Вечный мент, или Светоч справедливости

Совещались меньше минуты. Все это время главарь банды мялся в отдалении. Что за чувства он испытывал, я могу только догадаться. Скорее всего, гнев и сомнения, правильно ли он поступил, разрешив странному капитану побеседовать со своими людьми. «Свои люди», между тем, долго обсуждать, как поступить, не стали – дали по Стриженному пару очередей из Калашникова.

– Все равно он давно уже спекся, – пояснили. – А нам еще жить и жить.

И среди братков встречались оптимисты.

– Подвезите, – просит Счастливцев. – Далеко добираться.

Отказать они не смогли. Не по доброте душевной. По малодушию. Он же от них ни на шаг. Даже на сиденье с гранатой запрыгнул. А выражение лица самое невыразительное. Будто его происходящее не особенно касается.

Останавливается возле отделения милиции черный BMW, он выходит.

– Благодарю, – говорит, – что подвезли, постарайтесь жить по закону, милостивые государи, и тогда мы с вами больше не встретимся.

Милиционеры, которые на крыльце курили, говорят, от удивления по струнке вытянулись, как на параде, когда серьезный авто к подъезду подкатил, и из него молодой сотрудник вышел, глянул невыразительно и вошел внутрь. Руку держал в кармане форменной куртки. Те из них, кто знал, куда Счастливцев направлялся, и вовсе челюсти пороняли. Они его к тому времени уже похоронили. Очень надеялись, что кристально честного капитана на стрелке продырявят. Но вышло совсем по-другому.

Гранату Счастливцев аккуратно дезактивировал в служебном туалете, вставив на место чеку. Впрочем, это уже домыслы. Начальство потом очень интересовалось, что это за номера с представительским BMW возле отделения. На все вопросы Счастливцев отвечал лаконично:

– богатые друзья. Праздновали памятную дату.

Но ничто, как известно, не проходит бесследно. Так что эта история вскоре стала достоянием общественности. С тех пор, как приключился этот инцидент, к нему стали осторожнее относиться в родном отделении, пошли слухи, что он внедрен к ним из другого ведомства. Что зовут его совсем не Андрей Счастливцев, а, к примеру, майор Пронин. И что он взят на службу в отделение, чтобы всех вывести на чистую воду. Ненависть все возрастала.

А он ни на кого внимания не обращал и руководствовался в делах только внутренним законом, то есть на службе делал то, что ему казалось правильным. В общем, зарекомендовал себя человеком, которого не только купить нельзя, при нем даже деньгами помахать страшно – может неправильно понять и оформить протокол изъятия в пользу какого-нибудь детского дома.

Андрей Счастливцев серьезных людей из уголовного мира, при виде которых некоторые готовы сами себе яму вырыть и лечь в нее, ни в грош не ставил. Для него они были, прежде всего, нарушителями закона. Взятки не брал, приглашения отобедать или сыграть на бильярде не принимал, в махинациях и пагубных пристрастиях, кроме чрезмерной любви к портвейну «777», замечен не был.

Зато то и дело рядом с капитаном всплывали трупы – по большей части, воры в законе и криминальные авторитеты, встречались и рядовые киллеры. За ним числился целый ряд убийств. Но ему все по-прежнему сходило с рук. Может быть, его прикрывал полковник Воронин. А может, и кто-нибудь посерьезнее. Только кто? Докапаться мне так и не удалось. Судя по тому, как благополучно складывалась судьба капитана в органах, покровители у него имелись в самых высших сферах.

Но это, как говорится, старые фактики, истории, покрытые паутиной, еще из девяностых годов прошлого века, а в двадцать первом он тоже успел отличиться.

Я с самого начала знал, что с этим человеком что-то не так. Какой-то он ненастоящий, что ли. Будто эпический герой, обросший легендами и мифами рассейского ГУВД.

Чего о нем только не рассказывали. Я бы не удивился, к примеру, услышав, что он в одиночку покончил с колумбийской наркомафией и благодаря действиям Андрея Счастливцева все полевые командиры террористов в одночасье отправились на покой.

Но порой бравый капитан совсем не походил на киношного борца с преступностью – эдакого рыцаря без страха и упрека. Личностью он был сложной и многогранной, не без тараканов. Очень странными были некоторые увлечения Счастливцева, слишком часто он вел себя пародоксально и даже безумно, умудряясь каким-то чудом оставаться в живых.

