Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1

Драконы

Сияли звезды, как иконы,Миллиарды лет тому назад,Но на земле уже драконыВсю жизнь преображали в ад,Себе подобных пожирая,Деревья пламенем ноздрейТысячелетние сжигая,Взрывая глубину морей.Сияли звезды, как короныНа синей голове Творца,Но брюхом лютые драконыЛишь славили везде Отца.Зачем Он создал первозданныхТаких летающих обжорМеж этих синих, бездыханных,Покрытых лилиями гор?Там серафимов легионы,Ему поющих: Свят, свят, свят!Здесь кровожадные драконыОпустошение творят.Одна лишь серенькая птичка,Какой-нибудь там соловей,Спасается, или синичкаМеж самых выспренних ветвей;Спасается и благодарноПускает радостную трель,И всё вокруг, что так кошмарно,Как будто бы имеет цель.Миллиарды лет спустя всё то же,Драконы те же, соловей,И только Ты сокрылся, Боже,В свой синий звездный мавзолей!

Птица Карморан

Я видел птицу Карморан,И поэтический КоранНа перьях у нее прочел,И стал, как праотец наш, гол,Стал мудр, как малое дитя,И стал глядеть на все шутя.И исцелила сотни ранМне эта птица Карморан,Как радуга на небесах,Сверкавшая в семи цветах,Как голубь теплая, как мать,Склонившаяся на кроватьБольного сына своего,Что для нее лишь божество.Я видел птицу Карморан,И исцелились сотни ранТаких глубоких, что сквозь нихПросвечивает звездный стих.Кто видел птицу КарморанСквозь этот жизненный буран,Тот знает, что и сам погост —Мерцанье только тихих звезд.

Мак

В шелковом плаще стоит он,С черным на груди крестом,Фуриями зла испытанЗа иссеченным щитом.Посмотри, вокруг всё бледноПеред пламенным цветком,Лепестки его победноРдеют, как костер, кругом.Гость непрошеный на клумбе,Гость, не сеянный никем,Ветер, что не знает румбы,Нес его, как Полифем.Крохотное было семя,Меньше точки нонпарейля,Но пришло ему вдруг время:Выросли такого зельяРаспрекрасного пружинки,Что вокруг цветы – вассалы,Незаметные былинкиПеред этой сказкой алой,Перед этим кавалеромС черным на груди крестом.Пусть послужит он примеромНам, умученным постом.Нечего в тени скрываться,Нечего лежать в подвалах:Нужно в пурпур наряжаться,Нужно расцветать в обвалах!

Палитра

Охра, золото и миний,Стрелы света и огонь!Сверху купол темно-синий,Облачный на дыбах конь.Две уже зажглись планеты,Два небесных маяка,Две космических ракеты,Два бриллиантовых цветка.Это Божья в небе митра,Пафос творческий на миг,Мага старого палитра,Лучшее, что Он воздвиг.Миг один, Фата МорганаПревращается в ничто.Всё опять серо, погано,Как гнилое решето.Всюду колос лишь спорыни,Колос черный, да овсюг…Сверху купол темно-синий,Звезд бесчисленных жемчуг,Но на них глядеть усталиПотускневшие глаза…Мелкие внизу детали,И со щек катит слеза…

Последний час

Затишь. Серебро живое.Миллиард свечей. Атлас.Сад оливковый на зное.Черный в пламени баркас.Тихо всё. Лишь рыбка быстроХвостиком в лазурь плеснетИль серебряная искраВ сонном воздухе блеснет.Даль и нежится и млеет,Как ребенок, пьющий грудь,Всё в сознаньи розовеет,Как на солнце первый груздь.Ничего уж не желаешь,Ничего не мыслишь тож,Словно облак белый таешь,Шествуя, как старый дож,На венчанье с синим морем,На мистический обряд,Распрощавшись с вечным горем,Расплескав по скалам яд.Ведь и я иерей незримойЦеркви Божьей на земле,Ведь и я, как серафимы,Рею на больном крыле,Ведь и я живу вне жизниДля лазурных этих слов,Хоть и вьюсь в пыли, как слизни,Меж сгнивающих гробов.Затишь. Серебро живое.Миллиард свечей. Атлас.Я пылаю, догорая:Это мой последний час.

