Гибель экспедиции «Жаннетты»

Когда мы остановились для ночлега, Алексиа пошел с ружьем еще дальше, в надежде найти дичь. Кроме того, ему хотелось посмотреть не является ли вторая замеченная им хижина тоже только плодом его фантазии. С наступлением темноты, он вернулся и уверял, что не ошибся: он был сам в той хижине и нашел несколько кусочков оленины и кости.

Одну минуту меня сильно искушало желание направиться туда, но Алексиа не ручался, что найдет хижину в темноте. А заблудись мы – положение наше станет еще хуже. Мы постарались устроиться на ночь как можно лучше. Когда мы, трое промокших, уселись у огня, густые клубы пара повалили от нашей одежды. Коллинс и Терц выпили немного спирта, я же не мог проглотить ни одной капли. Не имея крова и защиты против лютой стужи и сурового ветра, не видя возможности спасения от них, я представлял себе наше будущее мрачной, печальной ночью.

Эриксен скоро начал бредить. Его бессвязные речи были жутким аккомпаниментом окружающего нас несчастья и ужаса. Мы не могли согреться и казалось невозможным, что мы когда-нибудь высохнем. Мне представлялось, что все мы в полубезсознательном срстоянии и я стал опасаться, что многие скончаются этой ночью.

Я не знаю точно, сколько было градусов мороза. Мой последний термометр сломался при одном из многочисленных падений на льду. Я думаю однако, что было больше 12 градусов. Мы сгрудились вокруг огня и так провели бессонную ночь. Я бы наверное замерз, еслибы не Алексиа. Он закутал меня в свою моржевую одежду и прижался ко мне вплотную, чтобы теплом своего тела согреть меня. От моего мокрого платья шел пар, а меня потрясал лихорадочный озноб. Стоны и бред Эриксена непрерывно нарушали страшную тишину – не приведи Бог провести еще одну такую ужасную ночь!

Вторник, 4 октября. Как только начало светать, мы поднялись, чтобы согреться движением. Повар должен был немедленно приготовить чай. Доктор с ужасом увидел, что Эриксен сбросил ночью перчатки и отморозил себе и руки! Не теряя ни минуты, несколько человек принялись попеременно растирать ему руки. В шесть часов утра кровообращение было настолько восстановлено, что мы могли рискнуть перевезти больного. Каждый наскоро проглотил свою кружку чаю и укрепил на себе ношу. Эриксен окончательно потерял сознание; мы должны были привязать его ремнями к саням. Дул резкий юго-восточный ветер и был лютый мороз. Мы двинулись в путь в 6 часов, сделали утомительный переход и от души благодарили Бога, когда через два часа нашли кров в хижине, достаточно большой, чтобы вместить нас всех. Мы сейчас же развели огонь, около которого в первый раз за последние пять дней основательно согрелись.

Доктор исследовал Эриксена и нашел, что его силы очень упали, пульс бился слабо. Наш верный товарищ лежал без сознания и, очевидно, умирал. Доктор опасался, что ему осталось всего несколько часов жизни, и я предложил людям помолиться вместе со мной «за болящаго».

Установив караул у огня, мы улеглись. В десять часов утра Алексиа ушел на охоту, но около полудня вернулся промокший и без добычи: он провалился в яму и попал в воду.

В 6 часов дня мне надо было позаботиться о том, чтобы дать поесть людям. Каждый получил по полуфунту собачьего мяса без всякой приправы и чашку чаю. Этого должно было хватить на весь день.

Хотя в желудке бурчало, мы были бесконечно благодарны судьбе, что нашли кров, защищающий нас от свирепствующей бури.

Среда, 5 октября. В 7 часов повар начал приготовлять чай из употребленных уже вчера листьев. Этого нам должно хватить до сегодняшнего вечера. Пока подоспеет помощь, нашу ежедневную порцию будет составлять полфунта собачьего мяса. В 9 часов Алексиа опять пошел на охоту. Я послал других набрать сухих дров, чтобы выложить ими пол нашей хижины. Замерзшая земля ночью под нами оттаивает, пронизывает сыростью, вызывает простуду и мешает спать. Буря продолжается.

На ноге Эриксена началась гангрена. Дело идет к концу. Произвести еще ампутацию бесполезно: он умер бы во время операции. Он только моментами приходит в сознание. В 12 часов вернулся Алексиа; он не встретил ни одного живого существа. Он перешел реку, но должен был вернуться, так как не был в состоянии бороться с ледяным ветром.

