Полная версия
Монстры
Что подумает обо мне иной
1998ПредуведомлениеНу, здесь представлены образы меня в представлении различных людей. Вы думаете, что они суть некое преувеличение моего воображения или самоотдельно живущей творческой фантазии, стилеобразующей силы. Отнюдь. Хотя, конечно, собранные вместе, отдельные от их конкретных породителей, они представляют нам некие укрепленные в культуре общие квазимифологическиеобразы-имиджи. Ну, так и выдумали их такие же люди, что же в этом странного?
* * *Иной думает, что я талантливый, умный, красивый, что только крикни мне: На помощь! – и я брошусь сломя голову, что я высокий, голубоглазый, что в шкафу у меня хранится шитая золотом генеральская форма, что каждый мускул у меня весом в 7–8 килограммов, что я изящен и танцую танго, что я вижу все насквозь, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я коварен, злобен, подл, что пишу стихи ради огромных денег, что под подушкой у меня кривой нож, что думы мои черны и беспросветны, как только человек отвернется – я уже на него руку заношу, или клевещу бессовестно, или гнусность замышляю, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я черный, почти абиссинец, что горбатый и припадаю на левую копытообразную ногу, что вынужден каждую ночь подрезать когти и уши, что с трудом отбиваю исходящий от меня серный запах, что хвост оттопыривает сзади мне брюки и скользит вниз по левой штанине, высовываясь мохнатым кончиком, – ну что же, может, он и прав, но не совсем.
Иной думает, что я медлителен и отлетаю по первому дуновению утреннего ветерка, что прохожу сквозь стены легкой нежной улыбкой, оседаю росой на полевых цветах, что доношусь прозрачным эхом, легко отделяясь от уст бледной девушки возгласом: Как печальна, как печальна эта жизнь! Но и прекрасна! – ну что ж, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я стремителен и неистов, что волевой поворот головы влево означает решение бросить на неприступные стены Берлина лейб-гвардейские полки, что мужественен и чувствителен, что скупая слеза подступает к стальным глазам при виде сокрушенной вдовы или оставленного ребенка, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я умен, умен, невероятно умен, что, бросив беглый взгляд, я говорю: Делать надо так! или: Ошибка вот в этом! или: Копать надо здесь! или: Ему доверять нельзя! что мгновенно исчисляю в уме произведение многих семизначных чисел, что одним движением руки провожу ровную окружность диаметром в два метра, что взглядом определяю вес, массу, объем, скорость и химический состав и возраст, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я по ночам занимаюсь чем-то неведомым, что касаюсь какого-нибудь предмета, а на расстоянии тысячи километров от него что-то взрывается или кто-то падает замертво, что движением руки в воздухе вспарываю пространство, что приказываю неким тайным помощникам и пробуждаю некие силы и потоки, – ну, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я тих и неведом даже по имени и внешности, что дни провожу согнувшись под камнем и стоя на камне же, и только доносится голос: Смирись, сын мой возлюбленный! – Да будет воля Твоя! – отвечает мой голос, и я покрываюсь сединой, отодвигаю тарелку с черствым куском черного хлеба, что меня не дано никому видеть, да и вообще мало кто может сказать обо мне что-то определенное, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я толстый, мрачный и саркастичный, пишу целыми днями, опустив ноги в таз с горячей водой, иногда разражаюсь диким демоническим хохотом, что отзываюсь обо всех презрительно и нелицеприятно, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Иной думает, что я талантлив, злобен и коварен, почти абиссинец, тих и медлителен, прозрачен, стремителен и неистов, прямо пена с губ, что, бросив беглый взгляд, я говорю: Копать надо здесь! что беззаботен и смешлив до истерики, что по ночам занимаюсь чем-то неведомым, что я и сам почти неведом, незнаем даже по внешности и по имени, что толстый и мрачный, что только крикни мне: На помощь! – и я брошусь, сломя голову, что легкомыслен и транжир, что горбат и припадаю на левую копытообразную ногу, что оседаю росой на сонных цветах, что бросаю полки на неприступные стены Берлина, что забывчив и безответственен, что в уме исчисляю произведение многих семизначных чисел, что приказываю неким тайным силам и помощникам, покрываясь сединой и опустив ноги в таз с горячей водой, – ну что же, может, он и прав, да не совсем.