В золотой раме

Я вижу золотую раму,Громадную, как Божий мир,Но в ней не моря панораму,Не снежный в облаках Памир.В той раме ничего не видно:Внизу, глубоко, горизонт,Внизу житейская ехидна,Внизу и самый Ахеронт.В ней синева лишь золотая,В ней мелодичный полдня зной,В ней мотыльков чета святаяКружится в бездне голубой.Два белых мотылька-пушинки,Как хлопья снежные, летят,И эти чистые снежинкиЛишь друг на дружку всё глядят.Как эти лепестки живыеПопали в центр мировой?Зачем им бездны голубые,Покой зачем им гробовой?Вихрятся белые спирали,Порхают лилий лепестки,Затем падут, полны печали,На раскаленные пески.

Гнездо стрижей

Там, в Бессарабии моей,Я родился в гнезде стрижейНа колоколенке стариннойНад бесконечною равниной,Средь пышных виноградных лозИ красных на кладбище роз.Вблизи сверкал лиман Днестра,Вдали синела бирюзаУгрюмого, седого Понта,И два я видел горизонта:Червонный степи, синий моря,Не ведая нужды и горя.В два месяца я вырос так,Что ни коты, ни лай собакУж не пугали нас в гнезде.С родителями в синевеЛетали мы, как по канве,Пиша иероглиф крыломВ вечернем небе золотом.И жизнь стала вся полет, —Кто не летает, не живет!Над мутной грудию реки,В свои зарывшейся пески,Летал я, над морской волнойВ жемчужных брызгах, как шальной,Летал над морем золотымКолосьев, радостно святым,Над винограда янтарем,Над сельской церкви алтарем,Летал меж белых облаков,Меж черных грозовых полков,Меж молний яростных и грома,И всюду был я в небе дома.Лишь холода боялись мыИ нескончаемой зимы.От них мы улетали вдальЧрез синюю морей вуаль,К царице рек, в долину Фив,Где хоть и нет подобных нив,Но где священна старина,Где вечная царит весна.И снова тот же всё полет, —Кто не летает, не живет.Там жарче синева, и медьЗаката ярче в Фивах ведь,Но Море Черное милейМне было пламенных степейПесчаных и реки святой.И каждой новою веснойЯ возвращался на лиманИз опаленных солнцем стран.Пока и мне пришел черед,Покинув синий небосвод,Низринуться в угрюмый Понт,Как грешники на Ахеронт.На берегу стояла матьС ребенком в чреве: погулятьОна спустилась на закате,И на пылающем брокатеПолет наш плавный созерцалаИ непонятное шептала.Я полюбил ее, и вот,Когда окончен был полет,Назначенный мне как стрижу,Оставил синюю межуПонтийских я стремглав небес,Исполненных таких чудес,И бросился к ее ногам.Она склонилась и к устамМеня прижала, чтоб согреть,Потом к груди, но отогретьМеня ей всё ж не удалось!Сердечко снова не зажглось,И крылышки, потрепетав,Поникли навсегда, устав.Но дух умершего стрижаКак лезвие приник ножаК груди пречистой этой девы,К лежащему младенцу в чреве,И в сердце нерожденном вновьК полету синему любовьСвою безумную погреб.Мертвец восстал, открылся гроб,И я родился снова в мир.Но это был уже не пир,Какой справляет в небе стриж,А гибкий, мыслящий камыш,Преобразившийся в свирель,В сплетеньи слов познавший цель,Но это был уж крестный путьИ творчества земного жуть.О них уж столько я писал,Что счет элегий потерял.