По моему мнению, мы находимся на восточной стороне острова Титари, километрах в сорока от Кумак-Сурки, где карта указывает человеческое поселение. Добраться туда – наша последняя надежда.

Хижина, в которой мы находимся, совсем новая; это, очевидно, не астрономическая станция, нанесенная на карту. Изба даже не совсем готова – не достает двери. Может быть это летний охотничий домик, хотя многочисленные лисьи западни указывают на то, что избушка посещается и в другие времена года.

Как только буря утихнет, я пошлю вперед Ниндерманна и Нороса в Кумак-Сурку, за помощью. В 6 часов вечера каждый получил свои полфунта мяса и чашку уже дважды вскипяченного чаю. Затем мы легли спать.

Четверг, 6 октября. Получили по кружке чаю, вскипяченного в третий раз, смешанного с 10 граммами спирта. Все очень слабы. Буря немного затихает.

В 8 часов скончался наш товарищ Эриксен. Я обратился с несколькими словами утешения и ободрения к остальным.

Алексиа вернулся с пустыми руками: метель слишком густа! Что с нами будет? У нас есть не больше 6 кило собачьего мяса, а предполагаемое ближайшее поселение находится в 40 километрах от нас.

Бедный Эриксен, мы не могли даже вырыть тебе могилы; земля так крепко замерзла, а у нас нечем ее вскопать.

Мы зашили тело в парусину и покрыли флагом. Я велел людям приготовиться. Каждый получил 10 грамм спирта. Мы хотели попытаться выйти и похоронить его. Все так слабы, что не знаю, доберемся ли до цели.

В 12 часов я отслужил панихиду, затем мы снесли нашего товарища к реке. Прорубив дыру во льду и опустив в нее тело, мы отдали ему последнюю честь троекратным салютом из ружья. На его могиле мы установим доску, на которой будет вырезано:

«В память Г. Г. Эриксена; 6 октября 1881. Соед. Шт. Судно „Жаннетта“».

Я поделил его одежду между товарищами. Иверсон взял его Библию и отрезал прядь его волос.

Пятница, 7 октября. Завтрак состоит из последнего полуфунта мяса и чаю. Наш последний остаточек чая опущен, сегодня утром в котелок, а мы-то должны пройти еще 40 километров! Я уповаю на Бога и думаю, что Он, охранявший нас до сих пор, не даст нам погибнуть голодной смертью!

Мы готовимся к отходу. Одно из ружей не в порядке, поэтому мы его оставляем. Я оставляю в хижине следующее письмо:

«Ниже поименованные офицеры и команда с погибшего карабля Соединенных Штатов „Жаннетта“, покидают сегодня утром эту хижину, чтобы приступить к форсированному маршу в Кумак-Сурку или другое поселение на Лене. Мы пришли сюда во вторник 4 октября с больным товарищем, матросом Г. Г. Эриксеном. Он умер вчера утром и похоронен днем в реке. Смерть наступила от гангрены и полного истощения.

Все остальные члены отряда здоровы, страдают от страшного недостатка продовольствия. Сегодня утром мы уничтожили наши последние припасы.»

Мы отправились в 8 часов и за три часа прошли 5 километров. Наши силы истощились и дальше мы плелись, а не шли. Возле большой кучи прибитых приливом деревьев я велел остановиться для обеда: 20 грамм спирта и горшок чаю. Мы пошли дальше и скоро очутились у замерзшего потока. При попытке перейти его, четверо человек провалились.

Чтобы не отморозить членов, мы развели на западном берегу огонь, около которого обсушились.

Тем временем я отправил Алексиа вперед раздобыть чего-нибудь съестного. Я просил его не слишком удаляться и вернуться поскорее. Сейчас 2 часа – он еще не вернулся и его не видать.

Легкий юго-западный ветер, туман. К югу на горизонте вырисовываются горы. В 5 часов пришел Алексиа с одной куропаткой. Мы сейчас-же сварили суп. Залезли под одеяла, чтобы заснуть. Полнолуние, звездное небо, не очень холодно. Алексиа видел целую милю открытой реки, свободной от льда.

