Щепетильник

Племянник. Для чего же у вас льстецов терпят?

Чистосердов. Для того, что их слова приманчивы человеческому самолюбию, которое иными чрезмерно обладает. К тому же честной человек льстеца не скоро и узнать может. Первой о большей части людей по себе рассуждает; а последней без труда приемлет на себя все виды, по времени и обстоятельствам, и хотя он похвалами всякому погибель готовит, однако притворством обольщает простосердечие.

Племянник. Я от батюшки слыхал, что вы очень откровенны; итак, я чаю, вам жить здесь невесело.

Чистосердов. Несносно! Если бы льстецов не столько много было, то бы и преодолеть наконец удалося, но их число несметное. Ими набиты не только передние, но и все комнаты многих знатных господ. Они сводят знакомство с дворецкими, со всеми прислужниками, с няньками и с мамками; а в случае нужды они и последним холопьям в пояс кланяются. Словом, они своею подлостию сыскивают не только свободной пред честным человеком вход, но и замолвленье доброго слова, хотя до того непозволенным образом добиваются.

Племянник. Да как же вы между ими живете?

Чистосердов. Делая тому противное и ежечасно их ругая.

Племянник. За то вас возненавидят.

Чистосердов. Что мне до того нужды!

Племянник. Неужели вы и большому господину о пороках его в глаза сказать осмелитесь?

Чистосердов. Без сумнения! и я прошедшую зиму с некоторыми господчиками здесь и больше этого сделал.

Племянник. А каким образом?

Чистосердов. Однажды куча молодых шалунов, мнимыми достоинствами надутых, приехали сюда над добрыми людьми посмеяться. Многих дурачили, которые, будучи их разумнее, из презрения сносили от них обиды. Наконец напали они на бедную девочку, которая ни малого не подала поводу над собою ругаться. Обступили ее, начали бесстыдно шутить, ходили всюды за нею, делали разные и холопьям неприличные похабствы, и, напоследок оттолкнув ее подруг, с которыми она приехала, хотели свое дурачество усугубить; но, по счастию этой бедняжки, я с моим другом тут случился. Мы избавили эту девочку и ругали вертопрахов за гнусной поступок, сколько хотели; а они, снося брань, бесстыдно смеялися и тем безумство свое утверждали. Короче сказать, дело кончилось тем, что о девочке все сожалели, все озорников бранили; поступок их остался для них поношением, а я с моим другом нажил с двадцать новых злодеев.

Племянник. Сами виноваты; лучше убегать от неприятелей, нежели им в глаза лезть.

Чистосердов. Ты говоришь правду. Но я иногда почитаю за грех оставить дурака без обличения и хотя я сюда очень редко приезжаю, однако всякой раз увижу множество шалостей, которых пощадить не можно. Но слава богу, что Щепетильник стал сюда жаловать. Он со всякого лукавца снимает личину и всякого повесу осмеивает.

Племянник. На это много ума и учения потребно, и я дивлюсь, что из наших купцов столь умной и обхождение знающей сыскался.

Чистосердов. Он не купец, а отставной офицер, которой давно без награждения отставлен за то, что начальникам своим, слепого повиновения требующим, в глаза говорил правду.

Племянник. У нас и офицеры не всё ученые; довольно и таких, которые с нуждою писать умеют.

Чистосердов. Доселева бывало, но ныне начинают выводиться, для того, что уже слуга боярской и купец через месяц в офицеры не выйдут, не так как встарину. Я знал некоторых письмоводцев, из ничего и не за весьма похвальные дела в чины вышедших. Они, втершись в случаи к большим добросердечным господам, их обманывали и на их ответ довольно купцов, подьячих и холопей вывели в офицеры; пускай бы уже достойных, а то таких, которые и в тех званиях гадки были. Но оставим прошедшее время, я желаю, чтобы оно у всех честных людей из памяти истребилось и их не сокрушало.

Племянник. Этого всем желать надлежит.

