Ржавое золото. Детектив

С ужина все разошлись заниматься бытовыми делами или просто отдыхать. На очаг взгромоздили огромный чайник. Любой желающий может вечером пить чай, сколько хочет. Дядя Валик вытащил из своего рюкзака банку кофе, и, довольный, подмигнул нам.

Садиков сидел за общим столом, под тентом, и просматривал планы и схемы, пока позволяло солнечное освещение. Мы подсели к нему, и спросили:

– Андрей Данилович, а когда же экспедиция будет разрабатывать скифский курган?

И Садиков отвечал:

– А для этого, ребятки, надо бы послать разведгруппу по туннелям каменоломен, чтобы они, с компасом, уточнили мне схему подземелий.

– Ой, Андрей Данилыч, – пискнул Лерыч, – а можно и мы с разведгруппой пойдём?

Ох, и Лерыч! Ну, никакой солидности. Сейчас Садиков точно думает: «Пришли тут пацаны в археологов играть!». Так и хочется теперь Лерыча по затылку стукнуть! А дядя Валик постучал ложкой по своей чашке и сказал:

– Вот теперь, Валера, ты точно в каменоломни не пойдёшь.

– Папа! Ну, я же именно спросил: «можно ли?».

– Это то же самое, что напрашиваться: «ну, возьмите!», – ответил отец.

Садиков снисходительно разулыбался.

– Вообще то, ходить по этим туннелям небезопасно, – сказал он, – Известняки, сами по себе, не очень прочны, а часто бывают слоисты, и своды туннелей провисают. А после бомбовых ударов некоторые своды находятся на грани обвала. Бомбы здесь рвались чудовищные – вы посмотрите, какие воронки огромные есть в степи. Я, прежде всего, не рискую людьми. Пробраться под курган из-под земли – это только идея. Но воплотить её можно только при обеспеченной безопасности подземного прохода. А мы, к тому же, только приблизительно знаем куда идти. Если разведчики уйдут под землю, мы ещё и не будем толком знать, где они находятся.

– А тут, вдруг, обвал, – сказал я, – Кто-нибудь кашлянёт, и – обвал! Путь закрыт, и надо идти другими ходами. Всё – группа заблудилась!

Лерыч нахмурился и покачал головой.

– Вот-вот, где-то так, – согласился со мной Садиков, и снова углубился в схемы раскопок.

Наступила ночь. Звёзды густо посолили чёрное небо. Мы улеглись под открытым космосом на подстилках, и стали, не мигая, спокойно и расслаблено, созерцать эту красоту. Небо было живое и торжественное. Полчаса спустя уже казалось, что мы видим Вселенную объёмно, охватывая всю эту огромность своим сознанием. Мысль скользила между звёзд, и приближалась к границе этого пространства. Бесконечность вездесуща, она не имеет меры и отметки, но ощутима она становится там, где нечётко и гадательно проходит граница этой Вселенной. Сознание натыкается на этот незримый край, и сталкивается с тем, что осознать невозможно – с бесконечностью. На какое-то мгновение я даже почувствовал, что схожу с ума, и, в страхе, прекратил этот мысленный рейд в бесконечность. Я вернулся снова к ближней Вселенной – окрестностям нашей Галактики. Здесь было довольно суетно, как на людной улице. Периодически блистали метеориты, чертя небо короткими штрихами. Между звёзд иногда, очень быстро и очень прямо, пролетали маленькие светящиеся точки. Это спутники.

Лёгкий ветер шевелил наши волосы, и нам казалось, что этот ветер веет по всей Вселенной, простёртой перед нами.

Глава 5

~ добыча! ~ мы в подземелье ~ простуженный призрак ~ подземный госпиталь ~ шайка лозоискателя ~ возвращение на поверхность без кроссовок ~ Садиков задумался ~

Увы! Наши четыре квадратных метра работы на раскопе, на которые мы возлагали большие надежды, оказались совершенно безнадёжны. Кроме ржавых патронов в верхнем слое земли, мы ничего здесь не нашли, дорывшись до самых низов культурного слоя, пока нам не сказали, что дальше углубляться совершенно бессмысленно. Культурный слой здесь оказался, как выразился Лерыч, абсолютно безкультурным. Но работу мы продолжали.