Синяя стрела

Я синяя стрела в лазури,Я странный, смелый иероглиф,Поднявшийся на крыльях бури,Столетий канувших лекиф.В гнилой я, правда, оболочке,Но этот мой земной двойникЛежит в нетесаном гробочке,Пока небесный я пикникСвершаю ласточкой стрельчатой,Пока пишу мистерий вязь,Еще словами не початых,С безбрежностью вступая в связь.

Закат

Небо как котел латунный,Как гигантский самовар!Золотые в небе струны,Синий на небе кошмар.Рая только вот не видно,Хоть и грезишь наяву,Ангелов святых не видно,Хоть и в Боге я живу.Там пространство, светогоды,Звездная без счету пыль,Тайны матери-природы,Степи лунные, ковыль.На латунном этом небеОлимпийских нет богов,Не снести оттуда ГебеУж амврозии для слов.Ласточки там лишь, в гирляндыНевесомые свиясь,Плавно пляшут сарабанды,Устанавливая связьМелодичную с безбрежным,И живешь опять на часВ созерцаньи бесполезном,Словно Бог не только в нас.

Понтийский этюд

Пахнет тиной и гудроном,Пахнет липкою смолой.Чайка белая со стономЗвонко реет над волной.По камням зеленым крабыТихо крадутся бочком,Слышен моря лепет слабыйЗа песчаным бугорком.С матерщиной две рыбалкиСобеседуют вблизи,Мажа черные, как галки,Плоскодонки на грязи.Грязные у них рубахи,Ноги – черные карги,Лица бронзовые даки,Рима лютые враги.Мажут донья черным квачемИз кипящего котла;Чайка созерцает с плачемИх работу, без крылаХоть малейшего движенья.Созерцаю также я,Без малейшего сомненьяВ странной сути бытия.Море блещет, туч рельефыКрасочны, как никогда.Неба голубые нефыНе влекут уж никуда.

На подушке

Я скоро, скоро брошу телоНа пожирание червям,Как облачко, что пролетелоСейчас, взвиваясь к небесам.Я заклублюсь, как дым священныйВ кадильнице пред алтарем,Лазурью чистой опьяненныйПред страшным Хаоса Царем.Я не живой уже с полжизни,Я не живой, я не живой,Как на бездушном трупе слизни.Я взвился дымной головойДавно уже через окошкоВ межмирья голубой эфир,Где звезд рассыпано лукошко,Где тишина и вечный мир.Ведь то не я, что на подушкеГорячей в небеса глядит,Подобно дремлющей лягушке,Что меж кувшинками сидит.

Чайки

Море слов, крупица смысла!Только шустрый воробейМожет чопорные числаПринимать за суть вещей.Слово наше – лишь палитраДля созданья небылиц,Слово – это Божья митра,Аллилуйя певчих птиц.Из него мы строим замкиНа вечерних облаках,Им перетираем лямкиНа израненных плечах.Но оно не может тайныБожьей роковой открыть:Атом естества случайныйЧайкой только может быть.Чайки с символами птицы,Что чаруют всякий взор;Где они, там нет темницы,Там бушующий простор,Крыльев звонкое там пенье,Но познанья тайны нет,Как в основе песнопеньяТвоего, больной поэт!

Ящерица

Будь как ящерица эта,Что бежит через дорожку,Как зигзаг зеленый света,Грациозно ставя ножку.Глазки у нее – лампады,Любопытные зеркала,Что глядят на мир, усладыПолные, как я, бывало.Греть брюшко свое на солнце —Всё ее здесь назначенье,Да на глазок темном донцеБожье отражать творенье.А когда зима приходит,Спать в своей глубокой ямке,Спать подобно всей природеНа отставленном подрамке.Будь как ящерица эта,Грей затылок на скамейке,Да запой опять от света,Подражая канарейке.Если ж не поется, в норкеСпи, свернувшись, без просыпа,Как на этой черной горкеСпит величественно липа.

