Замогильные записки Пикквикского клуба

– Надеюсь, мы еще увидимся, сэр, – сказал напудренный лакей, потирая руками и провожая Самуэля из дверей.

– Вы очень любезны, сэр, – сказал Самуэль. – Не извольте слишком надсажаться, провожая меня: устанете и задохнетесь. Примите в соображение, чем вы одолжены обществу и не берите на себя труда свыше ваших сил. Поудержитесь ради ваших ближних, и стойте спокойно на своем месте; иначе, если вы протянете ноги, ближние никогда не перестанут оплакивать вас.

С этими патетическими словами Самуэль раскланялся и быстро пошел по тротуару.

– Какой странный молодой человек, провал бы его взял! – воскликнул напудренный лакей, провожая глазами Самуэля с такой физиономией, которая ясно показывала, что ему ничего не удалось с ним сделать.

Самуэль не сказал ничего; но, пройдя несколько шагов, он обернулся, подмигнул, улыбнулся, кивнул головой и потом весело пошел домой, вполне довольный собою.

Вечером, ровно в три четверти восьмого, м‑р Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, выпрыгнул из своего экипажа у подъезда заведения минеральных вод, и при нем были тот же самый парик, те же зубы, тот же лорнет, те же часы, цепочка и печати, те же кольца, та же брильянтовая булавка и та же палка. Были, впрочем, некоторые довольно заметные перемены в его костюме. Его фрак казался несколько светлее, батист сменился белым шелковым бельем и, притом, был он в черных шелковых чулках и белом бархатном жилете. Эссенция из bouquet du roi распространяла вокруг него чудное благовоние на весьма далекое пространство.

Одетый таким образом, церемониймейстер, углубленный в исполнение своей важной обязанности, обошел все комнаты и приготовился принимать гостей.

Гостей было очень много, и в буфете едва успевали получать по шести пенсов за чай. В бальной зале и игорных комнатах, на лестницах и в коридорах раздавались беспрестанно смутный гул разнообразных голосов и стукотня от множества ног, мужских и женских. Платья шелестели, перья колыхались, свечи сияли, брильянты сверкали. Началась музыка – не кадрильная, потому что музыканты еще не играли, но музыка мягких и миниатюрных ножек, сопровождаемых по временам веселым и звучным смехом, музыка томная и нежная, всюду и всегда приятная в обществе прекрасных женщин. Со всех сторон сверкали глаза, оживленные приятными ожиданиями, и всюду мелькали грациозные формы, живо и быстро сменяемые одна другою.

В чайной комнате и вокруг карточных столов группировались довольно неуклюжия старухи и безобразные старые джентльмены, рассуждавшие втихомолку о свежих сплетнях, при чем интонация их голоса и выразительные жесты обличали высшую степень наслаждения, почерпаемого ими в этом занятии, очевидно приятном и полезном. Между этими группами замешались три или четыре заботливые маменьки, углубленные, по-видимому, в сущность интересной беседы, что, однако ж, не мешало им бросать по временам исподлобья косвенные взгляды на своих дочерей, которые, поступая сообразно с материнскими наставлениями, начинали уже делать возможно лучшее употребление из драгоценного времени, и весело было видеть, как они роняли свои платочки, надевали перчатки, опрокидывали чашки и так далее: признаки маловажные, даже пустые с философской точки зрения, но всем и каждому известно, что при некоторой житейской опытности можно воспользоваться ими с большим успехом.

Около дверей и по разным углам комнат бродили молодые люди, глупые, чопорные, считавшие себя предметом общего удивления и любопытства. Они старались забавлять прекрасный пол произведениями своего доморощенного остроумия и были убеждены душевно, что каждое их слово веселит и разнеживает женское сердце. Корифеи бального паркета, они были счастливы и вполне довольны своей судьбой.

И, наконец, на некоторых задних скамейках, абонированных, по-видимому, на весь бальный вечер, сидели разные незамужния леди, уже давно переступившие за пределы девических мечтаний и надежд. они не танцевали, потому не было для них кавалеров, и не играли в карты из опасения прослыть невозвратимо одинокими; но положение их тем не менее казалось интересным и совершенно комфортабельным, потому что они вдоволь могли злословить всех и каждого, не размышляя о себе самих.

Словом, это была сцена общего веселья, пышности и блеска; сцена богатых костюмов, прекрасных зеркал, выполированных полов, жирандолей и восковых свеч. И на всех пунктах этой сцены, быстро переходя с места на место, рисовался щепетильный Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер. Он раскланивался со всеми, разговаривал со всеми, улыбался всем.

