Синг-Синг

– Я не могу пожаловаться на Нелли, вставила мистрис Костерфильд, бросив нежный взор на дочь.

– Хорошо, папа, ты меня конфузишь пред нашим гостем; ну я за это отомщу.

– Ой-ой! Чем же, моя красотка?

– Перестану спорить с тобой.

– Ну нет, благодарю! протянул отец мисс Нелли. – Это будет чересчур жестокое мщение, не так ли, Чарли?

– Верно, как дважды-два четыре, ответил Мортон, в душе млея от этой картины семейного счастья и душевной простоту.

Мортон стал часто посещать дом Костерфильдов, где он отдыхал душей. Мисс Нелли, привыкнув к молодому человеку, позволила ему занять место в числе её присяжных обожателей и ухаживать за ней согласно обычаю и правилам американского неизбежного flirt'а. Ни одному из этих обожателей, однако, мисс Нелли не оказывала заметного предпочтения; а Мортон вскоре убедился что он любит и любит со всем пылом первой любви.

Прошло пять месяцев после первого знакомства его с мисс Нелли. Был чудный сентябрьский день, когда в Нью-Йорке около четырех недель стоит «бабье лето». Зайдя к Костерфильду, Мортон застал мисс Нелли одну за роялем.

– Садитесь, маленький Чарли, и не мешайте, так как я разучиваю одну вещь Шопена.

– Вы долго будете играть?

– Не знаю, а что?

– Мне нужно с вами поговорить.

Мисс Нелли взяла первый аккорд Шопеновского ноктюрна.

– Не стесняйтесь, если важное дело, то говорите под аккомпанимент этой чудной мелодии. Знаете, я не люблю терять время, оно дорого; я должна к вечеру разучить ноктюрн чтоб играть порядочно.

– Что за спешка такая?

– Я обещалась сыграть сегодня у мистрис Роджерс, у неё будет прием и музыкальный вечер.

– Кто это мистрис Роджерс?

– Профан же вы, маленький Чарли, если не знаете кто мистрис Лили Роджерс! Это наша первая оперная звезда и колоратурная певица.

– Так, так… ну, в таком случае я зайду завтра.

– Как хотите, а по моему лучше сделать сегодня что быт-может не следует откладывать до завтра.

– Это ваше мнение?

– Да.

– В таком случае я останусь и подожду пока вы разучите ноктюрн… чей вы сказали?

– Шопена, ну не мешайте. Я начинаю: раз… два…

– Извините, еще один вопрос: где ваши старики?

– Папа отправился на какой-то митинг, а мама поехала в Бруклин к тёте.

Мортон, придвинув большую качалку к роялю, взял со стола последний нумер журнала Scribners Monthly и углубился в чтение. Мисс Нелли, не обращая внимания на «маленького Чарли», стала сериозно разучивать ноктюрн. Страстные звуки мелодии охватили всю душу молодой девушки; она была даровитою пианисткой. Мортон изредка поднимал голову и смотрел на восхитительную дочь мистера Костерфильда; мало-помалу он заслушался, отложил книгу и, прислушиваясь к игре, погрузился в думу, пока мисс Нелли не обратилась к нему со словами:

– Послушайте, Чарли, что с вами? Я вот уже минут десять как остановилась, а вы все сидите и точно слушаете, а по моему, просто спите… Не хорошо, маленький соня!

– Извините, я не сплю, я просто замечтался.

– О чем же вы мечтаете, практический человек? Как бы нажит побольше денег… Вы должно-быть обожаете доллары?

– Нет, не особенно.

– Вот как! Вы на чем же свихнулись, Чарли? вы быть-может утруждаете ваши мозги отыскивая вечный двигатель?

– К чему? Он уже найден.

– Не слыхала что-то!

– Да хоть бы пар, это вечный двигатель нашего предприимчивого века, но я знаю другой вечный двигатель, который сильнее пара… двигатель дарованный нам Небом!

