Ещё не вечер. Рассказы. Новеллы. Повести

– Хорошо, Степан Михалыч.

6

Оперативники и участковый сбились с ног в поисках единственной зацепки к разгадке тайны, печатных машинок у родственников и приятелей потерпевшего Зеленова. Но тщетно. Родственников у него в живых уже не осталось, а в кругу друзей – приятелей были одни собутыльники. Откуда у них печатная машинка.

По результатам химической экспертизы стало известно, что на ладонях потерпевшего в обугленных метках остались частицы меди. Неизвестный убийца с помощью медных проводов пропустил через руки Зеленова высокое напряжение, что повлекло остановку его сердца и смерть. Версия об убийстве подтвердилась.

Следователь Воронцов продолжал заниматься обычной кропотливой работой.

– Воронцов слушает, алло Вас плохо слышно…

– Степан Михалыч, – послышался в трубке отдаленный голос криминалиста Орлова, – добрый день, звоню из кабинета областной судебно – медицинской экспертизы. Акт экспертизы еще не оформлен, большая загруженность, просто завал. Но областной эксперт заключение уже сделал. На трюмо, расческе и постельном белье Зеленова были обнаружены волосы с головы Зеленова и с головы женщины, причем, натуральной блондинки. Волосы прямые, не вьющиеся, длиной, преимущественно, около 60 сантиметров.

– Очень хорошо! Натуральной блондинки говоришь, их в природе всего три процента. А волосы прямые ниже лопаток. Это уже кое – что. М-о-л-о-д-е-ц!…

В дверь постучали.

– Войдите.

– Это кабинет следователя Воронцова? – в дверях показался невысокий, суетливый и востроглазый мужчина лет 45-и.

– Проходите, присаживайтесь… Чем обязан?

– Я, Левицкий Игнат Матвеевич, редактор местной газеты «Народное слово». Я к Вам по делу, может быть Вас это заинтересует… Недавно случилось несчастье с моим добрым соседом Зеленовым. Я знаю его уже давно. Он сделал для меня много хорошего: и замки неоднократно открывал, когда я по-рассеянности забывал ключи от квартиры, и двери, и рамы ремонтировал, практически бесплатно. Сами понимаете, зарабатываю я мало, а слесаря и плотника из ЖЭКа не дождешься. Поэтому считаю своим долгом оказать посильную помощь следствию в поисках убийцы. А дело вот в чем. На днях Вы проводили осмотр квартиры покойного. Меня пригласили в качестве понятого…

– Да, припоминаю.

– Вы обнаружили письмо с машинописным текстом. Когда я прочитал его, мне бросилось в глаза что – то знакомое в шрифте. Придя домой, я не мог отделаться от этой мысли, а именно от того, что обломанную палочку малой буквы «ы» я уже где – то видел…

– Действительно, буква «ы» с изъяном, – раскрыв уголовное дело, Степан Михайлович внимательно всмотрелся в текст злосчастного письма. – Буква «ы» редко встречается в текстах, я и не обратил внимания. А у Вас глаз острый, пытливый. На то Вы и редактор, чтоб любую ошибку сочинителя в тексте заметить.

– … В конце-концов, мне надоело об этом думать, я успокоился и больше об этом не вспоминал. Но вот, вчера, перебирая огромную кипу присланных в редакцию в этом месяце машинописных текстов для выпуска их в печать, я вдруг увидел печатный текст небольшого рассказа о плавании с буквой «ы», похожей на ту, что была в этом письме, и забеспокоился. Рассказ был прислан молодым талантливым писателем Сергеем Киреевым. Он назывался «Я плыву». Хотя я и не вчитывался в его текст, а просто бегло взглянул на заглавие, как поступал с другими рассказами, я благодаря такому краткому названию и присутствию в нем малой буквы «ы», заметил ту букву с обломанной палочкой. В этом, поверьте, была очень большая случайность…

– Н-да, случайность…

– … Ведь мог не заметить, мог вообще не читать этого рассказа Сергея, поскольку он давно уже вышел в печать.

– Интересно, интересно… – задумчиво пробормотал Степан Михайлович. – А где проживает этот писатель?

– Сейчас, сейчас. У меня здесь записано. Вот, пожалуйста.

– Начальника уголовного розыска Соловьева, будьте добры, – набрал номер

телефона следователь. – Андрей Петрович, Воронцов беспокоит. Я по делу об убийстве Зеленова. Есть на подозрении два человека: Сергей Киреев – писатель и его возможная подружка неизвестная блондинка с длинными волосами. Сделай все поаккуратней. Сообщаю адрес…

– Диктуй, записываю, – устало проговорил Соловьев в трубку.

