Стихотворения 1838–1850 гг.

Чёрный цвет

В златые дни весенних лет,В ладу с судьбою, полной ласкиЛюбил я радужные краски;Теперь люблю я чёрный цвет.Люблю я чёрный шёлк кудрейИ чёрны очи светлой девы,Воззвавшей грустные напевыИ поздний жар души моей.Мне музы сладостный приветВолнует грудь во мраке ночи,И чудный свет мне блещет в очи,И мил мне ночи чёрной цвет.Темна мне скудной жизни даль;Печаль в удел мне боги дали —Не радость. Чёрен цвет печали,А я люблю мою печаль.Иду туда, где скорби нет,И скорбь несу душою сильной,И милы мне – приют могильнойИ цвет могильный, чёрный цвет.

Перед бокалами

Кубки наполнены. Пена, как младость,Резвится шумно на гранях стекла.Други! Какая ж внезапная радостьНас на вакхический пир собрала?Радость? – О нет! Если б с горнего небаЛуч её в сердце случайно запал —Прочь все напитки, хотя бы нам ГебаВышла поднесть олимпийский фиал!Прочь! Не хотим! Оттолкнём её дружно!Радостью дух наш да полнится весь!Двух упоений сердцу не нужно;Вкусу обидна преступная смесь.Если ж кто может струёй виноградной,Бурно – кипящей и искристо – хладной,Радость усилить и, грудь пламеня,Сердцу подбавить вящую сладость, —Други! То бедная, жалкая радость;Радость такая – горю родня.Кубки высокие, полны шипенья,Блещут, – и круг умножается наш.Други! Ужели в бедах утешеньяИщем мы ныне на празднике чаш?Нет! – лютой горести зуб всегрызущийДушу терзал бы средь оргии пуще.Духа в печали вино не свежит:Злая настигнет и злобно укусит,Если кто в битве с судьбиною труситИ малодушно за чашу бежит.Сердцу покоя вином не воротишь:Горе увидишь и в самом вине;С каждою каплею горе проглотишь,Выпьешь до капли, а горе на дне.Над ж кто в страхе над жизненным моремДух врачевал свой кипучим клико, —Други, поверьте, тот хвастал лишь горем,Скорби не знал, не страдал глубоко.нет! Мы не в радости, мы и не в гореДействуем видно в сём дружном соборе:Жизнь мы сухую сошлись окропитьи потому равнодушно, спокойно,Так, как мужам средь беседы пристойно,Будем степенно, обдуманно пить!

Устарелой красавице

Пережила, Аглая, тыМладые, розовые лета,Но и теперь цела приметаТвоей минувшей красоты,Достойно звучного напева;Сгубило время наконецТвой прежний скипетр и венец.Но и без них ты – королева!И, обходя цветущих дев,Красе их лёгкой не во гнев,Знаток изящного, глубокоО дольной бренности скорбя,Своё задумчивое окоВозводит часто на тебя.Так храма славного руиныНаш останавливают взорСкорей, чем мелкие картиныИ зданья лёгкого в узор.Блеск отнят; краски отлетели:Всё ж этот мрамор – Парфенон,Где ж слава спит былых времён,Гнездясь в кудрявой капителиМежду дорических колонн.

И тщетно всё

Казалось мне: довольно я томился.Довольно мне, сказал я, милых петь!Мой день любви навеки закатился —И – бог с ним! Пусть! его о нём жалеть?Пришла пора степенного раздумья;Довольно мне струной любви бренчатьИ титулом торжественным безумьяРебяческую глупость величать!Заветных ласк вовек не удостоен,Я начал жить без тайных сердца смут,Бесстрастно – твёрд, безрадостно – спокоен…Что счастье? – Вздор! – Без счастия живут.Я забывал минувшие страданья,И молодость отправя в тёмну даль,Я ей сказал: «прости» – не «до свиданья!»Нет, – мне тебя, напрасная, не жаль.Я оценил и тишь уединенья,Отрадный сон и благодатный труд,И в тайный час слезами вдохновеньяЯ доливал мой жизненный сосуд.Без бурого, мучительного пылуЯ созерцал все мира красотыИ тихую высматривал могилу, —Венок и крест… и вдруг явилась ты!И долго я упорствовал безмолвно,Пред чувствами рассудка ставил грань,И к сердцу я взвывал: ну, полно, полно!Не стыдно ли? – Уймися, перестань!И холодом притворного бесстрастьяЯ отвечал вниманью твоему;Замкнув глаза перед улыбкой счастья,Я всё хотел не верить ничему.И тщетно всё: я трепетного сердцаУгомонить, усовестить не мог.И тщетно всё: под маскою безверцаЛуч веры тлел и сказывался бог.