А на следующий день дядя Валик сел на велосипед и укатил купаться на море, ибо он приехал сюда прежде всего для этого. В лагере было два велосипеда, они принадлежали двоим крымским археологам из Симферополя, которые сопровождали питерцев. Один – это молодой водитель «Волыни». А другой, постарше – научный сотрудник, солидный мужчина – Сергей Дудко. Свои велосипеды они давали всем, кому надо – ведь не гонять же по мелочам автомобили.

Уехал, а у нас вдруг такой триумф! Копаем мы с Лерычем вдвое медленнее без дяди Валика, я рою впереди, а он – за мной. И вдруг я натыкаюсь на камни. Копаем глубже, и обнаруживаем полуразвалившуюся стенную кладку. Садиков жмёт нам руки, и, со словами: «Я так и рассчитывал, что здесь есть!», делает пометку на своём плане. Мало того, копая вдоль этой стены, мы наткнулись на какую-то пустоту в земле. Мы быстро, но аккуратно, разгребли эту полость, и – о, радость! – нашли в ней звенья ржавой цепи. Всю цепь мы откапывали осторожно, кисточкой, дрожа от понимания того, что она была сделана людьми, жившими до рождества Христова. Вся цепь оказалась длинною сантиметров 70. Мы так надеялись, что она будет к чему-то привязана, но это оказалась просто цепь сама по себе. Садиков внимательно всё осмотрел, и сказал, что та пустота, с которой началась цепь, видимо, раньше, была занята каким-то деревянным предметом, к которому была привязана цепь. Дерево истлело, оставив полость, а цепь осталась.

– Вообще, обнаруженные полости правильнее заливать гипсом, а потом откапывать. Тогда можно узнать форму истлевшего предмета, – сказал Садиков, – Но у нас это, как-то, не предусмотрено.

Но мы с Лерычем, что и говорить, были очень довольны. Цепь, конечно, не золотая, но её, тем не менее, аккуратно сложили в отдельную коробку.

Когда дядя Валик вернулся, Лерыч, наигранно оттирая пот со лба, встретил его словами:

– Ну что, папа, нагулялся? Молодец! А мы тут поработали немножко…

Дядя Валик подмигнул мне, и сделал вид, что Лерыча не расслышал, и только ответил рассеяно-устало:

– Здравствуй, здравствуй…

Как Лерыч ни старался, невозмутимо, как бы невзначай, доложить о нашей находке, дядя Валик старательно изображал рассеянную невнимательность расслабленного человека, пропуская мимо ушей все его намёки. Наконец, Лерыч не выдержал, и его прорвало:

– Папа! Я древность откопал!

(Интересно, а я?)

– Как!? – взорвался восторгом дядя Валик, – говоришь, Димыч древность откопал!?

Лерыч сразу запнулся и поправился:

– Ну, да, мы с Димычем… Цепь отрыли!

Мечта попасть в каменоломни нас не оставляла. Даже не смотря на страшные предупреждения, Лерыч был готов пройти по таинственным подземным выработкам. Карту Хаджи-Бурунского участка мы уже несколько раз рассматривали на столе у Садикова. Он из неё секрета не делал, и она у него лежала в общей стопке технических документов. Как уже говорилось, поход в каменоломни для него был только идеей, и её реализацию в этой экспедиции он серьёзно не рассматривал.