– Это что за редкость такая, нельзя ли ее найти в музее Барнума?

– Нет.

– Где же в таком случае?

– Здесь, мисс Нелли! бухнул Мортон, указав рукой на сердце, и покраснел как вареный рак.

– В вашем левом боку? что за странность!?

– В сердце каждого из вас.

Мортон подошел близко к мисс Нелли, которая лениво наигрывала какую-то заунывную, тихую мелодию.

– Я вас не понимаю, проговорила она, подняв глаза.

– В сердце первым божеством по вашему считается что?

– Вы без аллегорий, Чарли, я не люблю когда такой Геркулес как вы старается говорить языком щедушного адвоката. Вы это не про любовь ли намекаете?

– Да, про любовь.

– Что жь, хорошее дело! Ну, а вам-то она к чему понадобилась?

– Да разве я неспособен любить как и все?!

– Не знаю, я об этом предмете пока не размышляла… Вы что… же влюблены?

– Да.

– Поздравляю!

– Еще рано поздравлять, мисс Нелли; для этого мне надо получить от вас то чего я желаю.

– Что именно?

– Вашу любовь. Я вас люблю, Нелли. Желаете ли вы быть моею женой?

Лицо Мортона покрылось ярким румянцем. Мисс Костерфильд посмотрела на мощную фигуру «маленькаго» влюбленного Чарли.

– Это что? шутка или сериозно?

– Разве можно этим шутит!? горячо воскликнул Мортон с сияющими глазами. – Видит Бог что я не шучу! Я готов…

– Знаю, знаю: умереть и так далее. Послушайте, Мортон, что я вам скааку: я вас люблю как брата, но женой вашей быть не могу.

Что-то словно ударило Мортона в самое сердце; вся краска мгновенно сбежала с лица, он опустил голову и стоял пред мисс Нелли бледный, неподвижный.

– Не огорчайтесь и не сердитесь на меня, я не виновата. Клянусь вам, Чарли, я никого не люблю!.. Видно мое время еще не подошло или я неспособна любить. Как вы полагаете?

– У приговоренного к смерти не спрашивают о лекарствах, глухо ответил Мортон.

– Пустяки!.. Кто говорит о смерти?… Разве вы не мущина?

– Что жь дальше? отозвался Мортон.

– Если мущина, то и будьте им. Останемтесь друзьями… сестрой и братом, тогда вы увидите что и я вас люблю, но по своему.

Мисс Костерфильд встала и протянула ему руку.

– Благодарю вас, Нелли. Видно не судьба.

Мортон осторожно пожал крошечную руку молодой девушки.

– Ну, этого не говорите; не сегодня так чрез год вы быть-может влюбитесь в другую… Мало ли нас в Нью-Йорке?

– Много, но таких как вы, Нелли, только одна, спокойно проговорил неудачник. – Будьте счастливы и не упрекайте меня за то что я обеспокоил, вас. Прощайте!

– Как это прощайте, почему же не до свидания?

– Я не в силах…

– Это что такое! воскликнула девушка, схватив его за руку. – Как! и вы тоже из слабых… из тех которые потерпев фиаско у женщин теряют голову и чувство собственного достоинства? Я всегда думала о вас лучше… Неужели в таком громадном теле скрывается малодушное сердце!? Нет… нет, вы мущина… настоящий мущина! Вы должны остаться, и я желаю это всей души чтобы наша дружба никогда не теряла своей прелести из-за того что вы меня любите. И я вас люблю по своему… Неужели вы в состоянии огорчить меня, Чарли? горячо говорила мисс Нелли.

Чудные голубые глаза её впились своим теплым взглядом в смущенное лицо Мортона, который слушая этот чарующий мелодичный голос, дрожал всем телом словно звуки эти терзали на куски его молодое неопытное сердце. Наконец, пересилив искушение, он ответил дрожащим голосом:

– Для вас и вашего счастья я на все готов.

