Из Лондона в Австралию

Настало утро, прошел еще день, наступил вечер; руки у матросов были изранены в кровь, голоса охрипли, глаза покраснели; все страдали головной болью, – а буря все продолжалась.

Около десяти часов шквал разразился с новой силой, молнии за молниями разрывали тучи, гром гремел, не переставая. Капитан не могь уже говорить и отдавал приказания знаками, или передавал их чрез матросов. Все дошли до полного изнурения, до истощения.

Вдруг, около полуночи, с вахты раздался пронзительный крик, лицо вахтенного матроса было бело, как мел.

– Впереди корабль! – кричал он. – Курс на фрегат!

– Еще двух матросов к рулю, – бери правее!

Капитан кричал изо всех сил, и люди повиновались сразу, но затем и на палубе раздались такие же крики, как на вахте. Бледные лица матросов застыли В выражении необычайного ужаса, казалось, волосы на голове у них шевелились от страха.

Судорожная вспышка молнии осветила на секунду судно, скользившее близехонько от «Короля Эдуарда», со сломанным рулем, с парусами, разорванными на тысячи кусков, которые лохмотьями трепались на снастях.

Седой как лунь старик стоил у главной мачты и с умоляющим видом протягивал руки, к корпусу фрегата. Он что-то кричал, но буря заглушала его голос.

– Корабль, потерявший свой экипаж! – вскричал капитан.

Но взор его повсюду встречал недоверчивую улыбку и выражение отчаяния на лицах матросов. Некоторые со вздохом, покачивали головами.

– Это адмирал Ван-дер-Декен!

– Да, да, «Летучий голландец».

Капитан сделал жест нетерпения. – Какое безумие! Несчастный, потерпевший крушение, погибающий среди урагана, протягивает к нам руки, ища помощи. К сожалению, мы не в состоянии оправдать его надежд. Так возвращайтесь же к вашим работам, ребята!

Матросы слушали его с неудовольствием и ворчаньем.

– Это адмирал Ван-дер-Декен, – сказал один голос.

– Конечно, это он.

Капитан и старший унтер-офицер многозначительно переглянулись.

– Недолго продлится спокойствие, – тихо сказал капитан. – Они суеверны, метеор напугал их, а теперь еще этот воображаемый призрачный корабль.

– Боже! будь милостив ко всем нам! – отозвался офицер. – Посмотрите, сэр, как волнуются арестанты.

Заключенные поставили тело умершего товарища, до сих пор еще не вынесенное, стоймя к решетке и привязали его в таком положении: казалось, будто мертвый следит, через решетку, за живыми.

Капитан распорядился тотчас же загородить это место и опять сосредоточить все свое внимание на борьбе с бурей. Все новые порывы вихря горами вздымали волны, все новые сильные удары потрясали крепкий остов фрегата. Однажды молния, извиваясь и шипя, как змея, ударила в фок-мачту и, на пути своем, отщепила от неё большой кусок, но потоки дождя погасили огонь, не дав ему разгореться.

Еще прошло несколько часов. Капитан велел выдать людям двойную порцию рома и уговорами старался ободрить их, но общее угнетение оставалось прежним.

Местами матросы замертво лежали на палубе, они еще могли видеть и слышать, но не в состоянии были отвечать на вопросы, до того сильно было переутомление от непосильной работы.

А минута подходила самая трудная. Волны поднимались все выше и грознее, корабль кидало во все стороны, как щепку.

Матросы перешептывались; несколько человек подошли к капитану.

– Мы имеем сказать несколько слов, сор!

Начальник корабля кивнул головой. – Если только вы меня не задержите. Дело не ждет.

Выборный от матросов тряхнул головой. – Мы больше не будем работать, сэр. По крайней мере, на прежних условиях.

Капитан нахмурился, – Это что значит? спросил он гневно.

В этот момент шквал налетел с небывалой силой. Море, с шумом и ревом поднялось сбоку фрегата, волной, громадной, как водопад, наводняя ужасом все сердца и останавливая в груди дыхание.

– Будь, милостив к нам, Отец Небесный! Будь милостив!

Все эти привычные, закаленные в бурях люди, инстинктивно хватались за мачты и канаты, подставляя этому напору свои спины и поручая души в руки Божии.

