4,5 товарища

Филолог с одобрением смотрел на Айсберга, благостно восприняв его прекрасно предоставленный совет.

– Так, а у тебя с чем были проблемы? – поинтересовался Ким у коллеги. – Я надеюсь, ты не пытался усыновить ребёнка, чтобы проводить исследование детской анатомии?

– Что? Нет! – возмутился Айсберг. – Я же не католический священник или мусульманский пророк! Я вообще неверующий!

– Тогда в чём дело? – непонимающе спросил Ким.

– Да ни в чём, – пожал плечами биолог, – просто пытался поддержать беседу. Нет, мне не приходилось усыновлять ребёнка, но если сравнивать детский дом с интернет-магазином, я бы сравнил его с зоомагазином.

– А что, существует интернет-зоомагазины? – внезапно вмешался в разговор математик. – Я и не знал, что можно заказать животное по интернету. Всегда считал, что питомец должен выбирать тебя, а не ты питомца.

– Как с покемонами – согласился Вульф.

– Мы едем, или как? – нарушил сладкую беседу Айсберг. – Чем позже мы приедем в бар, тем скорее нам придётся идти обратно на работу.

– А что, ребята, вы действительно планируете просидеть в баре весь день и всю ночь? – недоумённо спросил Ким, вставая коленями на подоконник.

– Весь день, всю ночь, и если будем слишком хорошо сидеть, опознаем на практику минут на пятнадцать, – подтвердил Адольф Иосифович.

Друзья по очереди спустились по лестнице и направились на стоянку, где их уже ожидал новый припаркованный серебристый део матиз.

– Вот это тачка, – присвистнул Айсберг. – Сколько она ест? Литров шесть-семь?

– Пять, – с гордостью ответил Ким. – И это если разгоняться до восьмидесяти!

– Шотган по праву перворождённого! – раздался зычный голос математика, и через мгновение, тот уже очутился на переднем пассажирском сидении.

«Избыточный вес имеет свои преимущества», – подумал Вульф про себя и уселся прямо за Громовым.

– Давайте, рулите мной, – попросил Ким, – я не частый посетитель баров, поэтому не знаю все злачные места.

– Что так? – удивился математик. – Какие-то принципы, или что-то вроде того?

– Да нет, – пожал плечами филолог, выруливая со школьной парковки, – просто последний раз, когда я был в баре, я немного выпил, буквально чуть-чуть, а потом очнулся в полиции рядом с каким-то непонятными человеческими телами. Живыми, но жутко агрессивными, даже будучи избитыми. Не мной, разумеется.

– Ох, не знаю, – пожал плечами Громов, – возможно, это был я. Половина из моих попоек заканчивается в приёмном отделении или драками.

– Дебоширишь, что ли? – решил уточнить Моисей Генрихович.

– Да не, – математик отмахнулся и похлопал себя по пузу, – я просто не любитель бегать от полиции. И от конфликтов.

– Помню, один раз друзья принесли какую-то вьетнамскую настойку со змеей, – встрял в обсуждение физик, – неплохая вещь, между прочим. В итоге она оказалось убойной, как вьетнамские ловушки с кольями для американских военных. Не помню, что было, помню, мне пришлось убегать от полиции.

– И как, успешно? – заинтересованно спросил Громов.

– Да не особо, – Сергей Анатольевич стеснительно почесал щёку, – наутро оказалось, что выпивали мы у меня дома, а убегал я от своей сестры, которая заявилась ко мне домой в полицейской форме. Но зато меня не избивали резиновыми дубинками, как это обычно бывает. – Выезжай вот здесь вот на главную, – сменил он собеседника, – и езжай прямо, до тех пор, пока каждые десять метров не будет попадаться на глаза пьяные тела, либо лёжа, либо в обнимку с фонарными столбами.

– Что, только те, которые стоят в обнимку или лежат? – недоумённо спросил Ким.

– Так и есть, – подтвердил Громов. – Те, которые сидят – то бомжи денег просят, а те, которые стоят – просто трезвые ячейки нашего общества.

– Всё-таки много людей пьёт, – печально вздохнул литератор, – и ничего с этим нельзя поделать.

– Ты так говоришь, как будто в этом есть что-то плохое, – склонившись над ухом водителя, произнёс Вульф. – Пьяница – горе в семье, так говорят. Правильно говорят, никто не спорит. Но посмотри на нас, – Сергей Анатольевич обвёл рукой всех присутствующих, – среди нас не так много семьянинов, не так ли. Я надеюсь, я прав? – растерянно спросил физик, опасаясь, что испортил такой прекрасный пример. – Ни у кого из вас жены с детьми нет же? Я просто посмотрел, колец вроде не носите.

