Рабы Парижа

Затем он обратился к своему подопечному:

– Как вы думаете, где ваши векселя?

Гастон уже совершенно успокоился.

– У Сент-Этьена и Роллана, конечно, – ответил он.

Андре пожал плечами.

Они дошли до Итальянского бульвара и свернули на улицу Ришелье.

– Слушайте меня внимательно, Гастон.

– Говорите.

– Вы сказали, что Ван-Клопен отказался шить платье для Зоры в кредит.

– Да.

– И по этой самой причине вы обратились в Общество взаимного дисконта.

– А что мне еще оставалось?

– Кто посоветовал вам попросить денег у Вермине?

– Ван-Клопен.

– Пока все ясно и совершенно естественно. Не так ли?

– Да.

– А теперь подумайте над таким интересным вопросом. Как вы объясните, что Ван-Клопен, недавно отказавший вам в кредите, сегодня переводит ваши долговые обязательства своим фабрикантам?

– Если он считает, что у меня нет денег, то не должен платить моими векселями вместо наличных…

– Вот именно.

– Тут что-то не так…

– А теперь я еще раз спрашиваю: где ваши векселя?

– Боже мой! Конечно, у Ван-Клопена… Значит, он водит меня за нос?

Скульптор покачал головой.

– Все гораздо сложнее и опаснее.

– Опаснее? Какая опасность в том, что портной мне солгал?

– Вы забыли, что именно он послал вас к Вермине.

– Он сделал это просто потому, что у меня не было больше денег.

– Еще один интересный вопрос. Почему Ван-Клопен, зная что у вас нет денег, принял ваши долговые расписки вместо наличных?

– Не понимаю.

– У кого он их принял?

– У Вермине.

– А почему вы выдали их Вермине?

– Меня послал к нему за деньгами Ван-Клопен…

– Теперь понимаете?

Молодой Ганделю впервые в жизни задумался.

– Выходит, Ван-Клопену зачем-то нужны были мои векселя? – несмело проговорил он. – Но зачем?

– Чтобы вместе со своим сообщником Вермине хорошо поживиться за ваш счет.

– Ну, нет! Я не так прост!

– В таком случае представьте себе, что срок оплаты ваших векселей уже наступил.

– К тому времени я их найду!

– У господ Сент-Этьена и Роллона?

Гастон сник.

– Раз Ван-Клопен лжет, значит, бумаг не отдаст, – уныло проговорил он.

– Вы векселей не найдете, – сказал Андре.

– И что же будет?

– Векселя сами вас найдут.

– Как?

– Вас пригласил господин Вермине.

– И примет деньги? Тогда почему он не взял сегодня?

– Нет, Гастон, пять тысяч франков он брать не станет.

– А сколько же?

– Например, сто тысяч.

– Я не дам!

– Дадите.

– Ни за что!

– И не только дадите, но еще и попросите, чтобы он взял.

– Но почему же?

– Господин Вермине тихо и вежливо скажет вам, что предъявит векселя к оплате вашему отцу.

– Господи Иисусе! Там же фальшивые подписи!

– Вот это вы ему и ответите.

– А он?

– Потребует сто тысяч. И вы дадите.

– Но у меня нет таких денег!

– Вы попросите Вермине подождать.

– И он подождет?

– До вашего совершеннолетия.

– Сто тысяч щелчков в нос! Вот что я ему дам, когда стану совершеннолетним!

– Нет. Вы отсчитаете ему сто тысяч полновесных франков.

– Почему?

– Потому что Вермине согласится подождать только при одном условии: если вы тут же подпишете вексель на сто тысяч с оплатой в тот день, когда получите право тратить папины деньги.

– Платить этому негодяю? Да лучше умереть! – вскричал Гастон. – Вот тогда уже папе хоть на глаза не попадайся!

Он выражал свой гнев громкими восклицаниями, как это принято у молодых фатов, украшающих собой парижские бульвары.

– Мне кажется, – сказал Андре, – что это подействует на господина Ганделю даже сильнее, чем тот мерзкий случай, когда вы вызвали врача, чтобы узнать, сколько часов еще проживет ваш отец.

– О, чёрт!

– Но все-таки он, может быть, простит, потому что он – ваш отец. Он любит вас.

– Лучше уже сейчас пойдем к папе и расскажем ему все… Тогда я смогу не подписывать вексель на сто тысяч.

– Не сможете.

