Вечный мент, или Светоч справедливости

Я наклонился, ухватил мужика за ворот.

– Это ты со мной говорил?!

– Что-о… – Дыхнул перегаром толстяк. – Ты чего, паря?

Голос у него оказался пронзительный, почти фальцет.

– Ничего, – я выпустил ворот, брезгливо отряхнул руки.

И за что мне такое? Что у меня с головой?! Что, черт побери, вообще происходит, если стойкий профи не может выполнить заказ по такому простому объекту?!

А на выходе из метрополитена меня обругала странная тетка.

– Таких, как вы, молодой человек, – выкрикнула она, – надо изолировать от общества и лечить электрошоком!

Ошарашенный неожиданным нападением, я даже не нашелся, что ответить. Пробежал мимо, трогая ушибленную физиономию. А после долго думал, с чего это тетка на меня взъелась. Пришел к неутешительным выводам – со мной что-то не так. Стоит задуматься, если случайные прохожие на тебя кидаются с подобными заявлениями.

«На тебе печать зла, – шепнул тот же злополучный голос за левом плечом, – некоторые это чувствуют!»

На сей раз, я даже оборачиваться не стал, только ударил себя кулаком в лоб – может, мозги встряхнуться и встанут на место. Не помогло. До самого подъезда меня преследовали тени, перебегали дорогу черные кошки, и голос вкрадчиво шептал в уши, что я все делаю правильно.

Вечером включил телевизор: посмотреть новости, послушать любимого психолога. И сразу наткнулся на репортаж: «Силами сотрудников милиции обезврежено самодельное взрывное устройство…» Показали Андрея Счастливцева. Он невыразительно поведал, что, дескать, старый автомобиль сразу привлек его внимание, чем-то показался ему подозрительным, и он решил проверить жестянку на предмет взрывных устройств – под капотом нашел бомбу, вызвал саперов. Потом большой начальник, хлопая проницательного сотрудника по плечу, сообщил, что принято решение о предоставлении Андрея Счастливцева к награде, медали «За отличие в службе».

Нервы у меня совсем расшалились. Вытянул руку – дрожит. Никогда раньше за собой такого не замечал. Таблеткам я не доверял. Но есть же народное средство борьбы со стрессом. Правда, пить я себе всегда запрещал. Но это тот самый случай, когда стоит нарушить правила.

Побежал в ближайший гастроном. По закону подлости, все магазины в округе оказались закрыты. Какой-то невзрачный субъект, чье лицо я не запомнил, продал мне на углу шесть бутылок портвейна номер «13». Никогда не пил портвейн. А этот неожиданно хорошо пошел. Посидел, почёкался с собственным отражением, не только нервы подлечил, но и уважил известную рассейскую традицию: по любому важному поводу обязательно надо выпить – и тогда все сложится, все уладится, все пойдет, как по писаному. С непривычки надрался так, что стены закачались, и пол заплясал. А в результате, вместо спасительного успокоения меня охватил необъяснимый страх. Да еще стало казаться, будто за мной кто-то неустанно следит. Я услышал в коридоре подозрительные шорохи. Подошел к входной двери, припал к глазку. А там… толпа. Все, кого я убил за долгие годы своей кровавой карьеры. Стоят с серыми лицами, смотрят, ждут чего-то. И среди них Кристина…

Я очень постарался стереть все воспоминания об этой девушке. Слишком больно было думать о ней. Ясное дело, она мне привиделась. С чего бы ей заявляться ко мне в компании мертвецов. Ее-то я не убивал. Жива-живёхонька. Скорее всего…

Наверное, когда сходишь с ума, все, что накопилось в сознании, проецируется в реальность вполне зримыми галлюцинациями. Если бы это была прежняя Кристина, я бы, может, и обрадовался такому приятному, хоть и иллюзорному гостю, но эта девушка разительно отличалась от той, что я знал. Злое лицо, тонкие губы, и волосы оттенка воронова крыла. При мне они были каштановыми. И глаза у той, моей, Кристины были добрые, даже ласковые. Особенно поначалу, когда наши отношения только начинались.