Хотя с ворами и убийцами он боролся успешнее многих, и даже, если говорить точнее, успешнее всех, кое-кто его откровенно побаивался, ибо был капитан, как говорится, без царя в голове, то есть царь в его голове даже не ночевал. А ночевали там, как я уже упомянул, тараканы.

Личная жизнь «вечного мента» была скудной. Он почти не интересовался девушками. Лишь изредка, приняв на грудь портвейна «777», звонил своей знакомой по имени Оксана. Она приезжала в его холостяцкую берлогу и оставалась там до утра. В очередной раз посетив капитана, девушка исчезала, как тени под утро, и безропотно ждала, когда он снова ее позовет.

Увлечения капитана тоже были странными. Счастливцев более всего увлекался двумя вещами – классическим балетом и радиолампами. Последние он коллекционировал. Не то, чтобы я сильно удивился сему факту. Я знавал убийцу, который бережно хранил альбом с фотографиями своих жертв. Но балет?!

Капитан посещал новые спектакли регулярно и даже встретился пару раз с примой Большого театра (редкий случай), но чем-то она ему не глянулась. А может, он ей. В конце концов, кто он такой? Обыкновенный опер, хоть и эксцентрик. А она – прима. К ней олигархи сватались. Хотя авторитетов, как я уже упоминал, для него не существовало. Он частенько говорил: «Не сотвори себе кумира». Его кумирами во все времена были закон и порядок.

Оружие Счастливцев носил только табельное. Что было само по себе странно. Любой оперативник с улиц обычно имеет на кармане левый ствол. На задержании, если что-то пойдет не так, стреляет из левого ствола. Ему же потом еще и благодарность выпишут за то, что обезвредил опасного преступника. А из табельного сделай выстрел на поражение – проблем не оберешься, затаскают по кабинетам… Его и таскали периодически, после очередного подвига со стрельбой и трупами.

Однажды брали вооруженную банду в Мытищах. Преступников обложили в небольшом двухэтажном доме. Осознав, что им никуда не деться, бандиты открыли огонь. Местные милиционеры прятались за деревьями, опасаясь получить пулю. Нельзя сказать, что они ничего не предпринимали – каждые пять минут один из них выкрикивал в мегафон призывы сдаться. Ситуация осложнялась тем, что у бандитов имелся ручной пулемет и гранаты. К тому же, они время от времени постреливали из обрезов. А рядом возвышался многоэтажный жилой массив. Не дай бог шальная пуля залетит в окно.

Счастливцев, едва вылез из милицейского газика, расчехлил табельный «Макаров» и двинулся к дому. Напрасно ему кричали: «Стой! Куда, дурья башка?! Тебя же сейчас положат!» Он пер на цель, как легкий танк на позиции врага. Под шквальным огнем вошел в подъезд. В результате, на нем – ни единой царапины. А бандиты мертвы – все, как один. Четыре выстрела. Ни одного мимо цели. Три пули легли в головы. Одна – в сердце…

– Тебя, сынок, бог бережет, – сказал полковник Воронин, вешая на грудь подчиненного блестящую медальку. – Спасибо за службу.

– Служу отечеству и закону, – проговорил Счастливцев невыразительно. Награда его не впечатлила. К орденам и регалиям он относился без лишнего пиетета, как и полагается скромному труженику органов внутренних дел и сумасшедшему.

Я имел дело с личностью необыкновенной, наделенной нездравым рассудком, зато с повышенной тягой к справедливости, с юношеским максимализмом желающей переделать мир. В чем-то я ему даже завидовал. Внутри меня прочно укрепилось зло, а он в свои годы – а ему уже было ближе к сорока, если верить источникам – оставался беспримерным романтиком, валил преступников, и знал, что делает правое дело. Я же пестовал в себе алчность, вместо морального удовлетворения копил материальные ценности и чувствовал все большую внутреннюю маету – давил груз грехов и невозможность от них избавиться.

В тот период времени я не сомневался, что легко справлюсь с этой задачей. После того, как убедился, с кем имею дело, возникла и личная заинтересованность в исполнении заказа. Это уже не просто убийство. Это поединок. Кто кого. Я должен проявить всю степень мастерства.

