Бунтующий Яппи

– Вот именно! – обращаюсь я к Замше. – Ты совершенно прав: дураки не достойны ни власти, ни собственности. Но, тем не менее, ты им почему-то преданно служишь! Ты – Мегамозг от юриспруденции! Ты решаешь такие задачи, которые твоему Шефу с его проржавевшими номенклатурными извилинами никогда не осилить! А что ты получаешь взамен? Короткую цепь из зарплаты, на которую тебя посадили. Это разве не предательство по отношению к твоим способностям? Это разве не самая грязная эксплуатация, порабощение высших низшими?

– Вот, блин, загнул, – довольно заулыбался Замша. – Прямо манифест бунтующих яппи!

– А мне не нравится этот ваш «Бунтующий яппи», – начинает Илья, обращаясь ко мне, – с которым вы все носитесь. Абсолютно идеологически неправильный журнал. По сути, он ничем не лучше, чем «Менз Хелс» или «Космополитен». Тот же глянец, только для другой прослойки. Люди в нем черпают готовые модные мнения, а потом умничают друг перед другом.

– Вот и издал бы идеологически правильный журнал! – отвечаю я не без досады.

– Легко сказать! – восклицает он и хохочет; – Его сразу же закроют за разжигание национальной розни!

– Фашистская ты морда, – говорит ему Замша.

– Да. И горжусь этим! – Илья разваливается на стуле и сияет своей ослепительной улыбкой.

– А ты не думал о том, – говорю я ему, – чтобы деда твоей жены снова сделать директором на «УЗБО»?

– Это как ещё? – спрашивает он.

– А очень просто. Если только мы провернём операцию, «бурмашевцам» на предприятии не усидеть, их выметут оттуда поганой метлой! И кого, ты думаешь, поставят рулить?

– Почему именно деда?

– А потому, что он хоть и старый, но опыта у него побольше, чем у других!

– Не знаю, не знаю… – Илья скептически трёт подбородок. – Есть у меня дурные предчувствия.

– К чёрту предчувствия! – говорю я. – Ты только подумай о том, что сейчас судьба даёт тебе в руки осиновый кол, которым упырей можно казнить. А ты вместо того, чтобы его использовать, начинаешь размышлять, браться или не браться за операцию!

– Упырей казнить, конечно, дело хорошее, – отвечает Илья, – но ведь может такая каша завариться, что потом все вместе не расхлебаем.

Я развожу руками:

– Ну, друг мой, кто не рискует!

– Ладно, – кивает он головой. – Меня-то, положим, ты уболтал, чертяка языкастый! А вот его, – указывает на Замшу.

Тот глядит на дно кружки. Илья продолжает:

– У него положение, работа, стабильный доход, а ты предлагаешь ему всё это поставить на карту во имя…

– Во имя игры! – перебил его я.

– Рискованной игры, – поправляет Илья.

– Вот именно, – соглашается с ним Замша.

– Замша!.. – Я хватаю его за плечи. – Дружище, неужели тебе никогда не хотелось сыграть в настоящую мужскую игру?

Он выпивает остатки своего пива, потом прочувствованно смотрит мне в глаза и внезапно охрипшим голосом отвечает:

Хотелось!

VI

Минг-Шу

Ровно в девять пришёл Роже, и, увидев в дверях его улыбающееся лицо и несколько крупноватую фигуру, она в который раз сказала себе, что нужно смириться, что он – её судьба, и она его любит. Он обнял её.

Ф. Саган. «Любите ли вы Брамса?»

User: Volange

Кап-кап-кап!

Холодный ноябрьский дождичек капает по капельке. Грязный асфальт жирно лоснится и тускло отливает на солнышке, будто китовая шкура. Город стоит на ките. Под дождём шершавая кожа тяжко дышит сквозь ноздреватые поры. Пух-пух.

Цок-цок-цок!