1943

Ритм

Мы, поэты, вне пространстваИ вне времени живем.Слово наше – всё убранство,Ритм для нас – отцовский дом.Ритм – всё наше достоянье,Вечности он всей язык,Бога самого страданье,Звезд неутомимых крик.Ритм – всего первооснова,Сердце вечности самой,Он до Бога и до Слова,Он ничей и только мой.Я им душу выражаю,Я им искупаю грех,Я им Бога осуждаю,Я с ним царь среди прорех.Ведь душа как колокольня,Устремленная в лазурь:Только лишь ей станет больноОт юдольных этих бурь,Как она по вертикалиВырастает и звонит,Чтобы все ее печалиПревратилися в Харит.Ритм – душевная нирвана,Ритм – возвышенный покой,Голос звезд и океана,Голос вечности самой.

Мертвые звезды

Как меж листвою темной померанцы,Небесные светила пляшут танцы.Я, черный Ангел, посещаю звезды,Безмолвные безбрежности погосты.Иные лишь слепящие гиганты,На Божьей митре яркие бриллианты,И, прикрывая белой дланью очи,Я улыбаюсь им из мрака ночи.Но есть и звездные там плащаницы,Как мертвые погаснувшие птицы,И я на них бестрепетно слетаю,На города усопшие взираю,На мертвые Флоренции и Римы,Где черные однажды серафимыТворили красоту еще в изгнаньиИ верили чему-то в издыханьи.По временам на этих страшных трупахЕще сражаются, на роковых уступах,Свирепые двуногие букашки,И мертвые вокруг смердят рубашки.И кто-нибудь поднимет злобно митруИ застрочит свинцом, но я палитруПодъемлю радужных небесных крылийИ улетаю от земных идиллий.

Волна

Гора идет, гора прозрачная,Гора зеленая, жемчужная.За ней другая, третья, много ихНа стилобате моря синего,На стилобате бесконечности.Лазурь небесная на волны теВокруг как будто опирается,С жемчужной пеною целуется.Нет ничего вокруг юдольного,Ни паруса, ни дыма черного.Одни лишь кони всё Нептуновы,Одни сирены лишь с тритонами,Да крылья чаек всюду белые,Да я, калика перехожая,Но не в обличьи человеческом,А как волна меж волн прозрачная,Другим волнам прозрачным равная.Я признаю такое равенство.Прозрачный я, зелено-синий весь,Алмазом чистым отороченный,Свободный я, ничем не скованный,Путей нетореных желающий,Преграды грудью разбивающий,Судьбы своей совсем не знающий,Мелодии без слов слагающий.Начало и конец всего,Лазоревое божество.

Оазис

Зыбучий, раскаленный, желтыйВокруг меня везде песок…Мотор рассыпался и болты.Как перст кровавый, одинокЯ между этих волн песчаных.Верблюд двугорбый мой погиб,Друзей на трупах бездыханныхГиен паршивых вырос гриб.Вдруг впереди фата-моргана:Оазис с кущей пышных пальм,Ручей пленительней органаИ голоса блаженных альм.Виденье легких райских гурий,Склоняющих к устам кувшин,И белый минарет в лазури,И на балконе муэдзин.До рая тысяча шагов лишь,Рукой засохшею подать,На белой раскаленной кровлеСестра, быть может, или мать…И я шагнул сперва невольноНа зыбкий, золотой бугор,Потом в груди вдруг стало больно,И опустился грустно взор.Там люди, там людские козни,Людские лживые слова,А час теперь уж слишком поздний,Прозрела за ночь голова.Мне не уйти уж из пустыни,Свобода там лишь, где одинС собой я, голубой и синий,Забытый всеми Божий Сын.И обошел я тот оазис,Как все другие обходил,Ведь я словесный лишь Амадис,Крылатый конь мой без удил!