Медленно поднимался корабль из массы пены. Смыта кухня, смыты бочки для воды, все пусто и залито водой. Но «Король Эдуард» вышел невредим, из этой передряги. Давно уже ни на ком не было сухой нитки, но не физический холод заставлял дрожать этих людей, а леденящий душу ужас. Еще второй, третий напор, к все погибло!

– Сэр! – вновь сказал выборный. – Одно слово!

– Я слушаю, ребята.

– Вам не удержать больше корабля, это невозможно, вы не можете идти против воли Божией.

– Конечно, нет, но Бог может даровать нам победу. Пока мы дышим, мы должны надеяться. Принимайтесь же за работу.

– Бог не хочет помогать нам, сэр – возразил выборный. – Он посылает знамение за знамением, надо только понимать все это. На корабле есть проклятый груз, находящийся во власти лукавого; корабль погибнет, если мы во время не избавимся от нечистого.

Страх охватил капитана. То, что он предвидел давно, совершилось, люди бунтовали.

– Я вас не понимаю, – сказал он. – Говорите прямо.

– Мы так и хотим, сэр. Весь груз наш состоит из убийц и тому подобного сброда; к тому же тут много, приговоренных к смерти, такого транспорта еще никогда не видывал мир. Это не может долго продолжаться.

Вся краска сбежала с лица капитана. – Все, что вы говорите, чистейший вздор, – отвечал он. – Но если бы даже это было так, все равно, изменить мы ничего не можем.

– Можем, сэр.

– Повернуть назад?

– Нет, мы только должны воздать преступникам то, что им следует по закону, т. е. казнить их.

– Море требует жертвы, – сказал другой. – Велите открыть двери, об остальном мы позаботимся сами.

– Т. е. выбросите за борт триста беззащитных человек? На работу, говорю вам! Чтоб больше и слуху об этом не было! Берегитесь, если я что-нибудь подобное услышу еще раз.

С минуту матросы стояли молча, потом первоначальный нерешительный ропот перешел в громкия восклицании. – Мы не будем работать! Второй шкипер на нашей стороне, он умеет управлять судном, сумеет ввести «Короля Эдуарда» в гавань, если вообще это еще возможно!

– Ребята! – кричал капитан. – Образумьтесь! Каждую секунду нам угрожает смерть…

– Потому, что на борту убийцы! Спустить их в воду, так мы и увидим свет Божий.

Во время этих переговоров, капитан дал знать главному шкиперу, а тот далее, командиру над морскими солдатами, и все военные быстро собрались на палубу и окружили капитана.

Если матросы взбунтуются, все погибло.

В своем ослеплении, люди вместе с чужой жизнью приносили в жертву свою собственную. В зловещем молчании, они неподвижно стояли тесно сомкнутыми группами.

Момент был потрясающий. Молнии и удары грома следовали друг за другом почти без промежутков, море бурлило, точно силясь выбросить волны с самого дна, корабль стонал и трещал по всем швам, а две группы людей, вместо того, чтобы общими сидами бороться против необузданного хаоса внешней природы, стояли, как два смертельные врага, готовые, чем скорее, тем лучше, вступить в единоборство.

– Последнее слово, ребята! – вскричал капитан. – Будете вы повиноваться?

– Выдаете, вы преступников, сэр?

– Никогда, или пусть Бог лишит меня своей милости.

– Так мы не работаем.

– Возьмем ключ от тюрьмы силой, – вскричал голос из толпы. – Кто может нам помешать?

Солдаты загородили дорогу, и в следующую минуту произошло бы кровопролитие, если бы всеобщее внимание не было отвлечено побочным обстоятельством.

Лейтенант Фитцгеральд, стоявший рядом с капитаном, заметил, что близ него кто-то прячется за мачтой и подслушивает. Глаза подслушивавшего блестели, весь облик обнаруживал напряженное внимание, с которым он следил за ходом переговоров.

Это был Тристам. Лейтенант тотчас узнал его.

Быстрым движением он схватил его за ворот, в уме у него мелькнул хитрый план.

– Томас Шварц! – вскричал он. – Что вам тут надо?

Тристам вздрогнул, как от пистолетного выстрела. Совершенно растерявшись, он бормотал несвязные слова. – Пожалуйста… пожалуйста…

– Вы Томас Шварц! Вы думаете, я не знаю?

– Нет! – прошептал, весь дрожа, несчастный. – Я не Шварц, уверяю вас, не Шварц.

Но Фитцгеральд не выпускал его. – Господин капитан, – сказал он, – разрешаете-ли вы мне обратиться с несколькими словами к матросам?