Схема выглядела вот как. Разработчики строительного камня вели выработки прямыми параллельными туннелями, пересекая их друг с другом поперёк. План ходов получался в виде аккуратных клеточек. Но, в зависимости от расположения каменной породы, стройный план каменоломен часто поворачивал в сторону под каким-либо углом. В таких местах клетчатая схема выработок нарушалась, создавая многоходовые перекрёстки и неожиданные тупики в самой гуще ходов. А дальше снова шла клеточная сетка плана. Получалось несколько чётких, клеточных, групп туннелей, состыкованных между собой, как попало. На краях схемы почти все ходы были недорисованы, и имели просто обрыв на рисунке. Значит, там были не тупики, а продолжения подземелий, неизвестной протяжённости и плана. Всю схему запомнить невозможно, но мы изучили, почти наизусть, самую главную её часть – расположение нескольких ходов, ведущих, по идее, под скифский курган. Когда, через четыре дня работы, мы взяли велосипеды и поехали на море, то на пляжном песке смогли, по памяти, восстановить рисунок этого участка. Мы друг друга взаимно проверили: Лерыч царапал схему сам, и я тоже сам, отдельно; потом мы сверили наши рисунки, и убедились, что они одинаковы. Это значит, что мы всё верно запомнили. И теперь мы уже не понимали, как можно туда не пойти? Схема Садикова стала для нас, как карта острова Сокровищ. Её наличие волновало нас. Нам казалось, что только мы обладаем этим сверхсекретным знанием, и только у нас есть шанс этим воспользоваться. Все признаки Великого Шанса были на лицо: ограниченное время доступности (мы здесь не надолго, и экспедиция тут не навсегда), малый круг посвящённых лиц, и большое количество всяких причин не делать этого.

Обсыхая на пляже после купания, мы с Лерычем решили: завтра, обязательно сходим в каменоломни. Где вход – уже известно. Схему знаем. Завтра опять отпросимся на море, возьмём велосипеды, и сиганём, в объезд, к этому входу. Далеко ходить не будем, главное – увидеть, в каком состоянии туннели. Из чего сделать факел, я уже придумал. Неподалёку от пляжа, у мусорных контейнеров, я видел драную автомобильную камеру – порезать её на несколько частей, и намотать на палки – вот и будут факелы. Резина долго горит.

Мы выкупались ещё раз, и поехали обратно. Подобрали на мусорке камеру, и разрезали её на четыре рукава, которые будет удобно надевать на палки.

Следующим днём было воскресенье. Археологи отдыхали. Это означало, что в раскопе с самого утра работали только некоторые из них, кто хотел докопать какие-то детали, незаконченные вчера до темноты. С наступлением жары и они убрались из раскопа.

У нас никаких дел не было и мы отпросились на море. В этом нам, конечно, не отказали, и предложили поехать вместе с молодёжью на «Ниве», через час. Но у нас, как известно, были другие планы, и мы, изобразив лёгкое нетерпение, взяли оба велосипеда. Четыре подходящих ветки, из дровяных запасов, мы приготовили ещё с вечера и припрятали недалеко от лагеря. Едва отъехав в сторону моря, мы их подобрали. Проехав ещё немного по автомобильной тропе, и убедившись, что нас не видно, свернули в степь. Велосипеды сразу потеряли скорость и проходимость. Степь оказалась не так ровна, как казалось глазу со стороны. Колёса постоянно находили мелкие кочки, камни и какие-то корни. В конце концов, мы слезли с сёдел, и пошли пешком, ведя велосипеды руками; только иногда мы могли проехать на колёсах несколько десятков метров.

Спотыкаясь по неровной земле, я думал: не слишком ли мы безответственно себя ведём, в особенности я. Лерыч, в общем и целом, ведётся за мной, как за старшим и авторитетным человеком. И то, что он попадёт в каменоломни, это будет моя, или заслуга, или… вина. Это зависит от того, чем всё это закончится. На данный момент мы, пока, только лишь, всех обманули. Это, конечно, безответственно и нехорошо, но… какое бы такое «но» найти? Думаю, если бы среди людей не водилось такое безответственное поведение, то человечество, и по сей день, ютилось бы в пещерах. Зачастую, в истории, не бывало иной возможности достичь какого-либо прогресса, без всеобщего осуждения. Да и вообще, я полагаю, любые действия безответственны и предосудительны, если они заранее не обдуманы. Но мы то с Лерычем всё тщательно обдумали! И, только после этого, я повёл его в каменоломни – разве можно теперь назвать моё поведение неразумным? Нельзя. Но именно так оно и будет названо и осуждено, если всё откроется. Вот с такими нервными мыслями я и приближался к цели, ведя за собой Лерыча, и осознавая, насколько я теперь отвечаю за него.

