Дай мне шанс всё испортить

По телевизору показывали новости. За репортажем о пожарах в Сибири последовал репортаж о побеге заключенных из женской колонии по время наводнения в Ленинске.

– Представляешь, они в нашем лесу. Кто-то оплатил им еду, так они слямзили мой квадрокоптер.

– Вот шлюшки!

– Придётся ехать забирать! Хочешь прокатиться на триптихе?

Платон поперхнулся сыром соломкой. Ему пришлось выпить полстакана воды, чтобы кашель прекратился. Потом он изобразил недоуменное выражение лица.

– Ты в порядке?

– Норм. То есть ты собрался ехать к уголовницам вызволять свой дрон? Ты в своём уме? Мало ли что там с этими одичавшими бабами случилось. Может, они тебя решат принести в жертву или просто пустят по кругу.

Они захохотали.

– Тогда ты точно должен со мной поехать!

– Ни за что! Проше купить тебе новый дрон.

– Вот всегда ты так! Этот квадрокоптер прошёл со мной огонь, воду и медные трубы. Он должен вернуться на родину!

«Какой старомодный! Привязывается к дрону! Сейчас всё можно заменить на лучшее. А он сентиментальный, да не по отношению к людям, а по отношению к технике. Будто сродняется с этими пластмассовыми штучками. Прямо как мой дед! Это из провинциалов ничем не выбить! Что-то вроде суеверия: старое проверенное лучше неизведанного, да и деньжата лишний раз тратить они не любят».

– Людей мало, и ты решил привязываться к вещам?

– Вещи сейчас принято экономить. И что нам, двум здоровым мужикам, сделает свора баб? К тому же, у меня есть оружие.

– Я смотрю, ты прям богатый парень! И триптих, и оружие, и антибиотики у него есть!

– Что сказать, апокалипсис – моя вторая жизнь.

– Однако ты живёшь на ржавой посудине и жрёшь мои продукты.

– Я экономный. И нельзя злить горожан своими цацками. Полгорода должны мне денег. Они все меня терпеть не могут, потому что считают, я должен всё давать им бесплатно.

– А я думал, что ты – всеобщий любимец.

– Это было до того, как я прикрыл кредит половине городе. Ну, так что, ты едешь?

– Тебя же не отговорить?

– Отстаивать свои права – святая обязанность каждого мужчины! Нельзя просто так спускать беглянкам кражу моего имущества. Иначе они совсем оборзеют.

– Или просто сдохнут с голоду, если ты им перестанешь продукты передавать.

– Я не настолько жесток. А вот зубы им пересчитать стоит.

Артём звучно откусил крекер. Хруст немного напугал хозяина: Платон не сразу понял, что возможно так громко хрумтеть печеньками. Это напомнило ему скорее взрыв петард. Он попробовал надкусить крекер ещё громче, но его попытка была больше похожа на шелестение полиэтиленовыми пакетами или комканье бумаги.

– Кстати, у меня сюрприз.

– Тёпа, мне уже страшно.

Гость выбрался из субмарины и вернулся через пару минут. У него в руках был чёрный котёнок. От его жалобного мяуканья у Платона мгновенно защемило в сердце. Он с возмущением подумал: «Почему он так нагло решает за меня, что мне делать, как проводить время, на что тратить деньги?! Что самое удивительное, почему я позволяю ему это?! Почему не пошлю его на все четыре стороны?! Да, да, нужно же с кем-то общаться. Как говорится, в двадцать третьем веке друзей не выбирают, кто остался, тот и остался. Тимур был моим лучшим другом, с ним у нас реально были общие интересы, он понимал всё, что я говорил и писал. Теперь его нет, а я зависаю с парнем, который назвал сына Тимьяном и притащил блохастого кота в мой дом».

– Что это?

– Я нашёл его на дереве. Он так орал, что я не мог не обратить на него внимания. У меня Розмарин, не могу себе взять. А у тебя в колонке на сайте журнала я прочёл ту хрень про чашку кофе по утрам. Пусть этого кота будут звать Эспрессо. Тебе будет кого кормить. У меня, кстати, есть отличный кошачий унитаз. Отдам почти даром.