– Пошли прочь! – выкрикнул я, испытывая состояние близкое к истерике. Отшатнулся. Сейчас бы пулемет. Я бы открыл дверь и всех покосил. Только вот беда. Они же уже мертвы. Что толку всаживать в них пули, если не можешь причинить им никакого вреда. Пьяный бред, осознал я…

Когда первоначальная паника немного отступила, я осторожно подкрался к двери, боялся, что ее вот-вот вышибут, выглянул в глазок. Мертвецы никуда не убрались, только придвинулись еще ближе, прямо к дермантину, и тяжело дышали, вывалив синие языки. А впереди всех мой самый первый, с окровавленной грудиной, пробитой пулей. А в глазах такая вселенская тоска, что, кажется, сейчас завоет. И слезы по щекам все текут и текут. Шепчет: «О душе твоей загубленной плачу».

Тут у меня совсем нервы сдали. Я ринулся к столику, где стояла полупустая бутылка, налил полный стакан портвейна до краев и залпом выпил. Прислушался к ощущениям к себе. Сначала ничего не происходило. Потом комната качнулась, поплыла, в зеркале возникло мое отражение, погрозило пальчиком. Все остальное помню, как в тумане…

Внезапно с грохотом распахивается входная дверь, слетает с петель, и мертвецы, сохраняя тягостное молчание, бредут ко мне. И, не дойдя всего пары шагов, рассыпаются в прах. Потом начинает раскачиваться абажур под потолком, отбрасывая причудливую тень на стену. Тень эта обрисовывает очертания крылатой фигуры с мечом…

Комната завертелась, будто я сидел в кабине аттракциона из Парка Горького, я почувствовал, что падаю… падаю… падаю… и мир померк.

Мне снился блок-пост и самоуверенный дедушка по имени Ваня, которому я чем-то не угодил. Я потом забил его камнем, когда пошли в ближайший кишлак за спичками, и сбросил в обрыв. Руки тряслись несколько дней. Все казалось, дознаются. Не дознались. Через неделю почти весь блок-пост расстреляли боевики. А тех, кто выжил, командование вывезло, поспешно наградило и комиссовало из доблестных вооруженных сил.

Сон вышел однообразным. Ваня стоял за дверью и следом за убитым боевиком как заведенный повторял: «О душе твоей загубленной плачу… О душе твоей загубленной плачу… О душе твоей загубленной плачу».

И хотя я кричал и стонал во сне, но, по крайней мере, этот сон не был похож на все остальные. Последнее время мне снилось одно и то же. Ревущее пламя. Человек отчаянно кричит, сгорая заживо. Я приближаюсь, чтобы рассмотреть его, и понимаю, что это я, превращенный в угли, испытывающий невыносимые страдания, и все еще живой… Я просыпался в горячке, на мокрой от пота постели и долго еще в ушах звучал исступленный вопль. Горло порой саднило после очередной ночи, проведенной в плену ночного кошмара, и я понимал, что своими криками наверняка пугаю соседей.

***

У соседа шумят, понял Пал Палыч Криволапко, в прошлом геодезист и большой ученый. Странные шорохи за дверью очень не понравились Пал Палычу. Как всякий тихий алкоголик, он не любил, когда шумели. Сосед Вася впечатления человека пьющего не производил, но Пал Палыч по себе знал, как обманчива бывает внешность. Пьет по-тихому, за закрытыми дверями, считал Криволапко. Людей она давно уже подразделял по простому ранжиру – пьет, не пьет. Если не пьет, значит, субъект подозрительный. И вообще, сволочь. Если пьет, значит, несчастный. Но с душой. Хотя тоже сволочь, чего там. Насчет человечества в целом и каждой личности в отдельности Пал Палыч давно не питал никаких иллюзий. Соседа он определил во вторую категорию. Сильно злился, что тот не желает разделить с ним застолье. Хотя предлагалось неоднократно. «Брезгует, гад, – думал Криволапко, – а я за него кровь проливал». Ни на какой войне он, конечно, не был, а под пролитием крови подразумевал героическое донорство. Раньше, если очень нужны были деньги, на опохмел души, или просто гостей принять, Пал Палыч шел, как он сам говорил, «навстречу медицине». Кровь Криволапко сдавал регулярно, пока внешний вид позволял. Но однажды ценную жидкость из организма брать отказались. Прогнали пьянчугу взашей. Хоть он и кричал на медсестру и даже замахнулся костылем. Не было в докторах христианского сочувствия к страждущим. А было одно только стремление – накачать побольше свежей крови из молодых, сильных и непьющих тел.

«Упыри!» – привычно ругал их Пал Палыч. Порой ему представлялось, как кто-то из людей в белом халате прикладывается к пробирке с кровушкой и пьет ее, причмокивая ярко-красными от переизбытка гемоглобина губами.

