“Nomen mysticum” («Имя тайное»)

Кто знает, может быть, недалёк тот день, когда сбудется давняя мечта царя Алексея Михайловича, и Москва опять примет под свою руку всё Великое Княжество Литовское? И что помешает царю после смерти короля Яна заявить претензию и на польский престол, как это сделал некогда великий государь московский Иоанн Грозный?..

Часы на башне пробили два раза. Славута взялся за шомпол, как непонятный холодок проник под кольчугу. Это было знакомое ощущение близкой опасности – чувство, которое ещё ни разу его не обманывало. Он напряг слух: всё было тихо, но внутренний голос подсказывал, что там, в чёрной темноте коридора, нечто пришло в движение, оно идёт сюда, оно приближается, и оно несёт с собой смерть.

«Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его, как исчезает дым, да исчезнут», – кастелян, стараясь унять биение сердца, сотворил крёстное знамение.

Вновь воцарилось обманчивое молчание ночи, в котором старый вояка уловил тихие, осторожные шаги – кто-то двигался со стороны галереи. Ошибки быть не могло – это были шаги, которые он слышал в ночь убийства Натальи.

Спустя мгновение белый силуэт буквально выплыл из чёрного проёма. Ещё несколько секунд – и некто неизвестный медленно прошёл, точнее, проплыл на расстоянии вытянутой руки. Кастелян потянулся за кинжалом – чуть слышный лязг стали нарушил ночную тишину – тень на секунду остановилась, кастелян также замер. В звенящем безмолвии он явственно слышал собственное затаённое дыхание, чуял биение своего сердца.

Тень задвигалась быстрее и скрылась в дверном проёме. Желание схватить незваную гостью было так велико, что кастелян до боли сжал кулаки, слушая, как под кирпичными сводами затихают лёгкие женские шаги. Наконец, всё стихло, и вновь воцарилась тишина ночи, наполненная тысячью едва уловимых звуков…

Староста скучал в отведённой ему нише. Чтобы чем-то занять себя, пан Цехановецкий кусочек за кусочком рвал плотный пергаментный лист и бросал скомканные обрывки на пол.

В голубоватом свете полной Луны прорисовывались тёмные силуэты орудийных лафетов, доспехов, хоругвей. Однако постепенно на площадке стало темнеть – небо затягивала туча. Вдруг тихо заскрипела дальняя дверь, и в меркнущем лунном свете из-за угла появился белый силуэт, который спустя мгновение оказался напротив центральной полуколонны. В этот момент Луна полностью скрылась за тучей, и площадка погрузилась во тьму.

Раздался тихий скрежет – словно железом осторожно скребли по камню. Источник звука находился впереди на расстоянии нескольких аршинов. Староста вынул кинжал, который беззвучно выскользнул из ножен и привычно лёг в мозолистую ладонь. Пан Цехановецкий сделал шаг вперёд – шпоры тихо звякнули. В этот миг из зияющей чернотой пасти зала дохнуло опасностью – где-то очень близко щёлкнул взводимый курок пистоля. Тянуть больше было нельзя – Цехановецкий размахнулся и бросил нож в темноту. Почти одновременно грохнул выстрел, и староста почувствовал толчок в правое плечо. Спустя мгновение тело пронзила острая, обжигающая боль, что-то горячее потекло вниз по телу.

«Ранен», – мелькнула мысль. Пересиливая боль, староста вынул левой рукой саблю и, выставив её остриём вперёд, сделал несколько неуверенных шагов. Откуда-то уже звучали приглушённые голоса, кто-то кого-то звал. Неожиданно перед глазами всё поплыло, замелькали огни.

Сильные руки подхватили его за плечи и положили на пол.

– Где… она?.. – спросил Цехановецкий, удивившись, как хрипло и надрывно прозвучал собственный голос.

– Нету… Пропала… – словно сквозь вату, услышал он голос кастеляна, и провалился в чёрную бездну забытья.

