Времён крутая соль (сборник)

Известна мощь,

            не пеньем строф протяжным

Бой выиграли, а силою меча.

2007

«Здесь на песке об Одиссее …»

Здесь на песке об Одиссее

Припомнишь вдруг вдвоём с волной,

Богов старинные затеи

Грозят разрухой и войной.

Пружинят паруса тугие,

Смертельно манит зов сирен.

Пускай не мы, пускай другие,

Мы душу отдадим взамен!

Но всё рассчитано до точки,

Судьба навек предрешена.

В гомеровой широкой строчке

Война, разлука и волна.

1999

«Атлант под тяжестью небес …»

Атлант под тяжестью небес

Изнемогал. Ему на смену,

Пружиня ноги, Геркулес

Подставил плечи. Вспухли вены

И вздулись жилы. Полубог

Почуял тягость неземную

И понял – он бы так не смог.

Века летели, чередуя

Жизнь. Смерть. Рожденье. Пот и Кровь…

Тогда прибегнул он к обману,

И ноша небосвода вновь

На плечи рухнула титану.

2011

«Скала высокая, как ночь …»

Скала высокая, как ночь

Под небом звёздного разлёта…

Пой, грек, здесь, иудей пророчь —

Услышит Бог, запишет кто-то.

Дремотой Вечности объят

Проснётся мир и встрепенётся,

И звёзды вдруг заговорят

Безумолку, о чём придётся.

2011

«Как отсветы пожара Трои …»

Как отсветы пожара Трои,

Закат меж веток догорал,

Залив гомеровской волною

Тугой песок перебирал…

О Боги! Давней той порою

Я жил, в той битве давней пал…

2007

«В блеске дня иль в ночном полумраке …»

В блеске дня иль в ночном полумраке

Волнам берег найти нелегко.

– Одиссей! Далеко ль до Итаки?

– Далеко, далеко, далеко…

Хоть с победной войны возвращаться,

Или беженцу пристань искать —

Никогда не устанешь прощаться,

Только некому будет прощать…

2006

«Ни радио, ни телефона …»

Ни радио, ни телефона

В благословенные те времена,

Но облетала Рим строка Марона,

И поступь цезарева легиона

Из дальней Галлии была слышна.

И грохота грознее,

Звонче звона

Высокая стояла тишина,

Грядущего темнела пелена,

Как стая туч у края небосклона.

2004

«От распрей грозных Рим шатался …»

От распрей грозных Рим шатался,

Шёл Цезарь к власти, пал Помпей,

В смятеньи Цицерон метался,

Не ведая судьбы своей.

Учёный муж, властитель слова,

Эллады славной брат родной,

Он в злобу дня ввязался снова

И жертвой стал очередной.

Безумный грех людской гордыни,

С рожденья соблазнивший Рим —

Звон цицероновой латыни

Разбил ты грохотом своим.

2011

«Тяжёлый грезился мне сон …»

Тяжёлый грезился мне сон:

Бродил я в древности глубокой,

Кругом кричали: «Вавилон,

Изгнанничество, воля рока…»

О, как земля была чужда,

Страшны чужие колесницы…

И кто я здесь? И как сюда

Попал? Зачем мне это снится?

Сквозь сон в спасительную явь

Прошусь, как тонущий на сушу,

А Ты, Господь, спаси, наставь

На путь испуганную душу.

2011

«Равенна. Данте. Изгнан навсегда …»

Равенна. Данте. Изгнан навсегда

Флоренцией родной.

            В тоске безмерной

Берёт перо.

                  Строк стройных череда.

Комедия. Часть первая. Инферно.

Я всем отмщу.

            Разделите со мной

Мой долгий ад и адские те муки.

Флоренция!

            Зову тебя на бой

За всё,

         за то, что мы с тобой в разлуке.

2005

III

«Далёкие тасую страны …»

Далёкие тасую страны,

Как фокусник колоду карт,

Смешав британские туманы

И монте-карловский азарт.