Проанализировав свои чувства, я сделал вывод: я хочу убить его еще и потому, что он может жить в ладах со своей совестью, не преступая уголовный кодекс и внутренний закон.

Вот тогда я испугался. Я понял, что моя мотивация изменилась. Раньше я убивал людей исключительно затем, чтобы пополнить свой банковский счет. Теперь же деньги перестали главенствовать – я шел убивать, потому что меня раздражал «вечный» мент. Похоже, у меня окончательно съехала крыша. Одно дело убивать за деньги и совсем другое – по идейным соображением или ради удовольствия. Так поступают не наемные убийцы, а маньяки.

«Может, забыть об этом странном деле, – размышлял я, – вернуть деньги заказчикам. Я слишком ненавижу объект. А между тем, почти его не знаю. В этом деле есть какая-то странность».

Нечто неуловимое все время беспокоило меня. Словно я в чем-то просчитался. И расплата за ошибку неминуема. Но забыть об Андрее Счастливцеве я уже не мог. Меня обуревала жажда, во что бы то ни стало убить его. Только тогда, почему-то казалось мне, мир вернется в привычные очертания, исчезнут галлюцинации, и я смогу жить, как прежде. В этом стремлении пролить кровь поборника справедливости была маниакальная одержимость, сродни той, что питала «вечного мента» в его борьбе с преступностью. Ко всему прочему я слышал непрерывный ядовитый шепот: «Убей его… убей… погаси светоч справедливости». А может, мне только казалось, что я его слышу.

Судебный чертог

7519 год от Сотворения Мира

Если вы неожиданно умерли, то с большим удивлением обнаруживаете, что со смертью бытие не кончается. Сознание схлопывается в черную точку. И некоторое время ничего не происходит. Вас просто нет. Но потом разум, лишенный бренной оболочки, оживает для новой жизни.

Реальность прояснилась. Василий Харитонович Жмуль захлопал глазами. Перед ним еще некоторое время стелился белесый туман, но затем пелена рассеялась, и умерший увидел толпы людей, укутанных в белые простыни. Все они следовали в неизвестном направлении. Некоторые шли сами. Других поддерживали под руки крылатые и рогатые существа. Жмуль и опомниться не успел, как его тоже подхватили и повлекли куда-то вместе с остальными. Обернулся налево – увидел страшную харю, острый подбородок, черные лохмы. Обернулся направо – встретился взглядом с чистым лицом юношей с чертами приятными, как у девушки. Василий Харитонович сразу решил, что вопросы будет задавать только этому привлекательному молодому человеку. А на патлатого постарается не обращать внимания. Тем более что были подозрения, с кем имеет дело.

– Где я? – спросил он юношу.

Тот немедленно откликнулся, словно ждал вопроса.

– Судебный чертог.

– А за ним низвержение! – хрипло возвестили слева. – На вечные муки. А мне – медаль на грудь!

– Это мы еще посмотрим! – возразил юноша и ласково обратился к Василию Харитоновичу: – Не бойтесь. Все через это проходят.

– Судебный чертог? – переспросил умерший. – А судьи кто? – При жизни он был преподавателем литературы в вузе, и монолог Чацкого знал едва ли не наизусть. Теперь классическая формулировка очень кстати всплыла из памяти.

– Хорошие судьи… – поведал юноша. – Справедливые.

– Хорошие, – согласилась страшная харя. – Но судят строго. И отнюдь не по совести. По делам земным. Осуждают на вечные муки.

– За что же меня судить?.. Я же ничего плохого не сделал.

– Еще как сделал! – возразил рогатый.

Жмуль осекся. Он вдруг вспомнил отчетливо, как стрелой боли ударило сердце. Сдавило грудь, сбилось дыхание. И сразу понял по знакомым симптомам – пятый инфаркт. Пятый – значит последний. Хотя были такие, кто выживал и после седьмого. Но про себя он знал, пятый не переживет. И не пережил.

Ему вдруг стало страшно. Василия Харитоновича пугали все эти люди в белых простынях на манер греческих тог. Все эти полуобнаженные растерянные люди. Ведь они… мертвецы. И он в толпе мертвецов бредет на скорбный суд.

Тут самообладание окончательно оставило преподавателя литературы, он истошно закричал, забился в руках держащих его под локти беса и ангела.