Прямая и новая антропология
Новая антропология
1993ПредуведомлениеПроблема новой антропологии вставала перед человечеством всякий раз в моменты кризисов, завершений больших культурных эонов, возникновения новых больших идеологий. Ну, к примеру (совсем не уравнивая их ни в нравственном, ни в идеологическом, ни в результативном смысле) – христианская антропология, новый советский человек, арийский человек будущего… Степени радикальности проектов разнятся, конечно, и по социальным, и по культурным практикам, а также по явлению экстремальных примеров преображения биологического уровня человеческого существования (мы не приводим тут прочих, восточных учений, может быть и еще более рационализированных, практичных и радикальных в преодолении привычного биологического уровня антропологической агрегатности).
Сейчас эта проблема впрямую взаимоотносится со столь безумно-наговоренной и в то же время малозначительно разработанной сферой электронно-виртуальных разработок, опытами генной инженерии, клонирования и т. п. Говорят, за всем этим неизбегаемое уже будущее. Рады поверить, но пока не можем проверить.
Конечно, опыты данного сборника на фоне наисовременнейших прорывов в сферу новой антропологии выглядят весьма архаично, и даже культурно-заштампованно в своей привычной метафоричности… Однако же все вариации этой проблемы, на протяжении большого человеческого времени, встраиваются в финальный горизонт, финальный контур некоего антропологического строительства (умолчим об аксиологии и завершающем результате), типологически соотнося все этапы прокручивания этой идеи. Наш сборник не претендует на оригинальность, но лишь служит напоминанием, как и предыдущие бестиарии, монстро-воспроизведения, фантомы, фэнтези и т. п.
Ясно, что на пути прямых антропогенных вмешательств (в отличие от виртуальных стратегий, имеющих аналогии и культурное оправдание в традиционных медитативных, мистических и пр. практиках измененного сознания), стоят весьма серьезные нравственные запреты (во всяком случае, в пределах христианской культуры: по образу и подобию Божьему), а также глубинные пракультурные ужасы, связанные с оборотнями, насекомыми, змеями и пр.
Так что посмотрим.
Вот я на все готовый – мне Приделайте сосцы коровьи А что? Чтобы выл ночами при луне А по утрам мочился кровью Доился, в смысле Чтобы как свой дикобраз Местный, в смысле Родил крылатого мышонка Чтобы он рос, он рос, и враз Возросши, в вашу мошонку — С завидным постоянством порождающую все, что ни попадя Впился и выгрыз начисто Шел я как-то вечерком В тихую погодку Вижу: на траве ничком Юноши-погодки Лежат не шевелясь Будто мертвые лежат Подхожу поближе Вдруг они как завизжат — Синий пламень лижет Стеклянные тела их* * * Женщина-паук меня не любит Она любит своих паучат Гадких Ради них она меня погубит Лишь один, по-моему, зачат Мною Самый светленький А другие – кто от капли крови Волчьей Кто от безысходности простой Местной А последний самый – от любови С гордою известною змеей Тоже местноюПрямая антропология
1997ПредуведомлениеНу, это все обычно. Т. е. обычные процедуры проецирования на вертикальную ось и вертикальные членения человеческого тела. И обратно – проецирование частей человеческого тела на всевозможные феномены, события и структуры этого мира. Т. е. как это было раньше принято называть – соотношение микрокосма и макрокосма. Ну, что же, значит, так оно и есть.