– Слушайте, Чарли, у меня нет братьев, отец уже стар; я буду счастлива если вы отныне будете моим братом, защитником в жизни. Хотите? Да?

– Клянусь что пока я жив, никто не посмеет обидеть… оскорбить вас! восторженно воскликнул Мортон. Стан его выпрямился, большие черные глаза заискрились, а красивое сериозное лицо механика свидетельствовало что его слово никогда не расходится с делом.

Мисс Костерфильд с улыбкой смотрела на него и думала:

«Какой он красивый и что у него за рыцарская душа!..»

Потом она протянула ему обе руки и сказала со слезами в голосе:

– Чарли, с этой минуты я ваша сестра!

– Благодарю вас, Нелли, и прошу вас никогда не сомневаться в моей преданности.

– Ну, а теперь, когда небо прояснилось и все тучки прошли, что же вы так на меня смотрите? Поверьте что я все та же.

– Да… да, все та же, задумчиво проговорил Мортон, выпустил дорогую руку и бросился вон из гостиной.

«Как мне его жаль!» тихо проговорила мисс Нелли, идя обратно к роялю. Девушка начала было снова играть прерванный пассаж ноктюрна, но игра не клеилась; мисс Нелли погрузилась в раздумье, и руки её соскользнули с клавишей на колени. «Господи!» думалось ей, «неужели из-за меня должен страдать такой хороший человек как Чарли Мортон? Бедный!.. бедный!..»

Вечером мисс Нелли отправилась на музыкальный вечер и soirée dansante мистрис Роджерс. В салоне знаменитой певицы мисс Нелли Костерфильд произвела не малый фурор вновь разученным ноктюрном Шопена. Вокруг талантливой девушки собрались все корифеи Нью-Йоркской консерватории: профессора апплодировали ей, а известный Апшиц предсказывал ей великую будущность. Всех более восхищался Итальянец синьор Джованни Барильоне, первый тенор труппы итальянской оперы известного импрезарио Макса Марецека.[11] Синьор Бариле был прекрасный певец, хороший актер, красавец каких мало и большой сердцеед… Нью-йоркские леди сходили с ума от него, мужья ревновали и боялись пускать своих жен в Academy of Music на Четырнадцатой улице близь Бродвея.

Роскошная красота молодой Американки привлекла взоры записного волокиты, который увивался весь вечер около мисс Костерфильд.

– Carrissima signorita, вам надо посвятить себя артистической карьере, у вас божественное toucher, замечательная экспрессия, редкая техника и этот, знаете, священный огонек художника, напевал ей Итальянец.

– О, сэр, вы чересчур льстите! Я быть-может порядочно играю, до мне далеко до артистической силы.

– Нет, нет! Я сам артист и понимаю что ваша молодая натура озарена свыше. Работайте и вы увидите что я не ошибаюсь.

Мисс Нелли была в упоении; ее хвалили со всех сторон, но ни чьи похвалы не звучали так сладко. Черные огненные глаза синьора Бариле так и прожигали насквозь душу и воображение молодой Американки, которая сознавала что она еще не видывала такого красивого джентльмена. Она еще больше очаровалась когда он по её просьбе спел серенаду из Севильского цирюльника. Мисс Нелли дала себе слово не пропускать ни одного оперного вечера когда будет петь синьор Бариле. Если Бариле так очарователен среди салонного общества, то на сцене он должен быть просто «велик».

Три дня спустя после вечера у мистрис Роджерс мисс Нелли в сопровождении Мортона отправилась в оперу; давали неизбежного Трубадура с Бариле в роли Манрико, он был в самом деле очаровательным Манрико. Восторг публики был неописуем: рукоплескания поминутно оглашали громадную залу, цветы в виде чудовищных букетов, корзинок и венков сыпались со всех сторон к ногам красивого и изящного тенора…

– Как вы находите этого певца, Чарли? спросила мисс Нелли у Мортона.