Острые чёрные каблучки истово молотят чудовище, впиваются в толстый ленивый бок. Ему больно чуть-чуть. Огромный добродушный зверь недовольно урчит, но прощает. Ведь это я иду! Мужчины, оглянитесь! Хватайте жадными взглядами мою ускользающую тень. Рвите её на клочки. Распахните настежь двери дорогих авто и обещайте, обещайте, обещайте! Ваши машины похожи на разноцветные морские раковины, отделанные изнутри мягким кремовым плюшем. А вы – моллюски! Я всё равно к вам не сяду! Можете поцеловать мою дерзкую танцующую попку! Потому что я люблю только его. И нет никого на свете лучше моего милого, доброго и сильного зверя, так что провалитесь вы все со своими «мерседесами», особняками и уикендами на Мальдивских островах. Ха-ха-ха! Мне захотелось быть буйной и неистовой. Вот он открывает дверь, и я прыгаю в его объятия, и сразу доверчиво сворачиваюсь в тёпленький комочек. Приласкай меня. Ну, разве я не мила? Посмотри на меня, пройдись своими ищущими губами по встрепенувшимся векам, кусни тихонько перламутровое ушко и долго скользи, лаская мою лукавую улыбку от одной ямочки в уголке рта до другой. Неожиданно прихвачу твой нерасторопный язык острыми зубками. Больно? Не очень? Не морщись тогда. Ну же. Торопливо зашепчу ему на ухо. А, котик мой, отгадай загадку. Я сама её сочинила! Хмурит брови. Хмурый хмурилка. «Какую?» – спросит недоумённо. Мужчинам запрещается, а женщинам прощается! Пусть подумает, всё равно не отгадает. Эх, ты. Он слишком серьёзный. Ответ: делать маленькие глупости, если они приносят им большие радости! Ничего не понял? Ну, ладно, я так и знала. Любимый, ты даже представить себе не можешь, как я, истратив каких-нибудь жалких несколько сотен, смогла себя осчастливить! Да? – удивлённо взметнёт брови. Да! Магазинчик оказался такой милый. Моё появление произвело целый переполох. Девушки просто с ног сбились, предлагая мне разные ароматные разности. Там я истратила всё, что было у меня в кошельке, до копеечки. Но зато. Духи! Лосьон для тела! Гель для душа! Три пузырька аккуратно, как гладкие куриные яички, уложены друг подле друга на дне глянцевого пакетика, украшенного размашистой надписью. Два из них, лосьон и гель, наполнены чудной густой и душистой жидкостью с запахом орхидеи. Потрясающе! Обязательно дома приму ванну. А после, завёрнутая в махровое полотенце, спелёнатая, как ребёнок, буду нежиться в сильных объятиях и нести всякую ахинею. Ахинею про орхидею. Ну, хотя бы вот как у них пишут в рекламном проспектике. Знаешь, любимый, оказывается, горная орхидея обладает удивительным свойством растапливать вокруг себя снег. Я бы сейчас растопила целую льдину, на которую напоролся «Титаник», своим теплом и светом. А он будет неторопливо разматывать толстый махровый кокон, чтобы добраться до источника благовония.

Мы поженились ровно шесть лет назад (сегодня годовщина!), а вместе мы и того больше. И за годы его страсть, я чувствую это, не притупилась, нет, но потеряла первозданную мощь, обмелела, растворилась в быту. Увы, с мужчинами такое бывает. Об этом кругом говорят и пишут. И другая женщина на моём месте сдалась бы, опустила руки, превратилась в убогую «спутницу жизни». Но только не я! Я говорила ему о том, что он не любит меня как прежде, но он злился и не понимал. Да он и не может понять – вот в чём дело! Все мужчины такие толстокожие бегемоты! Но ему повезло, я собрала в кулак всё своё понимание, всё терпение, весь такт, и больше скандалов не будет, не будет истерик. Я снова подарю ему себя такую, в которую он влюбился миллион лет назад, ещё в школе, когда набрасывался на меня, будто огромный огненный зверь. Сегодняшний вечер мы проведём вдвоём, без мерзкого телевизора, без его всегдашнего пива. Мы зажжём нашу аромалампу, мы нальём в неё капельку масла, мы утонем в густых ароматах и погрузимся в ванну, полную благоухающей пены, мы будем пить шампанское, которое уже лежит в холодильнике, и угощаться клубникой со сливками, что я купила по секрету от него.