Суббота, 8 октября. Завтрак: 20 грамм спирта с тремя десятыми литра горячей воды. В 11 часов подошли к большой реке. Пошли вперед. Большие снежные сугробы – мы должны опять повернуть. Неудача, Снег. Ветер с юго-юго-запада. Мороз. Мало дров. 10 грамм спирта.

Примечание доктора: Потребление спирта оказывается чрезвычайно целесообразным. Он заглушает чувство острого голода и ноющую боль в желудке. Благодаря потребляемому нами количеству, силы людей в сравнительно хорошем состоянии.

Воскресенье, 9 октября. Служил церковную службу. Посылаю Ниндерманна и Нороса вперед на поиски помощи. Они берут с собой свои одеяла, одно ружье, 40 патронов и 40 грамм спирта. Должны итти по западному берегу реки, пока не найдут поселения. Они ушли в 7 часов, провожаемые нашими криками «ура».

Мы отправились в 8 часов. Переходя через реку, мы провалились в воду; нашли топливо и развели огонь. Сушили одежду. В 10 часов опять в путь. Ли заболел. На обед 20 грамм алкоголя. Алексиа настрелял трех куропаток. Мы варим суп. Идем по следам Нороса и Ниндерманна. Их самих уже давно не видно.

В 3 часа опять идем дальше. Высокий, крутой берег. Льдины на реке быстро несутся на север. В пять часов остановка. Много плавучего леса, у которого делаем привал. Находим лодку. Ложимся головой в лодку и спим. 10 грамм спирту.

Понедельник, 10 октября, Посылаю Алексиа на поиски куропаток. Ужасный голод… Мы едим куски оленьего меха. Легкий юго-восточный ветер. Воздух не очень холоден. При переходе через ручей трое из нас провалились. Развели огонь, обсушились. Тащились дальше до 11 часов. Полное изнеможение. Варим из чайных листьев, оставшихся в спиртной бутылке, нечто в роде чая.

В полдень – опять дальше. Свежий ветер с юго-юго-востока. Снежная метель. Очень трудно итти. Ли просит, чтобы мы его бросили; мы его не оставим. Идем по следам Ниндерманна. В 3 часа остановка. Полное изнеможение. Залезаем в береговую пещеру, собираем дрова и разводим огонь. Алексиа идет на поиски дичи. На ужин только по чайной ложке глицерина. Все слабы и обессилели. Господи, помоги нам!

Вторник, 11 октября. Буря со снегом. Мы не способны ни к какому движению. Дичи нет. Чайная ложка глицерина и горячая вода. По близости нет больше дров.

Среда, 12 октября. Последняя чайная ложка глицерина и немного горячей воды. В полдень варим две пригоршни веток полярной ивы в горшке воды и пьем этот настой.

Все постепенно слабеют. Еле хватает сил принести дров. Юго-западная буря со снегом.

Четверг, 13 октября. Чай из листьев ивы. Сильные юго-западные ветры. От Ниндерманна нет вестей. Мы в Божьих руках. Если Он не сжалится над нами, мы погибли.

Не можем двигаться против ветра; оставаться здесь – значит умереть от голода…

После полудня прошли 2 километра, пересекли новую реку или рукав прежней. Когда мы перебрались на другой берег, то хватились Ли. Пошли к пещере на берегу, в ней расположились. Послал назад за Ли. Он зарылся в снег и ждал смерти. Все вместе произнесли молитву «Отче Наш» и «Верую».

После «ужина» сильная буря. Ужасная ночь.

Пятница, 14 октября. Завтрак: чай из ивы. Обед: чай из ивы. Южный ветер ослабевает.

Суббота, 15 октября, 125-ый день. Завтрак: чай из ивы и два сапога. Решаем двинуться при восходе солнца. Алексиа слаб. Подошли к пустой лодке из-под зерна. Остановка и лагерь. В сумерки видели к югу, на горизонте. Дым.

Воскресенье, 16 октября, 126 день; Алексиа совсем ослабел; богослужение.

Понедельник, 17 октября, 127 день. Алексиа умирает. Доктор окрестил его. Молились «за болящаго». День рождения Коллинса; ему исполнилось 40 лет.

При восходе солнца Алексиа скончался: потеря сил от голода. Накрыли его флагом, положили в лодку.

Вторник, 18 октября, 128 день. Тихий, мягкий воздух. Снег. Днем похоронили Алексиа. Положили его на лед реки, накрыли его плитами льда.