– Нет, нет, нет, – дружно, в один голос отозвались коллеги.

– Хотя… – задумчиво протянул Громов. – Одна барышня пыталась на меня алименты повесить, дескать, это я заделал ей ребёнка. Сам я не помню, был под шафе, поэтому, на все инсинуации в мой адрес, я вежливо посылал её на три буквы.

– Куда-то конкретно? – полюбопытствовал Айсберг.

– Да, – кивнул Адольф Иосифович, – Г. Э. О. Генетическая экспертиза отцовства. Мадам визжала, обзывала меня всякими нехорошими словами, так, что даже наш начитанный друг, не слышал таких выражений. Но в конечном итоге, не смогла навязать мне чужого отрока и уехала с ним к маме в деревню.

– Какая поучительная история, – заметил Ким. – Но это лишь очередной подтверждает мой довод о том, что пьянству надо давать бой.

– Чем мы сейчас и займёмся, – настойчиво обозначил свою позицию Громов.

– А я всё-таки согласен с нашим другом, – Вульф поднял палец вверх, – пьянство – бич нашего общества. Но как сказал один не самый глупый человек – «Всё яд, эффект определяет доза». Всё-таки, расслабиться по вечерам несколько лучше, чем заработать нервный срыв на работе. Был у меня на предыдущей работе мужик. Хороший человек, не пил не курил, в сорок лет умер. Почему, спрашивается? Потому что не пил и не курил. Бац, и выстрелил себе из ружья в голову. И это у него ещё даже музыкального слуха не было! А так бы пришёл после работы, расслабился, так или иначе, и всё прекрасно! И жена не плачет горькими слезами, оплакивая скоротечную кончину мужа.

– А из-за чего мужик то решил счёты с жизнью свести? – ненавязчиво поинтересовался Айсберг.

– Да ему задали исследование научное провести, помимо того, что ответственность большая, с этим исследованием и так без пол литры не разберёшься.

– А что за исследование? – не отставал биолог.

– Влияние алкогольного опьянения на привлекательность женщин. В прямом смысле, без пол литры не разберёшься здесь. А он за здоровый образ жизни, не пил, не курил, правда, в башку из ружья почему-то пальнул себе.

Наконец серебристый автомобиль подкатил к участку дороги, где количество тел на квадратный метр начало превышать нулевую величину.

– Здесь направо, – скомандовал физик.

Машина с учителями свернула в неприметный переулок, за которым приютился небольшой пивной магазин, чьих завсегдатаев можно было наблюдать на всём пути следования к бару. Бар же располагался в соседнем здании, рядом с пивной.

Водитель матиза аккуратно припарковал свой аппарат, по всем правилам, и, убедившись, что никто, ни одна пьяная морда случайно не поцарапает машину, выходя из бара, разрешил всей делегации покинуть транспорт.

Вульф вышел из машины и поднял руки к вывеске в форме трёх семерок, лампочки на которой перегорели ещё пару лет назад.

– Хочу представить вашему вниманию известный в широких кругах бар «Три семёрки», иначе узнаваемый как «Три топора». Кстати, как вы думаете, а почему он так называется?

– Возможно потому, что три семёрки похожи на три топора? – предположил Ким.

– Хм-м, – Вульф прищурился, – никогда не думал об этом. Да нет, не поэтому, на самом деле. Просто в начале его открытия, сюда наведались колхозники из ближайшей деревни, они как раз с ярмарки возвращались. Уж не знаю, что они с местными не поделили, но началось в баре страшное побоище, пострашнее ледового. Так вот, в барменский стол три топора прилетело. Бармен эти топоры схватил – два в руки, один в зубы, и с психу повыгонял всех из заведения к чертам собачьим. Немного остыв, топоры решил оставить в баре на память, и повесил их над барной стойкой на стене.

– Какая невероятная история, – разгладил бороду Громов, – возможно, я даже принимал участие в этих событиях. Но это неточно.

– Бар, должно быть, после таких событий стал дико известен? – предположил Моисей

– Известен – да, – согласился Сергей Анатольевич, популярен – нет. Посетителей здесь немного, в связи с его известностью. Стоило администрации один лишь раз организовать спортивную неделю, и побоища, которые устраивали спортивные фанаты, прославили этот бар сильнее, чем низкие цены. С тех пор, сюда ходят лишь самые отчаянные посетители. Ну, и те, кто знаком вообще с этой историей. Прошу, господа.