* * *Рассматривание головы и лица приводит к затемнению смысла и почему-то к проборматыванию слов Армагеддон и Кассиопея
* * *Вид шеи, ее вертикальных закручивающихся и боковых движений приводит к неким аффазийным явлениям и пропаданию на карте, скажем, целого Индостана или Пиренейского полуострова
* * *Пробегание по плечевому поясу приводит к неким паранормальным эффектам, почти жидкостным аберрациям
* * *Наличие груди приводит к серии множественных мелких взрывообразных разрывов и так называемому явлению бикфордового шнура с последующими удалениями на порядок 20–25 миллионов световых лет
* * *Живот в наблюдении и ощущении связан с многочисленными образами огня и его метафор от паука до скорпиона, до анаконды, динозавра и дракона, социальная же экстериоризация в виде Гефеста и Перуна оккупирует зону уже параноидальной синтагматики, все смыслы рождения, порождения, земли и пр., относящиеся к поздним, логически поздним функциональным спецификациям
* * *Наличие гениталий вообще порождает много трудностей – например, окисление выделений, светящихся в низком диапазоне и вообще изменения перцептивной и даже синдромной последовательности, например – идешь, скажем, и вдруг все указатели меняют направление на 163 градуса, или в подъезде дома прорастают зубы, или что-то подобное
* * *Принятие во внимание области коленей ничем не примечательно, разве неким расшатыванием вертикальных осей и линий, приводящим к мелким продольным трещинам и осыпаниям вдоль них внутреннего содержания, что вполне соотносится с легкими гравитационными и психосоматическими нарушениями
* * *Со ступнями же связано все твердое и в то же время отсекающее, типа бритва Оккама, апорий Зенона, двайты-адвайты Шанкары, но и исчезновение таких понятий, как «вон там, за углом», «парочку минут спустя» или «закон непрямого действия» и «границы разумного распространения», тем более что характеризуется это и утерей способности жестко фиксироваться на чем-либо, отстоящем хотя бы на 3–4 миллиметра
Слово, число, чудовище
Кровь и слезыи все прочее
1980ПРЕДУВЕДОМИТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА(Гамлет, Милицанер, Поэт)ГАМЛЕТ Убить или не убить?
МИЛИЦАНЕР Убить, убить.
ПОЭТ Конечно же, убить!
ГАМЛЕТ Но почему?
МИЛИЦАНЕР Видите ли, товарищ Гамлет, коли есть Милицанер – должен быть и убийца. Уже в вашем вопросе проглядывает это двуединство. То есть сомнение «убить или не убить?» говорит о том, что естественному желанию убить, являющему чистый витальный порыв, противостоит столь же естественный охранительный принцип, который есть манифестация охранительной функции Государства, материализацией которой я и являюсь. В поле между двумя этими полюсами и совершается жизнь, история, прогресс. И дабы они совершились, актуализировались, дабы явилось Государство, как реальный фактор двуединой формулы бытия, явилось как гром и молния из столкновения туч, вы, товарищ Гамлет, призваны убить!
ПОЭТ Да, да, вы правы, товарищ милицанер! Видите ли, товарищ Гамлет, искусство не есть случайная забава праздных созерцателей. Нет. Искусство есть одна из форм познавательной деятельности человека. И в нашей ситуации с ограниченным набором действующих лиц она представительствует всю эту сферу деятельности человека, которая, как справедливо заметил товарищ Милицанер, соучаствует и способствует жизни, истории и прогрессу. Отбросив всякие личные, эмоциональные и прочие случайные привнесения, искусство представительствует эту сферу человеческой деятельности как чистый язык описания. Но для искусства важен факт. А что есть основные, так сказать, артефакты в жизни человека – это Жизнь и Смерть. Но это Факты природного человека. А насильственная смерть, т. е. убийство, есть Факт человека человеческого, это Факт, который не стоит в противоречии с Фактами человека природного, т. к. происходит уже после рождения и не противоречит Факту смерти как таковому. Но он работает на опережение природы, он отнимает у природы диктаторские права. Этот факт объявляет человека человеческого, но притом не вырывает человека из природы, а внедряет человека человеческого в природу как существо, волящее в недрах мирового процесса. И в данном случае вы, товарищ Гамлет, будете этим самым волящим человеком, так называемым убийцей, а товарищ Милицанер, представляя Государство, будет тем противовесным элементом, который представляет интересы высших законов природы, а я как описатель этого процесса, т. е. будучи чистым языком его – стану синтезом человека человеческого и человека природного.