– Сюда, в чайную комнату. Нальют вам за шесть пенсов горячей воды и назовут это чаем. Пейте, – сказал м‑р Даулер громким голосом, обращаясь к м‑ру Пикквику, который, во главе маленького общества, приближался в эту минуту, ведя под руку м‑с Даулер.

М‑р Пикквик повернул в чайную комнату и здесь, пробиваясь через толпу, приветствовал его улыбкой и поклонами Анджело Бентам, эсквайр и церемониймейстер.

– Я в восторге, почтеннейший, – говорил Бентам. – Присутствие ваше драгоценно для Бата. М‑с Даулер, вы украшаете наш бал. Ваши перья – истинное сокровище. Превосходно!

– Есть тут кто-нибудь из замечательных лиц? – спросил Даулер.

– Кто-нибудь! Отборное общество, сэр, лучший благороднейший сок всего Ба-ата. М‑р Пикквик, замечаете-ли вы эту леди в газовом тюрбане?

– Толстую старушку? – спросил м‑р Пикквик наивным тоном.

– Фи! Позвольте вам заметить, почтеннейший, что в Бате нет толстых старух. Это вдовствующая леди Снофнуф.

– Право? – сказал м‑р Пикквик.

– Я вам говорю, – подтвердил церемониймейстер. – Тсс! Подойдите поближе, м‑р Пикквик. Видите-ли вы вот этого блистательного молодого человека, что повернул теперь к нам?

– С длинными волосами и необыкновенно узким лбом? – спросил м‑р Пикквик.

– Да. Это в настоящую минуту богатейший молодой человек в целом Бате. Молодой лорд Мутонгед.

– Неужели?

– Честное слово. Вы сейчас услышите его голос, м‑р Пикквик. Он будет говорить со мною.

– A кто этот другой джентльмен подле него, в красном жилете и с черными бакенбардами? – спросил м‑р Пикквик.

– Это высокородный м‑р Кроштон, неразлучный друг молодого лорда, – отвечал церемониймейстер. – Здравствуйте, милорд!

– Очень жалко, Бентам, – сказал милорд.

– Да-с, очень жарко, милорд, – отвечал церемониймейстер.

– Демонски жарко, – подтвердил высокородный м‑р Кроштон.

– Видали-ли вы шарабан милорда, Бентам? – спросил высокородный м‑р Кроштон после короткой паузы, в продолжение которой лорд Мутонгед старался своими джентльменскими взорами привести в смущение м‑ра Пикквика, между тем как м‑р Кроштон приискивал интереснейший предмет для разговора.

– Шарабан! Ах Боже мой, нет, не видал! – воскликнул церемониймейстер. – Шарабан! Какая превосходная идея! За-ме-ча-тель-но!

– Как же это вышло? – сказал лорд. – Я думал, что уже все видели мой новый шаабан. Это, могу сказать, пъекъяснейший, щегольской и самый гъациозный экипаж, какой когда-либо двигался на колесах. По бокам я пъиказал выкъясить его къясной къяской.

– И этот цвет придает ему очаровательный вид, – заметил высокородный м‑р Кроштон. – Кузов на запятках держится очень живописно.

– И напееди сделана для кучеуа миньятюйная сидейка, отгоеженная железными пеилами – очень, очень удобно, – прибавил милорд. – Недавно я ездил на нем в Бъистоль, в къясном сеутуке, и два лакея, в къясных ливъеях, скакали позади на четвейть мили – чудо как хаашо! Къестьяне выбегали на доуогу целыми семьями, чтобы полюбоваться и на экипаж, и на пассажиуа. Кайтина пъевосходная!

Рассказав этот анекдот, милорд засмеялся от полноты душевного восторга, и слушатели его, по-видимому, пришли в такой же восторг. Затем, взяв под руку своего неразлучного друга, милорд Мутонгед удалился в танцевальную залу.

– Прекрасный молодой человек этот лорд, не правда ли? – спросил церемониймейстер.

– Кажется, что так, – сухо заметил м‑р Пикквик.

Когда танцы начались и все необходимые приготовления были приведены к концу, м‑р Анджело Бентам опять подошел к м‑ру Пикквику и увел его в игорную комнату.

В эту минуту, при самом их входе, вдовствующая леди Снофнуф и все другие леди весьма почтенной, вистообразной наружности, хлопотали вокруг порожнего столика, снабженного всеми принадлежностями для карточной игры. Завидев м‑ра Пикквика, сопровождаемого церемониймейстером, они выразительно обменялись взглядами и безмолвно согласились, что этот старичок будет для них превосходным партнером.

