Ржавое золото. Детектив

– Лерыч… Это подземный госпиталь партизан. Теперь здесь их кладбище, и всё. Надо идти прямо, до следующего выхода.

Лерыч молча кивнул головой, и мы медленно пошли между лежанками. Здесь были не только кровати, но и просто доски, сложенные вместе на полу, или поставленные на ящики. И все места были заняты… Мы, так же, увидели ещё несколько трупов в известняке, лежащих, раскинувшись, между ранеными. Это подтверждало мою догадку о газовой атаке. То были санитары и врачи, работавшие в госпитале; раненные погибли на своих местах, а они – рядом с ними. Под ногами валялись клочья бинтов, рассыпающихся в порох от прикосновения, и кое-какая посуда.

У меня пересохло в горле от волнения, а Лерыч, удивительно, повёл себя совершенно необычно для такой ситуации. Его движения стали уверены, но очень спокойны, с лица исчез страх, уступив место холодному безличию, словно он наблюдал за каким-то миром по другую сторону толстого стекла… И тогда я понял, в чём дело: для доброй части людей подобное зрелище настолько необычно, что они престают воспринимать его как реальность, и воспринимают, как сюжет осознанного сна, когда, отбросив бессмысленный страх, человек просто смотрит на происходящее. То же произошло и с Лерычем. Эмоции перестали мучить его. Он спокойно подходил к лежанкам, и, подняв факел, освещал маску на лице покойного; слегка наклоняясь, он всматривался в черты лица, и шёл дальше. Он ничего не трогал и держался на деликатном расстоянии от умерших. Он был похож на монаха, совершающего службу над усопшими. У меня же, по прежнему, волосы шевелились на голове – я осознавал всю реальность того, что вижу. Так здесь было 65 лет назад, и так оставалось, и остаётся, до наших дней.

Ряд кроватей и лежанок закончился, а вместе с ним и пещера. Перед нами оказалось сразу три узких проёма, ведущих в трёх направлениях – прямо, чуть налево, и чуть направо. Теперь я убедился, что дальнейшего пути я, окончательно, не знаю. Наше положение в подземелье теперь уже очень сильно отличалось от того, что было по бумажной схеме. И я решил идти в правый проход. Идти левее означало ещё больше удаляться в ту сторону, где на схеме были обрывы ходов, то есть, в неизвестное. Мы вошли в правый проход. Он был узкий, и мы шли друг за другом.

Это что? Под ногами – большая истлевшая тряпка, похожая на одеяло. Мы перешагнули её, и свет факелов выхватил хаос из больших и мелких камней. Завал. Вот, наверное, здесь и ударила одна из многих бомб. А внизу, на камнях, лежало, невозможно понять, сколько, – то ли три, то ли четыре, скелета в остатках истлевшего обмундирования. Они лежали в разных позах, перемешавшись между собой. Боже, да что это такое! – мертвецы впереди, мертвецы позади! Среди костей мы увидели оружие – ржавые автоматы и боеприпасы. Это были не раненные, а здоровые бойцы. Они тоже погибли от газов.

– Пошли назад, Лерыч.

Лерыч горестно вздохнул, и мы, развернувшись, снова вышли в госпиталь. Здесь у Лерыча совался факел и погас. Пришлось зажигать последний, пока не погас и мой. Зажжение последнего факела придало нам прыти – если и он догорит, привидения, больные насморком, обступят нас со всех сторон. Мы сразу пошли в центральный проход. Он тянулся далеко, и вывел нас в просторные туннели. Кажется, мы снова попали в продольно-поперечный, чёткий, план. Здесь мы остановились в раздумьях. И я заметил, что пламя факела вытягивается от лёгкого сквозняка. Он тянулся с той стороны, куда нам подсказывало идти чутьё ориентира. И мы пошли. В одной руке факел, в другой – рогатка. Волосы на наших головах всё ещё стояли ёжиком, после похода по госпиталю-кладбищу.