– С удовольствием, сэр! Да поможет вам Бог!

– Слушайте, ребята! – начал молодой офицер, – Вы находитесь в полном заблуждении. Арестанты, сидящие там, за решеткой, уже призналась в своих преступлениях и понесли за них наказание, значить, не из-за них корабль наш находится в опасности, а скорее из-за этого бездельника, за проделки которого чуть не попал на виселицу один совершенно невинный человек. Его зовут Томас Шварц, и он близкий родственник молодого человека, которого мы все знаем и любим, – Антона Кроммера.

– Неправда! – задыхаясь говорил несчастный. – Неправда! Отпустите меня, сэр! Меня зовут Тристам, другого имени я не знаю.

– Обыщите его, – вскричал Фитцгеральд. – Может быть, у него есть бумажник.

– Нет, нет, я не позволю себя трогать. Не хочу!

Он отчаянно отбивался, но двадцать дюжих рук сразу схватили его и сдернули с его плеч одежду. Из кармана выпал-бумажник, который он пытался оттолкнуть ногой, но ему помешали, и капитан открыл его в присутствии всех.

Сверху лежали четыре бумаги на имя Тристама, а под ними разные письма, адресованные Томасу Шварцу. Капитан тотчас пустил их по рукам.

– Это он! Конечно, это он!

– Врете, – кричал Тристам. – Врете! Я не знаю никакого Томаса Шварца.

– А как же попали к тебе его письма?

– Это я нашел на улице. Вы мне не дали времени вернуть их настоящему владельцу.

Лейтенант Фитцгеральд покачал головой. – Этому не поверит ни один судья на свете. Но мы не сделаем, ничего такого, на что ты мог бы жаловаться впоследствии. Пусть рассудят сами матросы.

Позвали Антона, и он должен был повторить все, что Тристам говорил о самом себе и о месте своего рождения. Затем лейтенант спросил собравшихся: – Он, или не он?

– Он! – вскричали все в один голос.

– Врете! Врете!

– В море бездельника! Топите его! Тоните!

Тристам начал кричать пронзительным голосом. – Убийцы! Убийцы! Меня хотят убить!

– Будем действовать спокойно, – сказал лейтенант. – На мой взгляд, Томас Шварц уже вполне уличен, но так как он не признается, то предоставим судьбе решить, должен он жить, или умереть. Я предлагаю вместить его за борт, на штанге, не привязывая, конечно. Если он удержится, пусть живет; если нет, – море получит свою жертву.

Матросы с жадностью набросились на это предложение, в своем суеверии видя в нем желанное средство спасения. Как ни отбивался Тристам руками и ногами, они безжалостно протащили его по палубе и трясущегося, беззащитного оставили лицом к лицу с опасностью, на произвол судьбы.

Пусть свершится над ним суд Божий.

Глава VII

В ожидании смерти. – Освобождение арестантов. – Победа бунтовщиков. – Разнузданные страсти. – Тристам побит. – Ужасающая трапеза акул. – Голландец и Тристам. – Переговоры с заключенными офицерами. – Бунтовщики безумствуют.

Вся эта сцена, для описания которой потребовалось столько времени, в действительности заняла всего несколько минут.

Корабль кидало из стороны в сторону, волны то и дело захлестывали через борт на палубу. Каждый старался ухватиться руками за какой-нибудь неподвижный предмет, ни рулем, ни парусами никто не управлял, и фрегат был оставлен на волю ветра и течения.

Внимание всех было приковано к приговоренному Тристаму, и не одно сердце содрогнулось при взгляде на него. А он, с развевавшимися ветром волосами, с выражением ужаса на лице, обхвативши стеньгу руками и ногами, висел и качался вместе с деревянным шестом, с которого первая же налетевшая волна могла смыть его.

– Он виновен! – говорили матросы. – Смотрите! Море настигает свою жертву, хватает ее!

Волна скатилась, а Тристам все еще держался между жизнью и смертью.

Капитан указал на мачты. – Вперед, ребята, если вам дорога ваша жизнь!

Некоторые повиновались, но другие не отводили глаз от того места, где висел Тристам. Неужели он действительно выйдет невредимым из этого испытания?

Яркая молния освещала эти зрелище.

Капитан тяжело вздохнул. Теперь ветер дул с одной стороны, а не менял постоянно направления; уже одно это было большое облегчение.