Среда, 19 октября, 129 день. Разрезали палатку, сделали обувь. Доктор ушел вперед искать нового места для стоянки. В сумерки перебрались туда.

Четверг, 20 октября, 130 день. Ясно, солнечно, но очень холодно. Каах совсем обессилел.

Пятница, 21 октября, 131 день. Около полуночи доктор и я нашли Кааха мертвым.

Суббота, 22 октября, 132 день. Слишком слабы, чтобы вынести тела Ли и Кааха на лед. Доктор, Коллинс и я снесли их только до края холма. Потом мои глаза закрылись.

Воскресенье, 23 октября, 133 день. Все еще больше ослабели. Перед сумерками принесли еще немного дров. Я прочел отрывок воскресной службы. У всех очень болят ноги. Нет обуви.

Понедельник, 25 октября, 134 день. Ужасная ночь.

Вторник, 25 октября, 135 день. Безнадежно.

Среда, 26 октября, 136 день. Холод. Голод. Больны.

Четверг, 27 октября, 137 день. Иверсон слаб.

Пятница, 28 октября, 138 день. Иверсон умер рано утром.

Суббота, 29 октября, 139 день. Сегодня ночью умер Дресслер.

Воскресенье, 30 октября, 140 день. Бойд и Герц скончались ночью. Коллинс умирает…

Последняя страница дневника Де Лонга

На этом дневник обрывается.

Когда я прочел донесение, я хотел передать его содержание казаку – и не мог говорить. В первый раз в моей жизни я не мог скрыть своих чувств перед чужими людьми – закрыл лицо руками и заплакал.

Как Мельвиль нашел погибших

В течение следующих двух недель я усердно старался собрать дальнейшие сведения об этой потрясающей драме. Мне хотелось в первую очередь найти ответ на вопрос, каким образом дневник Де Лонга оказался в руках Мельвиля.

Во время моего пребывания в Верхоянске мне удалось познакомиться с господином Леон, политическим ссыльным, совершенно свободно владевшим английским языком. Этот человек оказал неоценимые услуги в качестве переводчика при переговорах Мельвиля с русскими чиновниками и, благодаря этому, знал все подробности плавания «Жаннетты», а также многое, касающееся дальнейшего пути и печальной участи каманды. От него я, наконец, узнал о том, какие шаги предпринял Мельвиль для розысков и погребения погибших.

Мельвиль уже зимой тщательно подготовлял планомерные, основательные розыски Де Лонга и его несчастных спутников. Была образована новая спасательная экспедиция, членами которой состояли: Джемс Г. Бартлетт, второй инженер с «Жаннетты», Вильгельм Ниндерманн, один из двух матросов, высланных Де Лонгом вперед за помощью, что спасло их от общей участи, два переводчика, один казак и один русский ссыльный, которому были поручены самые разнообразные работы и, главным образом, надзор за якутами – рабочими и ямщиками и, наконец, повар, за которым, в качестве его помощницы, следовала его жена. Эта экспедиция покинула последнее жилье в дельте Лены 23-го марта и вскоре нашла тот остов лодки, который, по совету Ниндерманна, тщательно искала, считая его вернейшим указателем пути. Мимо этого остова Ниндерманн и Норос прошли в первый же день своего путешествия на юг. Зная, в каком безнадежном состоянии находились уже тогда оставшиеся товарищи, Ниндерманн был твердо уверен, что они не могли отойти далеко от этого места.

Его предположение оправдалось. Пройдя около 500 метров вдоль берега, они увидели большой снежный сугроб с торчащим из него дулом ружья. Немедленно двое рабочих стали разгребать снег и очень скоро обнаружили два, лежащих вплотную друг около друга, трупа. Это были Бойд и Герц.

Приблизительно в километре от места стоянки, Мельвиль наткнулся на что-то твердое и, нагнувшись, увидел промерзшую человеческую руку как бы с мольбой протянутую из под белого снежного покрова. Быстро отгребли снег, слой которого здесь достигал лишь 30 сантиметров, и Мельвиль увидел тело несчастного капитана Де Лонга.

В одном метре от него лежал доктор Амблер, а в их ногах китаец-повар А-Сам. Ноги всех трех были покрыты брезентом палатки, очевидно принесенным сюда с места стоянки, когда другие товарищи уже больше в ней не нуждались. Тут-же лежало несколько обрывков теплого шерстяного одеяла. Недалеко от снежной могилы найдены были следы костра. В походном котле сохранилось еще несколько веток полярной ивы, из которой они варили чай.