Тут мне становится так хорошо, что я взлетаю над асфальтом и продолжаю свой путь уже по воздуху. Духи «Минг-Шу» – третья составляющая моего счастья. «Минг-Шу-у-у-у» – лёгкий ветерок доносит до мужских ноздрей тонкий, кружащий голову аромат водяной лилии. Минг-Шу – вырастают видения огромных цветов с широкими лепестками, их запах сладок и слегка удушлив. «Минг-Шу» – и я воображаю себя гейшей, спелёнатой в махровое кимоно. Могу только передвигаться неслышными маленькими шажками, покорно опускать глаза и чуть слышно шептать: «Да, мой господин». Иногда так приятно польстить мужскому самолюбию! Я звонко расхохоталась. Прохожие в страхе отшатнулись от меня, летящей по ветру с распушёнными волосами и громко хохочущей.

«Минг-Шу». Делаю несколько нетвёрдых шажочков по бордюрчику и спрыгиваю на тротуар. Он уже дома и ждёт меня. Обычно прихожу с работы в шесть тридцать. Сегодня опаздываю, но меня нисколечко не терзают угрызения совести. Женщина должна опаздывать. Пусть он помучается чуть-чуть, нервно походит по спальне. Будет смотреть на заправленную кровать и представлять меня соблазнительную. Его желание томится, как запертый в клетке зверь. Опоздаю ровно на пятнадцать минут и ни секундочкой больше. Вполне достаточно, чтобы слегка взвести его нервы, но не разозлить окончательно. Сворачиваю в кафе. Заварное, эклер, круассаны, безе. М-м-м. Воздушное с кокосовой стружкой. Хочу его! И чашечку кофе, пожалуйста. Присядем за столик. А здесь мило. Два придурка уже похотливо косятся в мою сторону. Осторожно губами обламываю хрупкие края пирожного. Осыпается крошка. Внутри сладкое. Чёрная горечь кофе. Смотрят. Смотрите, мальчики. Интересно, о чём думают? Хотят меня оба до одури. Ха! Я не про вас. Воображаю, как он меряет шагами квартиру и кидается в ярости на диван. Мужчина, я – твое избавление, но я заставлю тебя подождать. Не могу отказать в удовольствии помучить тебя. Прости меня, мой зверь. А времени-то уже! Ого-го-го! Как бы и в самом деле не опоздать на полчаса, а то и больше. Встала. Всё ещё пялятся. Липкие щупающие взгляды летят за мной и вьются вокруг моей груди и бёдер, как назойливые мухи. Прощайте! Прихлопнула их закрывшейся дверью.