Выпить хотелось мучительно.

«Когда-то я же умел останавливаться», – подумал Криволапко, и в душе его возникли светлые картины из юности, писанные маслом нетрезвых воспоминаний. Пару стопок водки, и ему начинало казаться, будто он воспарил над толпой, его посещало такое изумительное остроумие, что он всех окружающих без исключения разил словом метким и злым. И руки тогда не дрожали, и душа не сжималась в истерике, мучимая экзистенциальным ужасом существования. А теперь едва не допился до белой горячки. И во снах к нему является бледная алкогольная ведьма-зависимость. «Ну, что, Пал Палыч, – говорит ласково, – пропил стоп-кран?»

Криволапко снова припал к глазку. На лестничной площадке происходило что-то совсем уже жуткое…

– Delirium tremens [9], – шепнул чей-то вкрадчивый шепоток в самое ухо, и Пал Палыч вскрикнул. Сердце застучало неестественно громко. Он и слов-то таких не знал.

– Кто здесь? – спросил он.

А за дверью продолжали шевелиться странные людишки – все пообтрепанные, лоскуты кожи свисают с кистей рук и черепов, с тоской в кровавых глазенках и всё скребут-скребут ногтями соседскую дверь.

«Может Хелловин наступил, – подумал Криволапко с надеждой – видел недавно сюжет по телевизору, – вот детишки и балуются». Снова припал к глазку.

– Ох, не наш это праздник, – проговорил убитым голосом, – не русский. Заграничный. Дурной.

Маскарадные костюмы внушили ему такой острый приступ страха, что он едва не опорожнил кишечник. С пищеварительной системой в последнее время было неладно. Однажды вышел в магазин за парой «белых», да и не дошел. Если бы его организм к тому времени не пропитался бутылкой портвейна «13», так и умер бы от стыда. А так ничего. Только прохожие носы отворачивали.

В дверь вдруг вкрадчиво постучали.

Только этого не хватало. Пал Палыч попятился и сел на пол. Затаился. Авось, пронесет.

Стук повторился. На этот раз звучал настойчивее. Криволапко даже послышался вкрадчивый шепоток:

– Открывай!

– Никого нет дома, – проговорил он едва слышно, на что последовал незамедлительный ответ:

– Я тебя слышу!

Потом в дверь ударили, да так что замок тут же дал слабину – железный язык треснул и отломился. Створка распахнулась, и на пороге возникла полуголая красотка – выпрыгнула, как черт из табакерки. Черный бархатный плащ ниспадал до пола. Между полами видна была полная грудь с бордовыми напряженными сосками и плоский живот с глубокой впадиной пупка. За спиной девицы маячили безобразные ряженые, празднующие нерусский праздник Хелловин. Но войти в дом не пытались, все больше толпились возле квартиры соседа. Пал Палыч от неожиданности грохнулся на задницу, спиной уперся в стену. Облизал сухие губы, – неимоверно хотелось выпить, – прищурился, приглядываясь к визитерам, и обомлел – таких маскарадных костюмов ему видеть еще не приходилось. Натуральная жуть.

– Вы… вы кто? – задыхаясь от волнения, проговорил Криволапко. – Да неужто все это наяву?! Господи!

– Одни надеются на Господа, – заметила черноволосая девица наставительно, – другие на то, что бога нет. – И вдруг извлекла из-под плаща полусерп турецкого ножа. Пал Палыч начал подниматься с пола, предчувствуя страшное, когда она ударила его под подбородок – резко и неожиданно. Криволапко булькнул, схватился за поврежденное горло обеими руками и повалился на линолеум, забрызгивая кровью бумажные обои в мелкий желтый цветочек.

Девица хихикнула и направилась в комнату. Здесь она провела совсем немного времени, осмотрела пустые книжные полки – всю библиотеку хозяин квартиры давно пропил, схватила пустую бутылку и запустила в сервант, распахнула створки окна и выпрыгнула в ночь.

Наслаждаясь полетом, она неслась над ночным городом, и бархатный плащ развивался у нее за спиной. Ей нравилось быть ведьмой и ощущать себя почти всесильной.