– Улица Сергея Смирнова, 13, квартира 50…

– Игнат Матвеевич, Вы не торопитесь? – спросил следователь. – Хочу попросить Вас пройтись в гости к писателю Кирееву. Здесь недалеко.

– Нет, отчего же, я просто обязан.

– Тогда пойдемте. Оперативники сейчас подъедут…

7

В квартире Киреева несмотря на позднее время, настенные часы только что отстучали половину двенадцатого ночи, горел свет. Причем, во всех трех комнатах. Квартира досталась Кирееву от родителей по наследству. Для единственного чада ничего не жалко. Впрочем. Киреев жил скромно, ничем особенным от других жильцов дома не выделяясь. Разве что как и любой писатель не лишен был тщеславия, т.е. жаждал славы. Он мечтал написать роман который сразу же станет бестселлером и обессмертит его имя на века. Что ж, и в добрый путь! Каждый имеет право на свою мечту. К тому же, наш писатель не лишен был таланта. Сегодня был его звездный час. Он давно готовился к нему и жил все последние недели под сильным давлением предстоящего события. Сегодня утром он был разбужен телефонным звонком, звонил секретарь издательства и сообщил долгожанную новость, только что вышел первый, сигнальный экземпляр его книги. Весь тираж, 10000 экземпляров, издательство обещало допечатать в течение ближайшего квартала. В книжные магазины книга должна была поступить сразу после Нового года. «Что-то его ждет, – лихорадочно думал Сергей, – слава или бесславие?» – Вот почему сегодня он устроил этот праздник с водкой и шампанским. Своего рода праздник души. Настал момент выпустить пары, черную энергию, которую так долго он держал в себе и которая все время не давала ему взлететь. Маленький человек по натуре, сегодня он почувствовал себя олимпийским героем. Собрались самые близкие его знакомые и друзья, двадцать человек, среди прочих два известных поэта и один литературный критик. Шампанское текло рекой, пробки от него подскакивали под потолок. Гости не скупились на эпитеты и дифирамбы в честь виновника торжества, вознося хозяина этой трехкомнатной квартиры до небес. Им это по совести говоря ничего не стоило, по крайней мере можно немножко и польстить, пустить пыль в глаза, если ваш кошелек от слов раздававшихся вокруг не становился тоще. Больше всех лез из кожи и льстил новомодный критик, намеренно назвав в застольном слове Сергея новым Солженициным. Благо паюсная икра этого стоила. Все сидящие за столом дружно зааплодировали критику. Обед был заказан на дом из шикарного городского ресторана. Наш автор потратил на него большую часть аванса причитающегося ему за книгу. Этакий широкий жест души. Готовили специально приглашенные по этому поводу повара. Стыдно прослыть скупым, особенно в такой день! В конце концов, один раз живем братцы! Конечно, само торжество по мнению некоторых гостей было преждевременным, книга сама по себе пока не существовала, всего-то один сигнальный экземпляр, и тот не составляло большого труда в случае чего рассыпать. Это понимали без исключения все, но наш писатель на радостях завелся, не остановить. И закатил царский пир. Его право. Расплачивался за обед хозяин этого маленького пира, а не они. И звонкой монетой. Наверняка долларами. Многие из гостей намазывая севрюжью икру толстым слоем на хлеб и запивая ее царской водкой, водкой первого сорта пытались в уме подсчитать во сколько вылился означенный обед нашему Лукуллу. «Наверное, лимонов шесть ухлопал!!» – спрашивали они себя и были близки к истине. «Солженицин ты или нет, – думал критик про себя, доедая индюшачью ножку, – но если ты, черт тебя возьми, со всеми потрохами, меня каждый день так будешь кормить, то я завтра тебя, дорогой мой, назову Львом Толстым!»

Похмельное утро. За окном моросит осенний дождь. Как быстро летит время! Оно сочится сквозь пальцы как песок. Еще вчера здесь, на протяжении нескольких часов гремело, играло и пульсировало подобно обнаженному сердцу шумное застолье, и никого. Гости постепенно испарились, на прощание нажелав Кирееву как и обычно в этих случаях долгих лет счастья и много сотен исписанных страниц рукописей. Гости ушли оставив после себя пустые бутылки и горы грязной посуды. Для последнего, впрочем, с недавних пор имелась на кухне новая посудомоечная машина.