Чистосердов. Отец Щепетильников был офицер* и хотя жил в бедности, однако сына своего так воспитал, как и дворяне редко воспитываются, и, терпя нужду, обучил его языкам и другим наукам в такое время, когда государевых училищ для недворян еще не было. Но зато, ни он, ни сын его никакого награждения не получили и просить стыдились, не так как многие из нынешних молодчиков. Они лишь немножко выучатся на государевом иждивении, то уже и хотят чрезмерного награждения, тогда, когда еще и учения не заслужили; не только чтобы из благодарности потщились оказать отличные отечеству услуги. Но вот и работники его принесли товары. (Работникам.) Скоро ли хозяин ваш будет?

Явление II

Те же и два работника (одеты по-крестьянски. Приносят корзину на шесте, и, постанови ее, один отвечает на вопросы Чистосердову, а другой отпирает лавку и ставит свечи).

Мирон работник. Тотчас-стани пожалует.

Чистосердов. Для чего же он замешкал?

Мирон работник. Не ведаю, роцимой.

Чистосердов. Но верно ли он будет?

Мирон работник. Право будет-ста, и велел всим честным боярам сказаци, что у него новые есть… новые-стани!.. ни товары, а!.. а!.. голотиреи, привезенные из заморья, из Мемщизны… Имена-та некрещеные, так, кормилец, мудрены, что их скоро и не пробаишь. Как, бишь, они зовутся… ляд ведает! так хитров, хоть голова проць, так не знаю.

Чистосердов и Племянник улыбаются.

Мирон работник. А ла, а ла, а ла тилогрея! да а ла, а ла салфетка!.. што же-ста, боярин, галишься надо мною. Вить на нас дивит нецево; еще только с неделей двадчать как мы из Галица* сюда прибрели; а у нас эдаких мудрых слов ниту, и мы голчим по старинному поверью.

Чистосердов. Я не тому смеюсь и знаю, что вам эти слова выговаривать трудно. (Племяннику.) Это последние моды: а-ла-грек* и а-ла-салюет*. Пойдем в залу, я чаю, уже много людей собралось. (Работникам.) А вы, как скоро хозяин ваш приедет, нам скажите.

Явление III

Мирон и Василий.

Мирон работник. Спасиба, брат Васюк, что ты отомкнул прилавок-от; а я с бояринам-та позагуторился. Виць это тот, который не охоць до бусурманских-та фиглей и которой и тех бранит, кто их за христианские манеты покупает.

Василий работник. Как ево не знать, он очень знакомит. И когда сюда ни зайдет, то ницаво не купит, а весь вецер пробаит с нашим шалбером. Да нутка, брат Мироха, станем разбирать кузовеньку-та. Вить хозяин до сабя из нее велел все выбрать.

Мирон работник. Давай, парень! Вздымем-ка ее на лавку-та. Берись же моцнее! Вить она, братень, грузна, и я из саней ее церез моготу сюда притаранил. (Оба работники, поставивши корзину на лавку, вынимают вещи и разговаривают.)

Мирон работник (держа в руке зрительную трубку). Васюк, смотри-ка. У нас в экие дудки играют, а здесь в них один глаз прищуря, не веть цаво-та смотрят. Да добро бы, брацень, из-дали, а то нос с носом столкнувшись, утемятся друг на друга. У них мне-ка стыда-та совсем, кажется, ниту. Да посмотрець было и мне. Нет, малец, боюсь праховую испорцить.

Василий работник. Кинь ее, Мироха! А как испорцишь, так сороми-та за провальную не оберешься. Но я цаю, в нее и подуцеть можно, и колиб она ни ченна была, так бы я сабе купил и, пришедши домой, скривя шапку, захазил с нею. Меня бы наши деули во все посиденки стали с собою браци и я бы, братень, в переднем углу сидя, чуфарился над всеми.

Мирон работник (вынув груп купидонов, изображающих художества и науки, смеется). Смотри-т-ка! что за проказь? Какая их сарынь рабенок. (Испугавшись.) Ах, братень, никак это ангели божий! прости меня, чарь небесный! я, проклятой, глядя на хранителей-та наших, ухмыльнулся. Экие мемцы-та безбожники, как они их в кучу сколько смямкали!