– В общем, тебе перепала партия кошачьих унитазов, и ты решил приволочь мне черныша.

– Примерно так. Но вот тебе и маленький смысл продолжать день. Хорошо ж я придумал?

– И про себя не забыл. Я был собачником.

– Когда? В прошлом веке? Теперь ты кошатник. Люди меняются.

Артём сунул котёнка прямо ему в руки. Вышвырнуть пушистый комочек на улицу уже было бы совершенно бесчеловечно. Платон подумал: «Ладно, фиг с ним!»

– Сейчас установим унитаз и двинемся в путь.

– Ты ещё и за установку с меня сдерёшь?

– Копейки, ты же поможешь. Работа руками, кстати, идёт на пользу, а то совсем у тебя шарики за ролики заедут.

Невесть откуда возник набор инструментов. Платон вспомнил, что последний раз он прикасался к гаечному ключу в детстве, когда чинил триптих с отцом. Никогда он не чувствовал себя настолько живым. Тогда он впервые и в последний раз чувствовал себя полезным. Именно тогда его распирало от значительности того, что он делает. Больше никогда он не испытывал ничего подобного, даже когда произносил речь на вручении премии. Это всё было сумбурно, неосязаемо, абстрактно, а осознание своей силы не приходило. Но теперь Артём вернул ему это давно забытое чувство. Они несколько часов возились с кошачьим унитазом, и за это время Платон ни разу не вспомнил о том, что у него депрессия, впервые за долгое время ему не было скучно, он был чем-то занят. И эта возня казалась ему куда более важной, чем то, что он сочинял в последнее время. «Ты можешь сочинить всё что угодно, но ты никогда не сравнишься с парнем, который может сам починить машину. И ты никогда не будешь полезнее парня, который может заставить что-то снова работать. Он, словно волшебник, оживляет почившие автомобили, унитазы, эмоции. И почему эти люди могут во всём разобраться? Да, они ни фига не видят отличий между метафизикой и диалектикой, но, блин, они морально чувствуют себя куда лучше, чем те, кто вдаются в подробности. А рядом со мной вся техника начинает вести себя непредсказуемо, или я просто тот ещё юзер. Да, в экстренных ситуациях выбрали бы точно его, а не меня, какой бы я ни был творец».

Когда триптих с воды начал подниматься в небо, Платон будто снова превратился в девятилетнего мальчика, которого отец удосужился пустить в кабину. Краснеющие и желтеющие деревья становились всё меньше и меньше, река становилась похожа на ручеек. Платон словно поднимался над миром, воспарил над реальностью. Он почувствовал себя зрителем в ложе. «Давно я не испытывал подобного восторга! Как же давно я не летал!» – подумал он. И Платон в очередной раз убедился, что лучший вид – вид с высоты, лучшее время – время в путешествии, пусть и непродолжительном. Он принялся снимать видео, понял, что впервые за долгое время выложит не тексты, а короткий полёт. Этот триптих работал шумно, продувало кабину, но Платону это лишь ещё больше напоминало детство.

– Хочешь порулить? – спросил Артём, дымя электрическим кальяном.

– Серьёзно? Я прям сейчас расплачусь. Я не стоял за штурвалом лет двадцать.

Платон с серьёзным видом схватился за штурвал. Но не успел он и на минуту ощутить себя капитаном, как понял, что его надули.

– Ты на автопилот поставил, да?

– Может, ты жить не хочешь, но меня пока всё устраивает. Поэтому не фиг крутить баранку!

– Вот свинота!

– Я должен думать о детях, собаке, жене.

– Отчаянный парень Артём всегда ставит на автопилот, когда гости рвутся к штурвалу.

– Да, да.

– И как ты собираешься найти похитителей своего квадрокоптера?

– Вряд ли они ушли далеко от того места, куда я им отправлял еду. У них там пока база, а далеко от неё отходить нельзя.