Но какую картину представлял корабль! Все на нем было переломано, паруса разорваны, часть имущества снесена в воду, шканцы попорчены, навес над каютами помят. А буря все продолжалась, и недовольство матросов было побеждено лишь отчасти.

– Ведь он все еще держится, – сказал кто-то. – Этот парень чистый дьявол.

– Но, клянусь Богом, руки у него должны онеметь.

– Зато дух у него крепок, и ни за что он не сдастся.

– Знаешь, что мне кажется? – прошептал другой. – Буря-то ведь утихает, последние валы были гораздо меньше.

– Значит, Тристам не виновен.

– Конечно, я тоже думаю.

– Слушайте, давайте примемся снова за работу. Ведь старик, коли захочет, всех нас отдаст под суд.

– Он этого не сделает!

– Право, море становится тише, да и буря начинает утихать, – ведь это странно!

По-видимому, это заметил и Тристам. Он держался уже не так напряженно, и глаза его потеряли прежнее выражение ужаса. В душе, быть может, он уже торжествовал победу над властями, переходя от чисто животного страха перед смертью к прежнему настроению и к прежним мыслям.

Жизнь приучила его ненавидеть тех, кто стоял выше его.

Он был беден, а другие могли жить, не работая; он должен был исполнять чужую волю, а другие могли ему приказывать, и это казалось ему величайшей несправедливостью судьбы.

Но сегодня все это переменится, – у него уже был готовый план.

Он выправил сначала одну руку, потом другую, откинул со лба волосы и переставил ноги в более удобное положение.

Все находившиеся на «Короле Эдуарде» начинали дышать свободнее. Тяжелые, черные тучи мало-помалу рассеялись, кое-где появились мерцающие звезды. Буря миновала, и море стало успокаиваться; на этот раз фрегат победоносно вышел из борьбы.

На палубе появился боцман и стал отбирать тех из матросов, которые на вид казались менее истощенными; всем другим велено было оставаться на койках.

Нигде не слышно было никаких возражений; Натянули новые паруса, поврежденный навес над каютами наскоро починили, заколотив гвоздями; из трюма достали запасный очаг, установили его на месте, того, который был снесен в море, и обнесли его старыми парусами, вместо стен. Повар приготовил грог и затем все пошли спать, кроме нескольких человек, присутствие которых было безусловно необходимо для безопасности корабля.

А Тристам тем временем все еще оставался на штанге, ее горящими, как угли, глазами на бледном лице.

Наконец капитан разрешил ему пойти занять его койку. Народное правосудие было удовлетворено.

Тристам расправил члены и ощупью пробрался на свою койку. Теперь наступал его черед действовать. Все несправедливости и обиды, нанесенные ему со времени захвата его в лондонском трактире, все, что накопилось у него в душе за несколько последних часов, все это сегодня же будет отмщено сторицей.

Он готов был дикой кошкой накинуться на своих притеснителей, он жаждал выкупать руки в их крови.

Два часовых, с трудом одолевая сон, ходили по палубе. Один был солдат, другой из новобранцев, – товарищ и единомышленник Тристама. Оба старались разогнать сон движением, но утомление было так велико, что они частенько прислонялись спиной, чтоб отдохнуть несколько минут.

Тристам подошел к своему товарищу. – Займи его каким-нибудь разговором, – шепнул он. – Отведи его от двери тюрьмы…

Новобранец обернулся с испугом. – Разве начинается? – спросил он.

– Конечно. Сегодняшняя ночь как раз годится для нашего предприятия.

– Ах, слава Богу! Наконец все будем свободны, и можно будет вернуться в Англию. Что же ты думаешь, когда…

– Помолчи-ка, приятель!

– Но мне кажется…

– Твое дело только отвести этого осла от двери, вот и все.

Собеседник устремил мрачный взгляд на Тристама. – А ты уж не начинаешь-ли разыгрывать господина и повелителя? – спросил новобранец.

– Может быть, – ведь в моих руках ключ, которым открывается дверь тюрьмы.

– И которым мы тебя укокошим, краснобай! – подумал новобранец, но вслух этого не высказал, а, напротив, пошел к часовому и постарался заманить его в укромный уголок.

– Я раздобыл у повара еще бутылочку грога, – прошептал он. – Не хочешь-ли глотнуть, товарищ?

Солдат зевнул. – Ах, если бы можно было соснуть часок!