Кокетка

С какой сноровкою искуснойОна, вздыхая тяжело,Как бы в задумчивости грустной,Склонила томное челоИ, прислонясь к руке унылоГоловкой хитрою своей,Прозрачны персты пропустилаСквозь волны дремлющий кудрей,Храня средь бального сияньяВид соблазнительный страданья!Но вихрем вдруг увлечена,Стреляя молниями взгляда,С немым отчаяньем онаЛетит в Харибду галопада,Змеёю гнётся в полкольца,Блестит, скользит, мелькает, вьётсяИ звонко, бешено смеётся,Глотая взорами сердца;И вьются в ловком беспорядкеИ шепчут шорохом надеждГлубокомысленные складкиЕё взволнованных одежд.За что ж прелестницу злословьюТы предаешь, о злобный свет?Добыт трудом и куплен кровьюВенок нелёгких ей побед.В сей жизни горестной и скуднойОна свершает подвиг трудный:Здесь бледность ей нужна былаИ вот – она себя терзала,Лишала пищи, сна не зналаИ оцет с жадностью пила.Там – в силу нового условьяЦвет яркой жизни и здоровьяЕй был потребен – между темОна поблекла уж совсем:Тогда, с заботой бескорыстнойЗа труд хватаясь живописной,Она все розы прошлых летНа бледный образ свой бросалаИ на самом себе писалаВозобновлённый свой портрет, —И херувима новой вербыПотом являлась вдруг свежей,С уменьем дивным скрыв ущербыУбогой пластики своей.Ей нет наград в святыне чувства.Ей предназначено в удел —Жить не для счастья – для искусстваИ для художественных дел;Влюблённых душ восторг и мукуПрилежно разлагать в науку,Как книгу – зеркало читать,В нём терпеливо изучатьПрироды каждую ошибку,К устам примеривать улыбку,И ясно видеть над собойГрабёж годов, времён разбой.Что ж? – Погружённый в созерцаньеСвоих безжизненных сует,Ты понял ли, холодный свет,Кокетки тяжкое признанье,И оценил ли ты его,когда – страдалица – пороюИграла мёрзлою короюПустого сердца твоегоИ этот лёд насквозь пронзала,Его добила, как гроза,И эти дребезги бросалаТебе ж в нечистые глаза?И ты ль дашь место укоризне,Что колдовством коварных силОна хоть тень, хоть призрак жизниСтаралась вырвать из могил.Хоть чем-нибудь, соблазном, ложью,Поддельной в этих персях дрожью,Притворным пламенем в крови,Притравой жгучей сладострастья,Личиной муки, маской счастья,Карикатурою любви?

Обвинение

И твой мне милый лик запечатлен виной.Неотразимое готов обвиненье.Да – ты виновна предо мнойВ невольном, страшном похищеньи.Одним сокровищем я в мире обладал,Гордился им, над ним рыдал.Его таил от взоров светаВ непроницаемой глуши,Таил – под рубищем поэтаНа дне измученной души.Ты унесла его лукаво:На лоно счастья мне голову склоня,Ты отняла навеки у меняМоё великое, единственное право:То право – никогда, кончая жизни путь,С усмешкою горькою на прошлое взглянуть,На всё, что рок мне в мире заповедал,На всё, что знал и проклял я,И с торжеством сказать друзьям моим: друзья!Вот жизнь моя. Я счастия не ведалТеперь – застенчиво я буду умирать.Начав минувшего черты перебирать,Блаженства образ я увижуСреди моих предсмертных грёзИ мой последний час увижуСреди моих предсмертных грёзИ мой последний час унижуДо сожаленья и до слёз, —И в совести упрём родится беспокойный:Зачем я, счастья недостойный,Сосуд его к устам горящим приближал?Зачем не умер я в тоске перегорая?Зачем у неба похищалЧастицы божеского рая?И боязливо я взгляну на небесаИ остывающей рукоюС последним трепетом прикроюСлезами полные глаза.