Глава XIII. Логово гидры

Старосту в бесчувственном состоянии перенесли в покои третьего этажа, где Гольц перевязал ему рану. Узнав о случившемся, к раненому поспешила княгиня.

С момента последнего разговора судовой староста сильно изменился: его лицо было бледно, усы, по обыкновению закрученные вверх, сейчас беспомощно висели, под глазами темнели большие круги.

– Ясновельможная пани, простите, я не смог сдержать данного вам слова. Я упустил преступника, и остался жив.

– Пан Цехановецкий, вы вели себя, как подобает рыцарю, – Катажина села на стульчик. – Мне нужна не ваша гибель, а ваша помощь. Я высоко ценю всё, что вы сделали для меня этой ночью, и рассчитываю на вашу преданность и храбрость в будущем. А пока прошу принять от меня этот подарок, – княгиня подала старосте перстень с лалом.

– О пани, – старый шляхтич трясущейся рукой принял подарок и так расчувствовался, что зашмыгал носом. – О пани, я готов…

– Поправляйтесь, пан Цехановецкий. Я буду молиться о вашем скорейшем выздоровлении.

Едва княгиня вышла из комнаты, маска благодушия спала с её лица.

– Боюсь, старание пана Цехановецкого привело к обратному результату, – обратилась она к кастеляну. – Теперь наш таинственный гость едва ли покажет своё истинное лицо.

– Гостья, – хмуро поправил Славута. – Я опрошу всех, кто был посвящён в дело.

Вскоре из разрозненных фрагментов сложилась общая картина ночных событий. Некто неизвестный или неизвестная прошёл в башню с третьего уровня. Спустя несколько минут раздался выстрел, после чего дозорные бросились в зал, где обнаружили раненого старосту. Куда пропала тень, так и осталось невыясненным: она словно растаяла в полутёмном пространстве ночной залы.

Едва забрезжил рассвет, кастелян, держа ворох пожелтевших бумаг, прошёл в роковую залу. В нише, где находился в засаде Цехановецкий, виднелось размазанное кровавое пятно. Продолговатые капли тянулись к полуколонне, где было второе пятно, больших размеров. На расстоянии двух аршин от этого места виднелось третье пятно, но уже тёмно-бурого цвета – неделю назад здесь нашли тело несчастной Натальи.

Славута осмотрел окна, затем прошёл по периметру залы, затем вышел через дверь, ведущую в комнаты дворца и южную галерею, поднялся на третий уровень и, вернувшись обратно в оружейную, сел на пыльный барабан и ещё раз окинул рассеянным взглядом убранство комнаты.

Здесь были собраны все виды европейского оружия за последние четыре сотни лет. На стенах висели щиты: круглые рондаши, венгерские тарчи, германские павезы. В одну кучу были свалены чеканы, клевецы, перначи, булавы, бердыши, протазаны, кончары, эстоки, альшписы, панцербрехеры, палаши. Время и технический прогресс превратили оружие и амуницию прошлых веков в ненужный хлам, который ныне бесславно ржавел, сваленный в самой дальней комнате замка. Ткань, дерево, кожа, металл – все эти свидетели славных побед и горьких поражений, покрытие гарью пожарищ и пылью дорог, политые потом солдатским потом и вражеской кровью, лежали ныне, сваленные в кучу, побитые молью, поражённые тленом и изъеденные ржавчиной.

Кастелян встал – что-то не давало ему покоя. Славута отмерил шагами расстояние от места, где находился в засаде староста, до места, где было найдено тело Натальи. От кровавого следа он направился к выходу на первый уровень, но на пути у него оказалась пушка, установленная на деревянном лафете. Кастелян наклонился к орудию, украшенному многоголовым крылатым драконом, и смахнул пыль со ствола. На овальной табличке показались буквы: «NICOLAVS CHRISTOPHORVS RADZIWIL DG OLICÆ & IN NIESWISH DVX ANNO DNI MDC» [25]. Ниже была вторая, четырёхугольная табличка, на которой была начертана надпись: «HYDRA PARO LVCTVS PISE OS DVM CONGITO FLVCTVS» [26]. То была знаменитая «Гидра», отлитая в 1600 году на несвижской людвисарне под руководством мастера Германа Мольцфельда.