Делегация, возглавляемая Вульфом, спустилась вниз по лестнице прямиком в сердце злачного заведения.

– Приветствую вас! Сегодня акция на гиннес для всех ценителей пива – поприветствовал гостей рыжий бармен.

– Привет, Рыжий – Вульф отсалютовал приятелю и облокотился на барную стойку. – Нам с товарищами найдётся место?

Рыжий внимательно осмотрел спутников Сергея Анатольевича и многозначительно выдал:

– Места свободные есть, учитывая, что сейчас одиннадцать часов дня, и в баре сейчас сидят либо одинокие сердца, которые потеряли свою половинку, либо…

– Либо педагоги из соседней школы, которые зашли снять стресс после тяжёлого рабочего дня, – закончил за бармена мысль Громов.

– О, Вульф, ты теперь учитель, поздравляю! Но ребята, сейчас всего одиннадцать часов… – скептически покачал головой бармен.

– Не часами, не часами измеряется работа, а затраченной энергией, – утвердительно обозначил Громов.

– Верно, – подтвердил Вульф. – Ну, так что? Найдётся место, куда нам присесть? Желательно, чтобы нас не трогали часов до девяти.

– Вы что, до вечера тут сидеть собираетесь? – нахмурив брови, спросил Рыжий. – Вам завтра не на работу?

– Как можно? – возмутился Айсберг. – До утра. Практика начинается в десять часов завтра, и если мы просидим целый день, то опоздаем на час. Не дело опаздывать в первый испытательный день. Именно поэтому мы посидим до девяти, и сразу на работу.

– Я смотрю, выносливые вы ребята, – удивлённо протянул Рыжий.

– Ещё бы – Айсберг посмотрел вверх, вороша былые воспоминания. – Я провёл два года в джунглях бассейна реки Амазонка, и скажу по секрету, не пить сутки намного тяжелее и опаснее, чем сутки пить.

– Вижу прекрасное место в углу, – позвал товарищей Вульф.

Троица преподавателей, пока ещё ровным шагом двинулась к своему столику.

– Не смотри так на меня, – удивлённо обратился Ким к бармену, поймав на себе исследующий взгляд. – Я ещё только-только начинаю понимать, как здесь всё устроено. Пока что, мне нравится!

Филолог догнал своих коллег и принялся исполнять тот же ритуал, что делает каждый человек, придя в общественное заведение, чтобы выпить, поесть или же снять стресс любыми другими известными методами. Алкогольная карта бара была больше похожа на карту сокровищ, во всех смыслах – такая же обширная, непонятная, содержащая много загадок (в названии коктейлей уж точно), а также способная привести неосторожного авантюриста к большим неприятностям.

– Кто что будет? – ненавязчиво поинтересовался Айсберг, просматривая раздел меню с выделяющийся яркой красной надписью «АКЦИЯ». – Уж очень меня заинтересовало его предложение с гиннесом. Раньше я не был особенно любитель пива, но вот сейчас, мне кажется, что всё изменится.

– Я буду ром, – определился Громов. – Пора в жизни что-то менять. Знаешь что, Моисей, я тоже так считаю. Я сменил работу, пора сменить и предпочитаемые напитки. Глядишь, и жизнь тогда по-другому пойдёт, кто знает.

– Тогда я буду текилу, – вмешался в обсуждение Ким, – всегда хотел попробовать что-нибудь экзотичное. К сожалению, самой экзотичной вещью, которую я попробовал из алкоголя, был кумыс, который я распивал на в полях, на широких просторах нашей необъятной планеты.

– Прости за нескромный вопрос, – Вульф неловко посмотрел на Кима, – но вот ты сейчас заговорил про кумыс, и тут у меня совершенно случайно назрел вопрос… Ты же знаешь, мы заметили, что ты отличаешь от нас, – Вульф кивнул на Громова и Айсберга, поэтому, я бы хотел тебя спросить о том…

– Что? Не понял, – недовольно заворчал Ким. – Ты что, после моего разговора о кумысе подумал, что я, наверное, казах? Так вот ты ошибся, выкуси.