– Разве ты так устал? – спросил с видимым участием новобранец. – Хлебни-ка глоток!

Молодой солдат выпил. – Мне кажется, я способен заснуть стоя, – продолжал он. – За твое здоровье, товарищ!

– Спасибо, спасибо!

Они выпили еще несколько раз, и когда бутылка опустела, новобранец посоветовал товарищу соснуть четверть часа.

– Сегодня не будет обхода, – сказал он, – а если и будет, то, после всего случившегося, никто не обратит внимания.

Солдат даже пошатнулся. – Ты думаешь? сказал он нерешительно.

– Вполне уверен.

– Ну, так я попробую. Бог знает, что такое, – передо мною все идет кругом.

Он положил на мокрую палубу свое оружие и сам лег тут же, рядом. Через полминуты он уже спал.

Новобранец осторожным шагом пробежал по палубе до главной мачты, где ждал его Тристам.

– Готово! – шепнул он.

– Спит?

– Да.

– Так можно начинать.

– Пора! – сказал он шепотом через решетку арестантам, которые были заранее им подготовлены. – Только не шумите.

Подавленный возглас радости прошел по рядам заключенных, – вполне подавить в себе душевную бурю не мог никто.

– Тише! – уговаривал Тристам. – Тише, ради Бога.

– Выпусти меня вперед! Пожалуйста, выпусти меня первым.

Лишь только произнес эти слова один, как вся толпа разом ринулась к двери. – Что тебе за преимущество? – сердито прошептал другой голос.

– Да будьте же потише! Внизу стоять, по крайней мере, еще шесть часовых. Вы хотите поднять их на нашу голову?

– Открой же, добрый Тристам, милый, дорогой Тристам! Открой!

Ключ в замке повернулся, и железная дверь открылась. Толпы арестантов, как поток устремились на палубу. Все молчали, но все одинаково были потрясены, ощутив свободу, которой они так долго были лишены. Бледные, с горечью и злобой на изнуренных лицах, растрепанные, в рваной и промокшей одежде, они толпились, сжимая кулаки и жадно втягивая в себя воздух, – как будто это был другой, более живительный воздух, чем тот, которым они дышали в тюрьме.

Иные расправляли руки, другие смеялись, самые отважные лезли на мачты. Какое блаженство чувствовать себя свободным!

Торстратен хлопнул Тристама по плечу. – Где спит караульный? – спросил он тоном человека, привыкшего повелевать.

Тристам посмотрел на него искоса. – Не суйтесь не в свое дело! отвечал он.

Не говоря ни слова, Торстратен схватил его и поднял на воздух, над шканцами.

– Отвечай, пока я сосчитаю до трех, иначе быть тебе в море!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Караульный спит под самой палубой, в первом гамаке налево.

Голландец довольно бесцеремонно швырнул его на палубу, потом сбежал вниз по лестнице, и, как ястреб на добычу, набросился на указанную койку.

Вся толпа устремилась вслед за ним. Один часовой получил смертельный удар кандалами, не успев открыть рта и крикнуть, другому заткнули рот кляпом. Теперь уже нечего было думать о какой-нибудь осторожности, или тайне. Изо всех кают высыпали перепуганные солдаты и моряки, раздавались слова команды, слышались сигналы и выстрелы, – завязалась ярая, ожесточенная борьба.

Несколько тусклых масляных фонарей, подвешенных к низкому потолку, освещали картину разгрома. Солдаты старались заградить дорогу к камере, где хранилось оружие, кандалы служили преступникам для защиты, а зубы и ногти для нападения. С обеих сторон борьба шла ожесточенная, не на живот. а на смерть. Лязг железных цепей, надрывающий душу крик из проколотой штыком груди, последний хрип задыхающейся под железными руками жертвы, – все слилось вместе. Смерть свирепствовала в тесном, полутемном трюме и пожинала богатую жатву.

– Держись, ребята! – раздался голос голландца. – Держись, победа за нами. – Тристам, казалось, глазами готов был насквозь пронизать дерзновенного. С какой стати он берет на себя роль предводителя, которая принадлежит ему, Тристаму?

Тристам неистовствовал, как злой дух. Он, казалось, находился зараз во всех местах, врывался в середину самой горячей свалки, направо и налево нанося удары, не упуская из виду ничего, словно у него было две жизни и способность видеть и слышать во все стороны зараз.

Он весь был в крови, на руках и на лице оставались следы укусов, волосы на голове местами были вырваны.