Два аиста

Есть озеро лазурное в раю,В нем нерожденные живут младенцы,Что ожидают маменьку своюС рубашечкой на белом полотенце.Есть озеро кровавое в аду:В нем также нерожденные младенцы,Что ожидают страшную судьбу,Что выкинет для них свое коленце.Рождаются из озера в раюВеликие поэты и пророкиИ навевают баюшки-баюНа времена лихие и на сроки.Рождаются из озера в адуЗавоеватели и супостаты,И Страшному обречены Суду,И будут на века веков прокляты.Два аиста живут на тех озерах,Один, как снег, с ногами из коралла,Другой, как смоль, с рубинами во взореИ с желтым клювом, словно из опала.И белый аист в мир несет поэтовМечтательных по три на каждый век,А черный аист в мир несет атлетовВоителей, чтоб плакал человек.Доколе ж будут два гонца крылатыхНосить младенцев этих к матерям?Как будто бы в блаженных и в проклятыхЕсть тайный смысл какой-нибудь и впрямь?Доколь кружиться будут эти землиИ не потухнут очи двух озер,Доколь не рухнут хижины и кремли, —Не прекратятся святость и позор.

Золото

Как иереи золотые,Крестным вьющиеся ходом,Ярким солнцем облитые,Меж задумчивым народом,Нежные стоят платаныВдоль засохнувшей речонки.Тучи, белые гитаны,Шелковые рубашонкиТихо розовым коленомПродвигая, пляшут в небе.Тени ползают по стенам,Словно грешники в Эребе.Всё убого, лишь платаныВ облаченья золотые,Как иереи, все убраны,Как церковные святые.Нищие под ними ходятОзабоченные люди,Споры всякие заводятОб обогащенья чуде.Но древесные иереиО нужде такой не знаютВ неба синей галерееИ червонцы оброняют,Полновесные цехины,Кипы красных ассигнаций,Радужных листов лавины,Словно в утро коронаций.И летят они по ветру,Как крестовые галеры,И на спящую ДеметруСмотрят сонно кавалеры.Серебро горит доспехов,Рыцарей Христовых очи.Много падает ореховС веток, жаждя зимней ночи.Золото, куда ни глянешь,Красное, как кровь заката,Собирая, не устанешь,Не пойдешь войной на брата:Это золото поэта,Золото для живописца,Для афонского аскета,Для нагого бескорыстца.Этим золотом богаты,Без одежды, без сапог,Мы, спешащие в палаты,Где живой сокрылся Бог.

Последняя песнь

Я иду тропинкой узкой,Заячьей иду тропой,Разговаривая с кузькой,Что упорно, как слепой,Лезет в колосок пшеницы.Меж колосьев слышны птицы,Жаворонки, перепелки,Голоса острей иголки.Гнезда на корнях пыреяКак клобук архиерея.На обмежке сонный ужГреется меж ярких луж.Ни жилья, ни человека,Словно мир на склоне века:Я один лишь уцелел,Смерть уже переболелИ теперь на Страшный СудДолжен шествовать к Судье,Схороня свой дар под спудВ страшной мировой беде.Но Господь меня простит,Где-нибудь уж приютит:Ведь я ветру песни пел,Ведь с волнами свирепел,Ведь ужам и алым розам,Ласточкам и умным козамМного сказочек сложилИ с креста благословилВсё страдавшее в природе,Хоть то было и не в моде.Но теперь я не спешу,Ведь я больше не грешу.В Божий я влюбился мир,Где теперь навеки пир,Где один с собою я,В самом центре бытия.