– Хорош, отчеканил сериозный механик.

– Не только хорош, а феномен… полубог на сцене!

– И то может быть; я, по правде сказать, не умею восторгаться как вся эта нарядная толпа.

На другой день мисс Нелли пошла на Бродвей и купила у фотографа Кольгета большой портрет синьора Бариле…

Юркий Италиянец узнал что мисс Нелли стала его поклонницей и часто видел ее среди публики в те вечера когда он пленял нью-йоркскую публику. В салоне мистрис Роджерс этот общий баловень был своим человеком. По его просьбе, хозяйка часто приглашала мисс Нелли. Вскоре Италиянец сумел вскружить ей голову… Тут только стала она сознавать что такое любовь и не раз твердила мысленно: «Я люблю Бариле так как меня любит Чарли Мортон!..»

Некоторое время она удачно скрывала это чувство, но скоро стало ей это не под силу. Однажды Мортов сказал ей:

– Нелли, вы переменились… У вас болит душа.

– Почему вы это думаете? переспросила Нелли, вся вспыхнув.

– Вы влюблены… Не скрывайте.

– А хоть бы и так…

Мисс Нелли отвернулась.

– Я знаю в кого… сдержанно продолжал Мортон.

– Тем лучше, ответила она, не оборачиваясь.

– Будьте осторожны и не увлекайтесь чересчур.

Мисс Нелли посмотрела на Мортона, и вдруг, приподнявшись на ципочки, положила ему руки на плечи.

– Не заботьтесь, Чарли, дружок, проговорила она с ласкающею улыбкой, – я знаю себя.

– Сохрани вас Бог!

Мортон простился, ушел и пропадал целые две недели. В течение этого времени Бариле сумел настолько сблизиться с Нелли Костерфильд что она в минуту упоения и в сладком трепете выслушала его горячее признание. Мисс Нелли была счастлива как только может быть счастлива восемнадцатилетняя девушка влюбленная по уши. Родители ничего не знали об этой любви, так как ни мать, ни отец никогда не видали Бариле и не ездили в оперу. Воркуя в доме мистрис Роджерс, мисс Нелли почти забыла о существовании Чарли, старавшагося скрывать тревогу которая охватила его истерзанную душу и преданное сердце. Разузнав всю подноготную о волокитстве Бариле, Мортон неоднократно порывался открыть все родителям мисс Нелли, но не делал этого боясь что неприятная весть нарушит тихое течение счастливой жизни стариков Костерфильдов. Он стал зорко следить за Бариле, вникать в его жизнь и выслеживать все его свидания с мисс Нелли у мистрис Роджерс. Мортон надеялся на благоразумие молодой девушки и немного успокоился зная что американские невесты не легко поддаются краснобайотву разных волокит или beau[12] в роде счастливчика синьойра Бариле который пожинал цветы любви среди замужнего контингента богатых пылких матрон и «независимых леди» Нью-Йорка. В то время когда мисс Нелли полюбила тенора, он наслаждался ласками жены одного банкира, жившего в своем мраморном доме на Пятой Аллее. Про эту связь узнал конечно и верный страж Нелли, «маленький Чарли»… Оперный сезон приближался к концу, и Мортон был от души рад что наступило время отъезда Бариле в Рио-Жанейро, куда тот был приглашен на весь зимний сезон за огромный гонорар. «Он уедет, застрянет там, и Нелли понемногу вылечит свое сердечко от этой наносной любви»… мечтал Мортон заботясь о своей «сестре». Но Мортон ошибался: мисс Нелли полюбила Бариле не мимолетным или капризным чувством, а искренно, до боготворения. Бариле совсем опутал девушку обещанием жениться на ней тотчас после своей tournée по Южной Америке. Мисс Нелли верила и только просила его поскорее возвратиться «в Штаты» чтобы потом сделать формальное предложение её родителям.