На Василия Харитоновича заозирались. Некоторые с осуждением. Но больше с любопытством. «Что это? Кто это кричит?» – послышались вопросы.

– Праведнику отверстие под крылья и нимб режут! – проорал бес, чем едва не вызвал всеобщую панику.

Волосатая ладонь зажала Василию Харитоновичу рот. Жесткий кулак ткнул под ребра.

– Давно хотел это сделать! – обдала зловонием хриплая образина. – Да возможности не было. Ну да ничего, теперь попляшешь, праведник хренов!

– Не смей! – возмущенно выкрикнул юноша, и за его спиной забились два больших белых крыла. Василий Харитонович даже залюбовался, глядя на сияющее первозданной чистотой оперение. Над головой провожатого он только сейчас заметил едва различимый обруч нимба. Тоненькая, светящаяся сусальным золотом полоска.

– Ну, все, пришли, – отозвался хриплый и резко остановился, пребольно дернув усопшего за локоть.

Василий Харитонович оказался в хвосте длиннющей очереди. Она обвивала холм и терялась в перистых облаках.

– Сколько мы будем здесь стоять? – обратился он к ангелу. Теперь усопший окончательно уверился, что перед ним божественный посланник. Скорее всего, его ангел-хранитель.

– Сколько потребуется! – рыкнула образина.

– А я не к вам обращаюсь! – осадил грубияна Жмуль.

В ответ рогатый презрительно фыркнул.

– Каждое дело требует рассмотрения, – мягко ответил юноша, – наберитесь терпения.

– Все понял?! – рогатый басовито хохотнул. – Мы здесь надолго.

– Надолго? – пробормотал преподаватель литературы и почувствовал обиду: – Что же это получается… При жизни в очередях. И после смерти тоже? Безобразие.

– Во козел! – рогатый скривился. – Недоволен он, видите ли. Может, хочешь без очереди пролезть? Не получится.

Василий Харитонович решил не обращать внимания на грубияна. Он часто поступал подобным образом при жизни, разумно рассудив, что хулиганов много, а он один – слишком много чести. Вместо того чтобы слушать бранные ругательства, которыми награждал его лохматый незнакомец, похожий на черта, Жмуль обозревал окрестности. Пейзаж Судебного чертога разительно отличался от всего виденного Василием Харитоновичем при жизни. Более всего это место походило на обширную мощеную черным булыжником площадь, посреди которой почему-то произрастал зеленый холм. Вокруг холма вилась дорога, запруженная усопшими и их сопровождающими в мир теней – по рогато-крылатой паре на каждого.

«Если это сон, предсмертное видение, то оно удивительно, – решил Василий Харитонович». Видение, и вправду, было настолько реалистично, что в него хотелось безоговорочно верить. В том числе и потому, что оно доказывало возможность посмертного существования. А в последние годы, думая о смерти, Жмуль с тоской представлял, как его сознание угаснет и дальше не будет уже ничего. То есть совсем ничего… Поэтому теперь Василий Харитонович отчаянно радовался, что ошибся, и очень боялся, что видение развеется. А вместе с ним и надежда на то, что бытие продолжается.

Бывший учитель литературы обернулся. За ним уже выстроилось в очередь множество умерших. По большей части, все это были пожилые люди. Но было среди них и несколько молодых. А неподалеку, заметил Василий Харитонович, ангел держит за руку маленькую девочку лет пяти, не больше.

– Могу я поговорить с теми, кто умер? – обратился он к крылатому юноше.

– Это не возбраняется.

– Извините, – Жмуль тронул стоявшую перед ним старушку. Та обернулась. – Что с вами случилось?

– Не знаю! – возмущенно буркнула она. – Говорят, будто померла в одночасье. Но чтой-то не похоже на то. Я-то знаю, как помирают. В прошлый-то раз извелася вся, пока скорую дождалась.

– А почему, умерев, мы не стали выглядеть моложе? – обратился Василий Харитонович к крылатому юноше.

– А почему ты должен выглядеть моложе?! – проорал бес. – Не нарывайся, Жмуль! У меня кулаки так и чешутся!

Глянув на своего напарника с осуждением, ангел поведал:

– Суд не только карает, но и награждает. Если они признают, что вы были праведником при жизни, то позволят вам после смерти выбрать любой облик.