Я обожаю автобусы за их жёлтую солнечную доброту. Вот он показал свою широченную морду из-за поворота и, переваливаясь на мягких резиновых колёсах, пополз к остановке. Давно бы пора тебе было приехать, увалень. Я и так уже слишком припозднилась. Залезла вовнутрь, протолкалась к окну и упала на удачно освободившееся сиденье. Ну и чудненько. Сегодня, сегодня, сегодня! Прикрыла глаза. Смежила очи. Блеснула серой каплей зрачка из-под навеса ресниц. Люди, как я счастлива! И новое бельё, которое купила недавно и ещё ни разу не надела, пришлось как раз кстати. Он будет без ума. Лилейный запах, нежное тело в лилейных кружевах. Кружится голова. Ах. Горжусь собою. Совершенством не стыдно гордиться. Ничего не висит? На лицо набежала лёгкая тень. Ягодицы было начали дрябнуть. Ну, нет. Месяц занятий – и снова чистый упругий овал. Всё подтянуто. Макияж? Ну-ка? Зеркальце острым углом сверкнуло в глаза. Автобус тряхнуло. Кудри. Тени. Лукавые губы. С этой стороны лучше. Тушь не размазалась? Хмурые люди нависли вокруг. Думают: кокетка пудрит носик. Пусть. Внешнее в гармонии с внутренним. В женщине всё должно быть прекрасно: и душа, и как там? Или быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. Женщине, которая считает себя дурнушкой, грош цена. Луна и грош. Это у Моэма. Театр. Джулия, как бишь её? Лэмберт. Потрясная книга. Бесплатное пособие для мужиков. Путеводитель по женской психологии. Каждая женщина мнит, что любви она стоит. В противном случае она ни на что не годится, кроме приготовления завтрака и чистки ботинок.

Поднимаюсь по лестнице. Перехватывает дыхание. Милый! Вот и я! Поворачиваю ключ и толкаю от себя дверь. В один миг понимаю. Стеклянная тишина пустой квартиры. Мяукает Маша. Выбегает навстречу, трётся об ноги. Никого. Как никого? Он должен быть дома. Ушёл куда-то. Не позвонил. Не предупредил. Что-то внутри сломалось. Сажусь в прихожей и рыдаю. Слёзы смазывают и смывают последние мысли. У соседей хлопает дверь. Как же ушёл? Куда? Позвонить. Нет, не звони, дура. Позвонить. Не звони, я сказала! Нет, позвонить. Где же? Где же? Вот его номер. «Котик». Нажимаю кнопку мобильного телефона. «Соединяется с Котик».

– Алло! Алло! – успокоившись, всхлипываю в трубку.

– Алло. Привет, Тань, – отвечает холодно и равнодушно. На заднем плане шум, хохот, свист, звон стекла.

– Ты где? – спрашиваю.

– Мы тут с ребятами решили посидеть в «Тинькове», – отвечает. – Я, Гриневич и Замша. Надо кое-что обсудить.

– А как же наша годовщина!?

– Какая годовщина? Вот чёрт! Забыл! Извини.

– Извини? И только?!

– А что? Если ты помнила, могла меня предупредить заранее.

– Я вспоминаю лосьон для тела, гель для душа, духи «Минг-Шу», ванну с пеной, благоухающий кокон из полотенца, шампанское, наш, только наш праздник, и меня снова прорывают рыдания.

– Тань, да что с тобой?! – сердито говорит он.

– Я хо… хоте..тела сюр.. сюрпри-и-и-з, – реву я.

– Тань, прекрати сейчас же истерику, вытри слёзы, умойся и займись, наконец, чем-нибудь, не прилипай ко мне, как паразит какой-то, – злится он. – Мы вместе, но это не значит, что мы сиамские близнецы! Каждый из нас живёт сам по себе. И только так мы сможем жить.

– Да причём тут это?! – кричу я и бросаю трубку. Он не понимает. Он ни капельки не понимает! Он меня не любит.

Да, всё просто, он меня не любит. Я встаю, раздеваюсь и иду в ванную умываться. Перед зеркалом: ну и рожа! Тушь потекла, губы опухли, завтра под глазами опять будут эти ужасные круги. Что же мне делать? Я знаю. Сейчас открою бутылку шампанского, достану клубнику и буду обжираться! А ещё лучше стану делать это в ванной, полной благоухающей пены! О, йесссс! Просто супер!

VII

«Бунтующий Яппи»

Кто такой Андрей Гриневич? Автор, пожалуй, не сможет ответить на этот вопрос обстоятельно, потому что никогда не встречал Андрея. Он лишь слышал о нём от разных людей, а однажды ему на глаза попался первый и единственный выпуск странного журнала под названием «Бунтующий яппи», главным редактором которого значился некий А. Гриневич.