***

Пробуждение мое было ужасным. Я лежал щекой на чем-то твердом. Неестественно вывернутая кисть руки затекла и при первом же движении отозвалась болью. Открыл глаза, и в первое мгновение никак не мог сообразить, где нахожусь. Я бы не удивился даже, если бы оказался в аду. Потом понял, что вижу доски родного ламината. Подавляя рвотные позывы, с трудом встал на корточки. Напиться в стельку, да еще тогда, когда имеешь дело с таким сложным заказом. Такое со мной случилось впервые. Но, с другой стороны, мне нужна была разрядка. Все эти кошмарные видения… Мистика, от которой хотелось бежать куда подальше…

Входная дверь оказалась на месте. Но в ней было вырезано несколько странных символов – перевернутая звезда, крест, свастика в обратную сторону, и торчали два кухонных ножа. Они, по всей видимости, и послужили инструментами для подобного вандализма. Увиденное меня порядком раздосадовало. Выходит я, пребывая в плену галлюцинаций, могу натворить все, что угодно. Даже начертать странные символы, явно мистического характера.

Пока я брился, жужжащий над ухом комар не давал мне покоя. По зеркалу ползали здоровенные жуки-носороги. Плитка в ванной вся растрескалась и местами обвалилась. Еще я слышал бесконечные бормотания. Но поскольку я уже понял, все это происходит лишь внутри моей головы, то постарался не обращать на эти скорбные обстоятельства моего нынешнего бытия никакого внимания.

Я взял со столика ключи от машины, документы. По городу я перемещался на старенькой красной пятерке, не привлекающей лишнего внимания, – возьмите на заметку, именно так выглядит идеальная машина для наркокурьера или киллера.

В боевиках часто показывают, как герой ведет стрельбу, высовываясь из окна автомобиля, мчащегося на полном ходу. Метко простреливает шины преследуемой машины, да еще умудряется ухлопать водителя. На деле, стрелять на ходу очень неудобно. Да и потом, для профессионала всегда существенна возможность произвести контрольный выстрел. И все же, я принял решение разобраться с объектом, нагнав его на автомобиле. Счастливцев обычно возвращался с работы поздно, уже в сумерках. Воспользуюсь пистолетом «АПБ», на основе Стечкина.

Люблю эту простую, незатейливую машинку. Для бесшумной стрельбы – самое то, что нужно. При желании из него можно даже стрелять очередями, достаточно прикрепить к рукоятке проволочный приклад с плечевым упором. Однажды эта полезная особенность конструкции спасла мне жизнь. Преследователи решили, что я вооружен чем-то вроде автомата «Калашникова», и решили в драку не ввязываться. Пока думали, что да как, я ушел дворами.

Между прочим, некоторые мои коллеги по опасному бизнесу любят оригинальничать в выборе оружия. Просто потому, что большинство из них – больные на голову придурки. Один душегуб из Питера, к примеру, предпочитал на шею жертве набрасывать рояльную струну. Не то чтобы в подобной жестокости была необходимость. Мог бы и просто пристрелить человечка. Просто он считал, что так надежнее. В конце концов, его самого придушили струной дружки покойного. Другой, большой любитель истории, использовал спортивный арбалет. Когда его взяли, то никак не могли поверить, что такого расстояния можно так точно вести стрельбу, да еще успеть за столь короткое время сделать несколько выстрелов. Но на следственном эксперименте парень продемонстрировал такое мастерство, что ему сразу же дали пожизненное. Третий предпочитал забивать жертву молотком. Тот еще садист.

Все они мелко плавали. Для наемника, работающего по крупным объектам, лучший инструмент – снайперская винтовка, взрывчатка и пистолет.

Когда иду на дело с оружием, первым делом пишу заявление о находке. Мол, нашел ствол, иду в ближайшее отделение милиции – сдавать. С этой бумажкой можно на совершенно законных основаниях разгуливать по городу с огнестрелом. Но лучше, конечно, не попадаться…

Оставив свою машину в одном из переулков, я вышел на шоссе. Поднял руку. Сразу выстроилась очередь подрабатывающих частным извозом. Я выбрал неприметный ИЖ, сел на заднее сиденье. Водитель ничего не заподозрил, покрутил радио, настроился на любимую радиостанцию и нажал на газ…

– Вот здесь сверни, – попросил я, когда мы проезжали поворот на один из строительных рынков. За ним была неприметная роща и весьма примечательная свалка, растущая день ото дня. Как только мы оказались в непосредственной близости от нее, я ткнул водителя стволом в затылок. – Туда сворачивай.

Он послушно крутанул руль.

– Теперь тормози.

– Парень, чего тебе?..