Они прибыли на место через двадцать минут. Артём заглушил двигатель, закинул ружьё на спину и уселся на носу триптиха, словно на яхте. Платон последовал его примеру. Они словно выехали на пикник. Окружавшие их балки и овраги вызвали у Платона некоторое любопытство. «Степная пустыня», – подумал Платон, разглядывая местные пейзажи. На вершине он увидел много деревьев лип. Он вспомнил вкус липового варенья, которое в детстве просто обожал. Он намазывал его на бананы и поглощал в диких количествах. Тогда он был готов питаться исключительно липовым вареньем и бананами, бабушке приходилось делать банановые блинчики, чтобы хоть как-то разнообразить его меню. У липового варенья был особенный вкус – редкий, терпкий, ни на что ни похожий, и Платону очень нравился его оранжевый цвет. Ему казалось, что еда оранжевого просто не может быть плохой. Платон явственно ощутит аромат липового варенья, очень насыщенный и сладкий. Потом он понял, что перепутал липовый мёд с облепиховым вареньем. «Липовый мёд золотистый, такого тёплого оттенка, а облепиховое варенье оранжевое такое. Это совершенно разные растения! Да, хоть я и родился в глуши, а такие вещи до сих пор не различаю», – почти с гордостью подумал Платон.

– Нужно будет Бетинке нарвать, она любит варево из этой фигни, – сказал Артём, ковыряясь зубочисткой в зубах.

«И он путает сейчас, руку готов дать на отсечение! Нужно показать ему облепиху». Платон чувствовал, что за ними наблюдают. Ему показалось, что мурашки поползли по рукам не от прохлады, а от посторонних глаз. Он словно физически ощущал чужие взгляды. Вскоре он услышал шорох на полянке на берегу. Он смешался с плеском волн, но Платон его расслышал. Потом он услышал, как спустили курок. Он инстинктивно прикинул, куда лучше всего прыгнуть, если в них начнут стрелять. «Если прыгну в воду, поеду обратно весь мокрый, да и вода уже довольно холодная. Если прыгну к кабине, шибанусь обо что-нибудь, набью шишку или рассеку бровь. Умереть проще», – размышлял Платон. Он остался на своём месте. Суета его никогда не прельщала, он предпочитал

как те пассажиры «Титаника» в смокингах, попивать бренди и слушать музыку, когда все вокруг бегают и пытаются спастись. Лишние действия были ему чужды, потому что он был невероятно ленив. «Мне иногда лень даже шнурки завязывать, не что усердно спасать жизнь и «делать хоть что-то». И у меня почти отсутствует инстинкт самосохранения, чтобы переживать о том, как кола смешивается со сладостями в моём желудке и превращается во внутриутробный фонтанчик».

– Мы с миром. Это я поставлял вам еду, – громко сказал Артём, теребя зубочистку пальцами.

– Что вам здесь надо?! – раздался женский голос.

Вскоре на берегу появилась высокая очень худая девушка, в руках она держала автомат. Каштановые волосы, подхваченные ветром, наполовину закрывали её лицо. Она босиком зашла в воду. За ней появились одна за другой ещё с десяток женщин разных возрастов. Все они были в каких-то лохмотьях: кто в остатках тюремной формы, кто в одежде не по размеру. Он вспомнил репортаж о голодающих коровах в Индии, это была первая возникшая ассоциация – тощие животные, бредущие по пляжу. «Дикие тёлочки, которые рождены быть одомашненными. Как-то несуразно они смотрятся на свободе, бродяжничающие на берегу. У каждой тёлочки должен быть кров. Они должны уютно пастись на лугах и возвращаться домой. Нужно Меньше смотреть каналы о животных! Один раз я начал сравнивать ультразвук, на котором общаются дельфины, с голосом спам-звонков из банка». Платон вспомнил, как давно не видел женщин вживую, если не считать Бетину. «Да, и жаль, что первые женщины за год, которых я встретил, выглядят именно так. Я привык смотреть только на красивые картинки, на голограмму Иды, которая всегда в «Имитации» при полном параде. Блин, я забыл, что женщины могут выглядеть плохо», – расстроился Платон.