Василий работник (смотря на купидонов). И, дурачина! С вора вырос, а ума не вынес! Какие ангели! Я слышал от нашево хозяина, что это хранчуские болванчики.

Мирон работник. О, так я и не согрешил. Смотри-ка, парень, что у них в руках-то. У инова мазилька, у инова мкнига, иной с зажжоной луцыной; а этот по пестренькому шарику развильниками тыцет.

Василий работник. Покинь их, малец! Вон и хозяин идет. Ставь поскоряе.

Явление IV

Щепетильник и работники.

Щепетильник. Не изломали ль чего?

Мирон работник. Ницаво, кормилец!

Щепетильник. Не спрашивал ли кто меня?

Василий работник. Тот цостной боярин, которой не покупает ницаво из мудростей хранчуских, а все с вашей милостью гуторит. Он мне-ка приказал сабе весть подаць, как ты-стани сюда пожалуешь. Да был с ним какой-та боярцук, только с лича парень оцосной.

Щепетильник (в сторону). Это, чаю, майор Чистосердов; но с кем, не знаю, и он, конечно, в зале. (Мирону.) Поди скажи ему обо мне и всем гостям. Да смотри же искусненько и не согруби никому.

Мирон работник. Разумею-стани вить я не дурак.

Щепетильник (вслед Мирону). Э! и дожидайся там, покуда все не разъедутся и как никого не будет, так мне скажи. (Василию.) А ты поди и будь в этой комнате, покуда не кликну.

Явление V

Щепетильник (один).

Щепетильник (вошедши в прилавок, разбирает вещи и вынув бумагу, говорит). Мне кажется, что сегодня был я очень счастлив, а со мною многие бедные люди. (Читает.) Золотые часы с будильником купил у меня сын судьи Лихоимцева за 250 рублев, а мне они за 70 достались. Продал я молодым вертопрахам несколько детских игрушек, которых ныне сотни по две к часам привешивают, на 200 рублев, а они мне самому и 50-ти не стоили. Барыш хотя не христианской, однако взят с таких людей, которые сердятся, ежели их шалости сделать не допустишь. Если бы я с них столько не взял, то бы чужестранцы пуще моего ограбили и деньги бы из государства вышли. За это нельзя меня назвать бессовестным. Я беру дорого не с бедных людей, которые трудами деньги получают, а с таких мотов, которые и без меня разориться сыщут случай. Недавно начал я торговать безделюшками и столько уже денег имею, что и каменные могу построить палаты, исключая то, что третью часть бедным разделяю. Безделицы ныне очень дорого покупаются, и весь свет так в них устремился, что почти ни о чем, кроме их, не мыслит. Все почти люди, кроме безделиц, ничего не читают, ни в чем, кроме безделиц, не упражняются и ни о чем, кроме безделиц, не спорят. Бездельнаго мужчину женщины наподхват любят, а женщина бездельная мужчинами обожается. Но что я за пример нашел? как будто бы не довольно и без того безделок на свете. Самые важные вещи, о которых больше всего стараться надобно, ныне в безделки превращаются. Тратят время, изнуряют здоровье, проматывают имение, бесчестят своих предков, бесславят самих себя, преступают должности, утесняют беспокровных, оправдают виновных и забывают присягу, так как сущие бездельники. Искренность стала безделица, честь безделка, совесть безделюшка, а, наконец, и вера, как главная вещь, у многих несмысленных дураков почитается из безделиц безделкой.

Явление VI

Щепетильник, Чистосердов и Племянник.

Чистосердов. Здравствуй, сударь! Ты так зачитался, что нас и не видишь.

Щепетильник. Виноват! Я право вас не приметил. (В сторону.) Лицо этого молодого человека меня удивляет, и он на наших щегольков не походит.

Чистосердов. Что ты опять шептать начал?

Щепетильник. Так, сударь. (Племяннику.) Не изволите ли чего купить?

Чистосердов. Конечно, он купит, только продавай ему не с таким описанием, как здешним жителям. Еще тому не более Двух месяцев, как он из Пензы сюда приехал, и он мой родной племянник.