– А, да нет, – отмахнулся Сергей Анатольевич, – кому какое дело, кто ты по национальности. Главное, чтобы человек был порядочный, ну и раз ты заказываешь текилу, я полагаю, так оно и есть. Просто ты говоришь такими литературными выражениями. Я вообще хотел тебя спросить о том, как ты себя чувствуешь, занимаясь ненастоящей наукой. Имею в виду, что мы, – физик снова кивнул в сторону остальных товарищей, – настоящие учёные. Делаем там всякие исследования, вычисления, и прочую научную лабуду, а ты всего лишь книжки читаешь. Только без обид. И раз уж ты поднял тему, второй вопрос, кто ты всё-таки по национальности?

– Никаких обид, – спокойно ответил Ким. – Начну с первого вопроса. Литература, даже в школе – серьёзная наука, которая заставляет людей думать не меньше, чем физика или математика, и уж точно больше, чем биология. Недостаточно прочитать книгу, нужно понять ещё, о чём она. Именно этому и учит мой предмет. А насчёт исследований, хочу сказать, что это на самом деле очень интересно. Это не просто читать книжки, в поисках автографа автора, а ещё изучать его биографию и всякие прочие мелочи жизни, в том числе скелеты в шкафу. Вот так в детстве тебе читают сказку, и ты не задумываешься об авторе и его взглядах, а просто слушаешь очередную интересную историю, которую тебе читают родители. А потом выясняется, что автор был оголтелый коммунист, и первоначальный посыл, который несёт сказка, предназначен совсем не детям, а родителям, которые её будут читать. Ибо дети не читают сказки на ночь, сказки читают взрослые детям.

– Это очень впечатляюще, – удовлетворённо кивнул Вульф, – я почти поверил, что ты настоящий учёный. Без обид опять же. А что насчёт второго и третьего?

– А что за третий вопрос? Я не слышал, что бы вы что-то ещё спрашивали.

– Не спрашивали, – честно признался физик, – но хотели. Имя у тебя интересное, в честь кого назвали?

– Ах, это, – отмахнулся Ким. – Так в честь отца. Моего отца звали Ким Чен Ым. Точнее, ровно до того момента, как в паспортном столе не записали его полное имя во все три графы. Когда родился я – отступать было поздно, у нас всех в семье называют в честь отца. Хорошо, что убедили их, что отчество не склоняется. Жалко ту паспортистку… Надеюсь, она в тот день пришла пьяной на работу.

– Очень странные у тебя желания, – верно подметил Гром.

– А как иначе? Либо она пришла пьяной на работу, либо она страдает крайней степенью кретинизма. Лучше уж так, чем проблемы с развитием… А что касается национальности, я думаю, вы и сами уже поняли. Моя мать кореянка, мой отец кореец. Я то, понятное дело, русский.

– Интересно и экзотично, – удивился Айсберг. – А из какой Кореи, Северной или Южной?

– Не знаю, – пожал плечами филолог, – родители никогда не говорили на эту тему, да и для меня это одна страна, один народ, просто разделённый по совершенной случайности. К тому же, сейчас Россия является моей родиной, здесь я родился, вырос, я полюбил её и её литературу. Кому какое дело до моей национальности?

– Вот-вот, я полностью согласен с тобой, – биолог энергично закивал в ответ, – я точно также говорил на собеседовании в соседней школе. Видите ли, директору не понравилось моё имя.

– Может быть ей не понравилось, что ты еврей? – аккуратно спросил Вульф.

– Так и есть. Сразу почуял подвох, поэтому, сказал ей, что я – безродный космополит, который готов работать на благо общества. В ответ она лишь что-то пробурчала, дескать, такие как я, развалили страну и всё остальное в таком же духе.

– Наверное, она имела в виду безработных коспомолитов, – предположил Вульф.

– Не думаю. А потом ещё в конце она мне предъявила, что такой как я виновен в гибели Титаника!

– Айсберг, что ли?

– Да нет, еврей, который не заметил эту глыбу льда! В итоге, я пошёл устраиваться в нашу школу. В результате, мы сейчас сидим здесь с вами.

– Вообще неадекватная тётка, – негодуя, влез в разговор Громов. – Пришёл я, значится к ней, так мол и так, Громов я, возьмите на работу, я математик хороший, заграницей был, степень научная есть, студентов для поступления в Оксфорд обучал. Да просто кладезь, а не педагог.

– Нескромно, – прокомментировал Ким.

– Зато, правда.

Громов прокашлялся и продолжил.

– Спрашивает меня, как к вам обращаться. Я и отвечаю, что обращаться ко мне можно доктор Громов, привык, что заграницей так обращаются. Она лицом скривилась, но оценив список моих достижений, согласилась на такую услугу. И вроде мы с ней всё так хорошо обговорили, согласились на заработную плату, она у меня попросила трудовую книжку и тут же переменилась в лице.