Я ударил его рукояткой пистолета. Он сразу повалился на руль и затих. Я вытащил владельца моего нового транспортного средства с водительского сиденья и загрузил в багажник. Можно было ехать к объекту, не опасаясь, что милиция задействует план «перехват». Из багажника водителю будет непросто пожаловаться на меня в органы. Главное, изъять у него мобильный телефон. А то придет в себя и начнет трезвонить в 02: «Помогите, я в багажнике собственного авто. Меня похитили». Оно мне надо?..

Я всегда использовал чужие машины, если требовалось замести следы. С моей стороны было бы большой глупостью совершать убийство на своем авто. Моя красная пятерка еще мне пригодится – чтобы скрыться от преследования, например…

Около двух часов я сидел в украденном ИЖ-ике, рядом с отделением милиции. Когда Счастливцев, наконец, завершил все свои дела и вышел из здания, я медленно поехал следом.

Он поравнялся с автобусной остановкой…

Я собирался подъехать, окликнуть его, чтобы остановился, сделать несколько выстрелов, выйти из машины, завершить дело контрольным в голову. И сразу же запрыгнуть обратно в авто. Пока мирные обыватели сообразят, что к чему, меня уже и след простынет.

Я приостановился, проверил пистолет, вставил на место магазин. Взялся за руль правой рукой, зажав ствол в левой, опустил стекло.

Объект остановился у палатки, купил бутылку пива, распечатал ее, приложился. Ничего не подозревая, направился дальше, в сторону дома.

Я нагнал его в считанные секунды. Крикнул: «Эй!» и вскинул руку. В ту же секунду он метнулся в сторону, уходя с линии огня. Одновременно он швырнул в меня пивной бутылкой. Я успел нажать на курок, – спасибо рефлексам, – но пуля ушла в молоко. Зато бутылка угодила точнехонько мне по мордасам. И раскололась с противным звоном – он еще долго звучал у меня в голове, не меньше часа. Только чудом я не лишился сознания. Но был порядком контужен. Весь в крови, в пиве, левый глаз вообще ничего не видит, но руль чудом удержал, машину вывернул, едва в бэху не впечатался на перекрестке. Свернул за угол, проехал метров сто и остановился. В зеркало уставился – морда распухает со стремительностью надувного матраса с автоматическим насосом. Левый глаз превращается в узкую щелку, как у старика Мао – поразительное портретное сходство. Хорошо хоть правый так же яростно и широко на мир смотрит. Да уж, ярости мне в этот момент было не занимать.

Тут меня словно кто-то за язык дернул.

– Будь ты проклят! – кричу что было сил. Выскочил из машины, разорался, руками размахиваю, и вдруг надо мной громадная крылатая фигура проступает. Смотрит на меня так, словно я заслужил кару небесную. И извлекает из-за широченного плеча громадный меч. Я попятился, но он не дал мне уйти. Как рубанет клинком со всего маху, аж вжихнуло. Я только и успел голову в плечи вжать и зажмуриться.

«Надо же, как быстро, – одобрительно подумал. – И совсем не больно. Знали бы все те, кого я пришил, что умирать так легко, меньше бы цеплялись за жизнь».

Открыл глаза. Никого. Только в воздухе странное мерцание, какое бывает после салюта.

Гляжу, а ко мне постовой спешит через улицу, за кобуру держится, и вид у него очень решительный…

Я в машину запрыгнул, пока меня снова галлюцинации не обуяли, дал по газам и уехал. Авто через пару кварталов бросил – засветилось. Багажник предварительно открыл. Не то, чтобы водителя было жалко… Просто, кто мне за него заплатит? А бесплатно я не работаю.

Ушел через парк, прикинулся алкашом. Иду, пошатываюсь, морда разбита – а на выходе патруль дежурит. Отвезли в вытрезвитель. Только утром отпустили – хоть и протрезвел почти сразу после задержания, и требовал медицинского освидетельствования – дескать, не пил – все равно оформили протокол нарушения правил общественного порядка и штраф.

Второго, ровно в полдень, позвонил какой-то тип. Представился заказчиком. Голос у него был злым.

– Почему тянешь?! – говорит, и через паузу: – Почему тянешь, я спрашиваю?

Как будто я волшебник – заговоренного мента за пару дней грохнуть.

– Все путем, – отвечаю, – делаю все, что в моих силах…

– Значит мало их у тебя, – вконец охамел незнакомец. Тут я чуть было с ласковых интонаций на яростный рев не перепрыгнул.