Тогда на рубеже шестнадцатого и семнадцатого столетий по личному приказу Миколая Кристофа Сиротки для обороны Несвижского и Мирского замков были отлиты несколько десятков пушек и мортир, в том числе «Святой Марк», «Святой Ежи», «Святой Кристоф», «Святой Николай», «Мелузина», «Попугай», «Цирцея», «Виноград», «Саламандра», «Крокодил», «Химера», «Сова», «Саламандра» и «Цербер». Эти пушки изрыгали пламень на татар под Хотином, ломали ядрами стены Московского Кремля, разили шведов под Кихргольмом, косили картечью турок под Веной… Прошёл целый век, орудия пылились в арсеналах, но в любой момент были готовы принять в свои жерла пороховые заряды и ядра, дабы встретить очередного врага смертоносным огнём.

Славута внимательно осмотрел орудие – ствол был запечатан деревянной пробкой, обмотанной полуистлевшей тканью. Кастелян поддел кинжалом тряпку, потянул – старая материя с треском порвалась. Неудача не смутила кастеляна, он упорно продолжал рвать старую, прогнившую ткань, пока, наконец, жерло пушки стало свободно. Внутри ствола ничего не было.

Кастелян разочарованно вложил кинжал в ножны, вновь сел на барабан и развернул пожелтевшие листы. Среди писем и распоряжений князя Миколая Кристофа Радзивилла тогдашнему наместнику Мирского графства Анджею Скорульскому Славута, наконец, отыскал нужные документы – чертежи замка, составленные столетие назад во время первой реконструкции замка архитектором Мартиным Заборовским. Выбрав нужный лист, кастелян поднёс его почти вплотную к глазам и пристально всмотрелся, словно пытаясь найти ответ в полуистертых линиях на жёлтом растрескавшимся пергаменте.

В таком положении он пробыл довольно долго. Наконец, кастелян встал и снова прошёлся по зале. Неожиданно его слуха коснулось едва уловимое эхо, исходящее от центральной полуколонны. Славута отошёл чуть в сторону – эхо пропало. Кастелян вернулся обратно, ударил о пол – эхо снова отозвалось, на этот раз вполне отчётливо. Кастелян подошёл к полуколонне и постучал в неё, затем попытался сдвинуть – та не поддавалась.

– Эй, сюда!

На зов прибежал Януш.

– Муляра Мартина, плотника Харуту, живо!

Мастеровые немедленно явились. Следом, потревоженные суетой, пришли княгиня, войт и земский писарь.

Кастелян обмолвился с мастеровыми несколькими словами, те кивнули в ответ. Мартин осмотрел полуколонну, постучал по ней, затем по стене, удовлетворённо кивнул. Харута, нагнувшись, воскликнул «Здесь!», встал на корточки и не без усилий стал что-то перемещать – колонна подалась и стала вращаться вокруг оси. Наконец открылась полость. Мастеровые отошли, дав проход присутствующим.

Внизу колонны, у самого пола, размещался едва приметный обод, вращение которого заставляло поворачиваться колонну.

– Как же могло получиться, что вы не знали об этом проходе? – Катажина с опасливым любопытством заглянула в чёрный зев потайного хода.

– Северное крыло отремонтировано, восточное пока нет. Очевидно, этот ход создавался ещё столетие назад, когда строились жилые покои, – Славута решительно вынул саблю из ножен. – Пан Зенович, вы со мной?

