на любом книжном лотке-развале. А вот что отмечу специально: в 1997 г. у писателя вышло Собрание сочинений в четырех томах.