Мы шли и нам навстречу выныривали корявые камни кривых стен, которые отбрасывали самые невероятные тени. То и дело, мы резко останавливались, боясь нарваться на что-нибудь страшное. Вдруг, мы увидели, в левом боковом ходу, как нам показалось, стену в конце этого хода, подсвеченную нашим светом. Это значило, что этот ход был совсем коротким, и мы, не сговариваясь, шагнули туда, только посмотреть. Ведь очень хотелось хоть как-то осмотреться, а далеко ходить по туннелям во все стороны было некогда – у нас горели последние факела. Мы прошли шагов десять, и вышли прямо в широкий главный проход. Оказывается, мы сейчас шли всё время вдоль главного туннеля, и даже не знали об этом. К душе подкралась радость. Теперь, если по нему вернуться обратно, мы можем дойти до штольни, поднимающейся наверх.

– Идём назад, и побыстрее, – заторопил Лерыч.

Я был не против, но, посмотрев вдаль по туннелю, мне показалось, что я увидел там какой-то отсвет. Нельзя было быть в этом уверенным при свете факелов, которые подсвечивали красным резиновую копоть, висящую в воздухе.

– Ну-ка, Лерыч, отойди в боковой проход, и возьми мой факел.

– Кто там!? – испугался он.

Я отодвинул его назад, туда, откуда мы вышли, отдал факел, и выглянул в темноту из-за угла. Вдали виднелся бледный свет, который невозможно было спутать с дневным.

– Лерыч, кажется, там ещё один выход!

– Тогда пошли скорее!

Я снова взял свой факел, и мы быстро пошли на свет. Какое расстояние мы прошли, не знаю, но скоро дневной свет, падающий сверху, стал нам виден ясно. Откуда-то, из дырки в своде, в подземелье проникал белый день. Мы увидели нагромождение обвала, перекрывшее половину главного туннеля. Глыбы камней были обрушены сверху и открывали лаз на поверхность. Мы с Лерычем облегчённо вздохнули. Подойдя к обвалу, мы увидели бесформенную дыру и в ней – голубое небо, начинавшееся через несколько метров каменных нагромождений. Дыра была с некоторым уклоном, и над ней нависал большой каменный выступ.

– Давай, Лерыч, лезь вперёд, – пропустил я его, как старший.

Лерыч охотно ринулся вверх, по камням. Я полез следом. Но, вдруг, Лерыч шарахнулся в сторону и остановился. Его голова угодила в большую паутину, и он истерически замахал факелом, разгоняя её остатки. Выше, весь лаз, то тут, то там, был перегорожен здоровенными сетками с большущими пауками на каждой. Лерыч разил их пылающим факелом и лез дальше. На последних метрах, где лаз был шире, я уже догнал его. Темнота, оставшаяся позади, хватала меня за спину; я, казалось, чувствовал её лапы, и потому рвался наверх очень активно. Из лаза мы выглянули уже одновременно.

Мы оказались в бомбовой воронке – это было понятно из её конической формы. Она была весьма большая, с пологими стенами. Бомба была не маленькая – её взрыв расколол каменный массив, ослабленный туннелем. Так образовалась эта спасительная щель. Но самое неприятное то, что воронка внутри была слегка загажена продуктами жизнедеятельности, то есть использовалась как туалет. И нам, вскоре, стало понятно, почему.

Мы загасили факела, и взобрались на верхнюю кромку…

Сразу, метрах в двадцати, мы увидели троих человек. Живых. Казалось бы, после тесного общения с мертвецами, мы должны были бы безумно обрадоваться, но, видимо, человек испуганный не вдаётся в подробности своего испуга – что страшно, а что нет; испугавшись одного, он боится и другого. Страх ещё не оставил своего действия в нас, и мы сразу присели за край воронки, едва увидели неизвестных. Как оказалось, не зря.