Войт уже насыпал на полку пистоля порох и в данный момент был занят тем, что заталкивал в ствол пулю. Наконец оба шляхтича вошли внутрь колонны – княгиня и писарь сгорая от любопытства, ждали, что будет дальше. Прошла минута, другая, третья – кастелян и войт не появлялись. Наконец, со стороны лестницы зазвучали шаги, распахнулась дверь.

– Ход ведёт в комнату горничной Агнешки, – доложил кастелян. – Внутри есть следы свежей крови. А вот это я нашёл под кроватью, – Славута протянул два кинжала и кремнёвый пистоль.

– Что предлагаете?

– Надо приказ взять Агнешку под стражу и осмотреть её.

Катажина молча кивнула, погружённая в свои мысли и рассматривая оружие. Ствол пистоля был покрыт слоем сажи от недавнего выстрела. Первый кинжал, с узким треугольным лезвием, был украшен позолоченным эфесом. Второй был скромнее – с длинным широким лезвием и рукоятью, отделанной кожей. На лезвиях обоих ножей виднелись бурые пятна запёкшийся крови.

Кастелян меж тем отдал распоряжение Янушу. У того вытянулось лицо, и Славута был вынужден, повысив голос, повторить приказ. После этого он подошёл к пани Эльжбете, шепнул ей несколько слов, после чего вернулся к княгине.

– Если не ошибаюсь, этот кинжал этот принадлежит пану Цехановецкому, – вставил кастелян, указывая на нож с кожаной рукояткой. – Второй взят из оружейной.

– В пана Цехановецкого стреляли. Откуда же тогда кровь на кинжале?

– Сейчас мы всё узнаем, – Славута направился к пане Эльжбете. Спустя минуту кастелян вернулся мрачнее тучи. – На Агнешке ни единой царапины. Надо срочно проверить, не пострадал ли кто-нибудь ещё.

Однако Катажина, судя по всему, не слушала его. Погружённая в свои мысли, она перебирала пальцами невидимую нить.

– Гетман, – не произнесла, а скорее выдавила из себя она.

– Что? – не понял Славута.

– Казимир Ян Павел Сапега. Если Барбара убита, он этого так не оставит. Не сегодня-завтра слух дойдёт до ушей Сапеги, – Катажина сжала губы. – Пан Славута, надо немедленно осмотреть тело, найденное у фольварка. И надо ещё раз допросить Агнешку.

Славута наклонил голову.

– Мне нужен Гольц.

– Если княгиня позволит, я допрошу горничную, – вставил войт.

– Действуйте. После обедни прошу всех с докладом.

Глава XIV. Уста, сомкнутые навек

В комнате, освещённой четырьмя десятками свечей, стоял удушливый запах разлагающейся плоти, к которому примешивался едкий аромат снадобий. Вдоль стен были установлены полки, на которых стояли сосуды различных форм и размеров, а также чучела и скелеты змей, ящериц, птиц и рыб.

Кастелян расположился углу, стараясь не глядеть на обезображенный почерневший труп, распростёртый на голом деревянном столе.

За спиной тихо скрипнула дверь.

– Пан кастелян позволит? – Абрам Гольц по обыкновению отвесил поклон.

Лекарь обошёл стол, профессионально-равнодушным взглядом оглядев тело. Простояв с минуту, Гольц открыл деревянный сундучок, вынул из него причудливые железные инструменты и склонился над трупом.

Славута отвернулся. Не единожды смерть смотрела ему в лицо из жерл шведских пушек. Пулей, выпущенной из турецкого ружья, смерть проносилась в аршине от его головы. Холодным клинком казацкой сабли смерть скользила по его кирасе. Он видел смерть со стороны не раз, и во многих обличьях – однако вид мёртвого изуродованного тела девушки заставил сжаться его закалённое и зачерствевшее сердце.

– Пан кастелян готов слушать?

– Говори.

– Судя по состоянию зубов, очень молодая женщина. Волосы тёмные, почти чёрные. Рост два аршина четыре вершка.

– Время и причина смерти?