Щепетильник. А! радуюсь, что вижу в нем человека, на вас похожего. (Племяннику.) Да что же вам потребно?

Племянник. Хорошие часы, сударь.

Щепетильник. Вот самые верные и лучшего мастера, они же с будильником. Если бы я их продавал безмозглому петиметру, то бы должен был описать их доброту в следующих словах: что они будут его разбужать по полуночи в двенадцатом часу и позже; что будут показывать время, когда должно ему скакать на свидание с любовницею, которых он в день по десяти обманывает, а из них каждая сама по двадцати любовников проводит; когда ехать в церькву, не богу молиться наряду с добрыми людьми, а поспеть к выходу, чтобы провести за руку до кареты какую-нибудь бесстыдницу или вертопрашку. А вам скажу противное: эти часы станут вас будить к должности в такое время, чтобы вы, приехавши вместе с товарищами, исправили на вас положенное, успели бы отдать почтение вашим благодетелям, побывали бы в церькви, во-время бы отобедали, отужинали и спать ложились. Словом, они будут вам так показывать время, что вы, следуя порядку, наживете имя прилежного, доброго и исправного человека и от знатных степенных людей милость сыщете.

Чистосердов. Ну, племянник! таковы ли тебе наставлении его кажутся, как я сказывал?

Племянник. Они мне очень приятны, и я желаю их чаще слушать.

Щепетильник (Чистосердову). Никак вы, сударь, против своего обыкновения, сегодня развеселились и хотите пошутить надо мною?

Чистосердов. Отнюдь нет! я нарочно привез сюда моего племянника, чтобы он послушал твоих описаний. Они его вразумят к познанию здешних жителей.

Щепетильник. Неужли вы в истину это говорить изволите? И ежели не шутите, так поэтому я умнея, нежели сам о себе думал. Вот каково человеческое самолюбие: оно уже меня словам вашим и верить заставляет, и я вижу, что излишними похвалами каждого человека испортить не трудно.

Чистосердов. Вы чрезмерно скромны. Всяк, у кого хоть малый есть разум, увидит достоинствы ваши. Но я не знаю, как бы мне с племянником пробыть у вашей лавки во все то время, как вы гостей подчивать станете. Надо мною и так уже многие смеются, что я, приходя в маскарад, проговариваю с вами.

Щепетильник. Над вами смеются те, которые сами правильное осмеяние заслуживают, и потому ругательствы их вам невредны. Вы можете, надев личины, просидеть здесь целый вечер. А как, уже скоро десять часов ударит, то я по ерлыкам сегодня проигрывать не стану, хотя бы и много съехалось, а только за деньги продавать буду.

Чистосердов. Как я пошел из зала, так там еще только человек с тридцать было. Да, полно, и всегда за деньги мало сюда ездят; а на даровое весь город сбирается. Но вот трое. Они конечно к вам подходят. Сядем, племянник, и послушаем. (Садятся и надевают маски.)

Явление VII

Те же и три маски (две в женском и одна в мужском, маскарадных платьях; взявшись за руки, идут и, идучи, кричат).

Нимфодора. Ах, радость! Какая это скука! не поверишь, душа моя, что бы я дома веселея время проводила.

Маремьяна. Уж конечно, матушка, и я тоже! Мне-было и ехать не хотелось, да Полидор меня просьбами замучил.

Полидор. Я виноват, сударыни, и очень виноват, только чорт меня возьми, ежели я не думал больше найти здесь веселья. Однако, матушки, мы можем несколько минут в лотерею поиграть. Пойдем к этому вралю и возьмем по дюжине билетов.

Щепетильник (Чистосердову). Вот самые умные люди своим именем меня клеплют.

Полидор. Давай нам, господин мудрец, билетов.

Щепетильник. Я не люблю этого имени, для того, что и сущих дураков ныне нередко тем же величают.

Полидор (с усмешкою). А ты ведь очень умен. Но что мне до того? давай билетов!

Щепетильник. Ежели купить изволите, так все состоит к вашим услугам, а проигрывать сегодня за малолюдством я ничего не стану.