– Они согласятся, дорогой Джонни, говорила она Италиянцу, добавляя: – я ведь буду к тому времени совершеннолетняя и по нашим законам никто не может воспрепятствовать нашему браку. Клянись что ты жить без меня не можешь, страстно шептала мисс Нелли, лаская роскошные кудри певца.

Синьор Бариле клялся всеми святыми Италии, но почуяв теперь свою силу, он стал уговаривать девушку чтоб она бежала с ним в Бразилию.

– Никогда!.. К чему бежать если мои родители согласятся? порывисто воскликнула молодая Американка.

– Не согласятся, я это предчувствую…

– Во всяком случае если ты меня любишь, то все-таки поезжай к моему отцу и проси у него моей руки.

– А если он откажет?

– Тогда… ну, тогда я обвенчаюсь с тобой тайно… здесь, в Нью-Йорке, а потом доеду с тобой, мой милый, по всему свету делить с тобой славу, счастье или горе и даже…

– Я не понимаю к чему все эти формальности с родными? Уедем в Рио-Жанейро, и на другой или на третий день по приезде я поведу тебя, ангел мой, к алтарю.

– Не терзай меня. Посуди сам, разве я могу бежать? Ведь мой побег убьет отца и мать! Нет… нет, не требуй невозможного.

– Истинная любовь готова на все жертвы, а ты сомневаешься и боишься разделить со мной…

– Я умру за тебя, но не могу убить моих стариков!

– Так оставайтесь с ними, а я поеду один в Бразилию и уже не возвращусь в этот бездушный край где все на счет и на меру, даже любовь!.. холодно проговорил Бариле!

– Это ваше последнее слово?

– Последнее.

Несчастная мисс Нелли не верила своим ушам; она побледнела как накрахмаленный воротничок на её платье, устремила молящий взор на безжалостного Италиянца, хотела сказать ему, но язык не слушался…

– Теперь я вижу, прелестная синьорита, что вы меня не любите. Я жертвую всем, карьерой и славой, чтобы соединить свою судьбу с вашею, а вы посылаете меня к отцу чтоб он унизил меня своим отказом. Знаю я этих пуритан-отцов которые смотрят на нас, иностранных артистов, как на бродяг. К отцу вашему я не пойду! В моих жидах течет благородная кровь неаполитанских маркизов да-Бариле. Даю вам три дня сроку обдумать все, и если ваша любовь так же велика как ваше упорство и щепетильность, то вы дадите мне знать в гостиницу что вы согласны следовать за мной… если же нет, я уеду один.

Цыганствующий отпрыск неаполитанских маркизов взялся за шляпу, отвесил низкий поклон и направился к выходу.

В течение трех ужасных дней бедная девушка боролась, колеблясь между дочерним долгом и своим роковым чувством.

Мортон все еще не показывался. Он по-видимому избегал встречи с мисс Нелли, но когда та, не вытерпев, написала своему «другу и брату», он явился немедленно.

– Спасите, я погибаю! проговорила она, тщетно усиливаясь придать этим словам вид веселой шутки.

Мортон помолчал, как будто и ему трудно было говорить.

– Кто же готовит вам погибель? Бариле? спросил он как-то неестественно спокойно. – Я его убью как собаку, этого италиянского фигляра! прошептал Мортон, злобно сверкнув глазами, с искаженным лицом. – Чего он хочет от вас?

– Он требует чтоб я бежала с ним…

Мортон дрожал как осиновый лист… Холодный пот выступил на его высоком лбу.

– Куда ж это? спросил он.

– В Бразилию… в Рио-Жанейро.

– Образумьтесь…. он хочет погубить вас….

Мисс Нелли с чисто женскою непоследовательностью глубоко оскорбилась.

– Кто дал вам право так говорить со мною и пятнать моего жениха?

– Не забудьте что я вам брат, Нелли! В такие минуты надо мною никто не может быть судьей, а всех менее вы сами.

