Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

После завтра у неё обедаю, а сегодня, проводя брата в Champrosay, – у Мещерских. От неё в Тгольерийский сад и зпаешь ли, кого встретил? Нашего гостя в Москве – саксонца Вагнера. Мы друг друга узнали, не смотря на его усы и на мою немощь, уселись и заговорились; он проводил меня до дому и ввечеру пил у нас чай. Он объехал всю Америку и сбирается в октябре в Индию. Король его доставил ему средства, то-есть, письма к английским министрам, и он все и всех видел, узнал много и говорит с жаром и с большим толком. Все знаменитости Англии и Америки ему известны; везде гостил, жил долго с народом, и рассказ его натуральный и доказывает вместе и европейскую образованность. Влюбился в жизнь путешественника и, потеряв всех родных на родине, хочет жить и умереть в дороге. Он расспрашивал о тебе и о твоих и о всех московских знакомых, вспоминал наши похождения но монастырям и трехдневную пирушку в Остафьеве, и я вздохнул по счастливом времени, когда мне угрожали холера и дружба Жихарева.

Воспоминание, как чародей богатый,Из пепла хладного минувшее зоветИ глас умолкшему, и праху жизнь дает!

Стало очень грустно за час перед проводами брата в Шанрозе, и хандра усилилась вместе с невральгией. Написал письмецо к Свербеевой, в коем отозвалась и хандра моя, и старая дружба к пей. Хочу знать, найду ли я эту дружбу, если не выдержу странствия и удомосежусь в Москве; хочу от неё, требую искренности, чтобы не очутиться с чувством сильнейшего одиночества в пустынной Москве, где нет и здешней внешней жизни.

Писал ли я к тебе о положении Ламартина? Он должен полтора миллиона франков, а имения на 1600000, по за эту цену не продаст, да и не хочет продавать, пока не умрет 87-летняя тетка с наследством; продает все: пожитки, картины и вино, даже дареные вещи: статуйки и прочее, и все за бесценок. Я хочу купить у него бочки две вина Macon, его про мысла. И у него невральгия. Хотел переменить и квартиру, но сбавили цену и остался.

Я не совсем попался в мистификацию внучки Ростопчиной, ибо не дочел и не прочел книжки. Не пришлет ли стишков? Здесь одна проза, да и то политическая да богословская, следовательно, полемическая. Поэзии нет ни в жизни, ни в литературе; в душе и подавно.

951.

Тургенев князю Вяземскому.

17/29-го апреля. [Париж].

Вчера проводил я брата в ПИанрозе, а сам побрел в Тгольерийский сад с тяжелою грустью на душе. Там опять встретил Вагнера и болтал с ним до пяти часов. Обедал у милых Мещерских и получил подарок бесценный: несколько волос милой, незабвенной Зубовой, присланных княгине братом её из Мюнхена. Обделаю их и сохраню на веки. Я никогда не забуду, как она плакала и благословляла меня в минуту отъезда моего в Петербург из Москвы, когда никто не знал, зачем звали меня… Date lylia manibus plenis!

Покойся, милый прах!

Дядя Мещерский все страдает. Морфина облегчала его прежде на трое, потом на двое суток; теперь уже одни сутки, и страдание снова начинается. Что будет после? По он переносит мужественно и весел, когда не страдает.

В «Прессе» вчера описание концерта у Обресковой (Шереметевой). Разумовская дает бал, кажется 21-го апреля (3-го мая). Гудовичу придется платить тысяч семь в год за себя и за людей, но крехтит от налога учащиеся в Берлине и даже на здешних курсах, ибо дохода их едва становится и на лекции хотя они и не так дороги, как приготовительные лекции московских профессоров для экзаменов. Слышу, что этот профессорский налог несносен для родителей и вреден самому ученью и службе.

1-го мая.