На земле, рядом с телом Де Лонга, лежал его дневник. В предыдущей главе я передал его содержание. Несомненно, Де Лонг скончался в день последней записи. Вероятно, он уже не был в состоянии положить дневник обратно в карман. Возле дневника на снегу лежал карандаш, выскользнувший, по-видимому, из коченевших пальцев Де Лонга.

Ниндерманн и Норос

Надгробный памятник на скале

Бурятские девушки

Тунгусы

Перед тем, как Де Лонг и его последние оставшиеся в живых спутники покинули палатку, чтобы, еле передвигая свои измученные необутые ноги, дотащиться до места своего последнего успокоения, они благоговейно накрыли платком лицо своего умершего товарища Коллинса.

Ноги умерших были укутаны тряпками, представлявшими плохую защиту от холода и сырости. Ни у кого из них не было на ногах сапог, но в карманах их платья были. найдены изгрызанные куски кожи и остатки меховых сапог, свидетельствовавшие о том, до чего довел их голод. Руки и платье погибших были опалены и обожжены. Очевидно, несчастные, измученные голодом и холодом, пытаясь как-нибудь согреться, напрягая последние силы забирались в самый огонь. Бойд лежал прямо на остатках костра; одежда его была прожжена насквозь, но на теле ожогов не было.

Мельвиль велел перенести все тела на скалистый утес, возвышавшийся надо льдом метров на сто. Там, из деревянных частей той лодки, возле которой были найдены тела, соорудили гробницу. Большой крест, сделанный из огромного бревна, был воздвигнут на самой вершине скалы, и у подножья его поставили гроб, в виде ящика длиною в 6,5 метров, шириною в 1,8 метров и высотою в 60 сантиметров, продольную ось которого установили в плоскости магнитного меридиана. Когда все трупы были положены на это общее ложе, гроб закрыли крышкой из крепких досок, над которою сделали высокий настил из наклонно поставленных бревен. Все это сооружение обложено было толстым слоем песку и камней; таким образом возник громадный памятник, видный с реки на расстоянии 20 километров.

Вид гробницы в разрезе. Масштаб 1:110

Надпись на кресте, вырезанная Мельвилем и его товарищем, гласит:

«В память двенадцати офицеров и матросов полярного корабля „Жаннетта“, погибших от голода в дельте Лены в октябре 1881 г.»

Далее следуют имена погибших.

Крест на могиле погибших

Рассказ Ниндерманна и Нороса

Вот что рассказали Ниндерманн и Норос, матросы с «Жаннетты», о своем ужасном переходе на юг, к обитаемым местам:

Не обращая внимания на бурю и снежную вьюгу, холод и голод, мы целый день шли вперед. Не найдя себе приюта на ночь, мы вырыли пещеру в снежном сугробе и так как располагали только собственными руками да перочинными ножами, то употребили на эту работу три-четыре часа. Наконец, дыра была настолько велика, что мы оба могли в нее влезть, и едва мы в ней укрылись, как ветер нанес сугроб снега, засыпавший вход в наш снежный погреб. На следующее утро нам пришлось долго работать, чтобы освободиться из этой своеобразной тюрьмы.

Проглотив несколько капель спирту, мы немедленно отправились дальше. Внизу у реки нам пришлось бороться с таким яростным южным ветром, что мы едва могли продвигаться вперед. Через каждые несколько шагов мы останавливались, задыхаясь, не будучи в силах пошевельнуть ни одним членом. Такое бессилие было неудивительно: наше питание давно уже состояло исключительно из ивового чая и нескольких кусочков моржевой кожи, которые мы отрезали от наших панталон.

Несмотря на холодный, режущий ветер, мы заставляли себя двигаться дальше. Каждые пять минут нам приходилось ложиться на лед, чтобы передохнуть. Ноги отказывались повиноваться, но мы не поддавались: мы хотели во что бы то ни стало сдержать свое обещание и если бы не смогли больше идти, пробирались бы дальше ползком. Только смерть остановила бы нас.

К счастью, помощь была ближе, чем мы думали.

Вечером 19 октября, обогнув выступающий мыс, мы вдруг увидели маленькую избушку. Она стояла в узком ущельи, между двумя высокими горами, на западном берегу реки. Вскоре мы заметили еще две другие хижины – маленькие деревянные сараи, похожие на палатки, обмазанные глиной. Мы дошли до поселения Булкур!