Где находится вход в подземелье, мы уже, предварительно, сориентировались, но сразу отыскать его не смогли. Мы держали в поле зрения скифский курган и обходили его стороной, зная, что где-то здесь должно быть нагромождение известковых глыб, среди которых есть вход в штольню, ведущую вниз. Мы шли по сухой степной траве, тревожа в ней тучи мошек и кузнечиков; наши ноги были в паутине, которой было много между стебельками трав. Наконец, мы добрались до небольшого холма, почти плоского бугра, из которого, кое-где торчали ноздреватые бока ракушечника. Обойдя бугор вокруг, мы увидели и вход. Он чернел перед нами, бесформенный, обросший какими-то колючими кустами; это было как бы щелеобразное расслоение двух пластов каменной породы: одна огромная каменная плита оказывалась под ногами, а другая висела над головой. Используя это естественное внедрение в глубину, здесь когда-то и начали пробивать штольню.

– А она не захлопнется? – с опаской спросил Лерыч.

– Не захлопнется, – ответил я, – Сто лет простояла, и не захлопнулась. Идём, не бойся. Сейчас зажжём факела.

Велосипеды мы положили рядом, в кустах. Ни с какой стороны их не было видно

На одну из припасённых палок мы надели кусок автокамеры. Приготовили второй такой же факел, но подожгли только один, для экономии. Когда факел разгорелся, мы осторожно шагнули в каменную темноту. Степная жара сразу осталась где-то за спиной, а на нас опустилась сырая прохлада подземелья. Над нашими головами навис низкий каменный свод, а под ногами захрустели обломки ракушечника. Мы перешагивали через большие каменные глыбы, продвигаясь вперёд, но метров через десять они перестали попадаться, и пошёл относительно ровный пол. Штольня плавно уходила вниз. Это немного пугало, и мы шли очень медленно, всматриваясь в темноту впереди нас, и в освещённые стены. Лерыч чихнул, и, тут же, за ним, чихнул я, два раза подряд.

– Аллергическая реакция, – шёпотом пояснил Лерыч, – Резкая смена обстановки – сырость, холод, камень…

Мы оглянулись назад, и увидели, что вход за нами превратился в далёкую, светящуюся щель, которая сейчас скроется за поворотом – штольня плавно поворачивала влево. Лицо Лерыча было тревожным. Я подумал, что он сейчас скажет что-нибудь очень веское, для того, что бы вернуться назад. Но, нет, Лерыч посмотрел, с сомнением, во тьму, и предложил зажечь ещё один факел. Тот, который был у меня в руках, освещал вокруг метров на 5—6, не больше. Я согласился, и мы подожгли второй факел. Стало светлее.

Неожиданно стены с двух сторон от нас исчезли, провалившись в темноту. Мы замерли на месте, вытянув вперёд факела, а потом поняли, что попали на перекрёсток, и вышли в поперечный туннель. Я шагнул вперёд, и свет факела выхватил противоположную стену туннеля. Это был один из широких главных ходов, такой широкий, что в нём могли разминуться два грузовика; но потолок здесь нависал всё так же низко, а холод стал серьёзно ощутим.