Слышу, что тебе дали земли, и уверен, что увеличивают доход с них. Слышу также, что княгиня уезжает на житье в Ревель, и это беспокоит меня. Пожалуйста, не оставайся один: мы привыкли жить с другими, с милыми ближними. Вчера на меня нашла такая хандра, что я бежал от самого себя и два раза, не смотря на слабость ног, уходил по утру из дому и возвратился очень поздно.

Познакомился с молодым русским студентом Джунковским. Сердце русское радуется таким выходцам из России: учился прекрасно в двух немецких университетах, сохранил любовь к России и к просвещению, любит Неандера и привез мне много книг, рукописей и его «Христианскую нравственность», которую слушал в Берлине. Говорит, как книга, то-есть, как молодой энтузиаст, но к добру.

Третьего дня обедал у Nocturne с двумя княгинями и княжнами; вчера – у князя Михаила Голицына. 25-го мая он уезжает в Петербург, потом на мельницу. Сегодня обедаю у Елены Мещерской, которая благодарит тебя за память о ней. Она здесь очень нравится и в тесном кругу Ливенского салона, и в большом обществе; даже и Смирнушка восхищается ею. Успех Мещерской меня очень радует, хотя радость эта и не на-долго: в июне уезжает в тверскую глушь. Салоны и балы не мешают ей слушать проповедников и Мицкевича, и вчера она слышала его: он восставал сильно против иезуитов.

2-го мая.

Вчера получил от Булгакова письмо, при коем и твои два слова к нему о том, что ты ни книг, ни брошюр, ни tablettes de Vichy не получал, а только одни письма. Пожалуйста, пошли спросить Дурнову, куда она все пакеты девала. Я знаю из писем князя П. М. Волконского, что он все переслал в ней. Справься и откликнись, хотя через Булгакова.

Я накупил книг в Palais-Royal: новое издание «Портретов» Сен-Бёва, в трех маленьких частях, пополненное. Потом встретил и его самого в саду, а он сказал мне: «Je vous ai fourré aussi dans mon livre» в портрете графа Местра, à propos твоего стиха:

Спит Местр сам-четверт.

Спасибо, что не дописал имени. Я желал бы послать эти книжки Сушковой, но не знаю как: ничего почти не берут, и ничто почти не доходит.

Другая книга – «Portraits et esquisses» Ларошфуко-Дудовиль: много знакомых портретов; madame Récamier очень недурен; много современного и еще трепещущего: Гизо, Тьерс и прочие. Книга Либри о иезуитах и о распре умна; да не оберешься всего о сих толках!

Рахель пока остается на театре и скоро будет играть Екатерину II. Она едва не поссорилась за сестру и за брата, коих принять не хотели на театр и, кажется, не хотят.

Вчера обедал у Елены Мещерской, а ввечеру смотрел фейерверк и иллюминацию и толпы в саду у других Мещерских; но страдал, хотя и крепился, в виду мужества и терпения страдальца Мещерского, который был веселее нас всех. Тут была и Смирнушка и потом отправилась на две вечеринки: к Обресковой и к Нарышкиной, все под навесом rue Rivoli. Сегодня мне было очень грустно. Новые книги, встречи в саду разгуляли меня. Обедаю с княгинею Щербатовой.

21-го апреля./3-го мая.

Отправляю это письмо с пакетом к Булгакову и с книгами, etc. к сестрице. Пожалуйста, все доставь поскорее.

Сегодня русский праздник, и у меня, и в Москве именинница, но не в силах ехать ни к обедне, ни в Champrosay выпить за здоровье московской сестрицы: грудь и бока теснит. Хочу позвать на новый consilium Андраля и решить, слушаться ли немца или француза и куда ехать к водам, если буду в силах. Обнимаю тебя. Сегодня русские вечеряют у графини Разумовской. Письмо Кокереля к кардиналу Бональду посылаю особо для твоего прочтения и после для отсылки в Москву для Филарета и компания. (Нельзя было послать).

Прочти в «Дебатах» сегодня речь архиепископа и ответ короля и речь Кузена о философии.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, г. вице-директору Департамента внешней торговли. В С.-Петербурге.