Некоторые журнальные статьи были написаны Андреем, другие его друзьями или знакомыми. По фрагментам указанных текстов читатель сможет сам реконструировать образ героя.

Борхес сказал: «Вселенная – некоторые называют её Библиотекой – состоит из огромного, возможно, бесконечного числа шестигранных галерей, с широкими вентиляционными колодцами, ограждёнными невысокими перилами». Вселенная – это не далёкая чёрная бездна с точками звёзд. Вселенная – это обжитое нами пространство. Место, которое нас вмещает, в которое мы вселены.

Слепой латиноамериканец прозрел суть современной цивилизации. Суть эта настолько близка, настолько въелась в нашу кожу, в наши волосы и мозги, что мы уже не замечаем её. Не замечаем, поскольку не отстраняемся и не подвергаем деконструкции. Пора прозреть вместе с Борхесом. Во-первых, Вселенная – это Библиотека. Во-вторых – многогранник.

ВАВИЛОНСКАЯ БИБЛИОТЕКА:

Наша Библиотека-Вселенная – целое хитросплетение текстуальных созвездий: здесь есть крошечные тексты-карлики, тексты-гиганты, текстовые галактики, закрученные в причудливые вихри, текст – Млечный путь и текст Полярная звезда. Мириады не только печатных, но и визуальных, звуковых текстов повсюду поглощаются нами бездумно. И безумно. Учёные соревнуются между собой, предлагая нам всё более простые способы усвоения текстовой каши. Теперь мы потребляем в сотни раз большее количество текстов, но при этом, как проклятые богами Танталы, испытываем ещё более острый голод, не знакомый нашим предкам. Информационный голод. Предкам достаточно было куска хлеба, крыши над головой и незатейливого секса. Не таковы мы. Нам, конечно, тоже требуется пища, но пища, обсмакованная текстами, полупереваренная текстовыми ферментами для нашего сознания, для нас важнее читать, смотреть, как едят, только после этого мы получаем удовольствие от еды. Для нас важнее читать, смотреть, как любят, как занимаются сексом, чем любить самим, мы – страшные вуайеристы! Да, наши предки тоже любили читать романы, ходить в театр, но существенная разница между нами и ними заключается вот в чём: текстов было гораздо меньше. Тексты не просто запоминались. Они выучивались наизусть. Многие образованные античные греки, например, знали наизусть «Илиаду» Гомера. Мы же не то что не знаем наизусть практически ни одного текста, мы даже многие тут же забываем после прочтения. Текст превратился в однодневный товар. Потребить и забыть – таково отношение к тексту. Древние громоздкие текстовые сооружения вроде Библии уже не пользуются спросом. А кто сможет осилить «Дон Кихота»? Отсюда кризис и смерть романа.

Из сказанного имеется одно важное следствие: то, что мы помним, мы видим и обозреваем, то, чего мы не помним, видит и обозревает нас. Невспомненное владеет нами. Все поглощённые и забытые тексты живут в нас, как тысячи призраков в царстве Аида. Непамять скрывает их, точно плащ невидимка. Непамять заставляет нас считать, что они – это мы.