Выставив глаза наверх, словно две улитки, мы, между камушками и травинками, стали наблюдать за тремя мужчинами, которые сидели, видимо, на краю какой-то ямы, и курили. То один, то другой, периодически, утирал пот. Одеты они были в пыльную, грязную одежду, какая может быть только на людях, которые действительно выкопали яму на жаре. Их головы покрывали одинаковые матерчатые шлемы камуфляжной раскраски. Это, и густая щетина на лицах, и было всем их сходством. В остальном, они отличались – один был в футболке, другой в рубашке, третий, самый загорелый (или грязный?), был голый по пояс. На всех были штаны, принявшие на себя цвет местного хаки, то есть грязи.

Рядом с ними что-то торчало, похожее на черенки от лопат. Но в голову никак не приходила мысль, что они здесь копают огород, или занимаются строительством. Они разговаривали, и до нас долетали обрывки их фраз. Самыми узнаваемыми словами были нецензурные выражения. Люди были не интеллигентные, и идти к ним ещё больше расхотелось. Но даже если к ним не идти, всё равно, выходя из воронки, мы окажемся у них на виду, и очень их удивим своим появлением. А чем это обернётся, предположить трудно. Если они здесь что-то делают, то, наверное, продолжат этим заниматься, когда покурят. Вот тогда и посмотрим, что делать.

Все трое докурили сигареты, но с места не сдвинулись. Продолжая переговариваться, они сидели, как и раньше, вглядываясь в степь. Так прошло около пятнадцати минут, когда из степи кто-то появился, кого они увидели раньше нас. А потом его увидели и мы. К ним шагал ещё один мужчина, в походной жилетке, накинутой на голое тело, с синим блейзером на голове. Ещё издалека он крикнул троим:

– Ну, и чего сидим?

В ответ на эти слова мужик в майке сплюнул в сторону, и дальнейший разговор теперь нам стал хорошо слышен:

– Командиров не хватает, вот и сидим!

– Ничего под этой стеной нет! – сказал другой.

Пришедший ответил:

– Здесь, рядом, была пустота, и не одна. Это могут быть могилы. А в могилах… Там может быть что угодно.

– Кости там точно есть!

– Там каменоломни под землёй, а не могилы! – злобно сказал по пояс голый

– Нет! – замотал головой пришедший, – про каменоломни я знаю. Я отличаю каменоломни от других пустот. Я, когда с рамкой хожу, не только пустоту определяю, но и чувствую её размер. Я покажу вам, где туннель, а где другая пустота.

– Может быть, там вода?

– Нет, вода не там, и, вообще, вода здесь глубже. Мужики, вы же видели сами: когда мы колодцы рыли, я воду находил чётко. А вода от пустоты сильно отличается – рамка себя по-другому ведёт.

– А может быть ивовым прутиком попробовать, а, Лёня?

– Что-то у меня здесь прутиком не пробуется. Я к рамке привык. Как её сделал, так с тех пор и пользуюсь.

– Экстрасенс хренов!

– Бери, ищи сам! Я тоже сквозь землю не вижу. Вы что, думаете, если я могу под землёй дырку найти, так я вам ещё и нарисую какая она и что в ней? Умные вы, как со стороны! Сам факт установить могу, а дальше – я такой же слепой, как и вы.

– Ну, ладно, – ответили примирительно трое мужиков, – так что там, говоришь?

– Маленькие пустоты, – сказал Лёня, – небольшого размера, как захоронение.

– А чего же мы тогда здесь роем?

Лёня ответил:

– Эту стенку мы в прошлом году раскидали. Хабара никакого. Но если есть стена, значит не одна. Думаю, это продолжение того, что отрыли те гаврики из экспедиции. Город какой-нибудь. Здесь, кроме черепков и железяк, хрен чего найдёшь. Но, тоже ценность…

– Да-а, – сказал копатель в майке, и опять сплюнул, – могилы бомбить надо, могилы! А что делает экспедиция охренологов?