– Несколько дней назад. Точно сказать не могу, всё тело обезображено. Судя по пятнам, может быть, и два дня, и три, и четыре.

– Сходится, – выдавил Славута.

– Могу сказать достоверно – на теле действительно следы волчьих зубов. Их клыки ни с чем не спутаешь.

– Сейчас весна, – задумчиво произнёс Славута. – Волк может не погнушаться и падалью.

– Других следов я не нахожу. Хотя, возможно, волки лишь объели мёртвую.

– Хорошо. Тогда ответь – это она?

Гольц поднял голову.

– Я несколько раз видел ясновельможную пани Барбару, но издали, и не возьмусь утверждать, она это или не она. Возможно, она.

Славута шумно вздохнул.

– Ступай. И забудь всё, что видел.

Гольц собрал инструменты обратно в сундучок и направился к выходу, открыл дверь, затем выглянул в коридор, плотно закрыл дверь и повернулся к Славуте.

– Полагаю, пан кастелян должен знать. Из милость княгиня… она плоха…

Славута сделал шаг назад.

– Что с ней?

– Полагаю, больные почки.

Кастелян вспомнил, как в последнее время изменился цвет лица княгини, как она стала тяжело ходить, а время от времени держится за правый бок.

– Почки?

– Всё указывает на это. Их милость старается от всех скрывать свой недуг. Но я вижу, я знаю, что болезнь прогрессирует.

– Но ведь что-то можно сделать?

– Я даю ей отвар шиповника и овса, настой хвоща и берёзовых почек, льняное масло и сок редьки. Временами ей становится лучше, но я не всесилен.

Славута задумчиво покачал головой и отвернулся. Лекарь, отвесив поклон, неслышной тенью выскользнул за дверь.

Некоторое время кастелян в задумчивости простоял в углу, после чего приблизился к телу, чувствуя, как тошнота комом подступает к горлу. В чёрно-кровавом месиве с трудом угадывались черты человека, который совсем недавно радовался и горевал, надеялся и разочаровывался, любил и ненавидел – одним словом, жил грешной земной жизнью. Но сейчас бренная плоть неподвижно лежала, безразличная и глухая ко всему, что творилось вокруг неё.

Славута накрыл тело куском холстины и вышел из залы.

В коридоре, равнодушный ко всему, скучал жолнер. Славута жестом приказал подойти.

– Покойницу перенести в каплицу. И послать за ксёндзом Эвардом.

– Пан кастелян, доставили Стеценко.

Славута поморщился.

– Веди… Но не сюда, вниз.

Кастелян подошёл к лестнице, но замешкался, словно ожидая чего-то. Вскоре его терпение было вознаграждено: из своего убежища он увидел, как в сопровождении жолнера к веже нетвёрдой походкой шёл сгорбившийся человек в грязном засаленном жупане. Славута в сердцах сплюнул и стал спускаться вниз.

Тем не менее, прибывший был встречен как хороший знакомый.

– Ну, здорово, Рыгор, – кастелян изобразил на лице улыбку. – Давно не виделись.

– Здорово, коль не шутишь, – хмуро буркнул вошедший, дыхнув на собеседника винным перегаром.

Славута отступил на шаг.

– Что, не люб? – стариковские морщинистые губы визитёра скривились в наглой издевательской улыбке.

– Да, не люб, – бросил Славута, в упор глядя на испитое одутловатое лицо, плешивую голову, затуманенные, бессмысленные глаза, иссохшие трясущиеся руки.

Два десятка лет Рыгор Стеценко был добрым воякой. В славный 1683 год, когда посполитое рушенье ещё находилось в недельном переходе от Вены, он, ротмистр коронного войска, в одиночку подошёл к самому османскому лагерю, и выведав всё, вернулся обратно в лагерь Собесского. А в разгар одного из боёв Рыгор, убив гиганта-янычара, вырвал бунчук из мёртвых рук и на виду у всей хоругви переломил древко о колено…

Кастелян мотнул головой, чтобы отогнать воспоминания.