– Да что же Вермине придумает еще?

– Если вы не испугаетесь отца, то он пригрозит, что отнесет ваши расписки прокурору – и вас арестуют.

Гастон остановился так резко, словно ударился лбом о стену.

– Только за то, что я подписал векселя чужим именем?

– Да.

– Так это, выходит, серьезное преступление?

– Конечно. Теперь вы понимаете, зачем Вермине уговорил вас скопировать подпись Мартен-Ритала?

– Ого! А что за это полагается?

– Сначала тюрьма, потом – ссылка.

Молодой Ганделю со страхом смотрел на Андре и дрожал всем телом.

– Анатоль говорит, что и там жить можно, особенно если есть протекция… Но, Боже мой, какой позор! Нет… Я не буду плясать под дудку негодяев! Если подлог откроется, то я поступлю, как Кортес. Это бесподобно! Я приглашу друзей на обед в наше излюбленное кафе и на глазах у всех застрелюсь из пистолета. Об этом будут говорить по всей Франции и у хозяина кафе не будет отбоя от желающих пообедать в том зале, где это случится! А в кармане у меня найдут остроумное письмо, которое напечатают во всех журналах!

– Перестаньте кричать. На нас все смотрят. Вы не хотите ждать, пока подлог откроют и разглашаете это сами?

Гастон умолк.

Потом продолжал, но уже гораздо тише:

– Несчастный отец! Как я мучил его… Теперь еще и проклятые векселя… А сделанного не вернешь… Двадцать лет, богат, меня любит Зора – и умереть?… Это ужасно. Но – тюрьма?… Нет, лучше пистолет! Я – сын честного человека!

Ганделю-младший произнес последнюю фразу решительно и почти спокойно.

Андре взглянул на него с таким же, вероятно, удивлением, какое было бы у врача, с которым вдруг в анатомичке заговорил труп.

– Вы действительно это сделаете? – спросил скульптор.

– Я несерьезен в мелочах. А тут уже не до шуток. Рановато, конечно… Но делать нечего. Следовало быть умнее…

– Не отчаивайтесь. Я попробую исправить вашу ошибку. Но помните: вы можете мне понадобиться в любую минуту. Сидите дома и не делайте глупостей.

– Хорошо. Только, Бога ради, позаботьтесь о Зоре!

– Обещаю. До завтра, мне дорога каждая минута.

С этими словами Андре быстро ушел по направлению к улице Святой Анны.

Гастон, опустив голову, побрел домой.

Глава 63

Куранты Публичной библиотеки пробили три часа, когда Андре входил в кабачок, расположенный как раз напротив Общества взаимного дисконта.

Потребовав ветчины и вина, он сразу же расплатился, чтобы иметь возможность в любую минуту уйти.

Затем устроился у окна, из которого был отлично виден вход в заведение господина Вермине, и стал ждать, одновременно поглощая завтрак, превратившийся в обед.

«Вермине сказал маркизу, что в четыре часа будет у Маскаро, – размышлял молодой человек. – Надо проследить за ним и выяснить, кто такой Маскаро, где он живет и какое имеет отношение к Генриху де Круазеноа».

Не успел он доесть, как директор Общества взаимного дисконта вышел из обшарпанной двери под раззолоченной вывеской.

Андре выскочил на улицу и пошел за ним.

Следить за Вермине не составляло никакого труда даже для такого неопытного сыщика, как наш скульптор.

Погода стояла прекрасная, и финансист не спеша двигался по бульвару, покуривая сигару и часто останавливаясь, чтобы пожать руку кому-нибудь из встречных.

У Андре даже мелькнула мысль, что он, может быть, ошибся в этом человеке, с которым так приветливо раскланивается каждый второй прохожий.

Дело же было попросту в том, что парижане – да только ли они? – презирали лишь бедных подлецов, никогда не спрашивая богачей о происхождении их состояния.

Между тем господин Вермине, свернув за угол бульвара Пуассоньер, отшвырнул сигару и ускорил шаг.

Затем он быстро прошел несколько кварталов по улице Монторгейль и исчез в дверях ничем не примечательного дома напротив рынка.

На медной табличке, прикрепленной к этой двери, было написано, что здесь находится контора господина Б. Маскаро, подыскивающая места для прислуги.

Андре был разочарован.