Полидор. За малолюдством? Всеконечно, что ты нас не знаешь. Ежели где есть такие, как мы, два-три гостя, тогда компания* [3] малолюдною не почитается.

Щепетильник (в сторону). Для того, что вы трое за тридцать человек пустого накричите.

Полидор (Щепетильнику). Что же у тебя есть нового?

Щепетильник. Очень много! Все что я в лавке имею.

Полидор. Не нравится ли вам, сударыни, что-нибудь из этой галантереи?

Щепетильник. Извольте сказать, сударыни, в каких вещах нужду имеете?

Нимфодора. Боже мой! Какой это глупой и обветшалой вопрос! В каких вещах нужду имеете? Я ни в чем нужды не имею, а хочу купить у тебя от скуки несколько безделиц.

Щепетильник. А я по себе думал, сударыня, что покупать должно одни необходимые товары.

Маремьяна. О! оставь, пожалуй, прескучные свои нравоучении и говори их подьячим, купцам и таким шалунам, каков ты, а мне покажи это зеркало.

Щепетильник. Извольте, сударыня. Зеркало предорогое! стекло самое лучшее в свете! Кокетка тотчас увидит в нем все свои гнусные ужимки; притворница – все лукавство; многие женщины усмотрят в лицах больше коверканья, нежели приятности, больше похабства, нежели благочиния, и приметят в себе больше врожденной остроты, нежели здравого рассудка.

Полидор. Начал дурачиться. Ну, повирай, друг сердешной.

Нимфодора. Пусть его болтает. Проповеди его изрядное от бессонницы лекарство.

Щепетильник. Так не перебивайте же их, сударыни. Многие женщины увидят в это зеркало, что румяны и белилы, хотя их горшка по два в день тратят, не могут бесстыдства их загладить, и что…

Полидор. Для чего же ты одним женщинам делаешь описании, разве нас вовсе забыл?

Щепетильник. Тотчас, сударь, и ваша очередь придет. Ежели петиметр в него посмотрится, то в одну минуту с своим нарядом все свои шалости увидит, и увидит, что он достойно от степенных людей скотиною почитается. Многие люди, а особливо некоторые большие господа, не увидят тут ни своих великих заслуг, о которых они кричат ежеминутно, ни милостей, к бедным людям показанных; однако тому не зеркало виною. Многие из мнимо ученых найдут себя невежами, многие из остроумных – самыми грубиянами; но при всем том, зеркало предорогое и, самое редкое в свете.

Маремьяна. Не о доброте дело, а о цене.

Щепетильник. Мне необходимо надлежало это описание сделать, чтобы оно вам дорого не показалось. Последняя цена двенадцать рублей.

Полидор. Вот деньги!

Маремьяна. Что это, батюшка! Я бы и сама заплатила.

Полидор. Полно, сударыня, как вам не стыдно! Вы конечно меня одурачить хотите.

Чистосердов (Племяннику). Дурака не надобно дурачить, он сам о себе знать даст.

Нимфодора. Что это за табакерочка? Она ужасть как мала, и я не знаю, на что ее употребить можно.

Щепетильник. О, сударыня! эта табакерочка, или, лучше сказать, эта маленькая редкость, самая удивительная вещь на свете! Меньше ее нет во всем Париже, и она в числе последних мод вышла и ко мне прислана за диковинку.

Нимфодора. Да что с нею делать, ежели я ее куплю, скажи мне, пожалуй?

Щепетильник. С охотою, сударыня. Только не скоро вы поверите, услышав почти невероятные об ней дела. В эту табакерочку, как ли она ни мала, некоторые из придворных людей могут вместить всю свою искренность, некоторые из приказных всю честность, все кокетки без изъятия свое благонравие, вертопрахи весь их рассудок, стряпчие всю совесть, а стихотворцы все свое богатство, и она только двадцать рублев стоит.

Нимфодора. О, так я куплю ее для последних и подарю господина Рифмолюбова*. Этот бедняк слишком десять лет марает бумагу, а ни одного хорошенького стиха и в элегиях, кроме краденых, написать не умел. (Она, Маремьяна и Полидор смеются.)