– М‑р Бентам, – сказала вдовствующая леди Снофнуф вкрадчивым тоном, – будьте так добры, приищите нам приличного кавалера для этого стола.

И, говоря это, леди Снофнуф выразительно указала на м‑ра Пикквика, который в эту минуту смотрел в другую сторону.

– Позвольте вам представить, миледи, моего достойного друга: м‑ра Пикквика, – прекраснейший джентльмен, – ему будет очень приятно, – отвечал церемониймейстер. – М‑р Пикквик, леди Снофнуф, – м‑с полковница Вогсби, – мисс Боло.

М‑р Пикквик раскланялся всем дамам и, находя невозможным увернуться от их внимания, почтительно взял игру карт и сел за стол. М‑р Пикквик и мисс Боло сделались партнерами против леди Снофнуф и м‑с полковницы Вогсби.

– Что тебе надобно, Дженни? – сказала м‑с полковница Вогсби, оборачиваясь к одной из молодых девиц.

– Я пришла спросить, мама, можно-ли мне танцевать с молодым м‑ром Кроли? – шепнула младшая и прелестнейшая из двух девиц.

– Ах, Дженни, как тебе не стыдно, мой друг, думать о таких вещах? – возразила нежная мама. – Разве не говорили тебе двадцать раз, что у его отца всего только восемьсот фунтов годового дохода и доход этот умрет вместе с ним? Стыдись, мой друг. Ни под каким видом.

– Мама, – шепнула другая, старшая девица, чопорная и жеманная, – мне представили лорда Мутонгеда. Я сказала, мама, что меня, кажется, еще не ангажировали.

– И очень умно сделала, мой ангел, – отвечала м‑с полковница Вогсби, прикоснувшись веером к плечу своей дочери. – На тебя я могу совершенно положиться. Лорд Мутонгед богат и знатен. Будь с ним ласкова, мой ангел.

С этими словами м‑с полковница Вогсби нежно поцеловала свою старшую дочь и, сделав еще раз строгое замечание младшей, принялась сортировать свои карты.

Бедный м‑р Пикквик! Никогда еще до этой поры ему не приходилось быть партнером трех женщин, в совершенстве постигших тайну карточного искусства. Их неумолимая строгость приводила его в трепет. Если он делал промах, мисс Боло бросала на него сокрушительный взгляд, исполненный страшного негодования и досады; если он призадумывался над своей игрой и недоумевал, с чего идти, леди Снофнуфь, повертываясь на своем стуле, обнаруживала энергические признаки нетерпения и с сожалением посматривала на м‑с полковницу Вогсби, которая, в свою очередь, откашливалась и беспрестанно пожимала плечами, как будто желая сказать, что она решительно сомневается в здравом смысле этого скучного и неповоротливого старика. Потом, после каждой игры, мисс Боло, испуская глубокий вздох, спрашивала с негодованием, отчего м‑р Пикквик не отвечал ей с бубен, или треф, или пик, или червей, зачем он прозевал онеры, промигал туза, и почему бы ему не козырнуть с короля. На все эти и другие весьма важные обвинения м‑р Пикквик решительно не был в состоянии представить благовидного оправдания, так как он в последнее время почти совсем не упражнялся в карточной игре. Посторонние зрители, вертевшиеся около стола, тоже приводили его в крайнее смущение. К тому же внимание его было развлечено интересной беседой между м‑ром Анджело Бентамом и двумя девицами Матинтерс, которые беспрестанно увивались около церемониймейстера, в надежде завербовать через него какого-нибудь отсталого кавалера. Все эти вещи, в связи с беспрестанным шумом и толкотнею от приходивших и уходивших особ, произвели чрезвычайно неприятное впечатление на м‑ра Пикквика, и он во весь вечер играл очень дурно, тем более, что карты как нарочно шли к нему из рук вон плохие. Когда они встали из-за стола в половине двенадцатого, мисс Боло, встревоженная и раздосадованная, прямо уехала домой, не сказав даже прощального приветствия своему партнеру.

Соединившись со своими друзьями, которые, все вообще и каждый порознь, объявили, что вечер пролетел для них незаметно в беспрерывных удовольствиях всякого рода, м‑р Пикквик отправился с ними в гостиницу «Белого оленя» и, выкушав на сон грядущий стакан крепкого пунша, погрузился в сладкий сон.