Сомнительно, чтобы владелец такой конторы мог оказаться в одной компании с блестящим маркизом де Круазеноа. Тем не менее, надо было подождать.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Андре лениво прислонился к стене одного из окружающих домов и сделал вид, что полностью поглощен созерцанием толчеи на рынке и вокруг него.

Ждать пришлось недолго.

Не прошло и четверти часа, как Вермине снова показался на улице.

Следом за ним вышли еще два человека.

Один был высокий и худой, с очками на носу.

Другой – веселый толстяк со светскими манерами.

Обоих Андре видел впервые.

Все трое остановились на тротуаре и стали оживленно беседовать.

Хорошо было бы услышать хоть слово из их разговора!

Но как только неопытный сыщик стал приближаться к ним через толпу, раздался пронзительный свист, заглушивший на миг уличный шум.

Высокий господин в очках прервал разговор и настороженно огляделся по сторонам.

Андре продолжал пробиваться вперед.

Свист повторился.

Мошенники попрощались друг с другом и разошлись.

Вермине с толстяком пошли в сторону рынка.

Господин в очках вернулся в дом.

Нескольких секунд Андре колебался.

Недалеко от конторы Б. Маскаро он заметил продавца жареных каштанов. Тот наверняка мог бы назвать имена троих собеседников – если, конечно, давно торгует на этом месте.

«Каштанов у юнца еще много. Он никуда не денется, пока я прослежу за этими господами», – решил скульптор.

Путешествие оказалось коротким.

Директор и толстяк свернули на улицу Монмартр и вошли в роскошный особняк.

«Гастон подделывал подпись банкира Мартен-Ригала с улицы Монмартр. По-видимому, это его дом».

Предположение Андре подтвердила вывеска у подъезда.

«Теперь – скорее к продавцу каштанов!»

Продавец был на месте.

– Эй, сорванец!

– Сколько вам, месье?

– Мне не нужны каштаны, – ответил скульптор.

– Тогда проваливайте отсюда и не мешайте мне торговать!

– У тебя есть и другой товар, который я непрочь приобрести.

– Чего?!

– Недавно из этого дома вышли три господина и долго разговаривали на улице. Видел?

– Ну…

– Я хочу купить у тебя их имена.

– А что вы мне дадите?

– Десять су.

Надув одну щеку, юнец стукнул по ней кулаком, издав при этом тот не слишком приличный звук, которым парижские гамены выражают высшую степень презрения.

– Вот это плата, не будь я Тото-Шупен! Не желаете ли, чтоб я их вам подарил?

Андре пожал плечами.

– А ты думал, что я предложу тебе двадцать тысяч годового дохода?

К его удивлению, Тото расхохотался.

– Выиграл!

– Что?

– Я держал пари с самим собой, что вы не шпик! И выиграл!

– Почему же ты так думаешь? – усмехнулся начинающий сыщик.

– Шпик предложил бы мне не десять су, а сто. Я бы отказался. Тогда он дал бы столько франков, сколько вы – су.

– А за что я должен тебе платить десять франков, если я сам знаю их имена?

– Врете.

– Ничуть. Вот ты-то их и не знаешь. Только деньги с меня требуешь.

– Докажите.

– Пожалуйста. Одного из этих господ зовут Вермине.

– Точно!

– Высокий, в очках – Маскаро. Так?

– Да. А третий?

– Третьего назовешь ты, иначе я не поверю, что ты действительно их знаешь.

– Толстый – доктор Ортебиз, друг Маскаро.

– Держи.

Андре бросил ему пять франков.

Тот на лету поймал монету и сунул ее в карман.

– Месье, не уходите!

– В чем дело?

– Вы мне понравились. Поэтому я хочу сказать, что за то время, пока вы здесь, вашей жизни дважды угрожала опасность. Будьте осторожны.

И он повернулся к странному покупателю спиной.

Слова мальчишки напомнили ошеломленному Андре о предупреждении де Брюле.

«Как бы и в самом деле не пырнули ножом в спину», – подумал он и взглянул на часы.

Давно пора было отправляться на встречу с бароном.

Он взял на рынке фиакр и велел кучеру ехать на Елисейские поля.

Быстро сгущались сумерки.

Андре прикрыл глаза и погрузился в размышления.

Мальчишка прав. Надо быть как можно осторожнее.

Хорошо, что он догадался не называть кучеру кафе, в котором его ждет де Брюле.

Два раза Андре угрожала опасность. И два раза раздавался свист.

Совпадение?

