Год Крысы. Путница

Жар, напротив, отнесся к последней выходке саврянина на удивление снисходительно, даже сам, без Рыскиных просьб, нашел подход к судье, потолковав с парой-тройкой сомнительных типов. Когда рассвело, друзья первыми стояли у его двери.

– Да ладно, с кем не бывает – ну выпил мужик чуток, разухарился…

– Ты ж не ухарил!

– Так ко мне ж го… господин наместник не цеплялся.

– Ты ж девок соблазнять не пытался?

Жар смущенно кашлянул. «Не пытался» и «не получилось» – вещи разные.

– Как ты думаешь, он сумеет выкрутиться? – резко сменила тему сама Рыска.

– Не знаю, – соврал вор, не желая огорчать подружку раньше времени. – Зря Альк путником назвался. Пусть бы лучше судья думал, что он простой наемник.

– Тогда б его уже повесили!

– А теперь вообще неизвестно, что сделают. Как пирожок спереть в общину сообщат.

– Как… что?

Жар прикусил язык. Не украсть пирожок у растяпы-лотошника на углу Крученой и Семи собак было позором даже для ребенка, на нем обучали всех начинающих воришек. Следующей ступенью было незаметно подбросить лотошнику в карман монетку, дабы такой полезный человек не разорился.

До объяснений, к счастью, дело не дошло: друзья уже остановились перед тюремными воротами. Выданная судьей «бумажица» оказалась простым обрывком, на котором судья поставил размашистую подпись и приложил печать. Стражники не глашатаи, чтобы грамотой владеть, но печати всех знатных горожан знают назубок. Казалось бы, неужто сложнее каких-то сорок шесть букв заучить…

– С виду вроде правильная. Только что-то не звенит. – Старший из охранников сосредоточенно помахал бумажкой над ухом и передал второму.

– Угу. – Тот надкусил краешек и скривился: – И мягкая какая-то. Уж не фальшивая ли?

Жар, поняв намек, положил на бумажку две монеты.

– А так?

– Тонковата что-то… – продолжал кочевряжиться старший.

Вор добавил еще одну, и их наконец впустили, пренебрежительно указав копьем на лестницу в подвал: на первом этаже, вполне себе приличном, жили тюремщики и палачи, на втором хранились бумаги. Заключенные же небось и под землей не заплесневеют.

Внизу гостей встретил еще один, куда более унылый пожилой стражник, мающийся в тесном сыром закутке с коптящим факелом. Тюрьму недавно почистили, скопом отправив на каторгу мелкое жулье и бродяг, и в камерах сидели только «порядочные» – те, за кого обещали собрать выкуп или похлопотать перед наместником. Эти считали ниже своего достоинства общаться с простым охранником, да тот и сам остерегался с ними связываться, отчаянно скучая по старой доброй швали, с которой можно было пошутить, побраниться, а то и безнаказанно дать в рыло.

– Вон там ваш дружок, в самом конце слева, – сообщил стражник, принимая от Жара монету. Посторонился, пропуская гостей в длинный тюремный коридор, и лениво заметил им в спины: – Только он, кажись, окочурился ночью.

– Что?! – Рыска в ужасе обернулась.

– Ага. – Тюремщик вытащил изо рта зубочистку, осмотрел и вставил другим концом. – Ну его когда притащили, он совсем плох был, даже на лежак влезть не смог. Стонал-стонал, потом обделался и затих. Так там на полу и валяется.

– Альк!!! – Рыска бросилась вперед.

Жар, печально покачав головой, пошел за ней. Этого он, честно признаться, и ожидал. Бить можно по-разному. И просто разукрасить синяками на память – и почти бесследно, чтобы дознаватель не придрался к трупу и чересчур ретивым стражникам. Вор на такие штучки уже насмотрелся. Потому-то и остерегался до поры хаять саврянина – но втайне надеялся, что убить путника не так легко.