ГАМЛЕТ Ну, тогда я убью вас, товарищ Милицанер!
МИЛИЦАНЕР Нет, нельзя. Так как я – это не я, в высшем смысле, то убив меня, вы уничтожаете Государство, уничтожаете один из вышеназванных полюсов и лишаете жизнь динамики, и тем самым лишаете себя этой динамики, уничтожая тем самым возможность порыва убить меня. Вы противоречите сами себе, товарищ Гамлет, поскольку если бы у вас было намерение убить Государство, то вопрос стоял бы не в «убить или не убить?», а – «как убить?». Но поначалу вы, товарищ Гамлет, правильно почувствовали суть проблемы, и не надо отступать от частного ее разрешения, соблазняясь ложными и случайными проблемами.
ГАМЛЕТ Тогда я убью вас, товарищ Поэт!
ПОЭТ Нет, товарищ Гамлет, нельзя. Убив меня, вы лишаете событие описателя, т. е. языка, и в данном случае само событие становится невозможным, т. е. становится не закономерным, а случайным, и может вообще не произойти, и тем самым обессмысливается ваш, товарищ Гамлет, вопрос «убить или не убить?», т. е. вы, товарищ Гамлет, убиваете, можно сказать, самого себя и уже не можете вообще убить кого-либо иного, скажем – меня.
ГАМЛЕТ Тогда я убью себя.
МИЛИЦАНЕР Тоже нельзя. В каждом убийстве должен быть объект убийства и субъект убийства. Убив себя, вы уничтожаете субъект убийства, становясь чистым объектом убийства. Но государство не может соотноситься с объектом убийства. Тогда оно, чтобы быть явленным в мире перед фактом убийства, вынуждено объявить кого-то другого субъектом убийства. Объявить субъектом убийства Поэта нельзя, т. к. поставив его субъектом убийства, мы лишаемся языка описания, и все различия объекта и субъекта убийства теряют всякие возможности быть описанными и определенными. Тогда Государство вынуждено объявить субъектом убийства меня, Милицанера. Но в этом случае, помимо явной бессмысленности этого акта как акта реального, Государство лишается возможности реализоваться в этом мире, т. к. я уже убийца и не есть его представитель в этом мире. Реализоваться же в поэте Оно не может по тем же самым причинам, т. е. исчезает язык описания, который дефинирует все эти понятия. Следовательно, Государство противостоит мне как чистая абстракция. Как нирвана. Но этого не может быть, т. к. это не так. Если бы это было так, то вы бы сами, товарищ Гамлет, не задали бы вопрос «убить или не убить?», а спросили бы «что делать?».
ПОЭТ Да, товарищ Милицанер абсолютно прав. Убив себя, вы бы, товарищ Гамлет, в тот же самый момент, как убили себя, стали бы чистой природой, в которой отсутствует язык описания, и тем самым бы уничтожили бы всякую возможность человека человеческого, но узаконили бы человека-камня, человека-дерева.
ГАМЛЕТ Понятно. Я пошел. (Вынимает шпагу.)
МИЛИЦАНЕР Иди, иди. (Вынимает револьвер.)
ПОЭТ Иди, иди. (Вынимает авторучку.)