Мисс Нелли теперь только заметила как похудел Мортон за эти две, три недели, словно после тяжкой болезни; она покраснела и протянула ему руку.

– Скажите, что мне делать? Бариле отказывается лично просить у отца моей руки.

– Странно, протянул Мортон, уставясь внушительным взглядом в лицо Нелли, – в таком случае вы сами должны поговорить с отцем.

– Я боюсь что отец откажет, ведь он так ненавидит иностранцев, а актеров… артистов вообще…

– Конечно, он пошлет вашего тенора ко всем чертям, как всякий отец.

– Так что же делать?

– Не удерживать Бариле и покориться своей доле. Заглушить сердце и взяться за разум и силу воли.

– Я не в силах расстаться с ним.

– Вы должны это сделать ради себя… ради отца и матери. Пощадите их седины.

– Бариле может-быть согласится обвенчаться тайно… здесь, в Нью-Йорке.

– Вы ему намекали об этом?

– Да, но он предпочитает сыграть свадьбу в Рио-Жанейро.

По лицу Мортона пробежала не то саркастическая, не то злобная улыбка:

– Ваш жених большой дипломат.

– Я вас не понимаю, Чарли.

– Ну, а если он в Бразилии раздумает венчаться?

– Бесчестно, Чарли, подозревать его в таком подлом намерении!

– Сердце не обманывает…. Наконец я вынужден говорить вам горькия истины…

– Только не голосом беспристрастного судьи говорит ваше сердце, а голосом… соперника. За что вы ненавидите Бариле?

Мортон побледнел и понурил голову.

– Чарли, вы должны мне помочь!

– Чем?

– Уговорить отца, а маму я сама уломаю.

– Все кроме этого.

– В таком случае, я сама поговорю с отцом. Надо действовать смелее и не полагаться на других…

– Не упрекайте меня, Нелли! Видит Бог что я ничего сделать для вас не могу.

– Ну, и не надо, я сама выпутаюсь как-нибудь. Прощайте; сегодня вы из рук вон!

Мортон молча вышел. Вечером мисс Нелли объяснилась с отцом, который, спокойно выслушав горячую тираду и признание дочери, сухо ответил:

– Нет, это не ходит; я не согласен. Если же твой Италиянец дорожит своею шкурой, пусть лучше убирается поскорей из Нью-Йорка. By Jove, я из него и дурь всю, и тенор его проклятый выколочу.

Подошел срок когда мисс Нелли надо было уведомить Бариле что она готова к отъезду или вернее к бегству… Написав коротенькую записку, мисс Нелли просила Бариле назначить ей свидание; он ответил что будет ожидать ее у себя в отеле после шести часов. Мисс Нелли сообщила все Мортону, который убедительно просил ее не ходить на это свидание, тем более в гостиницу.

– Я должна идти, ответила Нелли, – это будет наше последнее свидание, а для того чтобы вы, Чарли, не беспокоились, я попрошу вас проводить меня.

– Хорошо! сказал Мортон, стиснув губы почти до крови.

В назначенный день и час мисс Нелли и Мортон отправились на площадь Мадисона в гостиницу Clarendon House, где жил синьор Бариле. Дойдя до отеля, мисс Нелли попросила Мортона подождать её возвращения в читальне гостиницы.

– Постарайтесь отделаться скорей; если вы решились бросить его, то и ходить к нему было не зачем.

– Нет, я все-таки пойду, я дала слово, а бояться мне нечего когда вы со мною, Чарли; не скучайте, я скоро приду.