Скульптор покачал головой.

Тут действует не просто шайка, а целая организация с четко разработанной системой охраны и сигнализации!

Дважды его жизни угрожала опасность…

Почему же он до сих пор жив?

По-видимому, объяснение может быть только одно: они хотят выяснить, кто стоит за его спиной…

Точно так же, как он сам выяснял, кто стоит за спиной Генриха де Круазеноа!

Значит, сейчас за ним следят?

Андре выглянул в окно.

Уже достаточно темно, чтобы попробовать ускользнуть…

Опустив переднее стекло наемной кареты, он дернул кучера за одежду.

– Что вам угодно? – спросил тот.

– Не останавливайтесь и слушайте меня.

– Слушаю.

– Прежде всего, возьмите плату. Вот пять франков, держите.

– За что так много?

– Слушайте же! Вместо того, чтобы ехать прямо на Енисейские поля, гоните в предместье Сент-Оноре. Там поверните на улицу Матиньон и при этом придержите лошадей, а затем снова гоните галопом. На повороте я выскочу. А вы, доехав до Елисейских полей, отправляйтесь, куда хотите.

Кучер засмеялся и стегнул лошадей.

Колеса застучали громче.

– Вас ловят, и вы хотите удрать, – сказал он. – Угадал?

– Да.

– Так вот что я вам скажу. Выскакивайте не на самом повороте, а после него, так безопаснее.

Выпрыгнув из фиакра, Андре быстро спрятался за выступом ближайшего дома и стал ждать.

Но напрасно он напрягал зрение и слух: за его фиакром никто не гнался.

После пяти минут ожидания он сердито проворчал:

– Неужели я ошибся?

Теперь надо было в темноте добираться до места встречи пешком.

…Когда он наконец подошел к маленькому кафе на Елисейских полях, на аллее все еще стоял экипаж де Брюле.

Барон прохаживался рядом.

– Простите за опоздание, – проговорил Андре, тяжело дыша после долгой и быстрой ходьбы.

Де Брюле протянул ему руку.

– Только что-нибудь важное могло вас так задержать. Признаюсь, я уже начал волноваться. По-моему, Генрих способен на все.

– Вы правы.

– Погуляем немного. Не хочется сидеть в душном кафе.

– Давайте пройдемся, если вы так хотите.

– Нет. Мы проедемся.

Брюле-Фаверлей усадил скульптора в свой экипаж и сел рядом.

Карета понеслась в темноту.

– Если за нами следят, – сказал он, – то пусть побегают. Говорят, это очень полезно перед ужином. А теперь рассказывайте.

Андре подробно описал другу все, что произошло за день.

– Похоже, эти подлецы крепко взяли за горло семью Мюсиданов, – сказал де Брюле, выслушав его до конца. – Генриху нужны деньги графа. Состояние, унаследованное им от своего брата, Жоржа де Круазеноа, он давно уже прокутил. Слухи о том, что он богат, распускает сам Генрих, чтобы не потерять кредит. Приготовьтесь: сейчас будет улица Шоссе д'Антен, мы выйдем из кареты, быстро затеряемся среди многочисленных прохожих и прекрасно поужинаем у меня.

Выпрыгивая из кареты, барон заметил мелькнувшую на запятках тень, которая тут же исчезла в толпе.

Де Брюле выругался.

– Вместо того, чтобы заставить шпиона побегать, мы целый час возили его с собой! – воскликнул барон.

Он снял перчатки, обошел карету и стал ощупывать ее металлические части.

– Мне не почудилось, – сказал он подошедшему Андре. – Вот доказательство: железо еще сохранило тепло его рук.

– Теперь я понимаю, почему не обнаружил за собой слежки, – отозвался скульптор. – Когда я выпрыгнул на ходу, шпион поехал дальше.

За ужином Брюле-Фаверлей сказал:

– Видимо, вы правы. Против нас действует не просто шайка, а большая, хорошо налаженная преступная организация.

Несмотря на отличное вино и превосходные закуски, ужин прошел невесело.

Глава 64

Когда нахально улыбающийся Батист Маскаро сообщил мадам Диане, что ее переписка похищена, она не сразу решилась сказать об этом мужу.

Сначала она обратилась за помощью к Норберту, поскольку он был бы тоже сильно скомпрометирован, если бы его тайны стали известны всему Парижу.

Ее письмо вернулось нераспечатанным.

Такая же участь постигла и второе.