952.

Тургенев князю Вяземскому.

6/17-го мая 1844 г, Champrosay.

Милый Вяземский, я уже около двух недель здесь пекусь на солнце, но без успеха: страдаю и отчаяваюсь. Не в силах выехать завтра в Париж и проводить уезжающих в Россию. Сбираюсь однако ж или 28-го мая, или 2-го июня на Valenciennes чрез Бельгию и Рейн к Жуковскому во Франкфурт.

Посылаю сегодня камердинера в Париж, чтобы отослать Rancé, Шатобриана и журналы в Москву, если возьмет Бахерахт или Circourt. Прочти первого и отошли немедленно к Свербеевой и прочим в Москву. Получишь и еще два или три письма, но не задерживай их, как прежния. Вот и еще поручение мое: Бахерахт или князь Михаил Александрович Голицын привезут шаль. Если первая, – то к тебе; если князь Голицын, то прямо в Москву. В первом случае отошли к сестрице повернее. Желал бы послать книгу St.-Priest о иезуитах (и в России), но еще не видел её.

Если хочешь прочесть мои письма к Свербеевой и к сестрице, то читай, по, ради Бога, и дня не задерживай. Сестра была больна от неполучения долго и вдруг кучу получила. Напиши Булгакову, что благодарю за два письма (последнее от 18/30-го апреля), но отвечать буду после.

Очень страдал вчера. Как выеду, не знаю!

Кончил все лекарства; ногам лучше, но ходить почти не могу: боль во всем bas ventre, в спине, в боках etc.

Вчера ожидал к себе Соболевского, но не приехал. «Дебаты» посылаю, как продолжение посланных уже прений об университете. «Semeur» особо.

Полдень.

Укладывая пакеты, я забыл приложить это письмо к тебе, а камердинер уже на железной дороге. Пошлю завтра с попутчиком. Надеюсь, что и без этого разошлешь, что кому следует, по получении всего от А. И. Дурновой. Не посылаю шали, потому что не верно доходит. Может быть, камердинер пришлет что свое и к своим.

Сию минуту навестил меня Джунковский, и я могу дослать с ним и это письмо, и еще брошюру архиепископа здешнего для Москвы и для Филарета в письме к Свербеевой.

Сейчас получил письмо от Жуковского, еще из Дюссельдорфа. Он едет в Берлин на свидание с императрицей и будет в Савсенгаузене не прежде 15-го июня. Вероятно, также и я, по страдаю очень и сегодня.

953.

Тургенев князю Вяземскому.

9-го июня 1844 г. Париж.

Милое письмо твое с князем Мещерским получил в день моего сюда приезда из Шанрозе 4-го июня. Вчера Бутовский уведомил меня, что готов послать к тебе книг, и я сейчас посылаю за ними. Но вместо философии немецкой Grimlilot пошлю только «Бетону» и «Письма о Париже» m-me (Hrardin, для тебя интересные. Grimblot и немец не поймет, К сим приложу три волюмчика биографий St.-Beuve, по только для твоего прочтения и для присылки в Москву чрез Булгакова Лизе Сушковой. Она только две книжки получила из всего посланного. Завтра увижусь с Бутовским и условлюсь, как послать остальное, после первого отправления. По желанию князя Александра Николаевича Голицына купил я редкий фолиант «Трисмегиста», и не знаю, как отправить.

«Les mystères de Russie» вышла только первая тетрадка с ж – ми в русских банях. Девушке в руки взять нельзя, и Смирнова не могла показать брошюры Елене Мещерской. Третьего дня я у неё обедал; вчера у Тютчевых (у моей мюнхенской пассии) и в первый раз проводил вечер у Свечиной. Des «Mystères» автор тот же Fournier, что собрал вранье о России в одной книжке. Очень злого не будет, вероятно, а просто дрянь – всякая всячина из печатных и салонных дрязгов. Выходит по 1 livraison в неделю.