8

Он решил, что на днях обязательно в помощь Ларисе наймет домработницу. «Надо будет дать объявление в газету и чем раньше, тем лучше! Я готов целовать следы ее ног и не желаю чтобы она распыляла свою молодость и красоту на рабский неблагородный труд.»

– Чтоб ты не страдала от пыли дорожной, чтоб дождик тебя не мочил,

Любимую на руки взяв осторожно, на облако я усадил… – процитировал Киреев.

– Как, как? – переспросила Лара.

– На облако я усадил! – повторил напыщенно Сергей.

– Ну, нет, я не хочу жить на облаке, я хочу остаться на земле, жить вот в этой самой квартире много много лет долго и счастливо, – капризно надув губки, вздохнула Лариса. – Как пишется в старых русских сказках, они жили долго и счастливо и умерли в один день. Только я не хочу умирать, я хочу жить вечно! – тут же добавила она.

На большом диване, покрытом зеленым атласным одеялом, облокотившись на вышитую бисером подушку, Лариса лежит в позе Данаи Рембрандта. Конечно, она само собой совершенно голая. Только маленький серебряный крестик на груди прикрывает ее женскую наготу. Смотря на нее, всякий раз ловишь себя на мысли, что перед тобой настоящая одалиска. Так оно и есть. Ее длинные белокурые волосы стянуты узлом на затылке, она в явно хорошем настроении, потому что не отвергает все похотливые домогания Киреева. А он сегодня в ударе. Ему все сегодня нипочем. Парочка только что пережила любовный экстаз в третий раз. На подоконнике большого квадратного окна величественно красуется кактус, непонятно почему тут оказавшийся, он несколько портит общую картину интимной близости двоих, и его Киреев неоднократно собирался выкинуть, но все недосуг, а потом к нему привык с самого детства, и ему кажется что соверши он это святотатство, комната значи тельно потеряет свою оригинальность, будет выглядеть неестественно голой, лишится живого тепла. Он пододвинул к дивану маленький журнальный столик, стоящий тоже здесь с незапамятных времен. Его приобрел отец в далеком детстве Сергея, он не помнил точно по какому случаю, кажется, отец хотел отметить очередную с матерью годовщину свадьбы, а кроме того он обожал такого рода подарки, чего только не было в их трехкомнатной квар тире? Были различные пластмассовые фигурки купающихся и танцующих языческий танец девушек наподобие фаянсовых фигур, только эти были из пластмассы, уродливые африканские маски дикарей висящие в коридоре и над входом в каждую комнату, последние годы, на пенсии, отец занимался поделками из дерева, он специально каждое утро уходил далеко в лес и там выискивал чудеса природы. Какие-нибудь корни похожие на диких зверей и птиц, чудищ,, он их приносил домой в великом множестве и складывал в кучу у порога. Это хобби отца неописуемо раздражало мать, женщину нервную, у них по этому поводу разгорались целые баталии, в конце концов мать всегда уступала отцу.

«Что поделаешь, – слышал от нее всегда Сережа в детстве и когда уже заканчивал журфак, – чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало.» Да, мама была права. Отец всегда был и остается большим самовлюбленным ребенком.

– Я люблю тебя, Лорочка, ты не знаешь как я тебя люблю! – говорил шепотом обез умевший от страсти Сергей.

– А вот и ошибаешься, знаю! Ты больше всего любишь целовать мои ноги… – в тон ему отвечала полупьяная Лариса.

– Я все, все для тебя сделаю, хочешь, мы завтра же распишемся? Я жить без тебя не могу!

На лице девушки промелькнула тень недоверия. Естественно, ей не один раз при ходилось выслушивать подобные признания мужчин. И они ей, эти признания, до чертиков надоели. Конечно, не сами мужчины, а ничем не подтвержденные обещания жениться.

– Ты с ума спятил, Сережа! Сейчас обещаешь, а потом забудешь.

– Но почему, почему ты мне не веришь? Что мне сделать, моя кошечка, чтобы ты поверила в мою любовь? Что? Хочешь я выброшусь сейчас в окно? Да, с пятого этажа, головой вниз, если ты откажешься пойти завтра со мной в Загс! Киреев встал на колени перед диваном и страстно, с безумным блеском в глазах стал осыпать поцелуями обнаженные колени и щиколотки Ларисы.

9

– Дин-дон, – послышался мелодичный звонок в дверь.