Облачный турнир

Два облачных всадника по небу скачут,Нагие деревья качаются, плачут,И сам я качаясь с базара иду,Как будто бы чуя повсюду беду.Два облачных всадника тихо сражаются,В лучах огневых, как тюлени, купаются.Я сам, хоть не витязь я, к бою готов,Оружье мое из оточенных слов.И конь мой крылатый классической расы,Его не пугают враги-папуасы:Никто от звенящих Пегаса копытК Горынычу Змею теперь не сбежит.Но редко враги попадают в пустыню,Куда унесли мы давно уж святыню;В горячих волнах золотого пескаНикто мне навстречу не мчится пока.Пустыня повсюду теперь для поэта,На площади, полной мертвящего света,На митингах шумных партийных овец,Повсюду, где я уж давно не жилец.Два облачных всадника в вечном турниреЗа чьи-то сражаются в небе паниры.Мне не за кого уж сражаться: одинСтою я меж черных, кровавых руин.

Сирены

Хохот. Брызги. Бушеванье.Визг протяжный. Свежесть. Блеск.Беспричинное стенанье.Грохот грозный, лязг и треск.Пена гуще сбитых сливок,Розовое в ней плечо,Золотой в лучах загривок,Груди дышат горячо…Завыванье окарины,Трель, как бисер соловья.Голубые пелерины.Золотая чешуя.Полурыбы, полудевы,Хоровод морских сирен,Океанские напевы,Бесконечности рефрен.Я смелее Одиссея,Непривязанный лежуИ, всё больше безумея,На сирен нагих гляжу.Что мне броситься в объятьяСинеоких дев морских?Волны для поэта братья,Волны оживляют стих,Волны – отраженье Божье,Волны – зеркало небес,И на них во всем похож я,Зыбкий, жаждущий чудес!

Дорожка где-то

Меж огородами дорожка.Змеящийся меж трав ручей.Столетняя вблизи сторожка,Забытая меж камышей,Шуршащих сонно над муаромЧуть-чуть струящейся волны.Всё небо золотым пожаромЗалито, создающим сны.Лягушки замерли в шампанскомНа трели самой голубой,Сверчки с веселием цыганскимСтрекочут с ней наперебой.Цветочков пышные брокатыРазостланы по сторонам,Как будто райские палатыПриблизились нежданно к нам.Былинки самые простыеОдеты в золотой наряд,Ромашки, как мужи святые,У ног Спасителя стоят.Крапивка даже у забора,И сочный, дымчатый лопух,Как канделябры средь собора,Как мраморный на своде пух.Ни человека, ни животных,Лишь бабочки, лишь паучок,Да тучек хоровод бессчетный,С румянцем оживленных щек.Нет никаких уже историй,Нет никаких уже идей.Никто не дует на цикорий,Исчез кровавый лицедей.И нет вчера, и нет сегодня,И даже завтра вовсе нет.Тут красота одна Господня,Тут Вечности одной поэт.

Золотой шпатель

Сегодня в белоснежной тучеЯ снова заприметил Бога.Давно знакомый лик могучийГлядел измученно и строго.Морщины стали шире, глубже,Глаза сияли из пещер,Цвет ледянистых синих губ жеНапоминал туманность шхер.Волосья развевались дико,Волной зыбилась борода,И, как в Сикстине, всё велико,Подвижно, будто бы вода.Рукой мозолистой СоздательЗа золотой схватился луч, —И исполинский начал шпательСчищать творение из туч…

1946

Смерть

Лабиринт подвижных линий.Клочья мрачных облаков.Силуэты черных пиний.Бушеванье злых валов.Кой-когда лоскут лазури.Гребень пенистой волны.Склянки. Ложки. Блик глазуриВ кувшине из тишины.Мотылек сестры больничной.Золотой кружок очков.Глаз, к страданиям привычный.Шелест женских башмаков.Снова пара глаз пугливых,Вдохновлявших душу глаз,Так несказно несчастливых…Выпить что-то вдруг приказ.Снова пред глазами миний.Солнце прячется в волнах.Скалы. Шапки черных пиний.Мачты в белых парусах.Вдруг открыли будто ставни,Засверкал за ними Днестр,Зашуршали сонно плавни,Зазвучал квакуш оркестр.Люлька. В люльке я, младенец,Много милых, мертвых лиц,Много красных полотенец,Много райских всюду птиц…Черный занавес из плюшаВ блестках золотых упал.Мертвое лицо из рюшаГлянуло в потухший зал.Чей-то крик раздался снизу,Кто-то грохнул у стола.Луч потух, задев за ризу…Мрак мертвящий, мрак и мгла.