Лёня присел рядом с троими товарищами:

– Они роются немного не там. Могилы сюда ближе. Ну, это же археологи – их весь хлам интересует: черепки, там, костомахи всякие, и другая ерунда.

– Вот, блин, заняли место, – сказал один из мужиков.

– Они свалят оттуда к осени, деток в школу отводить. А до места они так и не докопаются.

– Ага, а мы потом под дождём, по грязюке!

– Так ведь могилы же!

– А вдруг, нет!

– Лёнька, колдун, ты там, точно, воду нашёл. Воду ты находишь, в этом мы убедились.

– Сколько мы на колодцах зарабатывали? Если здесь ничего не окажется… Ну, Лёнька, тогда…

– Пойдём опять колодцы рыть! – зло оборвал Лёнька, – я тоже вам не это самое… А найдём захоронение с золотом, сразу срубим во много раз больше, чем на колодцах.

И спокойнее добавил:

– Рискнуть надо. Если я нащупал, а больше никто, надо попробовать. Обидно будет и глупо, мужики: найти нашёл, а не попробовали. А теперь прикиньте: на следующий год опять объявляются те же самые гаврики, роют там, и – оп! – и в музей!

– Да, да, надо попробовать! – дружно и серьёзно загалдели трое копателей, которые сразу изменили своё мнение, едва появилась возможность попадания шкуры неубитого медведя в чужие руки.

– Значит, будем пасти их до осени, – сказал голый, – А как со стеной быть? Куда она, чёрт её, идёт?

– Ладно, – сказал Лёня, – я её сейчас с рамкой прощупаю, чтобы мы знали, где она там. Только мне надо сначала настроиться на неё. Одно дело пустота, а другое – стена в земле. Сейчас…

Лёня куда-то отошёл, и вернулся с металлической конструкцией в руках.

Мы с Лерычем настолько были увлечены происходящим, что уже высунулись по плечи из воронки. Тогда мы увидели краешек древней каменной кладки, раскопанной в земле, такой же, как в раскопе Садикова.

– Димыч! Это чёрные археологи! – прошептал Лерыч задохнувшимся голосом.

– Я уже понял, – ответил я, точно так же втягивая в себя воздух.

У Лёни в руках была трубчатая рамка, а внутри неё, на осях, свободно качалась другая, такая же, рамка, но размером меньше, вставленная в большую.

– Лерыч, ты всё понял? Этот мужик умеет искать воду под землёй, и всякое другое!

– Лозоискатель! – ответил Лерыч.

– Точно. Они с ним колодцы рыли, а теперь ищут под землёй могилы.

Лёня, держа рамку перед собой, начал осторожно ходить где-то неподалёку, начиная от разрытой стены. В начале своего пути он, немного, сосредоточенно постоял, и рамка, наконец, слабо качнулась. Лёня кивнул и пошёл дальше. Он ходил по довольно большому пространству, и мы не могли этого толком видеть. Его товарищи осторожно следовали за ним, и ставили метки там, где он им указывал. В некоторых местах его рамка, как живая, вдруг, делала несколько оборотов, и здесь он останавливался надолго; а потом там ставили метку – ложили кусок камня. Эта разведка недр продолжалась около получаса, а мы с Лерычем следили за этим с раскрытыми ртами.

Наконец, Лёня опустил рамку и остановился.

– Жрать хочу, – устало сказал он.

Гробокопатели собрались вместе и осмотрели обследованный участок.

– Чёрт знает что, получается! – сказал тот, что в майке.

– Да, – ответил Лёня, – в линию метки не идут. Но, посмотрите, вся эта куча, как бы сходится углом.

– Точно, точно!

– Это, видать, и есть угол этой халабуды, только она у них, похоже, завалилась внутрь.

– Ха, да! Молодец, Лёнька. Так, говоришь, ты могилы нашёл…

– Жрать идём! – опять повторил Лёня.