Девушка схватилась за прутья решетки, прижалась к ним лицом. Камера была узкая и длинная, с забранным прутьями окошечком на противоположной стороне, под самым потолком. Проникавшего в него света едва хватало, чтобы разглядеть узкую лавку-лежанку у стены, накрытую серым драным покрывалом.

– Альк?

Темное пятно на полу не шелохнулось.

– Откройте! – Рыска с лязганьем потрясла дверь.

– Но-но, не балуй! – ворчливо одернул ее тюремщик. – Ему уже без разницы, а замок старый и так вечно клинит. Помнится, в соседней камере как сломался, так приговоренного оттуда неделю для плахи добыть не могли. Пришлось жаждой уморить. – Стражник хихикнул и зазвенел ключами, неспешно подбирая нужный.

Жар прислонился к стене, заставляя себя дышать глубоко и ровно. Тюремное подземелье с его особым запахом сырости, немытых тел, крыс, тухлятины и нечистот и без того выбивало вора из колеи, навевая не слишком приятные воспоминания, а тут еще «веселенькие» баечки.

Дверь наконец открылась, и Рыска ворвалась внутрь, чуть не сбив стражника с ног.

– Тьфу, бешеная девка! – Тюремщик, впрочем, был не чужд человеческому горю, тем более исходящему от такой хорошенькой девицы. Он даже посторонился, пропуская в камеру Жара, прикрыл за ним дверь и подпер ее спиной. Пусть полюбуются напоследок, а то мстительный наместник может и трупу наказание назначить: голышом на кол насадить или за ноги подвесить, покуда не сгниет. А хорошо он все-таки Румза приложил, хе-хе! Весь город уже знает. Кабы не саврянином был, даже пожалели бы его.

Рыска упала на колени возле тела (как померещилось в полумраке, уже обезглавленного), схватила его за плечи… и ощутила под пальцами только мокрую ткань рубашки. Девушка взвизгнула от неожиданности, отпрянула. Жар, не веря глазам, подскочил к лавке и рывком сдернул тряпье, словно надеясь обнаружить узника под ним.

– Ах ты…

Рыска истерически рассмеялась.

Под лавкой чернел крысиный лаз.

Звякнуло, щелкнуло. Когда Жар обернулся к двери, на ней уже висел замок, а тюремщик спешил к выходу, тряся связкой ключей, как колокольчиком.

– Эй, ты чего, котяра?! – возмутился вор, подбегая к решетке. – Выпусти нас!

– Посидите тута до разбирательства, а то ищи вас потом, подозрительных! – не оглядываясь отозвался стражник и уже с середины коридора завопил: – Побе-е-ег!

* * *

Фесся молча глядела, как муж наматывает портянки и обувается в лапти. Тишина была тяжелой, напряженной. Лучше бы ругань, упреки, слезы, чем такое вот грозовое ожидание.

– Ну пошел я, – неловко сказал Цыка, выпрямляясь. – Давай поцелуемся на дорожку, что ли…

Жена покорно позволила ему привлечь себя к груди, коснуться неподвижных губ.

– Бессовестная ты баба, – не выдержал батрак. – Муж на полгода уходит, а она его даже проводить по-доброму не желает!

– Что?! – прорвало Фессю. – Это я-то бессовестная?! Сам нас бросил, еще и упрекает!

Муж страдальчески поморщился: ну вот, опять все сначала! И как ей объяснить?!

– Не бросил, а наоборот – забочусь, деньги для семьи зарабатываю, горба не щадя!

– Как будто нам и так чего-то не хватало! Дом почти достроен, две коровы есть, приданого и дареного полный сундук. Иные на меньшее от хозяев уходят, в землянке по три года живут, но как-то же поднимаются! Сурок и тот с плешивого теленка начинал, за полсребра на скотобойне купленного.

– А я не хочу «как-то»! – Цыка в сердцах ударил кулаком по ладони. – На кой три года терять, если можно сразу на ноги встать?

– Вот! Это ты не хочешь! Тогда и не ври, что для семьи!

– Для сына моего! Мне лучше знать, что ему нужно!

– А может, это девочка? – ядовито предположила Фесся, опуская руку на зашевелившийся живот – ребенок как будто понял, что речь идет о нем.

– Мальчик, – уверенно возразил муж, – я у Рыски спрашивал. И не хочу, чтобы он, как я, в нужде рос!

– Так ведь нет никакой нужды. – По щекам жены снова покатились слезы. – Потерпеть только чуток, главное – вместе… Как же я одна рожать-то буду?!

– Что, и рожать вместе с тобой?!

– Постоял бы рядом, за руку подержал! – Фесся порывисто вцепилась в его локоть, как будто время уже подошло.

– Да ты чего, – растерялся батрак, выдергивая руку, – меня мужики засмеют, а тебя бабы!

– Пускай, зато мне спокойнее будет!

– Вот еще, придумала глупость! – Цыка распахнул дверь. Телега с тсарскими работниками выезжала из Приболотья сразу после завтрака, и сопровождавший их голова пригрозил, что если батраки опоздают, то пойдут в город пешком. – Вы, бабы, как кошки, – вспомнив, повторил он за Сурком. – Родишь, никуда не денешься.

Но Фесся на такое утешение взвилась пуще прежнего:

– Вот и женился бы на кошке! Месяц помяукал, а потом можно до следующей весны не показываться – пусть сама как хочет крутится, котят растит!

– Тьфу, дура! – Батрак вскинул на плечо суму. Самому собирать пришлось, вредная жена даже пальцем в помощь шевельнуть отказалась. – Ладно, бывай. Поедет кто-нибудь из наших в Макополь – обменяемся весточками.

Цыка вышел, по поверью не закрыв за собой дверь. Пересек двор, на ходу попрощался с дедком и вдовой, потрепал по макушке одну из ее девчушек. Прощальный взгляд Фесси жег спину, и батрак чуть ли не бегом пустился по ведущей с холма дороге.

Через полвешки Цыка остановился перевести дух, оглянулся. Жена, простоволосая, в свободном белом платье, стояла за хуторскими воротами, одной рукой придерживая живот, а другой то и дело утирая глаза.

«Вот глупая баба, накрутила и себя, и меня, – со смесью злости и жалости подумал батрак. – Я же для нее стараюсь! Это сейчас ей ничего не надо, а через месяц начнется: «Ой, Цыка, а давай еще одну коровку заведем? А почему сосед своим плугом пашет, а мы до сих пор одалживаемся?» Надо зарабатывать, покуда молодой и силы есть!»

Махнул ей: мол, иди назад, не стой пугалом.

Фесся стояла. Ветер трепал подол, бросал волосы то назад, то на лицо. Женщина их не поправляла.

Цыка сплюнул, развернулся и быстро пошел к веске.

На душе было гадко, будто подлость какую-то сделал.

* * *

Спустя четверть лучины в подземелье торопливо спустился начальник тюрьмы, спотыкаясь на щербатых ступеньках и нещадно бранясь. Жара и Рыску выпустили – но не восвояси, а в коридор, под надзор стражников. Начальник лично осмотрел камеру, брезгливо поворошил ногой Алькову одежду, как сброшенную змеей шкуру, понял, что дело темное, и, не мешкая, послал к господину наместнику гонца с запиской.

Румз появился через считаные щепки – оказывается, он как раз шел по тюремному двору, желая полюбоваться на унижение своего обидчика и вконец отравить ему последние часы. Синяк на лбу наместника, охлажденный и припудренный, вполовину потерял в цвете и размере, но все равно приковывал взгляды, особенно знающие. Румз их заметил и рассвирепел еще пуще.

– Что значит – исчез? – визгливо напустился он на вытянувшихся в струнку стражников. – В муху, что ли, превратился и в окошко выпорхнул?

Господин наместник даже не догадывался, насколько он был близок к истине.

– Лентяи, идиоты! Проспали побег! Будете вместо него висеть!

Жар попытался воспользоваться случаем и выскользнуть во двор за спинами оцепеневшей от страха охраны, но Рыска не поняла его знаков, а когда вор по-простому потянул девушку за руку, уперлась и покачнулась, привлекая внимание наместника.

– А это кто такие?!

– Сообщники, господин Румз, – хрипло вякнул начальник стражи. – Пришли заключенного проведать, ну мы их и задержали на всякий случай.

Наместник пригляделся внимательнее:

– Помню-помню. – Голос у него снова стал вкрадчив и тих. Ага, дружок белокосого и его девка. Женщин Румз вообще терпеть не мог, а Жар был не в его вкусе, так что друзьям предстояло огрести по полной. – Что ж… Проводите этих голубчиков в дознавательную, я сам ими займусь.

Стражники выдохнули (хвала Хольге, господин наместник нашел других коров отпущения!) и с удвоенным рвением заломили пленникам руки.

* * *

«Дознавательная» оказалась самой обычной пыточной дальше по коридору. Она вообще-то была занята, но гнев наместника вымел оттуда и одноглазого палача, и его тощего прыщавого помощника, и чье-то жуткое окровавленное тело, которое выволокли за ноги да так и зашвырнули в одну из камер. На полу осталась извилистая полоса – быстро высохшая, но неисчезнувшая.

Одна половина пыточной выглядела как обычная комната – стол, несколько стульев, полки с бумагами. В другой стояла иная «мебель»: дыба, «качель» из широкой доски с кандалами для рук-ног и что-то вроде сундука, изнутри утыканного гвоздями – то ли ржавыми, то ли в засохшей крови. С потолка свисали веревки и цепи, над дырой в полу поднимался желтоватый пар. Перед разожженным камином в рядок лежали острые железяки, напоминавшие лекарские, но любой больной при их виде предпочел бы помереть. В зарешеченном ящике скреблись, попискивали крысы, меж прутьев иногда высовывались кончики хвостов.

Пока, впрочем, «гостям» показали на стулья. Наместник сел за стол напротив.

– Что ж, милые мои, говорите, – велел он, придирчиво поправляя кружевные манжеты.

– О чем? – не поняла Рыска.

– А обо всем. Кто вы такие, кто этот саврянин, что в моем городе делаете…

По дороге друзей обыскали, торжествующе выудив из Жарового кармана связку отмычек, которая теперь лежала перед Румзом. Рыскины деньги тоже подверглись тщательному осмотру, во время чего бесследно сгинули.

Друзья переглянулись – и тут же получили по затрещине от стражников, предупредительно стоящих за стульями.

– Я сказал – говорить, а не сговариваться, – лениво пояснил наместник, перебирая тонкие гнутые железки. – Многих уже тут обчистить успели?

– Да я их просто так, на всякий случай ношу! – искренне возмутился Жар: в Зайцеграде ему еще ни разу не пришлось пустить связку в дело, а к ее весу и побрякиванию при ходьбе он привык, как к той же шапке. Скорее заметил бы, если б обронил.

– Это на какой же, например? Дружку побег устроить?

– Так ведь он еще до нас удрал!

– А как ему это удалось, не догадываешься?

Жар промолчал, понимая, что за правду ему точно влепят горячих – решат, что издевается.

– Выведите его, – неожиданно велел наместник стражникам. – Я с девчонкой один на один поговорю. Чтоб меньше стеснялась.

У Рыски, напротив, аж зубы от страха застучали – чего поднаторевший в допросах Румз и добивался. Девушка проводила Жара отчаянным взглядом, как привязанная к дереву собачонка, от которой уходит хозяин.

Дверь захлопнулась. Господин наместник неспешно встал со стула, обошел вокруг Рыски. Сегодня от него пахло другими духами, более легкими, но почему-то навевающими мысли о жальнике. «Белая лилия», последний шедевр известного столичного парфюмера, обошелся Румзу в месячный доход с целого «курятника». Рыска этого, конечно, не знала, но мутить ее стало еще больше.

– Рассказывай, – повторил наместник. – Да не вздумай лгать, я сразу пойму.

Девушка и не собиралась – точнее, не смогла бы. В пыточной воображение и не у таких храбрецов отказывало. Все, на что Рыски хватило, – утаить крысиную сущность Алька и связанные с этим безобразия.

Господин Румз слушал рассеянно. При всех его недостатках наместник был человеком умным и проницательным и быстро понял, с кем имеет дело. Девчонка-простушка и молодой воришка. Второй еще мог заершиться или наврать с три короба, вынудив отделять правду от лжи раскаленными клещами, но глупенькая весчанка, оставшись в одиночестве, перепугалась до смерти и запела зябликом. Осталось только выяснить, за что саврянин задолжал ей такую кучу денег и кто он вообще такой. Хаскиль, хм… Известное имя. Старинный род, вроде бы кто-то из них даже правил в прошлом веке, и сейчас при дворе хоть один на высокой должности да ошивается. Чтобы назваться его отпрыском, нужна недюжинная наглость.

Или веские основания.

Наместник помрачнел, представив, какая буря поднимется, если откроется, что сынок саврянского посла подох в зайцеградской тюрьме. А кому, кстати, об этом известно? Ну как и из-за чего Румз с саврянином сцепились, многие видели. Весь город над наместником смеется. Да только они, белокосые, все на одно лицо, а имя…

– Он здесь еще кому-нибудь представлялся? Друзья у него в Зайцеграде есть, встречались с ними по приезде, говорили?

Рыска огорченно помотала головой, думая, что наместник интересуется, кто бы мог поручиться за саврянина. Наставник разве что, но он Альку не друг и не горожанин, да и где его теперь искать?

Наместник удовлетворенно хмыкнул. Нет, до суда это дело доводить нельзя. Поскорей выгнать этих засранцев из города? Все равно что чумных крыс на волю отпустить. В тюрьму засадить? Стражники болтливы, рано или поздно история оттуда выползет.

Что вообще делают с опасной заразой? Вот именно. Но под каким бы предлогом?

Румз уже собирался кликнуть палача, чтобы девчонке окончательно расхотелось что-либо скрывать, но тут дверь приоткрылась и в нее робко заглянул начальник стражи:

– Господин Румз! Тут парнишка пришел, родственник купца Матюхи…

– Ну?!

Стражник съежился от наместничьего рыка, но героически продолжал:

– Плачет, жалобу подать желает. Купца-то с возницами, оказывается, прирезали и обоз разграбили, утром птицеловы в леске наткнулись. А вчера вечером Матюху какие-то бродяги искали, говорили – должен он им. Два мужика, саврянин и ринтарец, и девка-полукровка. Вот я и подумал, что вам интересно будет…

– Зови, – помягчел наместник. Стражник радостно кивнул и исчез, чтобы щепку спустя втолкнуть в пыточную зареванного купчишку.

– Эта девка? – без обиняков спросил Румз, кивнув на Рыску.

Парнишка всмотрелся и истово закивал:

– Да-да, господин наместник, точно она! А другой разбойник со стражей в коридоре стоит, я его сразу узнал! Еще с ними саврянин был, с мечом длиннющим, так им и тыкал! Я еле отбрехался, чтобы живым отпустили!

– Неправда! – возмутилась Рыска. – Он сам с нами хотел ехать купца искать, да мы не взяли!

– И как, нашли? – Наместник махнул купчишке на дверь. Тот отвесил несколько лихорадочных поклонов и выскочил.

– Ну… нашли, – не смогла солгать девушка.

– И убили?

– Нет! Он уже мертвый был!

– И опять вы ни при чем, да? – с издевкой уточнил наместник. – Саврянин уже сбежал, купец уже помер… Прямо стервятники какие-то! Только откуда ж тогда, девка, у тебя кровь по всей рубашке, да еще каплями? Из трупа набрызгало? Отвечай! – Румз сгреб Рыску за волосы, рывком задрал ей голову, как овце на бойне, и склонился нос к носу. С такого расстояния косящий глаз выглядел особенно жутко. – Чья кровь?!

– Разбойника, – пролепетала девушка. – Который купца убил и меня хотел. А Альк его…

– Ой ли? – Румз разжал пальцы, выпрямился и одобрительно погладил Рыску по голове, но от такой «ласки» стало еще страшнее. – А может, вы всем скопом на купца напали, а потом добычу не поделили и передрались?

– Нет! Мы только на поляну вышли, а они из кустов как выскочат! Они сами нас убить хотели, мы только защищались!

– А откуда вы узнали, что это разбойники? – огорошил ее наместник. – Может, они просто мимо шли и как раз вас за злодеев приняли?

Рыску словно обухом по затылку огрели. Неужели они с Альком, не разобравшись, совершили ужасную ошибку и убили невинных?! Да нет, эти люди такое говорили, что со случайными прохожими нипочем не спутаешь! Или все-таки…

Тем временем в пыточную впустили молоденького, скромно одетого, но высоко задирающего нос паренька, который сообщил, что община путников знать не знает никакого Алька-саврянина. Если он там и учился, то ушел до испытания, путничьей грамоты не имеет и общинной защиты – тоже.

– Соврал, ублюдок белокосый, – довольно заключил Румз. Что ж, тем проще. Община уже не раз выцарапывала своих людей чуть ли не с помоста, потому-то наместник и велел страже бить саврянина «наверняка». Но как же он все-таки умудрился исчезнуть из запертой камеры, да еще голышом?!

Когда паренек повернулся уходить, наместник легонько шлепнул его по ягодице, зубасто ухмыльнувшись в ответ на недоуменный взгляд. С паренька разом согнало спесь, по лестнице он взлетел белкой, из пыточной слышно было, как подошвы по ступенькам шлепают. Ты еще не путник, пацан, и отравить тебе жизнь в этом городе – раз плюнуть!

Затем наместник кликнул помощника палача, записать результат дознания. Он вышел корявым, но худо-бедно все объясняющим: стражу опоили каким-то снадобьем, временно отшибающим сознание и память, тело узника завернули в тюк и вынесли, а одежду оставили, чтобы очнувшийся тюремщик как можно дольше ничего не заметил. И хотя девчонка-полукровка и ее жуликоватый дружок в этом, похоже, не замешаны, грехов на них все равно предостаточно.

– Судье можете даже не докладывать. – Румз пробежался взглядом по сыроватой бумаге, исписанной крупным полудетским почерком, кивнул и вручил ее начальнику стражи. Все равно, конечно, доложат, но это уже не имеет значения: если убийца признал свою вину, то распоряжение о казни может издать и наместник.

* * *

Пока шли приготовления к повешению, Жара с Рыской снова заперли в камере. Правда, уже в другой – предыдущая неважно себя зарекомендовала.

Девушка молча, покорно подошла к лавке и медленно на нее опустилась, сложила руки на коленях. Друг, успевший схлопотать под дых и по уху (уж больно приговор не понравился), так просто смиряться не желал.

– Мы ни в чем не виноваты! – возмущенно орал он, тряся решетку (в меру, памятуя о хлипкости замков). В самом деле, какое унижение для матерого вора – быть повешенным за то, чего он не совершал! – Я требую пересмотра дела! Дайте хоть с судьей поговорить!

– Щас, будет он ко всякой швали спускаться. – Тюремщик треснул узника по костяшкам связкой ключей, отпугнув от решетки. – Расшумелся тут… Скоро вам последний обед принесут, не порть аппетит.

– Можно подумать, нам что-то в горло полезет!

– Мне зато полезет, – успокоил стражник. – А вам никто и не предлагает, перебьетесь уже пару лучин.

– И не стыдно?!

– Не-а, – беспечно отозвался тот. Вверху как раз открылась дверь, потянуло запахом жареного мяса, и тюремщик поспешил навстречу посыльному из кормильни.

– Все правильно, – неожиданно сказала Рыска, тихо и обреченно. – Это расплата. Мы ее заслужили.

– Чем?! – изумился Жар.

Девушка уставилась на него с таким же искренним удивлением:

– Мы же убили семь человек!

– Чего это мы? – не понял вор. – Саврянин твой бешеный! А сам удрал, крыса сволочная, чтоб его телегой переехало…

– Мы, – настаивала Рыска. – Я ему помогла с последним разбойником. Я выбрала дорогу, на которой он не промахнулся.

– Он бы и так не промахнулся, – уверенно возразил вор. – Или промахнулся бы и снес головы вам обоим. Или убил его следующим ударом.

– Прекрати! – не выдержала Рыска. – Тебе что, совсем все равно?! Люди же умерли!

– Людей убили, – огрызнулся Жар. Кабы не казнь, эта поляна, пожалуй, еще долго стояла бы у него перед глазами и снилась в кошмарах, но пока что угроза собственной жизни все затмевала. Видал он и трупы, и как дружков его вешали. Второе куда больше впечатлило. – А разбойники сдохли, как бешеные собаки, туда им и дорога.

– Кто мы такие, чтобы их судить?!

– А кто, по-твоему, этого достоин? – Вор кружил по камере, как пойманный волк, отвечая раздраженно и отрывисто.

– Ну… есть же стража, судьи… – Рыска не отрывала от него взгляда, будто боялась, что стоит на щепочку отвлечься – и друг исчезнет и она останется совсем одна.

– Думаешь, они чем-то лучше и безгрешнее?

– Ну… раз их выбрали…

– Ха! – Жар ухватился за решетку и подпрыгнул. Уперся ногами в стенку, подергал за прутья. Сидели мертво. – Кто больше наместнику заплатил или пообещал, того в кресло и посадили! А разбойники заплатят – и будут стражниками называться!

– А как же справедливость?

– Кому она, к Сашию, нужна, твоя справедливость?! – Жар спрыгнул на пол, развернулся к подруге. Лицо у него было красное и злое. – Городу нужен по-ря-док! Чтобы грабили за месяц столько-то, убивали столько-то, а в тюрьме за это сидело и головы лишалось столько-то! И если что-то перевешивать начинает, задача власти – уравнять! А не справедливостью маяться!

– Зато мне она нужна, – упрямо сказала Рыска. – Я без нее жить не могу.

– Вот и будешь через лучину висеть, правдолюбка, – в сердцах брякнул вор. – Только на ведро перед выходом сходить не забудь. А то справедливость – штука неприглядная.

Девушка уставилась на него – безумные желто-зеленые глазищи на бледном, заострившемся лице, – а потом уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Впервые с ночи.

Жар выругался, сделал еще кружок, потом плюхнулся на лавку рядом с подругой, грубо обхватил ее за плечи и прижал к себе.

Глава 7

Крысы с равной легкостью бегают по полу, стенам и потолку.

Там же

Колая провожали жена и сын, похожий на него как две капли воды – такой же круглолицый, крепенький, с густыми бровями и безвольным подбородком. Жена плакала, мальчишка, глядя на нее, тоже хлюпал носом. Колай смущенно покряхтывал, обнимая то одну, то другого, то обоих разом.

– Ну-ну, чего вы, не на войну ж еду… Может, заработаю чего, гостинцев привезу…

– Сам-то поскорей возвращайся!