Согласно плану Садикова, который мы запомнили, нам надо было повернуть направо, что мы и сделали. Но, перед тем, я факелом накоптил чёрный круг на углу поворота, чтобы иметь его за ориентир при возвращении. Мы пошли дальше, молча, но уже быстрее. Вот появился первый поперечный туннель, пересекающий главный. На следующем пересечении нам надо будет опять повернуть направо. Мы дошли и до него. Здесь я опять выкоптил метку на потолке, и мы свернули в туннель, вдвое более узкий, чем главный. Неровные каменные стены опять близко окружили нас. Впереди ещё три пересечения, которые надо миновать, и тогда будет поворот уже налево. И, пока, никаких препятствий на нашем пути. А куда мы, собственно, идём? Неужели хотим добраться до самого кургана? От входа, до него, около 300 метров по прямой; подземными ходами идти ещё дальше. Мы ведь хотели только заглянуть и осмотреть туннели. Эта мысль, должно быть, поразила на с Лерычем одновременно, и мы остановились. Слишком много поворотов мы оставили за собой. Прекрасно помня план, Лерыч спросил полушёпотом:

– А куда мы пойдём дальше?

Понятно, что он имеет в виду: а когда мы уже не будем идти дальше?

– Я думаю, Лерыч, – отвечаю таким же шёпотом, – дойдём до следующего поворота, помнишь, по схеме? – заглянем туда, и пойдём обратно. Скорее всего, остальные ходы от этих ничем не отличаются и находятся в таком же состоянии.

Мы двинулись дальше. Вот опять перекрёсток, и мы снова остановились.

– Смотри! – сказал Лерыч.

Мы увидели на каменном потолке висящий пласт ракушечника, а на нём – ещё один, размерами поменьше. Словно слоёный торт, приклеенный к потолку.

– Обрушится, – уверенно сказал Лерыч.

Я ответил:

– А мы его обойдём по боковым ходам.

– Можно, – согласился он, – но только после этого – назад, слишком много поворотов уже будет сделано. Так и потеряться можно.

– Ладно, Лерыч, не дрейфь, обходим, идём до намеченного поворота, заглядываем туда, и возвращаемся.

Мы вернулись назад, и пошли в обход, по квадрату. Сейчас мы должны будем выйти с той стороны опасного перекрёстка. Да и с чего мы взяли, что эта глыба, прямо сейчас, прямо на нас, обрушится? Это Лерыча колбасит. Я с ним согласился, чтобы не нервировать его. А вдруг здесь ходы не прямоугольные? Хотя по схеме, вроде бы, клеточки, но вдруг? Да, вдруг, схема вообще не точная? Я ставлю копчёные метки на каждом повороте. Вот, вроде, вышли в тот же проход. Посмотрели – точно! – вот он, перекрёсток с глыбами на потолке. Отсюда они выглядят ещё ненадёжнее. Возможно, Лерыч и прав: здесь только кашлянуть достаточно, и всё это упадёт.

Мы опять остановились. Нам было конкретно холодно. Изо рта шёл пар. Вход, через который мы вошли под землю, нам казался бесконечно далёким. Признаться честно, страшновато. Свет резиновых факелов не яркий, бледный и дымный. Пламя у них не ровное, дёргающееся, оно пляшет, как маленький злобный демон, на конце палки, и создаёт на стенах дёргающиеся тени. Эти тени шевелятся в темноте на некотором отдалении, и нам кажется, что там копошатся какие-то фигуры. Мы молча осматриваемся вокруг. Когда-то давно здесь гулко разносились голоса рабочих и стук инструментов. Горели масляные лампы. Здесь не было пусто и страшно – обычное производство. Но рабочие ушли в незапамятные времена, и тьма заполнила всё…

Апчхи!..

Что!?

Мы вздрогнули и ахнули одновременно. Это не показалось! – из туннелей донёсся отчётливо, хотя и приглушённый расстоянием, чих. Это был басовитый, с шумным выдохом, настоящий чих! Мурашки не просто побежали по всему телу, а пронзили нас насквозь. Факела задрожали в наших руках. Мы дико переглянулись, и от этого перепугались ещё больше – вид испуганного соратника пугает, как известно, больше самого страха. Я почувствовал дрожь в коленях, а Лерыч зажал рот рукой, боясь вскрикнуть. Боже, что это было!