– Идём.

И все четверо направились к нашей воронке. И весьма быстро.

– Оп! Лерыч, они идут сюда! Нам надо дёргать обратно, в каменоломни!

– Куда!? Меня уже колбасит от каменоломен!

– Я знаю. Но, Лерыч, ещё немного: раз, два, три… и они нас… увидят!

– О-о! – простонал он, – лезем…

– Бери факел, Лерыч.

И мы быстро, как могли, но, стараясь не шуметь, полезли обратно. С содроганием мы вернулись в мир темноты и холода, крыс и призраков. Мы присели под стеной туннеля, и стали слушать.

– Мужики! – донеслось сверху; и мы с Лерычем вжались в шершавую каменную стену: было полное впечатление, что зовут нас.

– Мужики, ну чёрт бы вас побрал! – жратву тут храните под камнями, и тут же гадите…

Это, кажется, Лёня ругается.

– Да ла-адно… Она вся в банках закрытая, – ответил кто-то.

– Как свиньи!..

Раздался стеклянный и металлический звон. Потом голоса чуть удалились, но мы поняли, что они расположились неподалёку от лаза.

– Вот так вот, Лерыч, – и я положил свою руку ему на плечо, – нам здесь выхода нет. Мы здесь можем ждать до вечера, пока они спать не лягут.

– А потом мы вылезем ночью, и найдём своих по свету костра! – жарко зашептал Лерыч. Он уже понял, к чему я клоню, и приготовился яростно возражать.

– Лерыч, ты хочешь явиться к папе ночью, когда все будут искать нас в степи с фонарями, и поднимут на ноги всю базу отдыха?

Лерыч подавлено сник.

– Вот что, Лерыч, ты всё понял: нам надо быстро возвращаться по главному туннелю. В нём мы легко найдём нашу штольню. Факела ещё не выгорели. Если их не хватит, сожжём мои кроссовки, у них подошва тоже резиновая.

Лерыч молча замотал головой, потом, подумав, закивал:

– Да, да, придётся. Но это так страшно…

– Лерыч, назовём всё, как есть. Как что называется, так и назовём. Мёртвые… они не ходят, Лерыч, не видят, и не слышат. Они никуда не сдвинутся со своего места.

Лерыч кивнул. Я продолжал:

– Призраки… Их не бывает, это выдумки. Крысы – они боятся огня и летящих камней. В наших руках важные сведения. Хорошо, что «чёрные» нас не увидели. Они не знают о том, что мы всё знаем. Мы должны передать информацию Садикову, и тогда экспедиция, может быть, тако-ое найдёт!

Я уже доставал спички, и начинал поджигать остатки резины на факелах. Прожженная и сухая, она быстро вспыхнула. Факел мы зажгли один, для экономии, и быстро пошли по главному туннелю, никуда не сворачивая. Лерыч держал наготове рогатку, и, кажется, старательно внушал себе, что это оружие сродни гранатомёту.

Мы проходили перекрёсток за перекрёстком. Мне пришлось поджечь уже второй факел. Я сложил их оба вместе, чтобы лучше выгорала резина. Лерыч взял факела, а я снял с себя кроссовки, чтобы можно было зажечь их в любой момент. Идти стало трудно – ноги кололи мелкие камни, но я героически это терпел, надеясь, что скоро будет выход. Но нашей штольни, которую можно узнать по подъёму вверх, всё не было. Только дремучая тьма одноглазо зыркала на нас из боковых туннелей. Я смотрел в каждый из них, и не мог не представить себе ходы, идущие дальше, в конце которых – мёртвые… Страшное подземелье не кончалось, низкий потолок, словно бросался на нас из темноты, когда очередной его кусок выхватывал свет факела. Мы, невольно, пригибались.

– Димыч, факел догорает!

– Вижу, Лерыч.