Между нами и древними есть и ещё одно отличие. Они никогда не смешивали театр с реальностью. Театр был ирреален. В театре происходило то, чего никогда не случалось в повседневности. Маски актёров ни на минуту не позволяли забыть, где сцена, а где – зрительный зал. Время мифическое господствовало на сцене. Век богов и героев представал перед взором ловившего катарсис грека, но не шумные улицы полиса, по которым гуляет никому не известный Левкипп, влюблённый в никому не известную Аспазию. Реализм, упразднившее сцену кино и особенно различного рода сюжеты basedontruestory принесли неожиданные плоды. Большинство людей наивно верит, что им рассказывают о них самих. В итоге каждое Я, воспетое экзистенциалистами, могучее свободное Я, только и способное совершить экзистенциальный бросок в пустоту, заменило себя «информационным телом». Так можно назвать погружённого в нас, навязанного нам Другого, который живёт вместо нас, но при этом создаёт полную иллюзию того, что это живём мы. «Информационное тело» – сгусток чужих опытов и фантазий – не менее «реально», чем наше физическое тело. И в то же время оно – фантом. Иллюзия знания о себе. Иллюзия, поскольку не подтверждается личным опытом. «Информационное тело» крадёт у нас непосредственную радость опыта. Наша жизнь заранее смоделирована «информационным телом». Мы – модели для сборки. Задолго до первой любви мы уже знаем, что такое первая любовь, задолго до физической близости – что такое эта близость. А кто ответит мне: каков был бы непосредственный опыт, если бы я заранее не знал о результате? Быть может, он был бы более ценен, потому что сделанное открытие принадлежало бы только мне, и я считал бы себя отважным первооткрывателем бытия? В древности каждый важный опыт предварялся обрядом инициации-посвящения. Посвящённые никогда не рассказывали непосвящённым о приобретённом опыте. Это делалось для блага самих же непосвящённых, ибо Непосвящённого впереди ещё только ждала тайна, перед которой он трепетал. Его ждала радость опыта, не замутнённого опытами предшественников. Его ждала чистая радость бытия.

С другой стороны, иногда стоит нам подвергнуть «информационное тело» самому суровому испытанию – личному опыту, – как оно трещит по швам, обнаруживая труху и гниль, и храбрецы неожиданно узнают о том, что они трусы, а казановы, увы, о том, что они импотенты.

В арсенале «информационного тела» сотни способов подавления нас. Самый мощный – искусство. Самый сверхмощный – искусство рекламы. Если искусство, по крайней мере, прямо не требует отождествления, то рекламное послание всегда кричит: «Смотри, это ты!» Когда реклама превратилась в высокое искусство, мы вымерли. В рекламной обёртке мы больше не видим товара, мы видим в ней образ жизни. Нам снова рассказывают о нас.

Способ борьбы с «информационным телом» только один – поднять на уровень массовой культуры «Чёрный квадрат», снять антифильм с названием «Чёрный экран», написать антироман, где на всех 453 страницах не будет ни единой буквы, ни единого знака препинания, и поставить антирекламный ролик, демонстрирующий привлекательность кариеса, перхоти и потоотделения!

ВАВИЛОНСКИЙ МНОГОГРАННИК:

Термитник – снаружи монолитный и правильный параллелепипед, к которому ведут аккуратные бетонные ступени. Большую его часть внутри занимают пустые четырёхгранники. Мы так привыкли находиться внутри пустых четырёхгранников, что не замечаем их. Ура гениальному Борхесу! Он обнаружил принципиальную черту нашей Вселенной – её многогранность. Оглянитесь! Повсюду нас окружает миллионоугольный многоугольник. Куда бы мы ни бежали в пределах города, мы будем попадать из одного многогранника в другой. Мы будто живём внутри школьной тетрадки по геометрии! Наше мышление тоже целиком кубистично. В нём присутствуют только грани, и нет плавно перетекающих друг в друга поверхностей. В природе же, наоборот, преобладает естественная форма – яйцевидность. «Назад к мировому яйцу!» – такой слоган можно поместить на транспарантах борцов за новую жизнь.

Неужели нагромождения многогранников не приводят в смятение? Рекомендую для просмотра фильмы «Куб» и «Куб 2: Гиперкуб» – эти гротескные выплески бессознательного ужаса перед окружающей нас геометрией. А ведь мы стремились как раз к обратному, геометризуя Вселенную! Геометрия должна была обеспечить нам комфорт и предсказуемость. А в итоге? Геометрическая предсказуемость обернулась кошмаром, ибо содержит в себе эмбрион «информационного тела». «Информационное тело» предсказывает опыт, а, предсказывая, моделирует его, отнимая у нас свободу. Человек подлинно свободен лишь в непосредственности опыта.