Глава XXXVI

Необыкновенное и совершенно непредвиденное бедствие, обрушившееся на голову мистера Винкеля.

Располагая пробыть в городе Бате никак не менее двух месяцев, м‑р Пикквик счел необходимым переселиться со своими друзьями из гостиницы на особую квартиру, которую, после многих хлопот, удалось им наконец приискать за весьма дешевую цену в верхнем этаже одного дома на Королевской улице. Сюда же, вместе с ними, переместились м‑р и м‑с Даулер, согласившиеся занять две лишния комнаты, которых Пикквикистам некуда было девать.

И лишь только они переселились, м‑р Пикквик начал употреблять минеральные воды, систематически и методически, соображаясь со всеми правилами, предписанными комитетом опытных врачей. Он выпивал четверть пинты перед завтраком и потом равномерными шагами взбирался на вершину холма; затем он выпивал другую четверть пинты после завтрака, и такими же шагами спускался к подошве холма. После каждой новой пинты, выпитой при соблюдении этих гигиенических условий, м‑р Пикквикь объявлял выразительным и торжественным тоном, что он чувствует себя гораздо лучше, и это доставляло великое утешение его друзьям, хотя прежде никто из них не слыхал, чтобы великий человек расстроил свое здоровье.

Батская зала минеральных вод великолепна и обширна. Ее украшают коринфские колонны, золотые надписи, музыкальная галлерея, затейливые часы и статуя Неша. Перед огромным буфетом стоит мраморная ваза, из которой выкачивают воду, и перед вазой – многое множество желтоватых стаканов, из которых благосклонные посетители с удивительным терпением и важностью глотают целительную влагу. Весьма недалеко отсюда, в уединенных комнатах, устроены ванны, где прокаженное человечество с большим комфортом обмывает свои физические недуги, услаждая в то же время свою душу звуками превосходного оркестра.

Каждое утро постоянные водопийцы, и в числе их м‑р Пикквик неизбежно встречались в зале минеральных вод, выпивали обычную четверть пинты и гуляли по предписанному правилу. В полуденную прогулку лорд Мутонгед, высокородный м‑р Кроштон, вдовствующая леди Снофлуф, м‑с полковница Вогсби, все великие люди и все утренние водопийцы встречались опять в общем великом собрании. Затем они выходили или выезжали, или выносились в портшезах и потом встречались еще раз. После того все расходились, развозились или разносились по домам. Если вечером был спектакль, они встречались в театре; если бал – на бале; и если не было ни спектакля, ни бала, они встречались утром на другой день и так далее, до бесконечности.

После шумного и веселого дня, проведенного таким образом, м‑р Пикквик сидел один в своей комнате, с пером в руках и бумагой на столе. Ученый муж записывал свои впечатления в путевом журнале. Друзья его были в своих спальнях. Когда таким образом он погрузился в свои размышления и перо его скрипело по бумаге, в дверях послышался легкий стук.

– Войдите! – сказал м‑р Пикквик.

И в комнату вошла м‑с Краддок, домовая хозяйка.

– Что вам угодно? – спросил м‑р Пикквик.

– Прошу извинить, сэр, – сказала м‑с Краддок, – делая книксен, – я пришла спросить, не понадобится-ли вам чего-нибудь?

– Нет, сударыня, мне ничего не нужно, – сказал м‑р Пикквик.

– Служанка моя уже спит, сэр, – сказала м‑с Краддок. – М‑р Даулер был так добр, что обещался сам отпереть двери для м‑с Даулер, когда она воротится из гостей. Он ожидает ее с минуты на минуту. Поэтому я думала, сэр, что если вам ничего не нужно, м‑р Пикквик, то я могла бы уже лечь спать в постель.

– Очень можете, сударыня, – отвечал м‑р Пикквик.

– Спокойной вам ночи, сэр, – сказала м‑с Краддок.

– Спокойной вам ночи, сударыня, – сказал м‑р Пикквик.

– Покорно вас благодарю, сэр.

– Не стоит благодарности.

М‑с Краддок затворила дверь; м‑р Пикквик взялся опять за свое перо.

Через час вступление уже было окончено; пересмотрев последнюю страницу и поставив в приличном месте запятые, м‑р Пикквик закрыл свой журнал, переложив последнюю написанную страницу пропускной бумагой, вытер перо о фалду своего фрака и зажег свечу, чтобы идти наверх в свою спальню.