И, перекинув мост Риальто

В Канберру или Веллингтон,

Я этим небывалым сальто

Ничуть в душе не удивлён.

Качусь, как перекати-поле —

Кто подберёт, куда прибьёт…

Резон ли перекатной голи

Загадывать что наперёд?

Чужая речь, чужие лица,

Чужой истории черты,

Былое чудится и снится,

Строкой ложится на листы.

Зато строке препоны нету,

И нет над нею топора,

Она летит по белу свету,

Куда несут её ветра.

И уши слушают чужие,

Как в горести глухонемой

Безумно сетует Россия,

Тоскуя по себе самой.

1978

Игорю Бурихину

Неразборчивый почерк прощанья…

И.Бурихин

Прошлое, где ты? Достанет ли тщанья

Восстановить, оживить, воскресить

Твой неразборчивый почерк прощанья,

Смутных чернил узловатую нить?

Оба мы душу запродали слову,

Снова Шемякина ждать ли суда?

Ты и ушёл подобру-поздорову,

И замелькали твои города.

Вольно тебе и раскольно, и больно,

Мне ещё горше в российском углу,

Дымным громадам внимаешь ли Кёльна?

Падаю я в петербургскую мглу…

Что чужеродней нас нынче?

                        Свиданье —

Горький итог, жёлтый лист на ветру,

Твой неразборчивый почерк прощанья

Я никогда уже не разберу.

1989

«Взлетая с грохотом и звоном …»

Взлетая с грохотом и звоном

Над опрокинутым Гудзоном,

Манхэттен вижу я в упор.

Огромных зданий силуэты —

Они грядущего приметы

Или былому приговор?

Они врастают в поднебесье

И чудятся безумной смесью

Грёз ангельских, бесовских снов.

То сатанинское сверканье,

Слепое с Богом пререканье,

Из преисподней адский зов.

То звуки музыки небесной,

Доселе людям неизвестной,

И уши те спешат зажать,

И нет здесь дьявола и Бога,

А черновик того итога,

Которого не избежать.

1993

«Американский океан …»

Американский океан.

Огромный пляж. Простор бескрайний

Захлёстывает, как аркан

Тебя – и поддаёшься втайне.

Но как знакомо всё! Кричат

И мечутся, и плачут чайки,

Вновь повествуя без утайки

О том, что тыщу лет назад

Известно на земле. Ну, чем

Не Стрельна? Парус одинокий.

Давно написанных поэм

Готовые ложатся строки.

А пятьдесят пройти шагов —

И Брайтон загудит жаргоном.

Так вот он – дальних странствий зов,

Заканчивающийся стоном:

«Зачем?»

            Грохочут поезда

Над головой, пестрят витрины,

И океанская вода

Дрожит вдали в обрывках тины.

1993

Цфат

Над пропастью в горах —

Здесь древний город спрятан.

Средневековый страх —

О, как зовёт назад он!

Ущелий гул и гуд,

Тропинок вьются нити,

А улицы бегут,

Как строки на иврите.

И пусть в игре стекла

Блестит товаров груда,

Машинам нет числа,

Но город – текст Талмуда.

Как Далет, Гимел, Бет,

То дом, то синагога.

И Божий жив завет,

И слышен голос Бога.

1996

Италия

Улиц-щелей и небесных соборов конвенция —

                        Это Флоренция.

Дивных дворцов и зелёных каналов коллекция —

                        Это Венеция.

Башни, к земле наклонённой внезапно и резко, реприза —

                        Пиза.

Робкий балкон, строк звучаньем возвышенный тронно —

                        Верона.

Падуи площади, смертные камни Помпеи,

Рим гладиаторский, дней и веков эпопеи —

Было ли это, взаправду случилось ли с нами

Или во снах мы бредём и ведомы куда-то мы снами?

2003

«В средневековом долгом блеске …»

В средневековом долгом блеске

В синеющий небес проём

Вплывает купол Брунеллески

Над флорентийским шумным днём.

И в этом плаваньи высоком,

Ладонью Божьей вознесён,

Он Божьим созерцаем оком

Придирчиво со всех сторон.

2003

«Пока Венеция, сверкая …»

Пока Венеция, сверкая,

Передо мной красоты рая

Разбрасывала, не таясь,

Сквозь слёзы, словно бы смеясь,

И нижних этажей протяжность,

Стен зеленеющую влажность

Всё глубже погружала вниз —

Запел собор святого Марка,

Блеснув таинственно и ярко,

И в небо голуби взнеслись.

2003

«Туфлёю длинною резной …»

Туфлёю длинною резной

От влажных стен старинных зданий

Отталкиваясь чуть порой,

Пока, дурея от названий

Мостов над бледною водой,

Мы бредим, гондольер ведет

Гондолу, что туфле подобна

Резной и длинной. И поёт

Душа прощально и подробно.

2003

«Венецианских улиц-коридоров …»

Венецианских улиц-коридоров

Мерещится мелькание витрин.

Устав от любопытных частых взоров,

От беспрерывных вековых смотрин,

Как, город – Водяной, ещё покуда,

Цепляясь за горбатые мосты,

Не тонешь ты, старинная причуда

Богов, обрывок сна, узор мечты?

2004

«В сухой жаре среди развалин Рима …»

В сухой жаре среди развалин Рима,

Латинских надписей, фонтанов и колонн

Душа то бодрствует, то спит необоримо,

И снится, снится ей старинный сон.

В чужой толпе невидима, бесплотна,

Страшась быть узнанной и потерявшись вдруг

На сотни, сотни лет бесповоротно —

Преодолеть не может свой испуг.

2003

«Мотоциклетная Сиена …»

Мотоциклетная Сиена,

Спеша из шумных улиц плена

В соборный сумрак и прозрачность,

Господних ликов многозначность,

О старине твоей тоскую,

Хоть и гремящую, такую —

В дорожном шлеме, в чёрной коже,

Тебя я принимаю тоже,

Но предпочёл бы мост горбатый

И блеск венецианских статуй.

2003

Помпеи

Под игом лавы смертоносной

Безвыходно остались вы.

Здесь гул толпы многоголосный,

Тысячелетний гул молвы.

До современности безумий

Вам дела нет – чужая блажь.

И смотрит издали Везувий —

Дымящийся губитель ваш.

2003

«Польша, плачущая в костёлах …»

Польша, плачущая в костёлах,

Польша в гордой конфедератке

И в сияющих ореолах,

Осенивших святые прядки.

Католические извивы,

Драгоценный набор барокко,

Только улочки эти кривы,

Как в старинной сказке Востока.

И остатками каравана

Три джезвейна в песке уснули,

Пахнет кофе темно и пряно

Древним вздохом в нынешнем гуле.

Полумесяц турецкий сладок

В колокольном далёком звоне,

Где святых сияние прядок

На суровой зябкой иконе.

1987

«Родиться в горной деревушке …»

Родиться в горной деревушке,

Где бродят дикие козлы,

Где в снежном блеске гор верхушки,

И ночь темна, как горсть золы.

Где вдаль тропинка зазмеила,

Над бездной тёмною кружа,

Где женское лицо укрыла

Безжалостная паранджа.

Где чабаны и где отары,

Глядит овчарка на костёр…

И дальний силуэт архара

Вечерний сумрак мягко стёр.

Не знать ни города, ни мира,

А только горы весь свой век,

Глоток вина да ломтик сыра,

Да круглый, как луна, чурек.

1984

Целле

Город, начертанный готическим шрифтом,

Не пользующийся лифтом,

Живущий в пятнадцатом, может, веке,

Древней Германии призрак некий.

Как нарисованы окна, двери.

Тангейзер здесь мечтал о Венере,

Рыцарь скакал, спеша из похода,

Вёл проповедник толпу народа.

О двадцать первом веке далёком

Никто не думал и ненароком.

2004

Вальдзассен. Базилика

Древние рыцарские скелеты

В жемчуг и золото разодеты,

Страшно осклабясь, торчат оскалы…

Вот твоя лошадь и доскакала,

Воин времён, не знавших взрывчатки,

В век двадцать первый без опечатки.

Тысячелетье, как сон железный,

Проскрежетав, обвалилось в бездну,

Явь к нам явилась, осклабясь, в гости,

Злато звенит, шевелятся кости.

2004

«В подземелье, крадучись по ступеням …»

В подземелье, крадучись по ступеням,

Блеск свечи взметается с нетерпеньем,

В полутьме проступают древние лица:

Вот священник, вот рыцарь, а вот юница

Из деревни ближней здесь для чего-то

И глядит смешливо, вполоборота.

Как германская речь скрежетала жёстко,

Как свистело копьё, скрипела повозка!

Замок помнит всё, зябко свечка тает,

Краткий путеводитель турист читает.

2004

«Средневековая тюрьма …»

Средневековая тюрьма,

В горах запрятанная глухо,

И надзиратель – смерть сама,

С ключами и косой старуха.

Клочок соломы на полу,

Здесь ночь всегда, здесь камень правит,

И узник, дремлющий в углу,

Следа, исчезнув, не оставит.

2006

«О, средневековое небо …»

О, средневековое небо

Над городом средневековым,

О, древние улочки Хэба,

Под вашим укрылся я кровом!

Внимаю вам благоговейно

И, словно, ловлю вас на слове,

Маячит здесь тень Валенштейна.

Взывая о пролитой крови.

А нынче у ратуши шумно,

Тут ряженая буффонада,

Век новый, как шут полоумный,

Давно уж охрип от надсада.

2006

«Год кончается, словно бы снится …»

Год кончается, словно бы снится,

Всё смешалось в запутанном сне —

Плеск волны, заграница, больница,

Полужизнь, полугибель вчерне.

Ходят лифты, темнеют палаты,

Ночь сиделкой торчит за окном,

А над Прагой взмывают закаты,

Обрываясь то явью, то сном…

2006

«Пройдя моря, вознёсся в небосвод …»

Пройдя моря, вознёсся в небосвод,

И адмиральским мостиком колонна

Над Трафальгарской площадью плывёт

Победно, величаво, неуклонно.

Внизу земного гула суета,

Людей, автомобилей мельтешенье,

А он отныне – небо, высота…

Дым облаков дрожит, как дым сраженья.

2009

Стокгольм

Город, вставший над водою

Лебединой, ледяною.

Взявшие на караул,

Гордо строй свой держат зданья —

Как легки их сочетанья,

Кто так чётко их сомкнул?

Мне глядеть, не наглядеться,

Никуда мне, никуда

От тебя уже не деться,

Лебединая вода.

2010

«Из автобусного салона …»

Из автобусного салона

Промаячила Барселона,

Гауди причуда и блажь,

Где этаж плывёт на этаж,

Где фруктовых фасадов зовы

Золотисты и бирюзовы,

Где Колумб плывёт в облаках,

Как когда-то в морях, в веках.

2008

«Шипит волна, в песок впиваясь …»

Шипит волна, в песок впиваясь,

Над нею польской речи шип,

На свой массаж зовёт китаец,

Грек-говорун давно охрип.

А вдалеке нависли горы,

Обёрнутые синевой,

И ни к чему им разговоры

Толпы болтливой мировой.

2010

«В тишине глухой и поздней …»

В тишине глухой и поздней,

Давней, средневековой…

Нету неба многозвёздней,

Чем в Толедо в час ночной!

Из эльгрековского бреда,

Из готических причуд

Появился ты, Толедо,

Божьих странников приют.

Среди улочек соборных

Бродят медленно они,

Но услышав клич дозорных,

Превращаются в огни.

2008

«В чужой стране и карк вороний …»

В чужой стране и карк вороний

Как бы на чуждом языке,

Как объявленье на перроне,

Как чьи-то крики вдалеке.

Чужие надписи маячат

На остановке на любой,

И только цифры что-то значат,

О чем-то говорят с тобой.

Вот так-то: поклоняйся слову,

Молись ему, как божеству,

И вдруг оно не внемлет зову,

Не подчиняется родству,

Бросает посреди дороги,

Посмеивается назло,

И понимаешь ты в итоге,

Что не подводит лишь число.

1993

«Разбросаны судьбою …»

Разбросаны судьбою

В далёкие края…

И только мы с тобою,

И только ты да я.

В стране благословенной,

Где древних предков прах,

Где море длинной пеной

Твердит строку Танах.

Но где грозит могилой,

Но где крадётся вслед

Потомок Измаила —

Двуногий взрывпакет.

А в гул германской речи

И в сказку братьев Гримм

Освенцимские печи

Свой выдохнули дым.

И некуда податься,

И некуда бежать…

Придётся нам остаться

И здесь ответ держать.

Пусть горше и бесследней,

Но правы мы в одном,

Что тот ответ последний

На языке родном…

2006

IV

«Кнут солёный, жаровня, дыба …»

Кнут солёный, жаровня, дыба,

Да скрежещет перо дьяка.

И за то, знать, Руси спасибо,

Что стоит на этом века.

Что её – волчий взгляд Малюты,

Беспощадная длань Петра,

И гражданские злые смуты,

И советских казней пора.

Что сынов её – пуля-слава,

Вышка лагерная – судьба,

И приветствовала расправы

Раболепная голытьба.

Но сынам ли считать ушибы,

Им ли слёзы лить на Руси?

Ох, спасибо же ей, спасибо,

Спаси Бог её, Бог спаси.

1966

Декабрист

Отчизны милой Божья суть,

Я за тебя один ответчик,

Легко ли мне себя распнуть

Той, царской, площадной картечью?

Легко ли на помосте том

С петлёю скользкою на шее

Ловить предсмертный воздух ртом,

От безысходности шалея?

Легко ль в сибирских тех снегах,

В непроходимых буреломах

Знать, что затерянный мой прах

Не вспомнит, не найдёт потомок?

Легко ль провидеть, что пройдут

Года, пребудут дни лихие.

Нас вызовут на страшный суд

Дел, судеб и мытарств России,

И нашим именем трубя,

На праведном ловя нас слове,

Отчизна милая, тебя

Затопят всю морями крови.

Свободу порубив сплеча,

Безвинных истребят без счёта,

И снова юность сгоряча

Возжаждает переворота.

Легко ль нам знать из нашей тьмы,

Когда падёт топор с размаху,

Что ей пример и вера мы,

И мы же ладили ей плаху.

1966

«Народовольческую дурь …»

Народовольческую дурь

Забудь, великая держава,

Побалагань, побалагурь,

Твои ведь сила, власть и право.

Ничье перо уж не клеймит

Устои нового порядка,

Сей грандиозный монолит

Не тронет пуля иль взрывчатка.

Нет прокламаций, баррикад,

Нет эшафота над толпою,

Пустеет грозный каземат

Над невской сумрачной водою.

Колоколам уж не греметь,

И церковь изредка маячит,

Монарх, преображённый в медь,

Навек теперь в былое скачет.

Всё, как написано в трудах

Вождей, и доводы на всё есть —

Сперва за совесть, не за страх,

Потом за страх, а не за совесть.

Зато ни штормов и ни бурь,

Хоть лагеря, расстрелы, пытки…

Что ж, не ропщи, ведь ропот – дурь.

России прошлой пережитки.

1966

Народное

Раскулачили страну —

Хоть в кулак свисти,

И на ком искать вину,

Господи, прости!

Нависали над страной

Грузные усы,

Стал грузин всему виной,

Господи спаси!

Русь в бараний рог согнул,

Страхи да суды,

Дым заводов, грохот, гул

Стройки и страды.

Всё на жилах кровяных,

На седьмом поту,

Сухарях да щах пустых,

Аж невмоготу.

Коли слово поперёк —

Умолкай в земле,

Властью был отвергнут Бог,

Идол жил в Кремле.

Ох, Россия, край-беда,

Смутен путь и крут,

И тридцатые года

За спиной встают.

1966

«Эсеровский переворот …»

Эсеровский переворот

Военною грозой гремел,

В нём стук копыт и пуль полёт.

Атаки крик и артобстрел.

В глухой ночи штыки застав,

На тёмных улицах войска,

В руках восставших телеграф,

Электростанция, ЧЕКА.

И поруганью предан Брест,

Вожди эсеров у руля,

И взят Дзержинский под арест,

И час до взятия Кремля.

Неужто ночь и пушек гром —

Судьба России на века?

Под чьим ей гибнуть сапогом —

Эсера иль большевика?

1968

Памяти Клюева

Страну лихорадило в гуле

Страды и слепой похвальбы,

Доносы, и пытки, и пули

Чернели изнанкой судьбы.

Дымились от лести доклады,

Колхозника голод крутил,

Стучали охраны приклады,

И тесно земле от могил.

И нити вели кровяные

В Москву и терялись в Кремле,

И не было больше России

На сталинской русской земле.

И Клюев, пропавший во мраке

Советских тридцатых годов,

На станции умер в бараке,

И сгинули свитки стихов.

Навек азиатские щелки

Зажмурил, бородку задрав,

И канул в глухом кривотолке,

Преданием призрачным став.

1967

Смерть Сталина

Как вкопанные, кто в слезах,

Кто в землю невидяще глядя,

На улицах и площадях

Стояли тогда в Ленинграде.

И диктора голос с утра

Над толпами гулко качался,

Стихая печально: «Вчера

Скончался… скончался… скончался…»

Темнели газеты со стен,

И флаги мрачнели, маяча,

И глухо вздымался Шопен

Среди всенародного плача.

И в зимнем пока столбняке

Стыл город и ветры блуждали.

На севере, там, вдалеке,

В бараках за проволокой – ждали.

1967

«Приснился вождь былых времён …»

Приснился вождь былых времён,

Таинственно и странно было,

Я точно знал, что умер он

И помнил где его могила.

– Вы живы? Что произошло?

В газете я читал заметку…

– Газета, знаете ль, трепло, —

Ответил он с улыбкой едкой.

– Но памятник могильный, но

Тот скульптор, с ним едва не драка…

Он удивился: «Вот смешно.

Тот самый! Надо же, однако…»

И вдруг растаял, вдруг исчез,

Как будто и в помине не был,

Как призрак или, может, бес,

России роковая небыль.

А я остался наяву

Читать в газетах некрологи.

На ус наматывать молву

И сны разгадывать в итоге.

1978

«Знаю, дней твоих, Россия …»

Знаю, дней твоих, Россия,

Нелегка стезя,

Но и в эти дни крутые

Без тебя нельзя.

Ну, а мне готова плаха

Да глухой погост

Во все дни – от Мономаха

И до красных звёзд.

И судьбины злой иль милой

Мне не выбирать,

И за то, что подарила —

В землю, исполать.

Кто за проволкою ржавой,

Кто в петлю кадык —

Вот моей предтечи славы

И моих вериг.

Не искали вскользь обхода,

Шли, как Бог велел,

И в преданиях народа

Высота их дел.

Погибая в дни лихие

Оттого в чести,

Что не кинули, Россия,

Твоего пути.

1967

«В полевых да охотничьих …»

В полевых да охотничьих

Ты названиях-прозвищах,

То по-птичьи бормочущих,

То по-волчьему воющих.

То пахнёт в них пожарищем,

То военною смутою,

То народным мытарищем,

Властью деспота лютою.

То печалью церковною,

Когда медленный звон плывёт,

То долиною ровною —

Посреди неё дуб цветёт.

1967

«Перестал ходить паром …»

Перестал ходить паром,

Обивает снег пороги,

Баба тыкву на пороге

Рубит длинным топором.

Сыплет семечки на печь,

Разгораются уголья,