– Лерыч, ты слышал? – выдавил я из себя.

– Слышал, уходим!

И Лерыч сам направился прямо через перекрёсток с нависающей с потолка глыбой. Глыба была не так страшна, как голос неизвестного существа, услышанного нами в подземелье. О том, что это было эхо нашего чиха, не могло быть и речи, этот вопрос мы даже не обсуждали. Даже чихая, каждый человек имеет свой голос. Этот голос был совершенно чужим, не похожим ни на мой чих, ни на чих Лерыча. Чихавшее существо, определённо – мужчина старшего возраста. В моей страхотеке, которой я развлекаю Лерыча на сон грядущий, правдивы только рассказы о бесследно заблудившихся людях. Но, неужели, байки о призраках воплотились в жизнь!?

Мы шли назад, хотя и быстрее, но очень осторожно, чтобы не шуметь. Перекрёстки старались проходить ещё быстрее – ведь свет наших факелов видно далеко в конце каждого коридора, через который мы идём. Нам, вдруг, стало понятно, насколько мы открыты для всеобщего обозрения со своими факелами, и от этого было ещё страшнее, чем в полной темноте. Но без света мы не могли. Даже в переходах между перекрёстками мы не могли скрыться – чихающий призрак мог быть в туннеле позади нас. Или впереди… Но без света мы не могли обойтись.

Сейчас должен быть поворот. Я поднял факел, и обомлел – как же я этого раньше не заметил? – весь потолок был густо зачернён многочисленными пятнами копоти. Понятно, что, кроме нас, здесь ещё бывало много всякого гулящего народу. Свод туннелей был закопчен везде, во всех переходах и перекрёстках. Теперь я не мог понять, есть ли здесь моя метка, или нет. Лерыч растеряно смотрел то на потолок, то на меня. Схема туннеля нам хорошо представлялась в направлении «туда», в обратном направлении голова путалась, особенно, после призрачного чиха, испуг от которого всё ещё не отпускал нас. Мне страшно было подумать, а тем более сказать, что я не понимаю, где мы находимся.

– Надо повернуть, – сказал я Лерычу, – Если выйдем в большой туннель, значит мы на верном пути.

В этот момент горящая резина сорвалась с моего факела, и я едва успел его бросить, чтобы резина не упала мне на руку. Резиновый рукав перегорел пополам и не мог держаться на палке. Света сразу стало меньше, а резиновая гарь сразу заполнила воздух вокруг нас. Я взял второй факел и присел, чтобы поджечь его от упавшего куска. Факел уже начал разгораться, когда раздался дрожащий голос Лерыча, и я увидел его трясущуюся руку, показывающую вдоль стены:

– Смотри!

Вдоль стены протянулась какая-то длинная бесформенная тень. Но эта тень шевелилась вовсе не в такт пламени факелов, а сама по себе, какими-то мелкими, рыскающими движениями: то замрёт влево, то замрёт вправо. Я вспотел, несмотря на подземный холод. Вокруг нас, прямо, одни воплощения моих страшилок.

– Призрак, – прошептал Лерыч, призрак тень, – может быть, ему надо принести жертву? – Его голос звучал убито.

– Лерыч, – говорю, – посмотри ниже.

И я быстро полез в карман за рогаткой. Недалеко от стены, в трёх шагах от нас, сидела большая крыса, и нюхала издалека нашу гарь. Пламя на полу подсвечивало крысу снизу, отчего её тень поднималась вверх, по стене, при этом расширяясь, и превращаясь в изображение маленького чудовища.

– Крыса! – взвизгнул Лерыч.

Крыса вздрогнула, но не ушла. Я вставил в рогатку кусок ракушечника, и прицелился в серую зверушку. Щёлкнул жгут, и пущенный камешек в пыль расплющился об стенку. Не попал. Крыса подпрыгнула и бросилась в темноту. Я поднял свой факел.