Третье вернулось в другом конверте.

Диана с трепетом распечатала его – и прочла двенадцать слов, написанных рукой герцога де Шандоса поперек ее просьбы: «Орудия пытки, приготовленные вами для меня, теперь обратились против вас. Бог справедлив».

Подписи не было.

Диана обезумела от страха.

Она поняла, что Провидение вынесло ей приговор устами человека, чью жизнь она превратила в ад.

Впервые ее мучила совесть.

Она молилась и плакала.

Она просила Бога о чуде, которое вычеркнуло бы из ее судьбы, совершенные когда-то преступления.

Поздно раскаявшаяся грешница забыла, что даже Бог не властен изменить прошлое.

Боясь, что разоблачение придет со стороны и станет оттого еще ужаснее, несчастная графиня де Мюсидан сама призналась во всем мужу и сообщила, чего требуют от нее шантажисты.

Конечно, Диана передавала содержание писем, с присущей ей ловкостью мешая правду с ложью.

Но она не смогла совершенно скрыть от графа свою причастность к смерти старого де Шандоса и Жоржа де Круазеноа.

Октавий де Мюсидан в оцепенении смотрел на жену и слушал ее страшные откровения.

Он недоумевал, как под такой прекрасной внешностью может скрываться настолько испорченная душа.

Граф вспомнил Совенбург.

Какой чистой, неземной, почти святой казалась ему тогда невеста!

А она в те самые дни была вдохновительницей и соучастницей отцеубийства…

Но еще больше потрясла Октавия другая мысль. Он знал, что до замужества Диана был любовницей Норберта де Шандоса. Но она, оказывается, продолжала оставаться его любовницей и после свадьбы!

Графиня отрицала это так убедительно, как умела только она.

И все же, после всех ее признаний, Октавий жене не поверил.

Как только Диана умолкла, граф встал и, пошатываясь, вышел.

Оба они считали больную Сабину спящей.

Но девушка, лежавшая в соседней комнате, все слышала.

Сначала она думала, что это бред или страшный сон, однако вскоре убедилась, что слух ее не обманывает.

Многие фразы Сабина расслышала плохо, но общий смысл она поняла верно.

Яснее всего был конец долгой исповеди ее матери.

Преступления графини станут известны всем, если ее дочь не выйдет замуж за какого-то Генриха де Круазеноа, чье имя было девушке незнакомо.

Всю ночь Сабина не сомкнула глаз, дрожа от нервного напряжения и обливаясь холодным потом.

К утру она решилась принести себя в жертву.

Сабина хотела написать Андре прощальное письмо, но тело ее не вынесло душевной пытки и к девушке снова вернулась отступившая было горячка.

Письмо было написано пару дней спустя и побудило влюбленного художника вступить в неравную борьбу с Генрихом.

Затем, опасаясь, как бы отец в отчаянии не прибегнул к какой-нибудь крайности, девушка призналась ему в том, что ей все известно.

– Вы хотели, чтобы я стала женой де Брюле, – сказала она, – но я никогда не любила его…

И это была правда.

– Поэтому я могу выйти замуж за де Круазеноа, ничего от этого не теряя, – закончила Сабина.

И это была святая ложь.

Поверил ли ей граф?

Без сомнения, нет.

Впрочем, это не имело значения.

Для Октавия де Мюсидана было нестерпимым унижением допустить даже мысль о том, что дочь станет выкупом за его честь.

Между тем дни проходили за днями, а шантажисты больше не появлялись.

Диана уже начала надеяться.

«Не забыли ли они нас? – думала она. – Не посадили ли их в тюрьму за какое-нибудь преступление?»

Нет, их не забыли.

Просто Батист Маскаро был некоторое время слишком занят подготовкой грандиозного спектакля, в ходе которого должно было состояться признание сына Монлуи наследником де Шандоса.

…Однажды в вестибюль особняка графов де Мюсиданов вошел старик в лохмотьях и попросил доложить о себе.

Это был папаша Тантен.

Нельзя сказать, чтобы он был нищим. Просто у него было твердое правило: не одежда красит человека, а человек одежду.

По этому поводу у него были постоянные споры со щеголеватым Бомаршефом.

Тантен говорил, что дорожит своим рубищем не меньше, чем телом.

Он был убежден, что, сменив одежду, изменится как личность.