– Пойду открою, – сказал Сергей, ища глазами домашние тапки. – Кто там? Ах, это Вы, Игнат Матвеевич! Сейчас открою.

За дверью показался редактор Левицкий. За ним следом в квартиру бесцеремонно втиснулись оперативники. Потом вошел следователь.

– Киреев Сергей? – пристально глядя на писателя спросил следователь.

– Он самый, – растерянно промямлил хозяин квартиры. – Не понимаю в чем дело?

– Квартира на Садовой 17? – громко и пытливо произнес Степан Михайлович. – Пенсионер Зеленов, общак… – использовал следователь один из психологических приемов, пытаясь вызвать замешательство у подозреваемого, чтобы тот выдал себя своим нервным поведением.

– Я, я,…Вы не по адресу, – заикаясь и трясясь всем телом, – выдавил из себя испуганный Киреев, заметив в руках следователя удостоверение сотрудника прокуратуры.

– Сейчас разберемся, – тоном не допускающим возражений произнес следователь.

– В квартире есть еще кто-то, – настороженно предупредил оперативник Степанов, передернув затвор «Макарова».

В этот миг на ходу застегивая желтый махровый халат к неожиданным гостям вышла возмущенная Лариса.

– Сережа, кто это такие? Что им нужно? – гордо встряхивая белокурыми волосами, надменно произнесла она.

– Лорочка, дочка, как ты тут оказалась в этой квартире и с этим типом? – схватившись за сердце и побледнев, в растерянности произнес Игнат Матвеевич. – Мне мама на днях позвонила, что ты уехала на сессию сдавать экзамены…

– Папа, я уже не маленькая девочка и имею право на личную жизнь.

– Я твой родной отец и мне решать где и с кем ты проводишь свободное время!

– Но, папа…

– И слышать не хочу… Ну почему, ну почему, скажи пожалуйста, ты связалась с этим человеком? Ты знаешь, что он подозревается в убийстве? Нет, ни я, ни твоя мать, мы этого не перенесем! Как ты могла так низко опуститься?

Следователь Воронцов, молча наблюдая эту сцену, не прекращал усиленно размыш лять. «А дочка у Левицкого не такая уж красавица, – про себя отметил Степан Михайлович. – Лицо в прыщах, чрезмерно длинный нос, невыразительные глаза и непропорциональная фигура навряд ли вдохновят какого-либо Тициана. Наш Зеленов ею бы не увлекся. А на голове темнеется пробор. Нет, это не натуральная блондинка и не та которую мы ищем.»

– Послушайте, Игнат Матвеевич, – обратился следователь к редактору районной газеты. – Вы можете спокойно с дочкой идти домой, она здесь ни причем.

– Вы хотите сказать, что Лорочка не причастна к убийству?

– Вы совершенно правильно поняли мою мысль.

После ухода Левицких (отца и дочери) наступила неловкая пауза. Воронцов смело шагнул навстречу писателю.

– А в чем меня подозревают? – чуть не плача, спросил тот.

– Послушайте, Киреев, я хотел бы осмотреть ваш рабочий кабинет. Это возможно?

– Да, да, пожалуйста, нет проблем. – Вчерашний виновник торжества уныло побрел в свою творческую мастерскую.

– Вот это ваша печатная машинка?

– Да. Вы желаете ее осмотреть?

– А что это у Вас за такая записная книжка? – спросил следователь, увидев на столе раскрытую фирменную записную книжку с узорчатыми листками, такими же что и листок обнаруженный в квартире потерпевшего Зеленова. – Вот, смотрите, – достал Степан Михайлович из кармана листок с злосчатной уликой, – это письмецо отпечатано, наверняка, на вашей печатной машинке и на одном из этих ваших декоративных листков. Глядите, – Следователь перелистнул записную книжку на отдел «телефоны и адреса», – листочка с буквой «З» нет. Но этот листок у меня в руке. Точно также как и в вашей записной книжке он обрезан наискосок слева и на нем, я так думаю, отпечатано послание сделанное на вашей печатной машинке, экспертиза в ближайшее время все докажет. Я бы Вам не советовал скрывать то, что Вы знаете, это может облегчить вашу дальнейшую судьбу.

– Клянусь, я ничего не знаю и не понимаю в чем меня могут подозревать. О, боже всемилостивый! – запричитал писатель.