Мисс Нелли отправилась в первый этаж отеля, а Мартон остался внизу и зашел в читальню; взяв в руки газету New York Herald, он машинально прочел в отделе «Театры и Зрелища» объявление о том что в такой-то день состоится прощальный бенефис знаменитого певца синьора Джованни Бариле пред его отъездом в Бразилию. Мортон бросил газету и взялся за лондонский Punch, но и Punch не развлек его в ожидании прихода мисс Нелли, которая обещала скоро вернуться, а между тем это скоро оказывалось очень не скоро. Мортон то и дело поглядывал на часы, и мрачное лицо его то краснело, то бледнело, словно обличая борьбу каких-то взаимно противоположных соображений; вдруг он быстро встал и отодвинув от себя тяжелое сафьянное кресло, еще быстрее направился к выходу и хотел подняться в первый этаж, когда из-за широкой стойки его окликнул франтоватый, прилизанный клерк отеля:

– Вам вероятно синьора Бариле нужно?

– Да.

– Его дома нет.

– В таком случае я только суну ему за дверь мою карточку.

Клерк хорошо запомнил лицо Мортона еще с тех пор когда тот собирал первые справки об итальянском певце.

Мортон, быстро пошел вверх по лестнице на верхнюю площадку первого этажа; по пути ему лопался Негритенок-грум в синей куртке, с серебряными пуговицами.

– Покажите мне где нумера ворьмой и девятый?

– Сейчас, сар! Направо отсюда…. четвертая и пятая двери, сэр! бойко и услужливо отозвался черномазый мальчуган.

Мортон быстро свернул с площадки направо и вскоре увидал на одной из дверей блестящую жестяную дошечку с черною эмадьированною коймой, среди которой красовалась золотая цифра 8.

«Стучать или не стучать?» мелькнуло в голове Мортона, «Двери наверно заперты… впрочем, постучаться не мешает.» Мортон постучался сперва в двери комнаты под № 8, а затем, подождав немного, в соседний девятый нумер. Не получив никакого отклика, Мортон дернул за ручку и убедился что комната была заперта. Ужасная мысль озарила его голову. «Боже, вдруг она с ним бежала? Скрылась другим ходом, пока я ждал в читальне! Да нет же, этого быть не может! Этого она… Нелли, не сделает.» Мортона бросало то в жар, то в холод. Подергав еще раз обе ручки двух дверей No№ 8 и 9, он убедился что ему трудно будет проникнуть в жилище Бариле. Насильно ворваться к нему и просить Нелли уйти сейчас же? Нет! и это не годится. Что же делать?! Мортон прошелся по мягкой кокосовой ценовке, которая тянулась вдоль корридора. Незаметно он дошел до дверей с красивою дощечкой № 14, и проходя мимо услыхал как будто голос Нелли. Он вздрогнул всем телом и приложил пылающую голову к верхней доске двери. «Да, это её голос, теперь я понимаю в чем дело, ловкий Италиянец привел Нелли… свою жертву сюда, узнав что я ожидаю ее внизу. А, вот оно что! Недурно, синьор; ну, теперь моя очередь!»

Мортон постучался в двери № 14.

– Кто там? спросил чей-то звучный голос по-английски, но с весьма дурным выговором.

– Получите телеграмму, мистер Бариле, сказал Мортон, меняя свой голос.

– Подсуньте ее ко мне в кабинет… Впрочем, давайте! крикнул Италиянец подходя бдиже к дверям. Мортон глубоко вздохнул и стоял пред дверьми точно пришибленный. Не успел он очнуться, щелкнул ключ и пред ним на пороге, придерживая рукой полурастворенную дверь, показалась жидкая, но изящная фигурка знаменитого тенора.

– Давайте же депешу, сказал Италиянец, с удивлением посмотрев на рослую фигуру Мортона.

– Мне нужно зайти к вам на минуту, проговорил тот, рванув дверь и входя.

– Зачем? Кто вы такой?

Бариле отступил на шаг глядя в упор на Мортона.

– Я брат мисс Нелли и требую чтобы вы ее отпустили домой безо всякого сопротивления вр избежание скандала и огласки.

– Я вас не знаю, и здесь у меня никого нет…

– Неправда!

Мортон, бесцеремонно отстранив Бариле, искал глазами Нелли, которая по его соображению должна была находиться за бархатною тяжелою портьерой в смежаой комнате.