– Мой квадрокоптер не вернулся после полёта к вам. Он мне дорог, как память. Мой первый квадрокоптер, я очень сентиментален. Вот ищу его. Случайно не встречали? Оранжевенький такой, с белыми полосками, – говорил Артём, держа ружьё на уровне живота.

– Ты припёрся сюда из-за какой-то пластмассовой фиговины?

– Говорю же, я к нему привязан. Если вы его по ошибке скоммуниздили, то советую вернуть. Потому что никто с вами больше связываться не будет, и вы будете собирать ягодки, ловить рыбу руками, и ни грамма шоколада по акции. Никакого чая, кофе, чипсов.

Главная «амазонка» пальнула из автомата. Платон от неожиданности чуть не подпрыгнул. У него зазвенело в ушах. Через секунду он услышал, как что-то упало в воду. Это оказалась утка. «Вот даёт дылда!»

– Это было эффектно! – вслух восхитился Платон.

– Плыви за ней, красавчик! – обратилась она к Артёму.

– Да не вопрос!

Он скинул футболку и сандалии и прыгнул в воду. Платон решил сойти на берег по выдвижному трапу. Артём подобрал утку и бросил её прямо к ногам дылды.

– Да расслабьтесь! Я сидела за кражу денег с карточек. А твой дрон улетел на миссию. Вернётся часа через полтора. Так уж, парни, придётся вам зависнуть здесь.

– Я знаю его! – указала на Платона коренастая казашка.

– Пересекались на поддельных сайтах женских шмоток?

– Неа. Я ж в библиотеке работала. Я видела его физиономию на корешке. Толстая такая книженция. Там что-то про то, как мусор выбрасывает людей где попало. Стаканчики из МакДоналдса выбрасывали толстяков, овощи вегетарианцев тощих, а спортивное питание качков. Такая муть, но забавно было читать!

– Ааа. Афонин, что ли? Я читала отрывок на странице какой-то чокнутой феминистки.

– Тёпа, что-то мне это всё не нравится, – прошептал Платон, – Лучше бы они нас просто прикончили.

– Не ссы, Плат. Сейчас организуем тебе встречу с читателями. Ты когда-нибудь в колонии выступал?

– Нет.

– И не благодари!

Дылда протянула Артёму руку.

– Меня зовут Ксанка, красавчик.

– Артём.

– А красавчика номер два?

– Платон.

– Это псевдоним, что ли?

– Нет, в честь того, кто всегда записывал за Сократом, назвали. Философа.

Платону показалось, что он попал в племя к аборигенам. Вокруг костра валялись какие-то тряпки, пустые банки от тушёнки, обглоданные собачьи кости. В другой стороне он увидел много разобранных картонных коробок – спальных мест. Он изо всех сил изображал отсутствие удивления и брезгливости. Артём накинул на голову полотенце, напомнив Платону девочку Алёнушку с шоколадки или монахиню в платке с вырезом для лица. Он еле сдержал смешок.

– Это апостольник?

– Что?

– Предмет одежды православной монахини.

– Неверующий, а про какой-то апостольник знает. Я просто не хочу заболеть. Бетинка начнёт тогда со мной возиться как с писаной торбой и не пустит на рыбалку.

Ксанка протянула им две консервные банки с каким-то горячим напитком.

– Чай с липой. Не боитесь, не отравитесь.

– Я тебе доверяю, мать. А то останешься здесь с собачатиной до весны, – произнёс Артём, отпивая из «кружки».

– А, это, страшная история, конечно, вышла.

– А ну, Плат любит всякие истории, поведай.

– Эти дикие оголодалые псины набросились на Татку, когда она искала место для толчка.

– Какой ужас! И что с ней?

– Похоронили вчера.

– Что-то вы не очень расстроены, – удивился Артём.