– Шлеп, шлеп, – отстучал на машинке букву «ы» следователь, вставив чистый лист. «Так и есть, малая буква с изъяном, палочка обломана как и в том письме, – торжествующе отметил про себя Степан Михайлович, – попался голубчик, теперь не отвертишься!»

– А кто это была? – на всякий случай поинтересовался следователь. Хотя он убедился, что это дочь редактора Левицкого.

– Это Лариса, моя невеста, я сегодня сделал ей предложение. Я был очень счастлив, все у меня шло отлично. И тут вдруг являетесь Вы… – безнадежно забормотал расстроенный писатель.

– Жениться, значит, решил да на такой у… – осекся следователь, едва не сказав «уродине».

– Так-так, – не без любопытства осматривая квартиру, пробубнил себе под нос Степан Михайлович. – Богатая у Вас коллекция старинных часов.

– Это мой папа большой любитель, можно сказать, фанат своего рода.

Степан Михайлович всю жизнь презирающий вещизм, ценил вещи исключительно за их полезные практические свойства.

– А чтой-то у Вас часы показывают разное время, какой с них прок? Каким верить?

– Какие Вы имеете ввиду?

– Да вон те, что слева от ковра, по цвету желтоватые, – указал следователь на одни из коллекционных часов с деревянным корпусом сделанным под орех. – Везде пол-первого, а на этих шесть ноль пять.

– На этих все в порядке, – прислонившись вплотную к циферблату и усиленно щурясь на сероватые старинные часы, – проговорил писатель.

– Да нет Киреев не на те часы ты смотришь, – сказал Степан Михайлович, отметив про себя: «Писатель-то, дальтоник и к тому же сильно близорук! Теперь понятно как он увлекся Лорочкой. Что в ней хорошего? Фигура так себе, физиономия приснится ночью, не проснешься. Блондинка крашеная кое-как. По всей видимости, он относится к той категории мужчин, для которых любая женщина блондинка, уже красавица.»

– А что, Сережа, у тебя много было женщин? – доверительно спросил следователь.

Сергей замялся, не зная что сказать.

– Я обязан отвечать на этот вопрос?

– Да обязан. Я жду твоей полной искренности.

– Да были. А что нельзя? Я что сделан из другого теста? По-моему, любить женщин никому не запрещено, скорее даже наоборот, этот факт говорит о большой жизненной энергии мужчины.

– Мне всегда нравились загорелые брюнетки по типу итальянской актрисы Джины Лолобриджиды. С одной такой знойной красавицей я познакомился три года назад на теплоходе «Шота Руставели».

– А мне наоборот, с юношеских лет нравились исключительно блондинки, – меланхолично заметил Киреев, – особенно Мерилин Монро. Вот, например, месяц назад я познакомился с одной куколкой в баре «Нептун». Кстати, сегодня утром она мне звонила, обещалась зайти вечером. Слава богу, я первый взял трубку, иначе бы Лариса все узнала и закатила бы дикий скандал. А я все-таки решил на ней жениться. Но своим маленьким слабостям изменять не хочу. В последние полгода у меня не было других романов, только с Ларисой и со Светланой.

– Ну что ж похвально, похвально, – скептически заметил Воронцов. – Так когда она должна зайти?

– В пять вечера.

– Не возражаешь если мы ее у тебя подождем?

Киреев снисходительно развел руками, что означало «воля ваша».

– Ну и хорошо, значит договорились, – миролюбиво сказал следователь. А про себя в душе отметил: «Киреев скорее всего не имеет никакого отношения к данному преступлению. Он живет в другом измерении, в мире творческих чудаков, его мысли витают в облаках, он человек рассеянный и чрезмерно эмоциональный, типичный меланхолик не лишенный таланта. Как верно заметил божественный Пушкин: „Гений и злодейство две вещи несовместимые“. А уж кто-кто, а Александр Сергеевич как никто другой понимал человеческую натуру.»

Размышления Воронцова неожиданно прервали звонкие девичьи голоса, доносившиеся из подъезда. Сергей встрепенулся. В дверь забарабанили.