– Такая же история, – кивнул головой Сергей Анатольевич в знак солидарности.

– Так вот, – вернулся к рассказу математик, – держит в руках мою трудовую, а сама покраснела, губы стиснула, смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. И между делом произносит «У меня отец вообще-то герой войны». Я в недоумении про какую войну она ведёт речь. Решил уточнить. Спрашиваю «В первую или вторую?». Она ещё больше раскраснелась, давай кричать на меня «Нонсенс! Сколько вы думаете мне лет?!». Я и думаю, что для второй Чеченской она была бы слишком молода, учитывая, что выглядит, как старуха. Ну, а если первая Чеченская, то ещё можно объяснить совокупностью плохой экологии и генетической предрасположенности. Сказал ей в итоге, что соболезную, и считаю, что отец её воевал за зря, из-за неумелого руководства и глупых амбиций грёбаных политиков.

– Стоп-стоп-стоп, – прервал Громова Ким? – почему ты сразу про Чеченские войны подумал? Очевидно же, что речь шла про Вторую Мировую. Хотя, она, конечно, действительно старовата, может и про первую. Но всё же, совершенно другой временной промежуток.

– Не надо, пожалуйста, меня грузить всеми этими историческими фактами, терпеть не могу, когда люди обсуждают историю. Никогда ей не интересовался, что в школе, что в универе прогуливал занятия, лишь бы не слышать эту нудную тягомотину. Наверное, это всё от преподавателя зависит, ещё в школе отбили тягу к этому предмету. Надеюсь, я буду не таким скучным учителем.

– Дружище, – аккуратно начал Вульф, – это не то, чтобы история. Это… Вторая Мировая, о ней все знают!

– А вот представь себе, я нет, – отрезал математик.

– Хорошо, мы тебя услышали, – переглянувшись, согласились друзья. – Имя у тебя интересно, кстати. Немецкое?

– Так и есть, – подтвердил Адольф Иосифович, стукнув кулаком по ладони, – мой батя был чистокровным немцем. Помню в детства, как он пил пиво, словно мы были в Германии. Были мы не в Германии, а в России, и выпивал он в пивнушке неподалёку…

– Наверное, у тебя были непростые отношения с отцом, – догадался Моисей.

– Ты прав, – кивнул математик, положив руку товарищу на плечо. – Но уже в тринадцать лет я был сильнее его, поэтому, поднимать руку на меня он боялся. Помню, мама меня благодарила, когда я защищал её от него, спасибо, говорит, Адольф, ты моя надежда и опора. Признаюсь вам, ребята, именно в такие минуты я чувствовал себя сверхчеловеком.

– В школе тебя не дразнили? – полюбопытствовал Ким.

– Было немного, – признался здоровяк, – но это я только в началке был толстым, как я уже сказал, в тринадцать лет я уже был сильнее моего отца, потом все насмешки прекратились. Можно сказать, чуть ли не со школы меня доктором кличали.

– Вот оно что, – медленно произнёс Вульф, – я просто надеюсь, что ты серьёзно не рассчитываешь, что мы будем к тебе обращаться доктор. Если ты не заметил, тут все тоже кандидаты.

– Заметил, как не заметить. Учёный учёного видит издалека. Иногда это мешает… Но, вы ведь не PhD, – пожал плечами Громов.

– Но мы и не за бугром, – отразил выпад физик, – к тому же, если ты сомневаешься в наших философских навыках, поспрашивай любого, в чём смысл жизни, я думаю, у каждого найдётся свой собственный развёрнутый ответ.

– Да ладно, что вы, не надо, – махнул рукой доктор философских наук, – можете просто по фамилии. А можете звать по прозвищу – Гром.

– Везёт тебе, что у тебя от фамилии образуется такое классное прозвище, – вздохнул Вульф, – с моей фамилией ничего такого не выйдет.

– Да ладно тебе, – подбодрил приятеля Гром, – пройдёт время, и мы наверняка тебе тоже прозвище придумаем. К тому же, моё прозвище не от фамилии образовалась. У меня непереносимость лактозы, и вы ребята точно не захотите оказаться поблизости, когда начнёт буйствовать стихия.

– Ким, а что на счёт тебя? – сменил тему Вульф.

– Ким Чен Ым, – поправил Вульфа филолог, – терпеть не могу, когда называют меня уменьшительно-ласкательным именем.