– Да она была та ещё тварь! И сидела за убийство, – вмешалась в диалог Лизка, казашка, – Я застрелила тех псин, приготовила из них наподобие плова. Ульянка когда узнала, начала кричать про то, что в этих псинах остатки Татки, что-то про каннибализм. А ночью взяла и утопилась.

– Что-то вы не очень расстроены, – повторил Артём, поправляя полотенце на голове.

– Да она та ещё шизофреничка была! Кто топится в конце октября, холодно же? И как говорится, избавились от слабых звеньев.

– Лизку ничем не удивишь, – подтвердила Ксанка, шурша фантиком от конфеты.

– Это чёрный юмор такой? – решил Платон, что они шутят.

Лица Ксанки и Лизки оставались непроницаемыми.

– Тебе могилы показать?

– Похоже, что вы не шутите.

Они захохотали.

– Смотри, купился! – указала на него пальцем Ксанка.

– Ага. Не боись, это не те собаки, а другие. Это мы над Ульянкой пошутили, а она поверила. Но фиг с ней, мы бы с ней по миру пошли, та ещё была истеричка.

– Вот теперь они говорят серьёзно, – подтвердил Артём.

Платон представил, как под кепкой его волосы наэлектризовались и встали дыбом.

«Куда я попал?!»

– Я, кстати, одно время притворялась ненормальной и попала в психушку в трехстах километрах отсюда, – похвасталась Лизка, – Так там персонал куда более психованный, чем сами пациенты. Их фельдшер насмотрелся на психов и у самого крыша поехала. Он решил, что его мать захватил демон и отрубил ей голову топором. Так потом он разгуливал по психушке с головой под мышкой и кричал: «Я спас её». За ним гонялись целый час. До сих пор не знают, он это сделал из-за того, что спятил, или ему показалось, что жить в психушке куда лучше, чем вкалывать фельдшером, да и с пенсиями теперь проблемы, и он так решил обеспечить себе старость. Ты же писатель, может быть, тебе пригодится случай. Ты ведь любишь чернушку.

– Знаешь, тебе стоит заняться написанием рассказов, у тебя богатая биография.

– Так в этой психушке в отделе кадров работает баба, которая подсыпала мужу лекарства, чтобы запереть его в этом заведении, получить опекунство и устроить потом личную жизнь с каким-то итальянцем. Что самое интересное, ей всё удалось. Я слышала, что её муж до сих пор взаперти, а она скоро увольняется и уезжает в Тоскану. Вот устроилась баба!

– И почему мы так не можем?! – удивилась Ксанка.

– И не говори! В общем, я решила, что там форменные психи и работают, и лечатся, снова стала нормальной и вернулась к девчонкам! И не пожалела. Ещё и такой случай сбежать подвернулся.

«И что творится в голове человека, который рассказывает такую ересь? Неудивительно, что ей поверили, когда она притворялась спятившей»

– Там была форменная паника, да? – поинтересовался Артём.

– Да. Сильнейший дождь лил два дня. Нас собирались перевести в другое место, но многие надзиратели бежали, бросили всё. Мы успели прихватить оружие и пустились в путь. Теперь кукуем здесь.

Оказалось, что Ксанка и Лиза были Интернет-воришками и биохакерами. Но сумма их краж достигла определённой отметки, поэтому срок они получили не маленький. Другие две беглянки были режиссёрами пиратских записей. Одна играла в он-лайн казино на деньги компании. Платон удивился, как большинство их них хорошо разбирались в неотехнологиях. Он даже разрешил Ксанке переустановить операционную систему на своих часах.

– Хорошая модель, – с завистью отметила она.

– Да, последняя.

Она показала ему свои часы – из прошлого века. Они считывались только на устройства той же фирмы и даже не служили проектором в темноте. Среди деревьев показался оранжевый квандрокоптер с белыми полосками. Он доставил какую-то коробку.

– Братиш прислал детальки, чтобы прокачать мои часики. Тюнингом займусь, – сообщила Ксанка.