Кто может себе представить нашу радость! Мы нашли кров и даже больше того: избушка оказалась чем-то в роде склада припасов, и мы нашли в ней около 6 кило сушеной рыбы. Нас нисколько не смутило то обстоятельство, что рыба вся была покрыта плесенью: ведь она все-таки могла утолить наш мучительный голод!.

Только что мы принялись за варку нашей еды, как услыхали шум снаружи – олени! Схватив ружья, мы тихонько подкрались к двери, но она вдруг распахнулась и на пороге показался тунгус. При виде ружья, он испуганно упал на колени, поднял руки вверх и, по-видимому, умолял о пощаде. Мы постарались успокоить его знаками, но он долго не мог превозмочь своего страха. Наконец, он все же решился привязать своих оленей возле избы и войти.

Едва он подсел к нам, как мы стали объяснять ему, что хотим пройти в Булун, и что у нас есть еще товарищи, оставшиеся на севере. Но он не понял ни одного слова.

Вскоре к избе подъехал целый караван: семь мужчин, три женщины и 30 саней с 75 оленями.

Понятно, что и им мы пытались дать понять, что где-то там, далеко на севере, наш корабль был разбит льдом и затонул. С помощью нескольких, наскоро вырезанных лодочек, мы старались наглядно показать нашим слушателям, как мы спасались с тонущего корабля; как мы с санями, собаками и лодками пробирались по нагроможденным льдинам через трещины во льду, через воду; как, наконец, добрались до этого берега и как к нему пристали.

Чтобы объяснить им сколько дней мы находились в пути, мы закрывали глаза и опускали голову, как бы засыпая, и при этом отсчитывали на пальцах количество ночей. Всеми силами пытались мы втолковать им, что капитан погибшего судна послал нас, чтобы добыть пищу, одежду и оленей; что мы должны вернуться за оставшимися и привезти их в какое-нибудь поселение, но что мы совершенно обессилели от голода и усталости и не можем идти дальше; что уже шестнадцать дней прошло с тех пор, как мы расстались с товарищами, а между тем уже за два дня до того нам нечего было есть. Но увы, все наши старания не привели ни к чему. Добродушные дикари ничего не поняли. Если минутами нам и казалось, что им все стало ясно, то на следующем слове приходилось убеждаться, что из всего рассказанного они не поняли ни слова.

Тем не менее, мы не отступали и весь день старались знаками, жестами и новыми рисунками и моделями объяснить печальное положение наших несчастных товарищей. – Все, все было напрасно! В ответ на наши мольбы послать немедленно помощь погибающим, слушатели смотрели на нас с выражением полного непонимания.

Можно представить себе наше отчаяние! Мысль о товарищах, может быть уже погибших или, во всяком случае, близких к смерти, с тоской ожидающих нашего возвращения, неотступно преследовала нас. В конце концов, измученные физическим напряжением и душевными муками, мы окончательно обессилели.

И вот мы, без страха и колебания смотревшие в лицо смерти, перенесшие неслыханные страдания и муки – забились в угол избы и плакали, как дети.

Через якутские владения

От героев «Жаннетты» и их трагической участи я возвращаюсь к своим собственным незначительным переживаниям.

По мнению местных жителей, лето в этом году должно было наступить необычайно рано, а потому мне волей-неволей пришлось сократить время пребывания в низовьях Лены.

Не могло быть и речи о колебании и длительном раздумье. Для возвращения домой через Европу нужно было во что бы то ни стало попасть в Якутск раньше, чем вскроются многочисленные притоки Лены, через которые надо было переправиться. Меня очень ободрили и обнадежили уверения верхоянского исправника, с которым я встретился по дороге в Булун, что я успею проделать этот путь еще на санях, если покину Верхоянск не позже 6-го мая.

Из Верхоянска я поехал дальше на тех-же санях, которые доставили меня раньше из Средне-Колымска в те места на Лене, где езда производится только на собаках. Это были маленькие сани с верхом из оленьих шкур, защищавшим седока от ветра. Во время прежнего путешествия мне постоянно приходилось в дороге чинить мой маленький экипаж и на каждой мало-мальски длительной остановке возобновлять отдельные части, так что, в сущности, с моей стороны было довольно рискованно утверждать, что это были те же сани, которые я привез из Средне-Колымска.