– Значит, пока не время, – Василий Харитонович пощупал свой дряблый живот, прошелся пятерней по редким волосам и подумал: а было бы неплохо снова стать молодым. Он вспомнил, как быстро, без всякой одышки, поднимался по лестнице, как бежал за автобусом, не чувствуя потом острой боли в правом боку, и мог при желании переставить стенной шкаф – сколько было сил и энергии.

– А что происходит в раю? – задал он следующий вопрос ангелу. Но ответить тот не успел.

– Размечтался! – взревел бес. – Рай тебе не светит! Напомнить тебе о грехах?! Или забыл? Кто бросил семью ради молоденькой школьницы. Как развлекался с ней каждую ночь. Как ты вообще мог заинтересоваться шестнадцатилетней девочкой, педофил?

– Мне было всего двадцать семь, – пробормотал Жмуль. Смущение его отчасти было вызвано осознанием вины. Дочка действительно выросла без его непосредственного участия в воспитании. А жена Анна так никогда и не смогла его простить.

– Любовь?! – кричала она. – Ты просто похотливая мразь! Мразь! Мразь!

И хотя с Тоней Василий Харитонович впервые почувствовал себя счастливым, чувство вины не покидало его долгие годы и порядком отравило жизнь.

– Я же поддерживал ее деньгами… всегда, – забормотал умерший, – и потом, я просто не мог больше жить с Аней. Мы не совпадали темпераментами. Она была холодной, скаредной на ласку, столь необходимую мужчине, женщиной. Нет, нет и нет. Мы были совершенно разными людьми… Меня можно понять.

– Пустые оправдания! – констатировал бес. – Хочешь сказать, никогда не изменял своей второй жене?

Это был удар ниже пояса. Василий Харитонович действительно однажды сорвался. Всего только раз, во время поездки на российские юга, куда впервые поехал отдыхать один. Атмосфера располагала. И девушка на фоне морского пейзажа была такой юной и прекрасной. Она практически сама соблазнила его – зрелого мужчину, преподавателя литературы. Романтический ореол порядком развеялся, когда Жмуль понял, что подцепил болезнь – постыдную и совсем не вяжущуюся с тонкими чувствами хворь. Южный доктор отнесся к проблеме с пониманием – с подобным диагнозом к нему приходили каждый день… Домой Василий Харитонович вернулся абсолютно здоровым, окончательно убежденный в том, что нет ничего дороже семьи, и всякие любовные приключения ведут только к неприятностям. С тех пор он ни разу не изменял жене. Тем обиднее теперь были бесовские упреки.

– Грехи должно замаливать, – проговорил ангел. Он с печалью во взгляде смотрел на Василия Харитоновича.

– Хотите сказать, в раю мне не место? – выдохнул Жмуль.

– Именно так! – гаркнул бес. – Будешь низвергнут в ад, грешник! – И радостно захохотал, запрокидывая голову. – Буа-хаха! Буа-хахаха!

От ужаса Василий Харитонович весь покрылся испариной, подумав, что известная поговорка не верна – и мертвые потеют. Когда обстоятельства складываются для них причудливым и не самым обнадеживающим образом.

– Нет, – возразил ангел, – этому не бывать! Вы – светлая душа, хоть и оступились. Думаю, мы сможем их убедить. Вы отправитесь в чистилище. А оттуда на небеса.

– Но это же еще не все! – вскричал бес.

– Пожалуйста, не надо, – взмолился Василий Харитонович. – Я все понял.

Ему казалось, что другие умершие с интересом приглядываются к нему, внимая историям о его грехопадениях.

– Ну, почему же?! – возразил злонамеренный бес. – Такое каждому нужно послушать. Помнишь, тебя просили о помощи? Донести больного старика до скорой?

– Какого старика? – удивился Жмуль.

– Не помнишь?! – торжествующе вскричал бес. – Я и не сомневался. Тебя попросили донести соседа-старика до скорой. А ты сказался больным. Знаешь ли ты, что старик умер. Просто потому, что они не успели никого найти. А когда наняли какого-то алкаша за бутылку, было слишком поздно.