Автор статьи о Бенжамене Констане – точно, St.-Beuve: ты угадал, но как перепечатывать такие ничтожные письма его молодости!

Я здесь и все еще страдаю. Новый доктор открыл, что у меня la rate и пухнет бок, и он, как и все другие, посылает в Эмс, а Кореф – в Карлсбад, а Шомель, Louis и прочие – в Mont-d'Or и Vichy. Кого слушать? Завтра собираю consilium из Андраля и Шустера и все решу. Но, кажется, во всяком случае поеду в Германию. Мои вчера приехали из Шанрозе провожать меня.

Если ты получишь лекарства для Е. ф. Муравьевой, то пожалуйста поскорее отправь.

Укладывая бумаги, нашел и твою росписку и вспомнил, что в июле я должен еще платить 60 р. асс. Орине. Отошли их сестрице; и прежние отослал ли? Я отметил их и эти отмечу также.

29-го мая./10-го июня.

Сегодня в «Дебатах» прочтем, если дадут, «Table des matières des «Mystères sur la Russie» и новой книги Головина. Я приложу, но не знаю еще, в который пакет, книжку Дюпеня против Монталамбера: «Réfutations des affections de Montalambert et défense des articles organiques du concordat». Дельное опровержение фраз и софизмов Монталамбера, коего люблю и почти уважаю, а Дюпеня не люблю и не уважаю, mais la vérité avant tout.

30-го мая./11-го июня.

Вчера возвратил мае князь Голицын ящик с лекарством для Муравьевой. Не знаю, с кем и как послать, а так нужен! Бутовекий также не был. Книги готовы для тебя: две части «Бетины» и Гете и «Письма» Girardi и о Париже твоего времени; для Сушковой – три части St.-Beuve. И книгу-фолиант Голицыну не знаю как послать, а сам готовлюсь в отъезду! Сегодня консилиум.

«Mystères» книга по рассчету книжников писала, а совсем не Чарторижским и прочими. Вышла биография Талерана par l'Homme de rien, в 2-х тетрадках. Пришлю.

12-го июня.

Вчера встретил я Голицыных у Мещерских и упросил княгиню взять лекарства. Она надеется уложить. Посылаю вместе с этим письмом сегодня. Авось, но не наверно! едут завтра.

Вчера же в новом Consilium Андраль, ощупав меня, нашел, что у меня невральгия, accompagnée d'un légère turgescence de la rate; что нужно ехать в Эмс на семь недель: три пить, полторы купаться, одну отдыхать и еще три пить и купаться, меньше кушать и легкое; жить, если можно, следующую зиму в теплом климате.

еду 3/15-го июня в Эмс, на Lille и Courtenay, где бывал уже, чрез Бельгию, в Ахен и Кобленц; оттуда Эмс в двух милях. Сестрице посылаю подробное предписание докторов. Простите! С дороги уведомлю, куда писать, но из Парижа всегда и всюду дойдут письма.

Вчера Смирнова взяла у меня шесть волюмов для отсылки к тебе, из коих три для Сушковой («Бетина», два «Письма о Париже» Girardin и St.-Beuve). еду к ней болтать сегодня. Мы едем почти в один день отсюда. Чрез Бутовского пошлю, если возьмет, «Mercure Trismégiste», фолиант для князя Голицына. Отошли его чрез Прянишникова и письмо также. Прянишникову письмо отдай и прежде, нежели книгу получить.

954.

Тургенев князю Вяземскому.

[Конец июля. Эмс.]

Милый Вяземский! До тебя новая и важная просьба: прилагаемую у сего доверенность нужно поскорее засвидетельствовать в Министерстве иностранных дел, то-есть, что свидетельство точно дано здешним консулом.

Я уже раз посылал прямо в Симбирск подобную доверенность, но оттуда Татаринов должен был посылать ее опять в Петербург для засвидетельствования в Министерстве иностранных дел, а теперь нужна поспешность. Пожалуйста, поручи своему чиновнику снести доверенность в Министерство иностранных дел, где и засвидетельствуют руку здешнего консула. Потом немедленно должно отослать в Симбирск, его высокоблагородию Александру Николаевичу Татаринову. Не сетуй на меня за новые хлопоты, но, право, это предпоследние. Не к кому более обратиться, а дело должно скоро кончить.