– Говори, откуда взял коня.

– Какого коня?

– Ты дурака не валяй. Шинкарь говорит, ты ему коня продал.

– Брешет шинкарь, а ты ему больше верь.

– Рыгор, я с тобой не шутки шучу. Говори, и ступай на все четыре стороны.

– А я и без твоего разрешения пойду. Я шляхтич, сам знаю, куда идти.

– Добром прошу, скажи. Ну?

– Не понукай, не запряг, – Рыгор засмеялся беззубым ртом.

Горячая волна гнева вмиг накрыла разум – Славута в бешенстве двинул бывшему приятелю в ухо, затем схватил за шиворот – затрещала ткань – и с силой, словно мешок, несколько раз тряхнул.

– Шляхтич, говоришь? Не скажешь, говоришь? Да я тебя, собачий сын… в долговую яму, на хлеб и воду… там запоёшь… – Славута швырнул бессильное иссохшее тело на пол. – Ну?

Бывший ротмистр на четвереньках отполз в угол комнаты.

– Зашёл… сам зашёл… ко мне во двор… – заскулил он, как побитая собака. – Я же не знал… а шинкарь… я ему… возьми в залог…он спрашивает, сколько… я – пятьдесят… он – много… за сорок… откуда же мне знать…

Последние слова прервал болезненный, надрывный кашель. Гнев кастеляна угас так же неожиданно, как и вспыхнул.

– Дурак, – беззлобно бросил Славута, подавая руку бывшему приятелю. – Давай, вставай.

– Доволен? – тот вытер рукавом тёкшую из носа кровь, затем оттолкнул протянутую руку и, опираясь о стену, поднялся.

– Дурак ты, Рыгор, старый дурак, – кастелян хотел ещё что-то сказать, но в этот момент часы на башне-браме пробили двенадцать раз. – Ладно, теперь ступай. И ещё: за тобой долг в пятьдесят талеров. В течение недели уплатишь эконому. Дольше ждать я не буду.

– Почему пятьдесят? Шинкарь сорок платил.

– Десять заплатишь за то, что легко отделался. И скажи ещё спасибо.

– Да откуда я такие деньги возьму?

– А это уже твоя забота. Но помни – свободное место в долговой яме всегда найдётся, – кастелян повернулся к бывшему приятелю спиной и, чуть прихрамывая на раненую ногу, вышел – очевидно, княгиня уже ждёт его в библиотеке, чтобы узнать последние обстоятельства дела.

До библиотеки оставалось несколько шагов, когда кастелян услышал громкий возглас Катажины, затем раздался звон бьющегося стекла и что-то тяжело загремело. Славута со всех ног бросился к двери, дёрнул ручку – и замер на пороге.

Катажина, шумно дыша, стояла в центре библиотеки, опираясь обеими руками на дубовый стол. На лице княгини алели пятна, грудь тяжело вздымалась. В дальнем углу, возле резного шкафа, стоял Кароль Станислав, рядом валялись осколки итальянской вазы и толстый фолиант. Подбородок князя чуть дрожал, глаза растерянно бегали по сторонам.

– Входите, пан Славута, – незнакомым хриплым голосом произнесла княгиня. – Ваше присутствие желательно. А вас, Кароль, я больше не задерживаю.

Несвижский ординат, бросив косой взгляд на кастеляна, поспешно вышел.

– Не обращайте внимания, – Катажина опустилась в кресло. -

Это личное, семейное.

Славута нагнулся, поднял лежавшую на полу книгу – то было гданьское издание “Prodromus astronomiæ & Catalogus stellarum” [27] Яна Гевелия. Корешок книги был повреждён, а несколько листов в центре были порваны.

– Пан Славута, мне бы не хотелось, чтобы то, что вы видели здесь, вышло за пределы этой комнаты, – Катажина поправила сбившуюся причёску.

– Разумеется, пани.

– Допросили Стеценко?