Согласно принятому обыкновению, он остановился перед комнатой м‑ра Даулера и постучался в дверь, чтобы проститься с ним перед отправлением на сон грядущий.

– А! так вы идете спать? – сказал м‑р Даулер. – Как это жаль, что я не могу последовать вашему примеру! Прескверная ночь. Ветер сильный?

– Сильный, – сказал м‑р Пикквик. – Доброй ночи.

– Доброй ночи.

М‑р Пикквик ушел в свою спальню; м‑р Даулерь сел опять перед камином, исполняя таким образом данное обещание – ждать жену.

Ничего не может быть скучнее и досаднее, как дожидаться кого бы то ни было, особенно, если ожидаемая особа ушла или уехала в гости. Вы не можете никакими способами отстранить от себя мысль, что на бале, в приятном обществе, время летит с удивительною быстротой, между тем как для вас оно тянется с убийственной медленностью; и чем больше вы об этом думаете, тем больше исчезает ваша надежда на скорое возвращение ожидаемой особы. Часы также начинают стучать слишком громко, когда вы сидите и горюете одни перед камином, и вам кажется, – со мной по крайней мере это бывало, – будто к вам под платье забралось что-то в роде паутины. Сперва начинает что-то щекотать ваше правое колено и потом точно такое-же ощущение вы испытываете в левом. Затем, вследствие неизвестных причин, вы чувствуете какой-то странный зуд в обеих руках, и сколько бы вы ни вертелись в своих креслах, зуд беспрестанно переходит от одного члена к другому, не исключая даже вашего носа, который вы с нетерпением и досадой оттираете с отчаянным упорством, но без малейшего успеха. С глазами тоже некуда вам деваться, и вы поминутно, без всякой надобности, подстригаете светильню нагоревшей свечи. Все эти и другие беспокойства нервического свойства делают ваше положение чрезвычайно неприятным.

Именно так думал м‑р Даулер, когда сидел один перед камином и проклинал от чистого сердца бессовестных людей, задержавших его супругу на бале. Ему отнюдь не сделалось легче, когда он припомнил, что вечером в тот день пришла ему фантазия сказать своей жене, что у него разболелась голова, и что вследствие такой уважительной причины он остался дома. Несколько раз, преодолеваемый дремотой, он склонялся головой к самой решетке камина, так что чуть не опалил волос. Наконец, во избежание такой опасности, м‑р Даулер решился в передней комнате прилечь на постель и настроить свой ум на размышление о серьезных предметах, отстраняющих возможность преждевременного сна.

– Вот уж ежели я разосплюсь, меня и пушкой не разбудишь, – сказал сам себе м‑р Даулер, бросаясь на постель. – Надобно держать ухо востро. Отсюда все можно слышать. Я встрепенусь при малейшем стуке. Да. Нечего тут и думать. Вот, например, я прекрасно слышу голос ночного сторожа. Как он гудит! Все, однако ж, слабее и слабее. Должно быть повернул за угол. А-аххи!

И с этим восклицанием м‑р Даулер погрузился в глубочайший сон.

Лишь только на часах пробило три, на Королевской улице появился портшез, и в портшезе – м‑с Даулер, которую несли два носильщика, один низенький и толстый, другой – сухопарый и высокий, бранивший во всю дорогу своего товарища за то, что тот не умел сообщить перпендикулярного направления портшезу. Ярость его увеличилась еще больше, когда на Королевской улице загудел сильный и пронзительный ветер, подувший им прямо в лицо. Наконец, они добрались кое-как до подъезда и с неизъяснимою радостью опустили портшез на землю. низенький носильщик стукнул два раза в уличную дверь.

Они постояли минуты две. Не было ни ответа, ни привета.

– Прислуга, должно быть, убралась на боковую, – заметил низенький носильщик, отогревая свои руки над фонарем мальчика, который пришел вместе с ними.

– Послать бы к ним черта с кочергой и передавить их всех! – заметил сухопарый товарищ.

– Постучитесь еще! – вскричала м‑с Даулер из портшеза. – Стукните еще два-три раза.

Низенький носильщик был очень рад исполнить приказание этого рода. Он стал на верхнюю ступень подъезда и принялся выделывать оглушительные двойные стуки молотком, между тем как товарищ его выступил на средину дороги и смотрел, нет-ли в окнах огня.

Никто не вышел. Мрак и тишина господствовали в беспробудном доме.

– Ах, Боже мой! – сказала м‑с Даулер. – Что все это значит? Потрудитесь уж постучать еще.