Воскресение

Весна. Тепло. Холмы. Долина.Могилы. Черные кресты.Разрыхленная всюду глина.Трава как бархат. В ней цветы.Из жести на крестах таблицы.На них безвестных имена.Есть и мое. А в небе птицы.Трель соловьиная слышнаНа черной кисти кипариса,Как было некогда при мне.Но где же я? Душа-актрисаВ глубоком, навсегдашнем сне.А кости здесь, под этой глиной;Они уже почти что пыль.Всё стало странною былиной,Всё седоколосный ковыль.И всё же я еще, как атом,Живу в деталях бытия,Шуршу в ветвях перед закатом,Звучу в руладах соловья,Ползу, как сонная улитка,По белой Ангела щеке,Росистой паутины нитка —Мой волос на сухом цветке.И кто б ни плакал на могилах,Слеза его – слеза моя,Во всех я музыкальных силах,Во всем я сладком бытия.

Великий Пан

Две синие бабочки, два кипариса,Направо романского храма кулиса,Налево зыбится пшеничное поле…Жара нестерпимая. Нега. Раздолье.По синему куполу ползают тучи,Как овны на дроком усеянной круче.Им некуда плавать. Полощется парус,И солнечный всех расшивает их гарус.Вакхической все одержимы услады,В ветвях кипарисов стрекочут цикады.Глаза раскрывает безбрежности Сфинкс,И Пана Великого плачет сиринкс.Нас нет уж давно, мы исчезли в квадратеКладбища тосканского, но о возвратеМечтать нам никто запретить уж не в силах,Свобода действительна только в могилах.И вот мы две синие бабочки ныне,Кружимся резвясь в раскаленной пустыне,Взвиваемся легкой воздушной спиральюВокруг кипариса, чтоб солнечной далью,Чтоб странной любовью своей насладиться,Чтоб синего нектара в небе напиться.Пока мы ходили еще по дорогам,Стращали нас явью, стращали острогом,И столько повсюду валялось казненных,Что не было места для слов окрыленных.Но нас уже нет там, коконы в землеРаскрылись, и сущность теперь уж в крыле.Две синие бабочки, два кипариса,Направо романского храма кулиса,Налево зыбится пшеничное поле…Какая свобода! Какое раздолье!

Тень

Я тень от облака ночногоНа моря ярком серебре,Животворящее я словоВ ритмичной радости игре.Я тень всего вокруг твореньяИ даже Бога самого,Я синтез общего горенья,Я страждущее естество.На белой я стене тюремнойПлатанов кружевная сеть,За тучей я скольжу надземной,Чтоб в синеве бесцельно петь.Всего дороже натюрмортыБезгрешные мне на земле,Вот этих белых туч когорты,Пушинка эта на крыле.Детали я люблю, детали,Подножный, незаметный мир,Всё, в чем нет никакой печали,Что тишина и вечный мир.Я тень от синей тени Бога,Я чутко дремлющий поэт,Заглохла до меня дорога,Я мира черный силуэт.

Жар-Птицы

За синегрудыми морями,За черноглавыми горами,За тридевять кровавых царств,За тьмою смертей и коварствЕсть ледяные исполины,Есть изумрудные долины,Есть черный, как полуночь, лес,Простерший ветви до небес.И в том лесу живут Жар-Птицы,Сверкающие как криницы,Когда над ними свой брокатРасстелет пламенный закат.Живут бесскорбно и беспечно,Века, тысячелетья, вечно,Но обновляясь каждый век,Как беспокойный человек.В лесу таинственно дремучемГорит алтарь огнем горючим,Жар-Птица в пламени егоСвое меняет естество.Как только потускнеют крыльяИ дух поникнет от бессилья,Она бросается в огонь,И пламенный на дыбы коньПодъемлется тогда над лесомК лилейных облаков завесам,И возрожденный Феникс вдругОпишет над горами кругПылающий, как ореолыИконы цареградской школы,Затем за тридевять земельЛетит в святую колыбель.Из чистого рождает чреваТогда младенца Приснодева,И он Поэт, и он Пророк, —Таков Жар-Птицы странный рок.