– Сил у меня, – рявкаю бульдогом, – на всех хватит. И на тебя тоже, гнида!

– Но-но… Гляди, как бы не пожалеть о своих словах.

– Ты мне что, угрожаешь?! Были уже такие. Угрожали. Запугивали. Даже не знаю, куда их кости вороны занесли.

– Да, ладно тебе, – голос в трубке немного помягче сделался, его обладатель нутром почуял, что грубить мне не стоит, – ты там не очень-то. Я тут, вообще, не при делах. Думаешь, я главный в этом деле? Нет, не я. Сказать, кто заказчик?

– Плевать мне, кто заказчик. Дело сложным оказалось, требует особой подготовки. Ясно?

– Не совсем, – голосок у незнакомца дрогнул, я эти боязливые интонации за километр чую – не зря мне такой жизненный опыт достался.

– Знаешь что, друже, – тут меня буквально прорвало, – я по жизни, – говорю, – много разных людей видел, но ни разу так не случилось, чтобы кто-нибудь так нагло со мной разговаривал – и потом долго и счастливо жил… И вообще, заказец странный, ты не находишь? Ты, друг мой, знаешь, сколько на этом объекте моих коллег рога пообломало? Или лезешь в бутылку, не обладая даже достаточной информацией?!

Моя тирада произвела должное впечатление. Он помолчал. Только сказал напоследок:

– Поторопись.

И отключился. Видно, ждал от меня очередной грубости.

Тут у меня нервы не выдержали, и я засветил мобильником в стену – с такой силой, что только обломки полетели.

Сами бы попробовали по такому клиенту поработать. Я ж после каждой попытки мусора пришить на волосок от смерти. Только чудом жив остался.

Ну, ничего, мы еще поборемся. Посмотрим, кто кого.

Самые простые поступки приводят порой к наиболее ощутимым результатам. На этот раз я решил действовать наверняка – никакой изысканной фантазии, никаких оригинальных идей, четкое следование плану. Я отправился к объекту на дом, с гостевым визитом, захватил с собой взрывчатку в аккуратной розовой обертке. Такие подарки наша фирма дарит только самым дорогим клиентам. Заслуженный презент. Иного мнения быть не может. Аккуратно вскрыл квартиру, чтобы ненароком не побеспокоить соседей, и стал прилаживать гостинец. Вот тебе, мент, тротила под левую ножку, и под правую немножко. Так оно вернее будет. Растяжка получилась отменная, как иллюстрация в учебнике юного взрывника. Дверку прикрыл. И поспешил на наблюдательный пункт – в дом напротив. С крыши открывался отличный вид, лестничная площадка в армейский бинокль просматривалась замечательно. По моим расчетам, дома он должен быть около восьми вечера. Самое время ему было появиться. Скоро, очень скоро он бодрой походкой прошагает к подъезду, поднимется по лестнице на четвертый этаж – в таких хрущобах лифтов не бывает, распахнет дверь – и грянет салют победы, унося с собой большую проблему в лице опера Счастливцева.

Несмотря на то, что каждый вечер в восемь часов он был дома, в этот раз мент отчего-то задерживался. Скорее всего, по закону всемирной подлости. К восьми тридцати я окончательно задубел – как назло, в Москве сильно похолодало. В принципе, я бы мог покинуть наблюдательный пост, и узнать из газет о трагической гибели московского милиционера, но уж больно мне хотелось удостовериться в том, что в этот раз все точно выгорит.

В девять часов я начал волноваться. Все, думаю, не выдержал кто-то более удачливый ментовской экспансии и пришил Андрюшу Счастливцева, чтобы он солидным людям глаза не мозолил. Наблюдал я – наблюдал за заминированной квартирой и не выдержал. Решил осмотреться на месте. Вдруг он куда-нибудь уехал? Да не на день-два, а на целый месяц. Положил я полевой бинокль в сумку, оставил наблюдательный пункт и побежал к его дому. Замочком щелкнул – ключики у меня давно были сделаны. Они же изгатавливаются элементарно, по слепкам. Ловушку разряжать не стал, просто придержал проволочку, перешагнул аккуратно, и вошел в квартиру.

Обычное место холостяцкой дислокации, на первый взгляд ничего особенного, хотя типичного беспорядка для квартиры, где обитает одинокий мужик, не наблюдается, только возле холодильника стоит целая батарея бутылок из-под портвейна «777». Да еще повсюду разложены радиолампы. На серванте их было не меньше ста.