Мы остановились; я достал нож, и сильным ударом пробил подошву одного кроссовка. Его я надел на первый факел, который уже догорел, воткнув палку в пробитую дыру. Мы быстро подожгли его, и замечательные кроссовки (пока только левый), купленные на это лето за 600 рублей, ярко и дымно запылали. Стало значительно светлей, и мы пошли дальше. Лерыч даже как-то повеселел.

– Если твои догорят, будем жечь мои, – бодро сказал он.

– А что ты папе скажешь? – возразил я на его широкий жест.

– Папе? Гм… То же, что и ты, – просто ответил Лерыч.

– Гм… – ответил я.

Мы шли. Тьма убегала от нас впереди и наступала на пятки сзади. Мои ноги основательно замёрзли – камень был очень холодный. Страх перед подземельем несколько притупился: он стал, хотя и неприятным, но привычным чувством. Не скрою: случись сейчас что-нибудь неожиданное, и я бы совершенно растерялся.

– Вот она! – вдруг воскликнул Лерыч.

Я тоже увидел боковой ход слева, пол которого заметно поднимался вверх. Я осветил потолок возле него. Неужели это моя метка? Среди старой копоти она была более жирной. Это, действительно, искомая штольня! Немедленно мы направились в неё. Лерыч рвался бежать вперёд, но я этого сделать не мог – босиком было больно ступать по битым камням.

Наконец, впереди ярко засветилась горизонтальная щель выхода. Мы чуть не закричали «ура!». Свет стал ярче, и, вот, совсем победил пламя горящего кроссовка. Я откинул догорающий факел. Мы вышли наружу, и степная жара обняла нас, замёрзших. Яркий свет, на время, слегка придавил глаза.

– Прорвались, Лерыч! – сказал я.

– Вот так разведка! – сказал он, – расскажи кому…

– И не вздумай! Мы были на море! Что и как рассказать, сейчас обсудим. Где наши велосипеды?

Они оказались на месте. Бродячие привидения их не украли. Я посмотрел на часы – в подземелье мы пробыли 5 часов.

– Так много? – удивился Лерыч, – Я думал, всего-то… не знаю, сколько.

– В таких местах время течёт по-другому, – серьёзно ответил я, – Аномалия. Пустоты в недрах – это всегда аномалия. Ты знаешь, почему лозоискатели могут находить пустоту под землёй? Они чувствуют аномалию. Чувствует: время как-то не так пошло – и рамка у него в руках завертелась, или прутик согнулся – это реакция противодействия изменениям. Физику учил? – всякое действие вызывает противодействие, вот. А сколько же здесь времени прошло на самом деле?

– Вернёмся в лагерь, узнаем.

Но мы не поехали сразу в лагерь, а отправились на море, как и обещали всем – надо постараться быть честными, пусть даже об этом никто инее узнает. Мы искупались, но валяться на солнышке нам было некогда. Садикову надо непременно скорее доложить то, что мы узнали. Но как мы это узнали, лучше бы скрыть.

Вернулись в лагерь ещё по жаре – было около четырёх часов. Дяди Валика в лагере не было, он тоже уехал на море на «Ниве», в какое-то другое место.

Садиков был в лагере и пил холодный компот. Мы сразу подошли к нему, и сообщили, что у нас есть важный разговор. Мы рассказали, что, дорогою на море, отклонились от маршрута (истинная правда, кстати), чтобы посмотреть на курган, (тут уже, каюсь, врём) который Садиков мечтает раскопать, и нарвались на чёрных археологов. Дальше рассказали всё, как было. И заключили тем, что, поехали дальше, на море купаться, и, вот, только сейчас вернулись. Тут я с опаской подумал: а не обратит ли он внимание на наши ободранные ноги? Куда делись мои кроссовки, я уже придумал, но есть ещё колени, побитые, когда мы снова спускались в лаз. Но Садиков ничего не заметил. Он нахмурился и спросил: