Сладкий хлеб мачехи

– Да вон, кажется, нашелся нерадивый папаша…

Через толпу и впрямь пробирался высокий мужчина в белом стильном, слегка помятом костюме. Впрочем, это была модная помятость – такие костюмы, как у этого мужчины, Бася не раз видела в дорогих журналах. Да и сам мужчина был будто с журнальной обложки. Красивый, холеный, бородка щегольская, очки модные. По крайней мере, в их сибирском городке Семидолье таких мужчин точно не водилось.

Добравшись до малыша, мужчина подхватил его под мышки, поднял, потом потряс слегка. А может, и не потряс, может, у него просто руки от испуга очень сильно дрожали.

– Глебка… Глебка, ты цел? Что случилось? Что тут произошло, черт возьми? Ты запнулся и упал, что ли?

– Ничего себе, запнулся! – раздался из толпы первый удивленный возглас, и тут же подхватил его хор молодых голосов, слившихся в едином порыве возмущения пополам с запоздалыми нотками смешливого упрека: – Да как вам не совестно такое говорить – упал! Ой, ну вы прям сказанули, мужчина! Упал-запнулся! Да он не упал, он вон оттуда, прямо с верхотуры, свалился! Вы голову-то поднимите, посмотрите сами! Надо же, упал, главное… А эта вот девушка его, можно сказать, спасла… Да, да, она как-то раньше всех прореагировала! Все растерялись, а она… Ой, и правда, прямо героиня, а не девушка… А кто она, откуда? Прессу сюда, прессу!

Мужчина стоял, послушно поворачивая голову в сторону каждой звучащей из толпы реплики и одновременно с силой прижимая к себе мальчишку, потом недоверчиво вскинул голову вверх, на перила балкона. Осознав, наконец, что произошло, так растерянно и благодарно уставился на Басю, что ей немного даже неловко стало. Вяло махнув рукой, словно собираясь этим жестом перекрыть волну комментариев, она слегка поморщилась, улыбнулась мужчине виновато. Нет, ну чего они на него напали, в самом деле? Тоже, нашли героиню. Ищут пожарные, ищет милиция. Она же, можно сказать, сдуру бросилась под этот балкон, ни одной секунды не думая. И сама не поняла, откуда это геройство взялось. И вообще – надо бы встать на ноги, а то неудобно – чего это она расселась. И юбка так некрасиво задралась, наверняка трусы было видно. Стыдоба.

Она быстрым неловким жестом одернула юбку и уж потом осторожно подтянула под себя ногу, потом другую, слегка переместилась корпусом вперед. Тут же будто по команде вытянулось перед ней несколько услужливых рук. Какой-то парень, опередив всех, подхватил под мышки, резко поставил на ноги, и лицо перепуганного папаши оказалось совсем рядом.

– Спасибо вам, девушка… Сам не понимаю, как Глебка там, на балконе, оказался! Я, право, даже не знаю, как мне вас теперь благодарить… – растерянно пожал плечами мужчина, прижимая к груди малыша по имени Глебка. – Нет, я действительно не понимаю, как это могло произойти! Простите, конечно. А может… Наверное, вам помощь нужна? Может, я вас в больницу отвезу?

– Ой, а вы знаете, ей же на стройфак успеть надо! – неожиданно выскочила из толпы и встала рядом с ней та самая девушка, у которой она спрашивала про приемную комиссию. – Может, вы ее теперь отвезете? Ну, как бы из благодарности… А то она уже не успеет документы подать! Сегодня же последний день!

– Конечно! Конечно же, я с радостью! Я отвезу! Пойдемте, девушка. Вы идти-то можете? Пойдемте, моя машина тут недалеко стоит. И в институт, и в больницу, и куда захотите, хоть на край света…

До машины ее тоже провожала толпа – и впрямь как настоящую героиню. Кто-то сунул ей в руки сумочку с документами, кто-то заботливо провел носовым платком по лицу. Наверное, там кровь была. Мужчина, сунув ребенка на заднее сиденье, открыл перед ней переднюю дверцу, заботливо придержал под локоток. Потом испуганно посмотрел на свою ладонь – она была в крови.

– Может, все-таки сначала в больницу, а потом в институт? – тщательно вытирая ладонь носовым платком, спросил он ее.

– Нет, нет… Не надо в больницу. Вообще не надо. Со мной все в порядке, честное слово. Подумаешь, локоть разбила. Давайте лучше на стройфак поедем, сегодня последний день…

– Да успеем, не волнуйтесь.

– Э, мужчина, вы… это! Одним «успеем» не отделаетесь! И «спасибом» тоже! Подвиг-то заценить надо! – весело крикнул кто-то из толпы, и Бася сердито махнула рукой в сторону шутника.

– Ладно, разберемся! – сердито проговорил мужчина, плюхаясь рядом с ней на водительское сиденье. – Как будто я не понимаю, что надо, а чего не надо…

– Вы не обращайте внимания, пожалуйста… – тихо проговорила Бася. – Мне и правда ничего не надо, вы не подумайте…

Мужчина ничего не ответил. Повернув ключ зажигания, рванул с места, лихо вырулил на проезжую часть. Пристроившись в нужный ряд, искоса глянул на Басю.

– Надо бы вам руку перевязать…

– Ничего-ничего, я вам сиденье не испачкаю! Сейчас, у меня где-то носовой платок был…

– Да не боюсь я за сиденье, еще чего! – с досадой произнес он, глядя, как она торопливо роется в недрах своей сумочки. – Странная вы какая, честное слово. Я теперь, можно сказать, ваш вечный должник, а вы за машину мою переживаете. Что вы, ей-богу…

– Тетя, тебе очень больно, да? – вдруг пропищал с заднего сиденья малыш и всхлипнул виновато и запоздало.

– Нет, что ты, совсем не больно! – Бася повернулась к нему и ободряюще улыбнулась. – А ты как? Очень испугался, да?

– Нет. Совсем не испугался! Я, честное слово, падать на тебя не хотел, тетя. Я нечаянно. Я больше не буду.

– Да уж… Больше не надо, пожалуйста.

– Теть… А как тебя зовут?

– Меня? Меня Басей зовут… А тебя, я слышала, Глебом, да?

– Как? Как вас зовут? – удивленно повернул к ней голову мужчина.

– Бася… А что?

– Бася – это Барбара, что ли?

– Ну да…

– Хм… Интересное у вас имя. Вы что, полячка?

– Нет. Я не полячка, я обыкновенная. Я с Алтая приехала в институт поступать.

– А фамилия ваша, надеюсь, не Брыльска?

– Нет. То есть почти… То есть фамилия тоже похожа. Брылина я. Барбара Брылина.

– Ну вы даете, Барбара Брылина! Это что ж тогда получается? Это же покушение на славу польской актрисы, ни больше, ни меньше!

– Да нет, я не на славу… Это просто мама меня так назвала. Случайно. Когда я родилась, еще и фильм этот по телевизору не показывали…

– Да? Надо же… А кстати, вы совершенно зря оправдываетесь. Вы чем-то на эту актрису похожи. Отдаленно, но похожи. А меня зовут Вадим. А это, стало быть, Глебка, сын мой, вами спасенный. Еще раз спасибо вам, дорогая Барбара! Вы просто героическая девушка! Я думаю, что ваша тезка наверняка на такой подвиг бы не решилась.

– Ой, да ну что вы… Я и сама не поняла, как это у меня так вышло. Будто в спину толкнуло… И давайте больше не будем об этом, ладно? А то мне неловко.

Отвернувшись к окну, она зажмурилась от прилетевшего в лицо жаркого ветра, непривычного, насквозь пропитанного запахами большого города. И сам город плыл за окном – слишком большой, слишком шумный, слишком суетливый. Много машин, много людей, красные трамваи звенят жалобно, ядовитая зелень газонов лезет в глаза. Деревья стоят мертвыми декорациями. У них в Семидолье идешь и слышишь, как листья шумят, друг с другом разговаривают. А здесь такой шум, и жара, и тополиный пух летает.

– Бася, а почему именно стройфак? У вас там что, знакомые есть? – вытащил ее из грустных мыслей вопрос Вадима.

– Н-нет… Нет, конечно. Откуда у меня там знакомые возьмутся? Я вообще в этом городе никого, кроме тетки, пока не знаю. А, да, еще таксиста одного знаю! Вернее, он не таксист, он просто подрабатывает. Хороший такой дядька и взял недорого. Он тоже мне насчет стройфака совет дал. И с мамой мы так решили. А что? Очень хорошая профессия, востребованная…

– Ну да. В том-то и дело, что востребованная. Это вы правильно сказали. Конкурс там – ого-го какой. Шесть человек на место. Да он и всегда таким был… Я ведь и сам стройфак в нашем Политехническом окончил. Давно уже. Пятнадцать лет назад. Потом аспирантуру, потом преподавал там… Недолго, правда. Сейчас вот свое дело хочу организовать.

– Кооператив, что ли?

– Ну да, вроде этого…

– Ой, а у нас в Семидолье тоже сейчас кооперативы есть! И коммерческие магазины появились. Их «комками» еще называют. Скажите, а учиться на стройфаке трудно?

– Учиться? Ишь, быстрая вы какая! Чтоб трудно учиться, надо поступить для начала. У тебя как вообще с математикой? Кстати, ничего, что я на «ты»?

– Да нормально. И с математикой у меня нормально. Твердая четверка в аттестате.

– Четверка – это плохо. Это мало. А с черчением как?

– А с черчением у меня вообще никак, потому что в школе его практически не было. У нас же городок маленький… Не городок, а поселок скорее. В восьмом классе была у нас учительница черчения, по распределению прислали, а потом уехала. Не понравилось ей у нас.

– Ага. Понятно. И ты, значит, рванула из своего городка-поселка сразу сюда, в наш Политехнический, на стройфак поступать…

– Да, а что? Я же не просто так, как левая нога захотела! И не рванула, как вы говорите, а сознательно сюда приехала! У меня же тут тетка живет, мамина сестра. Она позвала, я и приехала.

– Тетка? Что ж. Тетка, это хорошо. Значит, если не поступишь, у тетки останешься?

– Ой, а я не знаю… Я как-то об этом не думала. Вообще, если честно, я очень, очень поступить хочу…

– Что ж, понятно. Вот мы и приехали, Бася. Давай-ка я провожу тебя, а то ты растеряешься в здешних катакомбах. Насколько я знаю, приемная комиссия на втором этаже должна быть.

– Ой, что вы, не надо, я сама! Спасибо, что подвезли! Я сама…

– Нет-нет, я провожу! Мы с Глебкой тебя просто так теперь не отпустим. Документы сдадим, потом посидим где-нибудь.

– Где… посидим? – растерянно уставилась она на него.

Вместо ответа Вадим развернулся всем корпусом, слегка тряхнул сына за плечико, подмигнул ему весело.

– Да, Глебка? Правильно я предлагаю? Угостим тетю чем-нибудь вкусненьким?

– Ага! Давай мороженым угостим! В том самом кафе, помнишь? Где клоуны? – радостно подпрыгнул на сиденье мальчишка.

– Нет-нет, что вы! – отчаянно закрутила головой Бася. – Не надо, мне ничего не надо! Я никуда не пойду! Спасибо, что подвезли, я пойду…

– Теть, там очень вкусное мороженое, честное слово! Тебе понравится! Пойдем с нами, тетя! Ну, пожалуйста… Там клоуны такие смешные…

Сложив брови домиком, он протянул руку, цепко ухватился за рукав ее белого пиджачка. Обернувшись к нему, она протянула жалобно:

– Малыш, извини, я и правда не могу…

– Ну почему, теть?

– Маленький, да ты посмотри на меня! Куда я в таком виде? Волосы в крови, и блузка вся кровью запачкана! От меня же все клоуны сразу разбегутся!

– Знаешь, Бася, я тоже, как и Глебка, не вижу никакой проблемы. Заедем домой, отмоем! – как-то очень легко, почти небрежно произнес Вадим, и она уставилась на него настороженно.

– Не поняла… К кому домой мы заедем?

– Да к нам домой. А что такое? Тебя что-то смущает?

– Но как же… Я не знаю… Неудобно как-то… А что ваша жена скажет?

– Тетя, да нету у нас никакой жены! – так же легко, как отец, махнул ладошкой Глебка. – Мы с папой одни живем. У нас мама умерла. Давно уже. Поедемте с нами, тетя… Ну, пожалуйста…

Бася непроизвольно прикрыла рот ладошкой, испуганно глянула на Вадима. Тот улыбнулся, коротко и печально пожал плечами. Потом протянул руку к сыну, тихо встряхнул его за плечико.

– Тетя поедет с нами, Глебка. Обязательно поедет. Не волнуйся. Правда, тетя? – снова поднял он глаза на Басю.

– Ну хорошо… То есть да, конечно… Я поеду…

– И правильно. Не надо ребенка травмировать. Видишь, ты ему понравилась. А это, между прочим, для Глебки большой прогресс, чтобы ему какая-то тетя вдруг взяла да понравилась. У нас с тетями как-то не получается, большие проблемы у нас с тетями… Правда, сын?

– Да ну их, пап! Они все приставучие какие-то, сразу целоваться лезут! И разговаривают со мной, будто я им игрушка, а не живой мальчик.

– Да уж… – снова вздохнул коротко Вадим и усмехнулся грустно. – Вот так у нас обстоят дела, Бася. Не хотим быть игрушками, хотим быть живыми мальчиками. Устами ребенка истина глаголет, и никуда от нее не денешься. Так что ты уж потерпи немного. Ну, идем сдавать твои документы! А то и в самом деле опоздаем…

* * *

…Первые крупные капли дождя резко забарабанили в оконное стекло, и она вздрогнула, вынырнув из того дня, растерянно оглядевшись кругом. Да, действительно тот день был странным. Сколько его ни вспоминай, всегда новым кажется. И детали вспоминаются новые, неожиданные. И акценты расставляются тоже новые. Получается, действительно тогда ее Глебка сам выбрал из множества претендующих на его отца «теть». Сам в руки упал…

Поежившись, она отошла от окна, села за стол, откинула голову на спинку стула. И глаза сами собой закрылись, и голова слегка закружилась. Наверное, это воспоминания затягивают ее в свой омут. Странный омут, как кинопленка. Бежит перед глазами короткими кадрами.

Вот они сидят втроем в кафе, в том самом, с клоунами. Такая смешная парочка, клоун и клоунесса. Студенты театрального института подрабатывают. Глебка хохочет звонко, все щеки мороженым перемазаны. А вот они вдвоем с Глебкой на карусели – мчатся, обнявшись, ветер волосы треплет. А внизу Вадим – нацелился объективом фотоаппарата.

А это уже другая картинка. Уже без Глебки. Темный зал кафе, цветы, шампанское. Интимная обстановка. Едва колеблется огонек свечи, за ним – лицо Вадима. Задумчивое, серьезное.

А вот она одна стоит – впилась глазами в список принятых в институт абитуриентов. Дрожит, ищет свою фамилию. Ищет, но так и не находит. Опустив горестно плечи, спускается по мраморной лестнице к выходу. Внизу – Вадим. Бросается к ней с объятиями, прижимает к себе, шепчет на ухо что-то успокаивающее. Она поднимает на него глаза – лицо у Вадима вовсе не огорченное. Наоборот, насмешливое и ласковое. И очень доброе. Наверное, именно с таким лицом делают предложение руки и сердца? Наверное, в такой момент все другие огорчения сами собой отходят на задний план, и вот она уже быстро кивает головой – да, да, да, конечно же, я согласна, любимый…

А потом… Потом был тяжкий разговор с тетей Дуней. Она сидит на диване с виноватым видом, поджав под себя ноги, а тетя Дуня широко шагает по комнате, изредка поворачивая к ней яростное лицо. Вернее, не к ней, а к огромному букету роз, брошенному на диванную подушку.

– Нет, я даже слышать об этом не хочу! Дура ты, Баська, дура! Какой такой замуж? Совсем с ума сошла? Ты что, молодого парня себе не найдешь, что ли? Девке восемнадцать лет – она замуж за вдовца собралась! Эко лихо! У нас только после войны девки за вдовцов замуж шли, а ты…

– Да при чем тут война, теть Дунь…

– Да при том! Ты посмотри, кто ты, и кто он!

– А кто он?

– Да чистый бабник, вот кто! Рожа холеная, как у кота, и духами от него несет, словно от бабы разгульной! Городской прощелыга, вот он кто! Пижон! А ты, почитай, простушка деревенская… Ты посмотри, посмотри на себя в зеркало! Будешь при нем служанкой да нянькой, будешь всю работу по дому воротить! Нет, нету на то моего согласия, и не надейся даже! Вот если бы он помог тебе в институт поступить, я бы еще это поняла, а так… Нет, и все тут!

– Теть Дунь, да я уже согласие ему дала, что вы!

– Ой, да ладно! Ишь, быстрая какая! Как дала, так и обратно возьмешь. Эх, не я твоя мать, Баська! Я бы тебя живенько за волосы оттаскала, да так, чтобы и мыслей в голове не было со старым мужиком свою жизнь связывать! Согласие она дала! Знаю я, чего ты ему дала, бессовестная!

– Да я… Да как вы можете такое говорить…

Почувствовав, как заливаются краской обиды щеки, Бася замолчала, сидела, уткнувшись взглядом в цветы. Казалось, они тоже испытывают невыносимый стыд, и тоже, как она, возразить толком не могут. Проклюнулась вдруг спасительная мысль – как хорошо, что тетя Дуня и впрямь не ее мать… Наверное, на небе, или где там еще, знают наверняка, кому можно детей заводить, а кому – вообще противопоказано. Бодливой корове, говорят, бог рогов не дает. И хорошо, что не дает. И правильно.

– Ну, чего молчишь, губы расквасила? Что, скажешь, не спала ты с ним? Вместо того чтобы об экзаменах думать, взяла и в койку к мужику прыгнула! Бессовестная! И не отворачивай рожу-то, не отворачивай! Я тебе, чай, не чужая, чтобы рожу от меня воротить!

– Тетя Дуня, не надо так… – еще ниже опустив голову, тихо прошептала она, с трудом сдерживая слезы. – Он же по-честному, он свататься пришел, с цветами… Он же замуж зовет…

– Эка честь, что с цветами! А ты и рот раскрыла! Чего ты, цветов не видала, что ли?

– Да как вы не понимаете, я ж люблю его! И он меня любит! И Глебушке тоже мать нужна…

– Ага. Это ты правильно сказала – его ребенку мать нужна. Вот и нашел тебя, дурочку. Умная-то баба сто раз наперед подумает, прежде чем ответственность за чужое дитя взять. Ты думаешь, это так просто – чужого ребенка вырастить? Думаешь, он спасибо тебе скажет?

– А зачем? Я же от души, от чистого сердца…

Резко остановившись посреди комнаты, тетка взглянула на нее с яростной грустью, потом вздохнула, покачав головой:

– Эх ты, девица наивная, ромашка ты моя полевая… Да ты того и не понимаешь, что такие пижоны, как он, чистой душой только и пользуются! Обдерет он с тебя все лепесточки, да и выбросит потом за ненадобностью. Он, поди, и в институте всех экзаменаторов подговорил, чтобы тебя не приняли! Дураку понятно – ему свое дитя в любви да в заботе вырастить хочется. Чтоб оно за мачехой как за родной мамой росло…

– Ну и что в этом плохого? – робко возразила Бася, подняв на тетку глаза. – Ребенку действительно любовь нужна… А в институт я потом поступлю, обязательно поступлю!

– Да где уж… – раздраженно махнула рукой тетя Дуня, продолжив ходить по комнате. – Ему теперь и не надо, чтоб ты шибко ученая была. Зачем ему грамотная служанка да нянька сдалась? Одумайся, Баська, пока не поздно! Одумайся!

– Нет, тетя Дуня. Я уже решила. Я люблю Вадима и Глебку тоже люблю. Тем более он уже успел ко мне привязаться. Он меня вчера мамой назвал… Ну как я могу одуматься? Нет, не могу…

– Ишь ты, мамой! Уж больно быстро!

– Так получилось, теть Дунь. Извините. Ладно, пойду я. Меня там, в машине, Вадим ждет. Зря вы его выгнали, теть Дунь. Он как лучше хотел, свататься пришел, а вы его выгнали…

– А не надо мне его сватовства! Пусть он тебя перед Фроськой высватывает, а мне такой чести не надо!

– Все равно нехорошо получилось, теть Дунь… Не по-людски как-то. Ладно, пойду я?..

– Ну иди, иди, мачеха! Иди, поешь лиха. Думаешь, сладкий это хлеб – в мачехах-то ходить… Расстелешься добротой, а пасынок спасибо не скажет. А ты добрая душа, ты точно расстелешься…

Молча поднявшись с дивана, Бася потянула к себе букет, медленно прошла мимо тетки, неся цветы головками вниз. В дверях обернулась и, будто сглотнув обиду, произнесла сдавленно:

– Да, вы правы! И расстелюсь! И пусть не скажет! Он же не виноват, что у него мать умерла! Он же маленький еще… Вы его не видели, а говорите…

– Да больно надо мне его видеть! Мне же тебя, дурочку, жалко!

– Ой, ну чего вы меня мучаете, теть Дунь? Зачем вы так? Ребенок мне поверил, мамой назвал… Может, я и глупая, как вы говорите, но нельзя же по-другому… Люблю я их, понимаете? Люблю! И Вадима люблю, и Глебку люблю…

– Ладно, иди уж, чистота святая. Потом плакать начнешь, да поздно будет. Еще не раз меня вспомнишь.

– Ага, я пойду. Там Вадим ждет. До свидания.

В прихожей она неуклюже заторопилась, пытаясь одновременно сунуть ноги в туфли и открутить рычажок замка. Потом огляделась в поисках сумочки.

– Ишь, как заторопилась… – вышла проводить ее тетя Дуня, встала в проеме комнаты обиженным изваянием. – Ладно, иди, иди… Да не обижайся на меня, я ведь от добра только. Не забывай, заходи иногда. И дай бог тебе терпения великого, раз чужому ребенку матерью назвалась. Сама-то еще дитя дитем, господи… А теперь что делать – терпи. Терпи, Баська, терпи. Терпи…

…Она вдруг резко открыла глаза – показалось, тети-Дунин голос прозвучал в самое ухо – терпи! Лихорадочно оглянулась, будто она и впрямь могла стоять у нее за спиной, покачала головой. Да и то, хватит уже. Прожила еще раз то время, и хватит. Иначе всякие сомнения в душу полезут, потом от них не отделаешься. Например, что тетя Дуня тогда не так уж и не права была…

Глубоко вздохнув, она выпрямилась на стуле, сильно потерла заплаканное лицо ладонями. Надо к Глебке идти. Ободрять и успокаивать. Вадим прав: ни к чему сейчас мальчишке всякие переживания. Потому что период у него пубертатный. Тьфу, какое словечко противное…

Постучав в дверь, она тут же приоткрыла ее, просунула в щель голову. И зачем стучала, интересно? Можно было и без того догадаться, что Глебка ее вежливости не оценит. Он этого стука не слышит просто. Сидит на диване, глаза грустные, из наушников музыка в голову плещется. Вон как ритмично головой покачивает, как китайский болванчик.

Плюхнувшись рядом с ним на диван, она оттянула пипочку его наушника, прокричала весело в ухо:

– Эй, на корабле! Прошу внимания, ваша мама пришла! Без молока, правда, но с хорошим настроением! Здравствуйте!

Мотнув головой, Глебка сдернул наушники, отвернулся обиженно. Протянув руку, она взъерошила ему волосы, проговорила тихо:

– Да ладно, чего ты… Перестань. Подумаешь, мать немного расквасилась! Привыкай, с женщинами это иногда случается. Ничего, Глебка, переживем! И не такое переживали.