Письмецо к Свербеевой отошли поскорее к Булгакову. Ради Бога, успокой меня и уведомь об издержках по доверенности и для отправления. Я припишу к твоей расписке в уплату. А вот тебе за это и новинка, едва из печати: защита Петра Великого против Кюстина. Других сочинений того же автора не посылаю. Увидишь по обертке речи. Нового ничего нет, но суждения вообще здравы, или à peu près.

Сейчас у меня Смирнова. Чрез четыре дня едет прямо во Франкфурт; оставит детей с Жуковским, а с Гоголем обрыскает Бельгию и Голландию и в августе к вам.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге. А prince Wiazemsky. Très pressée.

955.

Тургенев князю Вяземскому.

июня/6-го июля 1844 г. Киссинген.

Я уже десять дней как здесь, но мне хуже, чем было в дороге и в Париже. Душою и сердцем я отдохнул у милого ангела Жуковского и писал к вам оттуда с графинею Велгурской, Здесь страдаю. Доктор осматривал три раза; три раза приставляли пиявки; еще не пью Рагоцци, а только Пандур, и не беру ванн, а мажусь чем-то. Доктор опасается начала воды в боку, но может быть и не будет. Я отдал себя Богу и спокоен, по часто грустен. Читаю, едва таскаю ноги и встречаю толпу петербургских знакомых: Северина, князя Горчакова и Головина закавказского. Получаю письма от своих; пишу к Жуковскому, который приезжал нарочно в Гейдельберг, чтобы быть личным свидетелем последней консультации моей с Хелиусом. Все тот же! Но и я был счастлив его святым счастием, тихим западом прекрасной жизни. Трудно найти и ему жену, его достойнее, да и все семейство. Пробуду здесь еще, вероятно, недели четыре, возвращусь к Хелиусу, а потом, вероятно, пошлют в Вальдбад. Зиму – или в Париже, или в Италии, если необходимо. Пиши поскорее сюда.

Пожалуйста, получи по доверенности деньги и перешли в Париж чрез Штиглица, да не забудь о прежних 60 рублях, всего 120 р. асс. В Москву послал ли? Новых не посылай.

Здесь швейцарский Вальтер-Скотт – Цшокке, 74 лет и бодр, и bon-vivant. Мы часто беседуем. Он продолжает писать повести, с тех пор, как ценсура мешает ему писать историю и его современной жизни, полные Ueberlieferungen. Он единственной автор der «Stunden der Andacht» (часы благоговения), кои приписывали и Веленбергу, и другим; и папа на Веленберга сердился, и Пезаровиусу за перевод при нас досталось и пр. И кёнигсбергский историк Фохт здесь, но я – уже не «прежний я» с ними. Мысль и сердце далеко и ближе к смерти, следовательно и к Евангелию. И из Парижа мало взял с собою. Посылаю в Москву «Pensées sur le Christianisme» par Droz и биографию Талерана par un Homme de rien, и процесс Дюпеня с Монталамбером. Талейрана возьми и прочти, если хочешь; другие немедленно отошли. Письмо твое с князем Гагариным здесь получил. Спасибо!

Жаль, что нет здесь брошюры Тютчева «Письмо в редактору «Аугсбургской Газеты» Кольбу»: хорошо писано. Мы с ним видались в Париже. Умен и сведущ, и с пером.

Жуковский очень доволен письмом твоим ко мне в Париж о религии.

Я должен писать лежа: трудно.

Еще не собрался отвечать и королю Прусскому на милое письмо.

Желал бы описать тебе Мицкевича, как он теперь: совсем не тот, за кого его принимают: не враг русских, не поляк, а апостольский христианин с примесью католицизма, от коего трудно отделаться.