– Совсем вылетело из головы, – не обращаясь ни к кому проговорил Киреев схватив себя за голову, – конечно, это они… кому же еще быть, только подобные дуры, между нами говоря, могут припереться в такое суматошное время. Да и, конечно же, в их приходе до определенной степени виноват я сам, потому что сам при последней встрече, кажется назначил им именно сегодняшний день. – Тут Сергей неожиданно взглянул в сторону Воронцова и извинительно ему улыбнулся. – Ах, простите, совсем забыл про Вас… что я здесь не один нахожусь, со мной, видите ли, иногда бывает, налетает вдохновение, уношусь на крыльях мечты, живу в облаках, так сказать. В такие минуты я даже ближнего своего не замечаю, вот и про Вас случайно позабыл, а ведь Вы все-таки мой «лучший гость», так сказать…

– Ну, какой я гость, – уклончиво заметил Воронцов, – я здесь в вашем кабинете сейчас по служебной необходимости и во всяком случае гостем как таковым не являюсь…

– Ну, что Вы, дорогой Степан Михайлович! Я должен Вам кое-что разьяснить, это в отношении тех девочек, которые так нежданно-негаданно ко мне явились только что… видите, тут такое дело, я третий год веду одно известное Вам литобъединение при Доме культуры имени Баумана, так вот эти три девушки, одним словом, самые заядлые посетительницы моего маленького кружка, три молодые, подающие надежды поэтессы.

– Ваши гостьи наверняка Вас заждались. Ступайте же к ним, прошу Вас…

10

– Да-да, конечно, – писатель вышел в коридор.

Через пару минут дверь кабинета распахнулась и в нее как на крыльях влетел Киреев с тремя белокурыми симпатичными барышнями.

– Представляете, Степан Михайлович, вот эти три грации, эти три юные создания написали чудесные стихи в мою честь, хотите послушать? Да, знаете как их зовут? Вот эта с карими глазами Надежда, с голубыми Вера, а с зелеными…

– Подождите, – прервал его Воронцов, – попробую сам угадать… наверняка ее зовут Любовь?

– А вот и попались, не угадали, не угадали, – засмеялась вся четверка. – Помните, у бессмертного Пушкина в «Онегине»?

– «Итак, она звалась Татьяна…» – продолжил рассказывать развеселившийся в шумном женском обществе Киреев.

Все трое были как и ожидал Воронцов блондинками, причем, маленькая Татьяна наверняка натуральная. Она щебетала без умолку. Было видно, что она влюблена в Киреева, однако в отношениях учителя и ученицы чувствовался некоторый холодок. Была заметна определенная дистанция, шестое чуство подсказало следователю, что несмотря на все старания маленькой поэтессы ее чувство никогда не перерастет в роман, к которому так стремилась ее неразвитая душа.

Наговорившись вволю, пересказав все свежие новости и сплетни, три шумные болтушки собрались уходить.

– А это не твоя? – провожая девушек, спросил Степан Михайлович Таню, поправляющую длинные белокурые волосы перед старинным зеркалом. Он протянул ей массажную расческу, найденную в квартире Зеленова.

– Да нет, у меня своя, – брезгливо сморщилась блондинка.

«Все Вы женщины брезгливы и капризны в отношении личной гигиены, – подумал следователь, – чужой расческой чесаться не станете, не то что мужики. В Армии бывало перел утренним осмотром вся рота чешется одной гребенкой или одним бритвенным станком весь наряд скоблится перед караулом. Значит, ты не та которую я ищу.»

– До свидания, был очень рад, – бросил вслед уходящим девушкам Степан Михайлович.

Оставалось ждать еще одну блондинку…

11

Коллекционные часы наперебой наполнили квартиру мелодичным звоном.

– Ну вот, – весело проговорил Воронцов, – время свидания пришло. И тут же, в под тверждение его слов все присутствующие в квартире расслышали звонок в дверь. «Легка на помине…» – подумал он. Взволнованный Киреев, напуская на себя гостеприимный вид, пошел открывать.

– Здравствуйте, сердечно рад с Вами встретится, – сказал Воронцов, подавая руку Светлане, – когда оба, она в синем костюме с золотым кулоном и Киреев, вошли в кухню. – Мы только что о Вас с Сергеем вели речь и, честно говоря, его рассказ так заинтриговал меня, что я сознательно пошел на неучтивость, решил остаться чтобы с Вами познакомиться, надеюсь я не совершил грубой ошибки, – он обезоруживающе улыбнулся ей, – и Вы, Светлана, поймете и простите меня… вашего покорного слугу.

Невозможно было обидеться всерьез на него, именно в эту минуту, после этих, приятных для каждого человека слов. То положительное впечатление, которое он хотел произвести на нее еще до того момента как их познакомит Киреев, должно было принести свои плоды, кажется, он был всегда неплохим психологом и тот положительный импульс, исходящий сейчас от него, дал свой результат.