– Да нет-ли тут колокольчика, сударыня? – спросил низенький толстяк.

– Колокольчик есть, – перебил мальчик с фонарем, – помнится, я звонил намедни.

– От него осталась только рукоятка, – сказала м‑с Даулер. – Проволока оборвалась.

– Не мешало бы оборвать головы здешним слугам, – проревел сухопарый носильщик.

– Вы уж сделайте одолжение, постучитесь еще, – сказала м‑с Даулер самым вежливым и ласковым тоном.

Низенький толстяк стукнул еще, один, два, три раза, сорок, пятьдесят, но без малейшего успеха. Эту же операцию, еще с большим эффектом, повторил сухопарый его товарищ, который принялся колотить молотком и раскачивать дверь, как сумасшедший.

Наконец, м‑ру Винкелю приснилось, будто сидит он в клубе, где Пикквикисты, занятые решением какого-то трудного и запутанного вопроса, расшумелись до такой степени, что президент, для восстановления порядка, принужден был несколько раз ударить молотком по столу. Затем в смутных и неясных образах, представилось ему, будто он присутствует на аукционе, где, за неимением покупателей, аукционер постукивает для собственного удовольствия. Потом, прозревая умственными очами в мир действительных явлений, м‑р Винкель начал исподволь сознавать возможность неугомонного и совершенно неуместного стучанья в уличную дверь. Чтоб убедиться в этом предположении, он привстал на своей постели и принялся вслушиваться с напряженным вниманием. Так прошло минуть десять или двадцать. М‑р Винкель сосчитал два, три, пять, двадцать, тридцать, пятьдесят раз, и напоследок получил несомненное убеждение, что кто-то стучится в дверь.

– Ра-рап – рап-рап – рапп-рапп – ра, ра, ра, ра, ра, рап! – продолжал неугомонный молоток.

М‑р Винкель вскочил с постели. Что бы такое могло быть причиной этой поздней суматохи? Он надел на скорую руку чулки и туфли, набросил на плеча халат, зажег свечу от ночника, горевшего в камине, и поспешил вниз по лестничным ступеням.

– Кто-то идет, наконец, сударыня, – сказал низенький толстяк.

– Обухом бы его сзади! – пробормотал сухопарый носильщик.

– Кто там? – вскричал м‑р Винкель, распутывая цепь.

– Что тут за вопросы, чугунная башка? – отвечал сухопарый носильщик с большой досадой. Он не сомневался, что говорит слуге. – Отворяйте скорее.

– Пошевеливайтесь, любезный, нечего тут разговаривать, – прибавил одобрительным тоном низенький толстяк.

Полусонный Винкель, машинально повинуясь этой команде, приотворил дверь и выглянул на улицу. Первым предметом, поразившим его зрение, было яркое пламя от фонаря мальчишки. Проникнутый внезапным страхом при мысли о пожаре, м‑р Винкель торопливо отскочил от двери и, держа свечу над своей головой, бессмысленно смотрел вперед, недоумевая, что такое было перед его глазами, портшез или пожарная труба. В эту минуту сильный порыв ветра задул его свечу. М‑р Винкель почувствовал непреодолимое желание бежать назад, но увидел к величайшему ужасу, что тот же ветер захлопнул за ним дверь.

– Ну, молодой человек, что вы наделали? – сказал сухопарый великан.

М‑р Винкель, завидев лицо дамы в окне портшеза, поспешно обернулся назад, уцепился за дверную скобу изо всей своей силы и неистово принялся кричать обоим носильщикам, чтоб они унесли портшез.

– Уберите его отсюда, уберите, ради Бога! – кричал м‑р Винкель. – Вот идут сюда из других домов… спрячьте меня в портшез… спрячьте куда хотите, черт вас побери!

Все это время он дрожал от холода и страха, и каждый раз, как рука его приподнималась к молотку, ветер распахивал и раздувал полы его халата самым неприятным образом.

– Смотрите, вся Королевская улица наполняется народом… дамы идут сюда, дамы, дамы! Прикройте меня чем-нибудь. Загородите меня, – ревел м‑р Винкель.

Носильщики хохотали из всей мочи, и никто не думал выручать из затруднения молодого человека. Дамы с каждой минутой подходили ближе и ближе.

М‑р Винкель стукнул еще раз с отчаянным остервенением. Дамы уже были от него в нескольких шагах. Он бросил затухшую свечу, которую все это время держал над своей головой, и храбро впрыгнул в портшез, где сидела м‑с Даулер.