– Утверждает, что конь сам забрёл к нему во двор.

– Не лжёт?

– Похоже, нет.

Катажина замолчала. Славута машинально поправил помятые листы фолианта. Кастелян знал, что астрономия, в отличие от политики, никогда не входила в число интересов княгини. Однако однажды он уже застал Катажину с “Prodromus astronomiæ” в руках. Пытаясь понять причину нового увлечения княгини, Славута взял на себя труд пролистать труд Гевелия. Разгадку он нашёл в звёздном каталоге – между Змееносцем и Стрельцом знаменитый астроном поместил новое созвездие – “Scutum Sobescian” [28], посвящённое славному, могущественному и непобедимому Яну III, королю Польскому. Очевидно, то обстоятельство, что родовой герб Собесских занял место на небе, приятно льстило самолюбию княгини – по крайней мере, подобной чести ещё не удостаивалась ни один род.

В библиотеку между тем уже входили войт и земский писарь и Януш.

– Занять пост, – жёстко бросил кастелян Янушу и закрыл массивные резные двери, после чего подошёл к столу, где уже лежал развёрнутый план замка.

– Итак, панове, прошу внимания. Наш гость шёл по этому пути, по потайному ходу, – кастелян ткнул в верхний правый угол плана, – далее на площадку башни и на галерею. С площадки можно проникнуть на верхний уровень, где есть проход в княжеские покои. И на этой же площадке была убита Наталья.

Писарь нагнулся к листу почти вплотную, рассматривая чертёж.

– В этой комнате кто-то живёт?

– Агнешка, моя вторая горничная, – уткнув подбородок в кулаки, глухо произнесла княгиня.

Войт привстал с кресла.

– Значит, всё сходится на Агнешке?

Катажина обмахнулась веером, словно ей стало вдруг жарко. Кастелян развернул карту окрестностей Мира.

– Тело погибшей женщины, очевидно, Барбары Сапеги, было найдено здесь, у фольварка, недалёко от запруды. Здесь расположены хозяйственные постройки: конюшни, возовня, скотный двор, амбар, винокурня. Нельзя сказать, что место глухое, но и людным его не назовёшь.

– Вы допросили Агнешку? – княгиня повернулась к войту.

– Говорит, что проводила Барбару до Ишкольди, после чего та приказала возвращаться в Мир.

– А где она находилась в ночь убийства Натальи?

– Утверждает, что спала у себя в комнате.

– Если позволите, можно применить к этой Агнешке действенные методы, – страдавший от жары войт вытер пот со лба.

Княгиня на мгновение задумалась, затем резко встала.

– Не дозволяю. Час поздний. Желаю всем спокойной ночи.

Когда все вышли, княгиня повернулась к кастеляну.

– Скорее всего, сегодня-завтра гетман будет здесь. Прошу завершить дознание.

Кастелян сделал глубокий вздох, словно собирался нырнуть под воду.

– Не знаю. Я не верю в виновность Агнешки. Остаётся ещё очень много «но».

– Например?

– Зачем Агнешке убивать Наталью и Барбару? Почему она хранила оружие, а не избавилась от него? Если Агнешка убила Барбару, то зачем ей разыгрывать представление с тенью? Лезвие ножа, который мы нашли у Агнешки под кроватью, было в свежей крови. Внутри колонны всё пропитано кровью. Но на самой Агнешке ни царапины. Откуда кровь?

– Люди не любят сложных решений. И не любят, когда всё усложняют.

– Иными словами, нужен виновный?

– Если угодно, пусть будет так.

– Я настаиваю на том, что дознание надо продолжить, – упрямо заявил кастелян.

– Поздно, – Катажина подошла к двери, но на пороге обернулась, – постарайтесь успеть к завтрашнему утру.

Княгиня собиралась ещё что-то сказать, но в этот момент заглянула пани Эльжбета. Катажина недовольно дёрнула плечом и вышла из библиотеки.