Взглядом полководца он обозрел место битвы. Все оружие находилось в руках бунтовщиков, а офицеры, моряки и солдаты были заперты в камеру для провианта, остальные были загнаны в один угол, под караулом арестантов.

Тристам взобрался на стол. Он представлял собой олицетворение грубости и произвола.

– Вынесите убитых на палубу, – командовал он. – Смойте кровь уксусом! Окурите порохом!

Все приказания его исполнялись беспрекословно. Тристам походил на пьяного: он схватил попавшийся над руку пестрый вымпел и обмотал этим лоскутом голову в виде тюрбана, и его бледное лицо в этой красной рамке имело поистине ужасающий вид. – Где каютный юнга, Кроммер? – спросил он. – Мне его нужно.

В ответ ему раздался спокойный голос Торстратена, который стоял между Антоном и его врагом. – Антон Кроммер здесь, – сказал непринужденно голландец. – Зачем он вам?

– Не ваше дело. Здесь я приказываю и требую, чтоб он явился и выслушал свой приговор.

Торстратен улыбнулся. – Возьмите его, господин Томас Шварц! – сказал он насмешливо. – Вот он тут возле меня.

– Я не Томас Шварц! – закричал с яростью Тристам. – Кроммер, ты должен подойти ко мне, иначе…

– Иначе? – повторил голландец, продолжая улыбаться. – Ну-с, иначе?

Тристам потряс кулаками.

– Ну, хорошо, – вскричал он, – дело от нас не уйдет.

И затем он кивнул одному из своих сообщников.

«Наденьте всем офицерам кандалы, – сказал он тоном внутреннего удовлетворения. – И приведите их сюда».

– Не надо кандалов! – загремел Торстратен.

– Замолчите, здесь я отдаю приказания.

– По какому праву, если можно полюбопытствовать?

Тристам язвительно засмеялся. Он ненавидел Торстратена за его лоск и манеры, завидовал ему и всячески старался его унизить.

– На этом корабле я являюсь распорядителем, на основании всеобщего желания, – вскричал он. – Не правда-ли, друзья мои?

Но и Торстратен тоже обратился к толпе со своей обычной насмешливой манерой во взгляде и тоне. – Не правда ли? – повторил он слова Тристама. – Отвечайте, мои друзья!

– По всем правам, ты предводитель, – вскричал Маркус. – Ты много видел на своем веку и знаешь все законы.

– Ну, что законы! Им теперь конец! Мы повинуемся только своей собственной воле.

– Во всяком случае, не тому арлекину. Скажи ему, пусть наденет дурацкий колпак.

– И возьмет плеть в руки, как знак своего королевского достоинства.

– Мы за одно с тобой, Торстратен. Ты наш товарищ, да и по образованию выше того. Ты должен быть нашим вожаком.

Голландец поклонился. – Благодарю вас, господа, – сказал он развязно. – Всякому стаду нужен пастух, но, конечно, только для того, чтоб защищать стадо.

– Хорошо сказано! Да здравствует Торстратен.

Громкое ура разнеслось по кораблю.

– Хорошо сказано! Да ведь он сравнил, вас с баранами; это ясно.

– Для нас Тристам голова, потому что он подпилил ключ и открыл нам дверь тюрьмы.

Таким образом образовалось две партии, из которых большая окружила голландца, между тем как худшие из арестантов составили свиту Тристама.

Подделываясь под грубые вкусы своих приверженцев, Тристам обратился к ним со следующими словами:

– Друзья мои, – сказал он, – будем теперь судить начальников над солдатами и моряками. Эти господа оскорбляли нас, обращались с нами дурно, заковали нас в цепи и даже намеревались продержать всю жизнь в колонии для арестантов. Теперь они должны получить за это воздаяние.

– Да, да! – кричали союзники Тристама.

– Хорошо, мои друзья! Для двоих из них, моих, личных врагов, у меня есть в виду особое наказание, остальных же просто выбросим за борт, всех, начиная с капитана, и кончая последним юнгой.

– Браво! Браво! Видеть, как будут барахтаться наши мучители, это, должно быть, истинное наслаждение.

– Особого наказания заслужили лейтенант Фитцгеральд и Антон Кроммер. Я хочу, чтоб остальной путь они проехали за бортом, там, где я должен был сидеть во время бури и шквала, и если они уцелеют, мы отдадим их акулам только в гавани.