– Точно, так что насчёт тебя? У тебя есть прозвище?

– Не знаю, – пожал плечами Ким Чен Ым, – за глаза меня называли психованный или сумасшедший, но эти люди, если честно, сами были не в адеквате, ходили вечно и шарахались от меня. Расисты одинаковы везде.

– Кроме России, – заметил Айсберг, – в России не было рабства. Здесь царит равноправие для ксенофобии, что не может не радовать.

– Именно поэтому моей сестре нравится фиолетовый цвет, – вставил свои пять копеек Сергей Анатольевич, – потому что на Земле нет людей такого цвета кожи. Но не сомневаюсь, что как только такие люди появятся, её любимый цвет тут же поменяется.

– Я был один раз фиолетовым, – между делом сказал Ким, – прыгал в озеро с обрыва и приземлился на живот.

Всех четверых передёрнуло.

– Да, это было больно, – вороша болезненные воспоминания, подтвердил филолог, – но зато с того момента я вынес полезный урок.

– Что не надо прыгать с трамплина в воду на живот? – уточнил Громов.

– Да. Зимой.

Учителей снова передёрнуло.

– В любом случае, если случайно как-то познакомишься с моей сестрой, не упоминай при ней эту ужасную историю. И ещё не проси её называть себя по полному имени. Никогда.

– Почему мы вообще должны с ней встречаться? – недоумённо спросил Ким. – Страховка у меня не закончилась, в ДТП я не попадал, не думаю, что мне каким-то образом придётся с ней пересекаться.

– А это не от вас зависит, – махнул рукой Сергей Анатольевич, – она всегда пробивает всех моих знакомых. Так что лучше придумай себе псевдоним.

– Я даже не знаю, – растерялся литератор, – что угодно?

– Только, что тебе нравится, она же не зверь какой. Кстати, Ким Чен Ым, друг мой, ты любишь собак?

– Ага, – активно закивал Ким, – кто же их не любит?

– Разумеется, Ким Чен Ым, ты любишь собак, как будто кто-то сомневался. Как тебе прозвище Тэнгу, а? Это японский лесной дух, название переводится как «Небесная собака». Конечно, прозвище придуманное, а не полученное, не так хорошо приклеивается, но уж лучше так, чем как у Грома.

Ким призадумался.

– А впрочем, неплохо. Всяко лучше, чем сумасшедший или психованный. И главное, короче!

– Отлично! – обрадовался Вульф. – Значит, на том и порешим. Простите меня, но я решил расставить все точки над «ё», прежде мы начнём пить. За это время может произойти всякое, я должен перестраховаться.

– А что? До меня она не будет докапываться? – спросил оскорблённый Айсберг.

– Да не, это уже антисемитизм будет, у них на работе с этим строго. Начальство, – физик перевёл взгляд наверх, – ненавидеть можно, но только за глаза.

– И раз мы всё выяснили, может, пойдем, закажем, – Гром потёр горло, – а то я чувствую себя неловко. Пришли в бар, а сидим, лясы точим, что о нас люди подумают?!

– Нельзя отказывать доктору в его уважительной просьбе, пойдёмте к стойке, ребята.

Оставив ненадолго своё место, друзья подошли к бармену.

– Хэй, Рыжий, мы определились с заказом, два джин-тоника мне. По отдельности – всё гадость редкостная, но вместе классная вещь!

– И бесполезная, – вмешался биолог, и принялся делиться своими знаниями, – в тонике содержится хинин, который рекомендуется для лечения похмелья. А зачем пить, если ты не планируешь утром мучиться с похмелья? Какой в этом толк? Похмелье – способ организма наказать владельца за нецелесообразную растрату денег.

– Да я и так с похмелья не болею, – махнул рукой Вульф. – Правда, сейчас хуже стало. Четыре года назад я как-то был на даче, перестилал крышу, и со второго этажа упал прямо на металлический штырь, торчащий из земли. Хорошо, сестра была неподалёку. В итоге, операция и удаление почки.

– Тебе вообще пить то можно с такими повреждениями? – недоумённо спросил Айсберг.

– Фигня, у меня ещё три осталось. Врачи лишь диву даются и завидуют. Даже предлагали купить лишнюю или пожертвовать. Но, лишних у меня и так нет. Для того, чтобы жить в России, трёх почек маловато! Стресс, кругом стресс! Вот четыре в самый раз. Я, если честно, даже диву даюсь, как вы с двумя то обходитесь?