Что-то крови захотелось Дай, кого-нибудь убью Этот вот, из них красивый Самый первый в их строю Вот его-то и убью Просто так, для пользы дела Искромсаю его тело Память вечная ему Девочка идет смеясь Крови в ней всего три литра Да, всего четыре литра Литров пять там или шесть И от малого укола Может вытечь вся она Девочка! Моя родная! Ради мамы, ради школы, Ради Родины и долга Перед Родиною – долго Жить обязана! Родная Береги-храни себя! Как же так? — В подворотне он ее обидел В смысле – изнасиловал ее Бог все это и сквозь толщу видел Но и не остановил его Почему же? — Потому что если в каждое мгновенье Вмешиваться и вести учет То уж следующего мгновенья Не получится, а будет черт-те что — Вот поэтому. Домик дачный средь участка А над ним с небесных круч — Звезды – и не то чтоб часто Да и то в отсутствье туч А не то чтоб досаждают А проглянутся когда Мать ребенка утешает: Вон, горит твоя звезда Да тебе еще не скоро — Но кто может предсказать? Этот домик, этот сад Возле улицы Садовой Это было, это было Ровно сорок лет назад Или лет немного меньше Только все равно назад Сколько мимо их прошло — Этих лет и этих женщин! Только всех я отменил Из-за справедливой мести — Не жил я на этом месте! Да и вообще не жил! Как мучит нас ненужная природа От дел высоких гонит нас в кровать К делам, которые должны занятьем быть Спецьяльно выделенного народа Вот в Византии евнух – муж и полководец И чистой государственности свет Он прав, не прав – ему позора нет И в чистом сне ему домеку нет Что мучится какой-то детородец Свет зажигается – страшный налет На мирное население Кто налетает? и кто это бьет? Вечером в воскресение? Я налетаю и я это бью Скопище тараканов Громко победные песни пою Воду пускаю из крана Милые, бедные, я же не зверь! Не мериканц во Вьетнаме! Да что поделаешь – это, увы В нас, и вне нас, и над нами Что значит атлет? Что являет он в мир? — Безумье бумаги промасленной! А в древности грек с наготою осмысленной Носил свое тело как носят мундир Лишь ты ему равен, мой милицанер Вы равно осмысленны и узнаваемы И как не оденешь его, например — Тебя не разденешь, хоть и раздеваемый Вот скульптор лепит козла Сам про себя твердя: Я им покажу, блядям Как надо лепить козла Кому он покажет и что Посредством лепного козла Ведь он за гранью добра и зла Тем более глиняный что Нет, мой скульптор, заместо козла Слепи что-нибудь такое Чтоб каждый пришедший: Да – сказал Он нам воистину показал Небесное-неземное После обычного с работы прихода По комнатам ходит он взад-вперед И громко пукает из заднего прохода А спереди песню поет На самом же деле он крупный начальник И может быть даже вооружен И может быть даже женщина он Но это маловероятно И все это за домашними стенами Для других он как будто и не был И все это строго между нами И между землей и небом Вот и окончилась в Москве Олимпиада В стечении количества народа В звучании прощального парада На главном стадионе средь Москвы Там были иностранцы, но и мы И я там был средь этого Содома И понял, что досель не понимал: Я здесь в гостях, они же здесь все дома И мой резон невыразимо мал Пускай, что через час все разойдутся Пускай, что далеко не все спасутся Да ведь не я ж здесь всех пересчитал И я в слезах по-детски зарыдал — Здесь праздник был, а я был чужд и мал И самый маломальский Гете Попав в наш сумрачный предел Не смог, когда б и захотел Осмыслить свысока все это Посредством бесполезных слов Он выглядел бы как насмешник Или как чей-нибудь приспешник Да потому что нету слов Вот таракан с распахнутым крылом По стенке бегает игриво На что тебе крыло, мой милый? — Да чтобы Богу угодить Он любит, говорят, крылатых К тому ж оно не тяжело — Вот истинный ответ: коль нам не тяжело Так почему ж другим не угодить Итак, поэт, о мещанине Давно пора поговорить Как нам вредит он, как не любит Он нас, хоть должен нас любить Мы отомстим ему примерно — Вот он с объятьем к нам летит Ему ответим мы, примерно: Уйди, проклятый! Ненавижу! Я жил во времена национальных Героев и им не было числа Одни несли печать Добра и Зла Другие тонус эмоциональный Поддерживали в нас по мере сил Народ любил их, а иных бранил И через то герой героем был А я завидовал им эмоционально Поскольку я люблю национальных Героев Напомните мне, как это у Моцарта Тара-та-та-та или тара-там-там-там Или, скажем, у Македонского там: Пам-пам-пам-пам па-пам коня за полцарства Да ведь и у нас все по-прежнему так Не выразить словом ни новым, ни старым Тара-та-та-та-та тара-та-та-там Пам-пам-пам-пам-па-пам тарьям-трьям-трьям-тьярам! Солнце светит ярко-ярко Среди поля жарко-жарко Нестерпимо-невозможно Что и помереть возможно Ах, без цели понапрасну Помереть в такой прекрасный День! Проходил я здесь рыдая Как по острому ножу А теперь вот прохожу Разве чуточку страдая Разве только лишь о том Что вот жизнь проходит мимо Было разно, было мило Будет что-нибудь потом Как страсти мучают людей С ножами бегают в припадке Неописуемых страстей Детей пугая в их кроватке Средь ночи, в свете полуденном Пугая жен неразведенных Соседей всевозможных вер И только ты, Милицанер Не отвергая, не любя Свидетелем момента мори И стражем данных территорий Приходишь сам не от себя Когда бы не было тебя Я сам бы выдумал тебя Но призраком в кипящем море Девица ты красная С револьвером в кожанке Почто девицу белую Белую пригожую По имени Ксения По фамилии Романова Уложила окровавленну Вплоть до Воскресения — – А чтоб не была белая А была красная Красное – оно всегда прекрасное Даже бездыханное. А что дитя? – он тоже человек Он подлежит и пуле и закону А что такого? – он ведь человек А значит родственник и пуле и закону Они имеют право на него Тем более когда он пионером Бежит вперед и служит всем примером Чего примером? – этого… того Что-то исчезли продукты Только без них по зиме Кровь уж совсем леденеет Клонится тело к земле Я понимаю, что сложно Сеять продукты, растить Да многого нам и не нужно: Может климат видоизменитьВЫСОКАЯ ЛЮБОВЬ Когда в Кустанае проездом я был Молодую казашку я там полюбил И ничего для нее мне было не жалко — Стройна и пленительна как парижанка Тогда я Орлову в сердцах говорил (Со мною Орлов там по случаю был): Смотри же, Орлов, как справедлива природа — Рождает красоту средь любого народа Вот так бы и жить уподобясь листку А мы все срываемся, а мы все – в Москву Текла старинная Ока Со всем что есть в округе новым И мы с товарищем Орловым Следили неиздалека Сидели мы на берегу Средь лодок въехавших в крапиву Сидели, попивали пиво А дальше вспомнить не могу Счастье, счастье, где ты? где ты? И в какой ты стороне? Из-под мышки вдруг оно Отвечает: вот я! вот я! Ах ты, милое мое! Детка ненаглядная! Дай тебя я пожалею Ты сиди уж, не высовывайся Тучи шустро набежали И испортили весь праздник Эти тучи – паразиты Этот праздник – безобразник Этот праздник – черт-те что Падла – если разобраться Эта жизнь – сплошное блядство Праздник тоже! – твою мать! Мой брат таракан и сестра моя муха Родные, что шепчете вы мне на ухо? Ага, понимаю, что я, мол, подлец Что я вас давлю, а наш общий Отец На небе бинокль к глазам свой подносит И все замечает и в книгу заносит Так нет, не надейтесь, – когда б заносил Что каждый его от рожденья просил То жизнь на земле уж давно б прогорела Он в книгу заносит что нужно для дела Лишь только выйду – портится погода А в комнате сижу – прекрасная стоит Наверно, что-то ставит мне на вид Против меня живущая природа Наверно, потому что я прямой и честный Сторонник государственных идей Которые уводят у нее людей В возвышенный мир рыцарский, но тесный Так они сидели На той ветке самой Один Ленин – Ленин Другой Ленин – Сталин Тихую беседу Ото всех вели Крыльями повоевали На краю земли Той земли Восточной В Западном краю Мира посередке Ветки на краю