– Идём, Лерыч, налево! Они боятся огня!

Мы сделали четыре шага, и остановились. Впереди, на границе света и тьмы, мы увидели таких крыс десятка полтора. Они неподвижно смотрели прямо на нас, иногда шевеля усами. Мы положили факела перед собой, как заграждение, и достали обе свои рогатки. Один из наших выстрелов был меткий – какая-то крыса с визгом перекувыркнулась, когда её сбил камень. Вся стая сразу шарахнулась в темноту. Но, нет сомнений, – там, дальше, их ещё больше. Сначала была одна крыса – разведчик, а за ней – все остальные, в бесчисленном количестве. И каждая хочет жрать. Крысиное логово!

Теперь я совершенно не знал, что делать. Но, взяв себя в руки, я представил, что бы я делал, если бы крыс не было. Лерыч вопросительно смотрел на меня. По плану, едва забытому, надо идти вперёд. Может быть, снова обойти этот проход по параллельно-поперечным ходам, как мы уже это делали? По схеме, здесь кругом прямые туннели.

– Идём, – сказал я Лерычу, и повёл его в проход направо, в обход. Четвёртый факел я держал наготове. Для крыс.

Поворот направо. Прошли ещё немного, и туннель резко расширился. Мы оказались, кажется, не в туннеле, а в широкой пещере; она тянулась в том же направлении, что и проход, который нас к ней привёл. Сразу стало понятно, что мы попали не совсем туда, куда надо. Стены этого помещения были еле видны в свете факелов, настолько далеки они были в обе стороны.

А что это впереди? Там, дальше, по обе стороны нашего пути, мы увидели какие-то, стоящие рядами, большие предметы. Подойдя ближе, можно было уже что-то различить. Это очень похоже на… железные кровати! Да вот же: дуги спинок, рамы, кое-где стоят составленные вместе ящики. Ряд кроватей тянется вдаль, видно, что многие завалились. На них лежат какие-то бело-серые свёртки. Логика подсказывает, что может лежать на кроватях, и ноги, от этого, становятся ватными, и дальше не несут. Но мы, всё же, подошли, и обмерли. В белых свёртках угадывались человеческие фигуры. Они лежали на ржавых сетках, и на ящиках, вытянутые в длину. Мертвецы. Они были, как в коконе, укутанные толстым слоем известкового налёта. Эта оболочка почти сгладила их фигуры, но, всё же, проступали контуры рук, если они лежали на теле, и, особенно, контуры лиц – ямочки глазниц, впадина рта, и бугорок носа. Такое можно увидеть только в ночном сюрреалистическом кошмаре. А потом писать с этого картину. Мы не могли вымолвить и слова, и готовы были упасть на месте. Вот куда нас загнал призрак и крысы! Не оставалось сомнений в их совместном, умышленном действии.

Я оглянулся назад, на темнеющий провал туннеля, потом снова посмотрел вперёд, и, подняв факел на вытянутой руке, рассмотрел вдали продолжение этой страшной картины: там, дальше, всё также, рядами, стояли кровати и лежанки с покойниками, и конца этому не было видно. Бездумно, как влекомые магнитом, мы медленно пошли вперёд, между рядами кроватей. Мы спотыкались всякий раз, натыкаясь взглядом на новые подробности этого кладбища. Не все тела лежали прямо на своих местах, некоторые были согнуты, или перевёрнуты; иные свисали со своей лежанки, почти упав на каменный пол, и это свидетельствовало о том, как они умерли. Я понял, что это подземный госпиталь, погибший весь сразу, скорее всего, во время газовой атаки фашистов. Тела подземных партизан законсервировались в известняке, а их, до сих пор, ещё ни кто не нашёл. Моя догадка была, конечно, верна; но ужас от этого не проходил. Я думал: куда идти? – куда ещё можно забрести? – и так уже изрядно запутались. Позади крысы, неизвестно, в каком количестве. У Лерыча скоро тоже догорит факел. Я положил ему руку на плечо.