Артём побежал к своему дрону навстречу и начал с ним обниматься, словно с собакой. «Скоро будет очередное наводнение. Вряд ли беглянки переживут эту осень. Жалко их, забавные. А с другой стороны, всё к лучшему. Не хочу их жалеть. Они как дикие собаки, проку от них никакого, а шуму много. Зато умрут свободными!» – размышлял Платон.

– А ты тоже женат, как и твой брат? – поинтересовалась Лизка.

– Он – не мой брат.

– Странно. У вас лбы похожи, да и комплекция. Подумала, что брат.

Платон посмотрел, как Артём начал разбирать коробку. Он мысленно соединил две фотографии: отца и Артёма, затем он сравнил себя с ними. Вместе они были похожи на трёх Гулливеров в стране хоббитов. Он сопоставил факты и события за долю секунды. «Мы явно из одной партии товара, из одной коллекции. Почему я не догадался раньше? Мне даже мысли такой в голову не приходило. Почему это стало словно каким-то озарением?! Никаких догадок, предчувствий. Неужели я настолько глуп и слеп? Или просто мне было наплевать? Все всегда делали вид, что мы просто два парня с одной улицы. Он то точно в курсе! И ничего мне не сказал. Не удосужился. Ведёт себя как ни в чём не бывало. Или у него свои планы? Почему он пришёл в тот день ко мне? Изображал моего друга, хотя мы с ним так – как это называется, единородные братья. Таким обычно просто наплевать друг на друга. Мы даже не обязаны друг с другом общаться, это не отец, которого не выбирают. Таких братьев и сёстер можно в глаза не видеть. Я вот знать не знаю последнего ребёнка отца. А этот залез мне в душу. Что ему от меня нужно?» У Платона началась безмолвная истерика. Миллионы слов в его голове начали сражение. Он представил, как протыкает Артёму ножом здоровенную ладонь. Он не понимал, почему злится на него, Платон мысленно прикидывал причины: «Он знает, но ничего мне не говорил? Он – сын моего отца, а я считал это только своей привилегией? Я в чём-то завидую ему, а он ещё и мой брат? Или он просто бесит меня своей наглостью? Почему мне так хочется дать ему по морде?»

– Думаю, нам пора, Тёпа.

– Да, девочки, мы отчаливаем. Удачи!

Ксанка протянула Артёму деньги за продукты и список всего необходимого для жизни в лесу.

Всю обратную дорогу Платона мучил один вопрос: «Спросить?» Но каждый раз, когда он собирался озвучить одолевавшее его сомнение, он немел и отказывался от своей затеи. «Вдруг всё изменится? Вдруг я стану чем-то ему обязан, а он мне. Как же он на него похож! Его голос звучит практически так же прерывисто и низко. Эта вечная бравада, готовность справиться со всем чем угодно. Он даже штурвал держит на тот же манер. У них похожие глаза. Он куда больше его сын, чем я. Он похож на его продолжение, а не на какую-то ошибку природы, безродное создание, которое не способно найти себе место на этой планете. Он куда более цельный, чем я. Не похоже, что он рос безотцовщиной. В его характере есть хоть что-то, напоминающее предка, объясняющее его сущность, а не полнейший хаос и неопределённость. Он хоть как-то связан с этой зёмлей. Можно сказать, что у него есть корни, а не пустота под ногами. И почему меня это так волнует? Будто произошло что-то действительно значительное. Я и так знал его всю сознательную жизнь. Может быть, появление кота даже куда более знаменательное событие, чем появление единородного брата». Ещё он надеялся, что всё это вздор. Платон не любил ошибаться, но в этот раз он был готов признать себя параноиком. Он хотел, чтобы всё это оказалось плодом его больной фантазии. Он вспомнил, как сказал ему, когда им было по тринадцать: «Я хотел бы такого брата, как ты!» Артём тогда замялся и пробурчал что-то вроде: «Можешь называть меня братом!», а Платон не воспринял фразу всерьёз.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.