Как я сгрустнул по академике Круге! Старейший мой приятель: еще в детстве, в ссылке, знавал меня в Симбирской губернии и любил во всю жизнь. Новый свет прольется на русскую историю, если все осмелятся напечатать, что он оставил.

Прости! Обними своих, хоть заочно. Пожалуйста, все поскорее в Москву и откликнись. Вероятно, пошлю коробочки с Vichy. Отошли в Москву же.

Сейчас Северин сказал мне, что из Мюнхена отправит к тебе доверенность и свидетельство, ибо здесь нет печати.

Граф Вобринский занемог лихорадкою и к водам не ходит. Вчера навещал я его, но не мог видеть. Прости! Пиши, то-есть, помни меня.

956.

Тургенев князю Вяземскому.

30-го августа/10-го сентября 1844 г.

Франкфурт на Майне. Саксенгаузен. Hôtel-Joukoffsky.

Я приехал сюда 5-го сентября из Гейдельберга, парами на воде и на суше, и там еще получил отсюда милое письмецо твое от 3/15-го августа из Ревеля, а на днях и известие из Парижа, что вексель уже прислан, но прежде еще задумал соединить их в один и здесь заготовил другую доверенность за последние четыре месяца и со страхом, и благодарностью посылаю для представления, куда следует, как и прежнюю. К концу года деньги сии нам будут нужны. Я еще из Парижа и к тебе, и к Булгакову писал, что фолиант «Трисмегиста» послал я для князя Александра Николаевича, который писал ко мне об отыскании его. Это редкая редкость, и я случайно отыскал ее для него и для себя. Я уже и уведомлял его давно, что послал. Итак, отправь через Прянишникова, сказав, что это для князя. Авось, он еще не забыл его адреса; или через Попова, который, кажется, памятнее.

Благодарю за письмецо Ховр[иной]. Когда сберусь с силами, буду отвечать. Передай благодарность за воспоминание, через кого можно.

Ты поразил нас вестию о Боратынском. Мы не навеки расставались весною в Париже, и не он должен был тогда страшиться смерти. Из газеты узнал, что он исчез под не- бом Тасса.

Строки твои о Раисе мило-справедливы: послал в Париж и передам аббатской хозяюшке; а ты перешли их к Свербеевой: я обещал ей, а переписать в письме к ней места не было.

Что тебе сказать о себе? Я в храме Дружбы и окружен ангелами. Приняв от Хелиуса с клистирною трубкой предписание употреблять ее три недели ежедневно, а потом несколько месяцев через день, между тем три-четыре недели Traubenkur в Champrosay, капли до тех пор, пока в глазах не засверкает, я оставил Гейдельберг больной, но долетел сюда изрядно и первые три дня мне было хорошо; в четвертый получил из Симбирска письмо, которое взбесило, встревожило меня, и мне стало хуже. Начинается история, подобная Жихаревской, хотя в меньшем объеме, в 50000 рублей, но гнуснее в отношении лиц. В этот же вечер получил письмо из Парижа, что брат не купил с аукциона деревянного дома с дачей, который давно имел в виду, чтобы жить в нем и зиму по предписанию докторов, для Клары и Сашки, у коей сильные пальпитации, а не пошел далее 90 тысяч (с постройкою нового дома обошлось бы в 150 тысяч) вероятно потому, что получил письмо симбирское накануне, ибо считали на этот капитал, а должница считает на мою болезнь и скорую смерть, с коей прекратится и долг, ибо она или дети – мои законные наследники. Непокупка дома привела нас в совершенное недоумение: что делать, где жить? В старой даче зимой невозможно, а здоровье всех и брата и доктора этого требуют; и уведомление о болезни, то-есть, описание получил, уже расставшись с Хелиусом. Все это меня встревожило, но пока не говори об истории. Я уже писал грозное письмо и дал слово не умирать, не вытребовав долга.