– Ладно, ма, давай и впрямь забьем на это дело…

– Ага. Давай забьем.

– Ну… Я ж говорю, отец побегает немного и успокоится, делов-то. Просто у него природа такая. Сильная и мужская, она ему покоя не дает. Мам, а вот скажи… А у меня она есть? Ну, эта природа отцовская?

– А то! Есть, конечно! Еще спрашиваешь! Да твоя природа сто очков вперед любой природе даст!

– Что, правда?

– Да зуб даю!

– Да? А почему тогда в меня это… ну… никто не влюбляется?

– Да погоди, Глебка, еще ж не вечер! Да и вообще… зачем она тебе, эта треклятая природа? Ты у нас однажды влюбишься в хорошую девушку и проживешь с ней долгую и счастливую жизнь. И нарожаешь нам с отцом кучу внуков…

– Ладно. Нарожаю. Как скажешь. Мам, а почему вы с отцом мне братика или сестренку не сообразили? А что? Было бы прикольно вообще-то…

Так. Хороший удар под дых, ничего не скажешь. Тем более не скажешь, что Глебка тут и не виноват. Чего с него возьмешь? Он дитя и всего лишь горькую истину глаголет устами. А отвечать что-то все равно надо, не молчать же.

– Знаешь, Глебка, ты сейчас очень сложный вопрос мне задал… Очень сложный. Ты пока мал еще, конечно, чтоб о таких вещах с тобой говорить… Одно могу сказать тебе совершенно определенно – ни братика, ни сестренки у тебя уже точно не будет. Никогда.

– Понятно. Это что, отец не захотел, да?

– Нет. Нет! Он… он не знает… В общем, я была у врачей, и… Это я так устроена. Так бывает, Глебка.

– И что, никаких шансов?

– Да. Никаких. Так что отец тут совершенно ни при чем. Это только моя беда. Природа так распорядилась, понимаешь? А что делать? Да я уж и смирилась… Тем более ты у меня есть! Мне и достаточно!

– Мам, а ты отца очень любишь?

– Очень, Глебка. В том-то и дело, что люблю.

– Ну, так и замечательно, мам! У нас в классе один пацан есть, так он знаешь как говорит? Любовь – это как большой бизнес. И нервов много забирает, и бросить его не можешь. Как завязался, так уже и не выскочишь. В общем, за все надо платить. Так что будем считать твои слезы маленькой такой платой…

– Да дурак твой пацан, Глебка! – сердито перебила его Бася. – Любовь – это не нервы и не бизнес, это, наверное, прежде всего терпение. И умение прощать. И понимать. Бесконечно прощать, бесконечно понимать. А иначе – никак.

– Так а я о чем? И я о том же. Вот ты и терпи. Если есть за что.

– А я и терплю, Глебка. Я все перетерплю. Честное слово. Победа будет за нами. В семье всякое бывает… А перемелется, мука будет, как тетя Дуня говорит. Ой, надо ее навестить, кстати! Я ж как раз сегодня обещала… Хочешь, со мной пойдем?

– Не… У меня ж английский. Да и вообще… В понедельник уже каникулы заканчиваются, мы сегодня с пацанами хотели в парк пойти, отметить. Там девчонки ждать будут.

– Ну, если девчонки… Что ж, святое дело… А относительно отметить – это как? Надеюсь, не как в прошлый раз?

– Да нет… И хватит ту дурацкую историю вспоминать! Договорились же, что это было в порядке эксперимента! Будем считать, что опыт курения и пивной опыт я с честью прошел и выводы сделал. Не мое. Отдельная благодарность тебе, что отцу не рассказала. Но и напоминать каждый раз не надо.

– Ладно. Извини. А все-таки – куда вы пойдете?

– Так, пройдемся немного с девчонками, листья попинаем. Да ты не напрягайся, они нормальные, в общем, девчонки…

– Ну-ну. Только зонтик не забудь взять. Сегодня, я слышала, дожди обещали. А я пойду все-таки тетю Дуню навещу…