Сегодня геометрический офис – это место, где продуцируется и обрабатывается текстовая реальность. Офис – наш новый способ бытия. Фабрика по производству «информационных тел». В типичном постсоветском термитнике можно наблюдать следующую картину: мелкие фирмёшки, точно млекопитающие, теснят стегозавров с непроизносимыми именами вроде «Уралборщкислщейпроект» или «Пневмокульмстройтехспецгидромаш». Безобразные гидры советского периода отступают. Не способные продуцировать востребованное новым временем «информационное тело», они выживают только лишь за счёт того, что сдают в аренду конкурентам пока ещё принадлежащие им территории. При этом обладание собственностью уже более не означает обладание властью. Власть – это Проект. Коммунистический Проект рухнул. Фашистский Проект потерпел крах. Либеральный Проект погиб, хотя его гибель сознательно маскируется. Эпоха Модерна – эпоха Проекта завершена, на смену ей приходит безвременье, постистория, невыносимая неопределённость бытия. Идеологическое безвластие оборачивается властью ПОТРЕБЛЕНИЯ.

Мужчина офисный

По мере того как жизнь человеческая перемещалась из пещер в замки, а из замков в конторы, мужчина радикально эволюционировал. Вкратце эволюцию можно изобразить такой картинкой:

1. Неандерталец – сумрачный индивид с выпирающими валиками надбровных дуг, облачённый в шкуру мамонта. Отношение к женщине самое варварское. Кульминация любовной игры – сокрушительный удар дубиной по хрупкой женской черепной коробке.

2. Рыцарь – 70—80 килограммов мясных консервов. Забрало поднимал изредка, в основном после победы в турнире, предоставляя даме возможность любоваться своей измождённой окровавленной физиономией. Доспехи не снимал даже в постели. До крайности романтизированное отношение к женщине выразилось в культе прекрасной дамы (как правило, уже замужней). Иными словами – да здравствует адюльтер! Если бы женщины творили культуру, разве они допустили бы такое безобразие?

3. Мужчина офисный. Вот здесь-то и стоит огромный жирный знак вопроса, на который мы постараемся найти ответ.

Вся соль произошедшей эволюции заключается в том, что раньше мужчины были отдельной привилегированной кастой, а теперь мы трудимся с ними бок о бок и имеем возможность следить за их повадками в естественных, так сказать, условиях. В частности, я, работая юрисконсультом в одном известном издательстве, ежедневно наблюдаю поведение офисных мужских особей, что недавно подвигло меня к составлению собственной маленькой, не претендующей на научность классификации.

Босс

Мужчина №1 в офисе. Его отношение к нам двойственное, не поддающееся точному определению. Он рассматривает нас не то как свой маленький уютный гарем, не то как целый выводок любящих дочерей. Никогда не знаешь, в какой пропорции смешались в его фамильярных объятиях и поцелуях родительское чувство и половой инстинкт, а постоянное упоминание на корпоративных вечеринках о желании жить одной большой и дружной семьёй наводит на мысли об инцестуальных наклонностях.

Поскольку Босс, в отличие от других офисных мужчин, вне конкуренции, он никогда не позирует и не рисуется. Тот, на которого я работаю, во всяком случае, может переночевать в офисе, а утром возникнуть из своего кабинета пред нашими светлыми очами в наполовину расстёгнутой, незаправленной рубашке и с незавязанным галстуком. Случается, что одна щека у него уже гладко выбрита, а со второй ещё хлопьями падает белая пена. Весь свой последующий утренний туалет он совершает при нас, иногда обращаясь с просьбой помочь повязать ему галстук. Закончив одеваться, он кружится несколько раз перед нами, весело хлопает подтяжками и спрашивает: «Ну, девки, как я вам?»