Я страдаю, почти как и страдал, но хожу лучше. По сию пору ни Киссинген, ни Вильбад не помогли. Что-то произведет инструмент Мольера? Жуковский, как собрат его, надеется. Теперь о нем, то-есть, о Жуковском. Я здесь блаженствую сердечно в милом, добром, умном семействе, изнеженный всеми комфортабельностями жизни, достойными шотландской сивилизации и всей классической дружбы Жуковского и его ангела-спутника. (Ангел беременна уже пятый месяц и в январе должна родить, вероятно, мальчика). Они покоят и лелеют меня, как старого друга-младенца. Ты знаешь, какой мастер Жуковский устраиваться, но он превзошел здесь себя во вкусе уборки дома, маблей, картин, гравюр, статуек, бюстиков и всей роскоши изящных художеств. Все на своем месте, во всем гармония, как в его поэзии и в его жизни, о которой ты, по случаю его, пережившего всех прочих, таланта, так прекрасно откликнулся. Я описал наш день Свербеевой, но вот очерк и для тебя. Он встает в семь часов[24] и беседует с Гомером (перевод «Одиссеи» на 8-й песни и перевод, – по его мнению, коему я верю, как чужому, – прекрасный и лучше всех других). В девять мы вместе завтракаем, и милая жена-хозяйка разливает сама кофе моккский. Жуковский во всем сибарит. Дитя с нами и редко и тихо плачет. И отец, и мать ухаживают за ним по правилам здравой педагогики и опыта других. До 12-го часа Жуковский опять с Гомером, потом опять с Морфеем, то-есть, спит до первого часа, закрываясь от мух «Аугсбургскою Газетой», которую, как немецкий европеец, получает, но не всегда читает, предпочитая баденскую «Badeliste». От часу до двух – мелкие поделки или визиты. В два обедаем. После обеда – болтовня, и при солнце, под деревьями, в саду. Тут являются иногда к чаю или к моему молоку, разбавленному водой, сестры, мать, отец святой Елисаветы Жуковской: милое, умное, почти идеальное в немецкой существенности семейство; музыка – они поют и играют; Жуковский гуляет с час; до часу – визиты: гениальный и всеученый Радовиц, художники с бюстиками, с портретами. Вчера, в день моего ангела, он подарил мне свой бюстик – головку в миньятюре, из обручка выглядывающую, удивительного сходства. Я закажу ее и для тебя.

Новых книг и старых хороших, особливо в моем вкусе, много и у него, и в шкафе жены, которая читает хорошее и хорошо, и не так, как я, а обдумывая прочитанное в пользу души, которой у неё много, и здравомыслия во многом. В ней много der hohen aber auch tiefen germanischen schönen Weiblichkeit. До седьмого часа порхает вокруг нас Сашка, уже с чертами элегияческими в широком лобе и в глазах.

Я проживу здесь еще неделю и возвращусь в Париж-Champrosay к зрелому винограду, на который осужден Хелиусом. Не знаю еще, как поеду. Хотелось бы опять парами, но бельгийские железные дороги ужасно шатки на сторону, и я едва мог выносить качку эту и ехав сюда, а теперь мне хуже, нежели было тогда. Если через Амиенс поеду, то заеду и в St.-Acheul и опишу его тебе. Погода, наконец, прояснилась и тепло. Здесь много русских, но не все живут во Франкфурте: нет помещения по причине ярмарки. Гудовичи остановились в Ои- пенгейме, Киселева приезжает из Гомбурга, Нарышкина (сестра её) и графиня Разумовская, воплощенное восьмидесятилетнее веселие-детство: живет и пляшет на самом гулянье «Mainlust» перед нашими окнами; но я еще никого не встретил, ибо из дома и из сада не выхожу. Постараюсь обрыскать хоть в коляске ярмарочные выставки товаров и книжные лавки; авось, не найду ли для тебя и для Москвы какого нового бельгийского передела? Я живу теперь в германской духовной литературе; скоро опять на французский подножный корм. (Rancé перепечатан в разно-форматные издания).