– Вы называете мой костюм лохмотьями? Пусть будет так. Но я знаю, каков я в них. А себя, одетого в ваш сюртук, я не знаю, – говаривал Тантен респектабельному доктору Ортебизу.

Надо, впрочем, отдать ему должное: идя с визитом к графу, старик смазал свои истоптанные сапоги и вытрусил пыль из того, что называл костюмом.

Когда живописная фигура папаши Тантена возникла на пороге графского особняка, слуги покатились со смеху.

На просьбу старика доложить о его приходе ему ответили, что де Мюсиданы в отъезде и вернутся не раньше, чем через сто лет.

Насмешка нисколько не смутила добродушного Тантена.

Он робко повторил свою просьбу, пояснив, что пришел по поручению своего хозяина, комиссионера с улицы Монторгейль.

Ему посоветовали вернуться на эту улицу и передать привет своему хозяину.

Тогда папаша Тантен вытащил из прорехи, заменявшей ему карман, визитную карточку Батиста Маскаро.

Камердинер Флористан слыхал, как господа не раз с беспокойством произносили это имя.

Он взял карточку и пошел по парадной лестнице на второй этаж.

Господа только что сели завтракать.

Когда граф прочитал имя Маскаро, у него кусок застрял в горле.

– Проводите этого человека в библиотеку и скажите, что я выйду к нему после завтрака.

Флористан удалился.

Октавий передал карточку жене и сказал:

– Посмотрите!

Графиня была бледна, как смерть.

– Я догадалась, – прошептала она и опустила голову.

– Отсрочка кончена, – с отчаянием произнес Октавий. – Вот этот клочок картона – наш приговор…

Он вскочил и так яростно ударил кулаком по столу, что многое из посуды опрокинулось или упало на пол.

– Я не могу ничего сделать против этих подлецов! – вскричал граф. – Я оскорблен, раздавлен – и вынужден молчать!

Он упал на стул и заплакал, закрыв лицо руками.

Диана встала перед ним на колени.

– Прости, Октавий! – молила она. – Я одна виновата, почему же не я одна наказана? Где же твоя справедливость, Господи?

Граф указал жене на дочь.

– А Сабина? Я должен отдать ее одному из этих грязных негодяев! Жертвовать дочерью ради спасения чести – это ли не самое худшее бесчестье?

Мадемуазель де Мюсидан твердо решила, что будет жить ровно столько, сколько необходимо, чтобы выручить из беды родителей.

Она будет женой Генриха де Круазеноа лишь до той минуты, пока он не отдаст в обмен на ее тело бумаги, содержащие страшные тайны матери.

После этого душа ее отойдет к Богу, раз уж ей не суждено соединиться с Андре на земле.

– Я думаю, что маркиз де Круазеноа может оказаться очень хорошим мужем, – сказала она.

– Спасибо, дорогая Сабина! – сказал несчастный граф.

Он взял себя в руки, встал и проговорил довольно уверенным голосом:

– Придется дать согласие, хотя бы для виду. Предоставим все случаю. Подождем. Если же, судьба от нас отвернется, то я знаю, что надо будет сделать в ратуше, чтобы предотвратить несчастье.

Граф де Мюсидан поцеловал дочь и решительным шагом направился в библиотеку.

Диана рыдала.

Глава 65

Папаша Тантен нисколько не обиделся на то, что его заставили ждать.

Старик неторопливо и как-то по-хозяйски прогуливался по графской библиотеке, куда его проводил Флористан.

Внимание оборванца привлекали то резные кресла, то книги в тисненных золотом кожаных переплетах, то прекрасные статуэтки на столе.

– Истинно аристократическая роскошь, – подвел он итог своих наблюдений, усаживаясь на мягкий диван, и небрежно закидывая ногу за ногу. – Редкостное сочетание красоты и уюта. Приятно будет приезжать сюда в гости к Генриху! А я устрою подобное гнездышко для красавицы Флавии, когда ее мужем станет маркиз Поль де Шандос.

Где-то недалеко хлопнула дверь.

Послышались быстрые мужские шаги.

Старик умолк и поспешно встал с дивана.

В библиотеку вошел хозяин, граф Октавий де Мюсидан.

Папаша Тантен низко поклонился ему, прижав к груди измятую шляпу.

– Ваш покорнейший слуга, ваше сиятельство, – продребезжал он фальцетом.

Граф замер от неожиданности, увидев вместо богатого комиссионера какое-то жалкое пугало.