Полидор. Лучше этого, матушка, выдумать не можно. Вот деньги за табакерку, изволите ее взять.

Нимфодора. Ты сегодни своим женерожством* нас пристыжаешь?

Полидор. Никак, сударыня; я делаю должность нашей братьи и жертвую прелестным богиням.

Маремьяна. Шутишь, радость.

Нимфодора. Где ты так пришибать научился?

Полидор (целуя у ней руку.) Там, где мое сердце вольности лишилось. Но не изволите ли еще чего купить?

Нимфодора. Нет, душа моя.

Маремьяна. И я ничего.

Полидор. Так, я куплю себе какую-нибудь безделку. Пусть он и мне казанье скажет. Подай записную книжку.

Щепетильник (в сторону). Будет и тебе хорошая почесть. (Полидору.) С описанием или без описания?

Полидор. Изволь молоть, что хочешь.

Щепетильник. Вот в золоте оправленная; она стоит семьдесят рублев. Все люди покупают книжки для записки; но не все в них одинакие дела записывают. Иные вносят сюда все благодеяния, от людей полученные, собственные свои пороки, которые сами в себе находят, все нужные дела для пользы людской, и это на таких листах, где их скорея увидеть можно; а туда, куда они не так часто заглядывают, вписывают слабости людские, не для того, чтобы язвительным образом вывесть их на посмешище народное, но чтобы иногда из христианской должности остеречь ближнего, и то не сделав ему огорчения. Словом, они записывают в них все то, что хорошими делами называется. Но таких людей мало, а тех больше, которые покупают на то, чтобы не забыть все места, куда они задыхаясь бегают, стараяся дураками показаться. Здесь записывают господа пересмешники дела постыдные. Например, как обесчестили добродетельную женщину, как обманули заимодавцев, как простосердечного провели человека, как…

Полидор. Пойдемте, сударыня. Он уже слишком заврался. Лучше дурака оставить. (Уходят и, идучи, кричат: вздор).

Явление VIII

Щепетильник, Чистосердов и Племянник.

Щепетильник (вслед). Не врать было много, так бы пошел не с таким носом.

Чистосердов. Ты их живыми описал красками. Вот, племянник, какие у нас есть люди; хотят всех пересмехать, а сами ничего снести не могут. Они все достойны, чтобы их в комедиях осмеивали.

Щепетильник. Это правда. Но вот идет какой-то гость и очень гордо выступать изволит.

Явление IX

Те же и Притворов.

Притворов. Подай мне доминную маску.

Чистосердов (Племяннику). А! это бывший придворный хитрец, господин Притворов.

Щепетильник. Я, сударь, не держу больше этого товару, на него ныне купцов мало.

Притворов. А для чего? Мне кажется, что в маскараде этот товар пренужной?

Щепетильник. Бывал доселя, но недавно почти все люди личинами запаслися, и от них лишь убытков ожидать должно. Почти все уже в том достигли до такого совершенства, что к притворству лиц не имеют более нужды в личинах. Вы найдете обманщиков, лжецов и клятвопреступников в разных духовных и светских почтения достойных одеждах. Увидите, что самые распутные и бесстыдные люди при всяком почти слове притворно краснеются. Усмотрите, что притеснение, обида и грабеж скрыты под именем правосудия, а льстецы и бездельники под именем людей благоразумных. Иногда вертопрах, обманывая людей постоянных, выступает под маскою ложного степенства. Иногда самой гнусной лицемер не виден при его клятвах, а зловредной наушник почитается другом. Словом, сударь, часто и то бывает, что воровствы и злодействы тогда сокрыты под богатыми одеждами и под знатными чинами, когда истинные достоинствы терпят нужду, голод и холод, или лучше сказать, ныне почти весь свет в личинах, и по лицу ничьего сердца не познаешь.

Притворов (в сторону, сердяся). Как бы от этого дурака отвязаться. (Указывая на зрительную трубку, которую Щепетильник держит.) Что она стоит?