Юной мечтательнице

Милое созданье! Мечтая,Веруешь ты в счастье. Каждый шагДля тебя – надежда золотая.Думаешь: вот это будет так,Это – эдак; думаешь: природаЗаодно с твоим желаньем; ждёшь.Что часы, где нужно, сбавят хода,День помедлит, если он хорош;Ну, куда ему спешить? ДогонитСрок свой после! А уж он и прочь,И глухая сумрачная ночь,Как могила, всё в себе хоронит,И смотря, как набегает теньНа твои слезящиеся очи,Становлюсь я сам темнее ночи,И досадно мне, что я – не день:Я бы медлил, как тебе угодно,Или шёл скорей уж заодно,Для меня же это всё равно:И спешки и медлю я безплодно.не свожу я глаз с очей твоих,Слушая твои мечтанья сказки;Кажется, с устами вместе, глазкиМне твои рассказывают их;Кажется, я слушаю глазами,Понимая этот милый бредНе умом, но сердцем прошлых лет,И подчас расхлынулся б слезами.Но – довольно! Их давно уж нет.Понимаю этот лепет странный:Он проникнут негой и огнём;Понимаю – речь идёт о нём…Имени не нужно… безымянный!Он – да, он… кого твой ищет взорТам и здесь. Все свойства неземныеТы ему приписываешь… Вздор!Всё пустое! – За мечты златые,Может быть, заплатишь ты потомГорько, существенностию… «Что же?Не открыть ли истину ей?» – Боже!Нет! Мне жаль. Пускай хоть райским сномНасладится! – Нет! – И между прочимДумаю: храни её, творец!Что же я такое? – Не отецДля неё, – однакож и не вотчим,И не бич. – В развитии этих летНад кипучим жизненным истокомОщипать очарованья цветЛедяным, убийственным уроком!И урок подействует ли? Нет!Он её напрасно лишь помучит.Осени поверит ли весна?Мне ль учить? – Есть мачеха: онаЖизнию зовётся – та научит;И кривая голова тогда,Я рассказ мечтательницы милойСлушаю, и шопотом: да, да —Говорю, – а та с растущей силойПродолжает – дальше, дальше все.Слышится, как сердце у нееРазбивает юных персей крепость,И из уст рассказчицы блажнойЧудная, прекрасная нелепостьНеудержимой катится волной.

К бывшим соученикам

(По случаю приезда старого наставника)

В краю, где природа свой лик величавыйВенчает суровым сосновым венцомИ, снегом напудрив столетние дубравы,Льдом землю грунтует, а небо свинцом;В краю, где, касаясь творений начала,Рассевшийся камень, прохваченный мхом,Торчит над разинутой пастью провалаОскаленным зубом иль голым ребром,Где в скучной оправе, во впадине темной,Средь камней простых и нахмуренных гор,Сверкает наш яхонт прозрачный, огромной —Одно из великих, родимых озер;Где лирой Державин бряцал златострунной,Где воет Кивача «алмазаная гора»,Где вызваны громы работы чугунной,Как молотом божьим, десницей Петра,Где след свой он врезал меж дубом и сосной,Когда он Россию плотил и ковал —Державный наш плотник, кузнец венценосный,Что в деле творенья творцу помогал.Там, други, помилости к нам провиденья,Нам было блаженное детство дано,И пало нам в душу зерно просвещеньяИ правды сердечной живое зерно.С тех пор не однажды весна распахнулась,И снова зима полегла по Руси;Не раз вокруг солнца земля повернулась, —И сколько вращалась кругом на оси!И много мы с ней и на ней перемчалисьВ сугубом движеньи – по жизни – вперед:Иные уж с пылкими днями расстались,И к осени дело, и жатва идет.Представим же колос от нивы янтарной,Который дороже весенних цветов!Признательность, други, души благодарной —Один из прекрасных, чистейших плодов:Пред нами единый из сеявших семя;На миг пред своими питомцами он:Созрелые дети! Захватим же времяВоздать ему вкупе усердный поклон,И вместе с глубоким приветом рассудкаЕму наш сердечный привет принестиВ златую минуту сего промежуткаМеж радостным «здравствуй» и тихим «прости»!И родине нашей поклон и почтенье,Где ныне, по стройному ходу годов,За ними другое встает поколеньеИ свежая спеет семья земляковДа здравствует севера угол суровый,Пока в нем онежские волны шумят,Потомкам вторится имя Петрово,И дивно воспетый ревет водопад.

Нетайное признание

Давно сроднив с судьбой моей печальнойПоэзии заносчивую блажь,Всегда был рад свой стих многострадальнойВам посвящать усердный чтитель ваш.И признаюсь: я был не бескорыстен; —Тут был расчет: я этим украшалНепышный склад мной выраженных истин,И, славя вас, себя я возвышал.Что та, кого я славил, не уронитМоей мечты, – я в том был убежден,И как поэт всегда был вами понятИ тем всегда с избытком награждён.Да! И на ту, кому самолюбивоЧасть лучших дум моих посвящена,Всегда могу я указать нелживои с гордостью воскликнуть: вот она!Достоинство умел я без ошибкиВ вас ценить, – к кому ж – сказать ли? – да!Умел ценить и прелесть той улыбки,Что с ваших уст слетала иногда.И голосу сознания послушен,Я чту в себе сан вашего певца.Скажу при всех: я к вам неравнодушенИ был, и есмь, и буду до конца.Не льщу себе: могу ли тут не видеть,Что я стою со всеми наравне?Вас любят все. Холодностью обидетьВас можно ли?.. Но нет… хотелось мнеНе то сказать… С вниманьем постояннымВам преданный и ныне так, как встарь,Проникнут я вам чувством безымянным,И потому не вставленный в словарь.О нём молчать я мог бы… но к чему жеТо чувство мне, как плод запретный, крыть,Когда при всех, и при ревнивом муже,О нём могу я смело говорить?Оно не так бессмысленно, как службаПоклонников, ласкателей, рабов;Оно не так бестрепетно, как дружба;Оно не так опасно, как любовь.Оно милей и братского сближеньяИ уз родства, заложенных в крови;Оно теплей, нежнее уваженьяИ – может быть – возвышенней любви.

Тоска

Порою внезапно темнеет душа, —Тоска! – А бог знает – откуда?Осмотришь кругом свою жизнь: хороша,А к сердцу воротишься: худо!Всё хочется плакать. Слезами средь бедМы сердце недужное лечим.Горючие, где вы? – Горючих уж нет!И рад бы поплакать, да нечем.Ужели пророческий сердца языкСулит мне удар иль потерю?Нет, я от мечты суеверной отвык,Предчувствиям тёмным не верю.Нет! – Это – не будущих бедствий залог,Не скорби грядущей задаток,Не тайный на новое горе намёк,А старой печали остаток.Причина её позабыта давно:Она лишь там сохранилась,В груди опустелой на дно,И там залегла, притаилась,Уснула, – и тихо в потёмках лежит;Никто её, скрытой, не видит;А отдыхом силы она освежит,Проснётся – и выглянет, выйдетИ душу обнимет. Той мрачной порыПошёл бы рассеять ненастье,С людьми поделился б… Они так добры;У них наготове участье.Их много – и слишком – к утехе моей.Творец мой! Кому не известно,Что мир твой так полон прекрасных людей,Что прочим становится тесно?Да думаю: нет! Пусть же сердце моёХоть эта подруга голубит!Она не мила мне; но гнать ли её,Тогда, как она меня любит?Её ласка жестка, её чаша горька,Но есть в ней и тайная сладость;Её схватка крепка, и рука не легка:Что ж делать! Она ведь – не радость!Останусь один. Пусть никто из друзейЕё не осудит, не видит,И пусть не единый из добрых людейНасмешкой её не обидит!

Безумная (после пения Виардо – Гарсии)

Ты сердца моего и слёз и крови просишь,Певица дивная! – О, пощади, молю.Грудь разрывается, когда ты произносишь:«Я всё ещё его, безумная, люблю».«Я всё ещё» – едва ты три лишь эти словаВзяла и вылила их на душу мою, —Я всё предугадал: душа моя готоваУже заранее к последнему: «люблю».Ещё не сказано: «люблю», – а уж стократноПерегорел вопрос в груди моей: кого?И ты ответствуешь: «его». Тут всё понятно;Не нужно имени – о да, его, его!«Я всё ещё его»… Кружится ум раздумьем…Мутятся мысли… Я жду слова – и ловлю:«Безумная» – да, да! – И я твоим безумьемПодавлен, потрясён… И наконец – «люблю».«Люблю». – С тобой весь мир, природа, область богаСлились в глубокое, безумное «люблю»Подавлен, потрясён… И наконец – «люблю».О, повтори «люблю»!.. Нет, дай отдохнуть немного!Нет не хочу дышать – лишь повтори, молю.И вот «я всё ещё» – вновь начал райский голос.И вот опять – «его» – я вздох в грудь давлю…«Безумная» – дрожу… Мне страшно… дыбомволос…«Люблю» – хоть умереть от этого «люблю».

К поэту

Поэт! Не вверяйся сердечным тревогам!Не думай, что подвиг твой – вздохи любви!Ты призван на землю всежиждущим богом,Чтоб петь и молиться, и песни своиСливать с бесконечной гармонией мира,И ржавые в прахе сердца потрясать,И, маску срывая с земного кумира,Венчать добродетель, порок ужасать.За истину бейся, страдай, подвизайся!На торжище мира будь мрачен и дик,И ежели хочешь быть честн и велик, —До грязного счастья земли не касайся,И если оно тебе просится в грудь, —Найди в себе силу его оттолкнуть!Пой жён светлооких и дев лепокудрых,Но помни, что призрак – земли красота!Люби их, но слушай учителей мудрых:Верховное благо – любовь, да не та.Когда же ты женщину выше поставилВеликой, безмерной небес высотыИ славой, творцу подобающей, славилЗемное творенье – накажешься ты,Накажешься тяжко земным правосудьемЧрез женщину ж… Стой! Не ропщи на неё:Её назначенье – быть только орудьемСей казни, воздать за безумье твоё.Смирись же! Творец тебе милость даруетИ в казни: блестя милосердным лучом,Десница Господня тебя наказуетТобою же избранным, светлым бичом.

Богач

Всё никнет и трепещетПеред ним. Всесилен он.Посмотрите, как он блещет —Сей ходячий миллион!Лицезренья удостоясьГосподина своего,Люди кланяются в пояс,Лижут прах, пяты его;Но не думайте, что людиЗолотой бездушной грудеВ тайном чаяньи наградЭти почести творят:Люди знают, что богатыйНа даянья не горазд,И не чают щедрой платы, —Им известно: он не даст.Нет, усердно и охотно,Бескорыстно, безрасчётноЗлату рабствующий мирЧтит великий свой кумир.Хладный идол смотрит грозно,не кивая никому,А рабы религиозноПоклоняются ему.Люди знают: это – сила!Свойство ж силы – мять и рвать;Чтоб она их не крушила,Не ломала, не душила,Надо честь ей воздавать;И признательность развитаВ бедном смертном до того,Что коль Крез летит сердито,но не топчет в прах егоКолесницей лучезарной, —Уж несчастный умилёнИ приносит благодарнойНетоптателю поклон.

Горемычная

Жаль мне тебя, моя пташечка бедная:Целую ночь ты не спишь,Глазки в слезах, – изнурённая, бледная,Всё ты в раздумьи сидишь;Жаль мне; ведь даром средь горя бесплодногоСердце твоё изойдёт.Ждёшь ты, голубушка, мужа негодного,Третий уж за полночь бьёт.Думаешь ты, пригорюнясь, несчастнаяЛютой убита тоской:Ночь так темна и погода ненастная —Нет ли беды с ним какой?Ждёшь ты напрасно: на ноченьку пирнуюПринял он дружеский зов;Там он, с друзьями схватясь в безкозырную,Гнёт королей и тузов, —Бьют их. – «Поставлю же карточку новую», —Думает, – ну-ка, жена,Ты помоги вскрыл даму бубновую,Смотрит: убита она.«Ох!» – И рука его, трепетно сжатая,Карту заветную мнёт.«Помощи нет; – изменила, проклятая!Полно!» – И, бледный, встаёт,Хочет идти он… Как можно? Да кстати ли?Вспомни-ка рысь старины!«Тут лишь почин, – восклицают приятели, —Разве боишься жены?Пусть он идёт! Ведь не вовремя явится —Та ему страху задаст!Тут ведь не свой брат! – С женою управиться,Братцы, не всякий горазд.Мы – люди вольные. Пусть его тащится!Нам ли такой по плечу?»Вот он: «Да что мне жена за указчица?Вздор! – говорит: – не хочу!Эх, раззадорили кровь молодецкую!Что мне жена?» – И пошёл:«Вот ещё! Пусть убирается в детскую!Я ведь детей ей завёл, —Долг свой исполнил я, даром что смолодуС вами немало кутил;Ну, и забочусь: не мрут они с голоду,По миру их не пустил;Сыты, одеты; покои приличные;Что мне там женская блажь?» —«Вот он – вскричали друзья закадычные, —Наш ещё друг – то, всё наш!»Стали разгуливать по столу чарочки.«Мало ли жён есть? – кричат, —Мало ли? Гей, вы красотки – сударочки!»Вот он где – твой супостат,Муж твой, губитель твой! Вот как заботитсяОн о жене своей там!Может быть, пьяный, он с бранью воротится;Может, даст волю рукам.Ты ж, ожидая такого сожителя,Мне отвечаешь, стеня:«Так суждено: полюбила губителя —Пусть же он губит меня!»