Солнечные хореи

Солнце машет палашамиРаскаленными над нами,Как червонные гусары,Как исподней янычары.Разбежались облачишки,Как пугливые детишкиВ небе комаров колонны,Да египтян эскадроны.В небе эрос комариный,Пожиранья ритм старинный,В небе золотые стрелы,Да воробушки-пострелыС поля шмыгают на поле,Поедая хлеб на воле.А в тени чернильной пинийКруг измученных Эринний,Словно ведьмы из Макбета,Меж цветочного шербетаСовещается о мщеньиОзверевшим поколеньям.Но меж лавра Пан Великий,Козлоногий, божеликий,На уступчатой свирелиСтонет сладко… ПрисмирелиВдруг озлобленные твари,Насосавшись киновари,Чтоб лишь бабочки и пчелыУкрашали в полдень долы,Чтоб ни черных, и ни белых,И ни красных оголтелыхНе шныряло по дорогам,Где полуденным эклогамМесто лишь да богу Пану,Где цветы поют осанну,Где червонные лучи,Как небесные мечи,Пронизают, возрождая,Душу для земного рая,Где в цветеньи золотомПишется мистерий том.

Миф

В изящной я живу спиралиНа мшистой кладбища стене,Живу без видимой печалиВ полуденном лазурном сне.Улитка я теперь лесная,Чертящая иероглифСловесный, ничего не зная,Чтоб не переводился миф.Лебяжии когда-то крыльяСверкали за моей спиной,И без малейшего усильяЯ в солнца погружался зной.Но праздное меж звезд летаньеМне запретил однажды Бог,И кончились мои скитаньяСредь млечных хаоса дорог.Мучительный самоанализМеня затем века томил,И крылья по грязи трепались,И стал я сам себе не мил.Как беспокойный оборотень,Менял я каждый день наряд,Но не был всё же беззаботенИ между голубых наяд.Всё ниже в лестнице созданийЯ опускался день за днем,От непосильных мне страданий,От игр с таинственным огнем.И только в этой вот спирали,В ползучем домике моем,Слова совсем поумирали,И примирился я со злом.На мшистой я ограде раяПишу святой иероглиф,Чтоб, бесполезно умирая,Серебряный оставить миф.

Белые олеандры

Букеты белых олеандров.Дорожки словно саламандрыОт пятен солнечных вокруг.Меж стриженых самшитов кругПылающих пурпурных канн.Вверху безбрежный океанС недвижным страусовым пером,Пьянящим как ямайский ром.Блестящие листы магнолийТаинственны, как древних схолийВ папирусах истлевший знак,Как в тихих лотосах Карнак.Фонтанов каплющий жемчугРождает райских радуг круг.Рыбешки красные хвостомРаскрыли странных сказок том.Я, черноризец Анатолий,Меж олеандров и магнолийПеребираю четок круг,Чтобы не обуял испугНезримого теченья лет,Чтоб слишком откровенный свет,Который я так долго пил,Меня совсем не ослепил.Мне не мешают АлександрыГлядеть на эти олеандры,Не циник я, не Диоген,Хоть и боюсь теней и стен.Меж острия коварных бритвЖиву я только для молитв,И синие вокруг словаНаходит в муках голова.Я, черноризец Анатолий,Оставлю много дивных схолийК труду Небесного Отца:Словесные мои солнца,Как пламя тысячи лампад,Кромешный озаряют ад.Не слышно голосов Кассандр,Цветет лилейный олеандр.