– Не может быть, – Василий Харитонович весь похолодел. И увидел, как смотрит на него мертвая старуха. С осуждением, выпятив покрытую седыми волосками челюсть. – Откуда мне было знать?! – вскричал Жмуль. – Что я, черт побери, провидец?! Я всего лишь человек.

– Всего лишь человек, – повторил ангел печально. – Тебе не стоит корить себя слишком сильно. Не думай об общественном порицании. Большинство тех, кто окружает тебя, совершили куда больше злодеяний. По большей части, они и не вспоминают о них, как и ты забыл о больном старике.

– Да! Да! Да! – выкрикнул бес. – Здесь одни только грешники!

Кругом послышались одобрительные голоса – падшие торжествовали, предчувствуя, что сегодня состоится большое низвержение в ад. Для каждого из них сегодня тоже должен был состоятся суд – суд их состоятельности в качестве искусителей, суд их заслуг перед Сатаной, суд, определяющий степень их награды или порицания.

– И как там, в чистилище? – осторожно поинтересовался Василий Харитонович. – Жить можно? – Он с надеждой смотрел на ангела.

– В чистилище души очищаются от грехов и скверны посредством страданий, – ответил тот. – Чтобы войти в Царство Небесное и созерцать божественное Величие, нужно быть совершенно чистым, ибо святость Божия бесконечна. Не войдет в него ничто нечистое.

– Боже мой, – пробормотал Жмуль.

– Раньше кричал «черт побери», а теперь он взывает к небесам, – заверещал бес. – Раньше думать надо было. Когда ту девку безобразную трахал.

– Она вовсе не была безобразной. На меня словно что-то нашло. Это было наваждение.

– Меньше меня слушать нужно было, – горделиво возвестил рогатый.

– Как это? – не понял Василий Харитонович.

– Это же я тебе на уши шептал: «Трахни ее, трахни»…

– Я ничего не слышал.

– Это потому, что я тебе прямо в голову шептал. Вот так вот. Ты трахал ту безобразную девку, а я трахал твой мозг, – довольный скабрезной шуткой бес снова расхохотался…

Василий Харитонович весь затрясся от возмущения и подумал, что если бы уже не умер, его, пожалуй, хватил бы очередной инфаркт.

– Мерзавец! – бросил он. И тут же получил сильный и болезненный пинок копытом.

Жмуль вскрикнул.

– Не позволю! – Сдвинув тонкие брови над переносицей, ангел надвинулся на обидчика.

– Все-все, – замахал руками рогатый, – сам же видел, он заслужил…

Последовала небольшая перепалка, после чего потусторонние сопроводители заняли прежние позиции по левую и правую руку от своего подопечного.

Очередь медленно, но все же двигалась вперед. Солнце здесь не заходило, и усопший преподаватель учитель литературы вскоре потерял счет времени. В этом чертоге, как называли его потусторонние существа, оно текло медленно. А мысли наоборот проносились в голове бешеной чередой. По дороге к холму Василий Харитонович припомнил всю свою жизнь, и в первую очередь неутешительные подробности земного бытия, обрекающие его на посмертные муки.

– А эти страдания, – обратился он к ангелу, – носят душевный характер?

– Телесных мук много больше, – последовал ответ. – Но и душевные муки с целью очищения будут регулярны и яростны.

После этого откровения Василий Харитонович пришел к выводу, что крылатый юноша вовсе не так добр, как ему представлялось ранее.

– И надолго мне в чистилище? – поинтересовался он хмуро.

– Зависит от тех, кто пока жив. И насколько истово они станут молиться за твою душу, томящуюся в чистилище.

– А если они атеисты? – спросил Василий Харитонович, подумав, что жена Тоня в церковь сроду не ходила. А последнее время вообще увлеклась буддизмом.

– Коли так – долго, – ответил ангел. – Ведь день поминовения усопших не просто так людям дан. А чтобы помочь тем, кто страдает в чистилище, быстрее очиститься, и направиться затем к Господу, в небеса.

– Какая же самая страшная мука в чистилище? – поинтересовался Василий Харитонович, решив сразу узнать все самое ужасное и на этом успокоиться – не было мочи и дальше ожидать этих чудовищных терзаний, которые ему пророчили.

– В чистилище души страдают от временного лишения блаженного лицезрения бога, – поведал ангел.

После этого откровения Жмуль сразу же пришел в хорошее расположение. Ну, это я как-нибудь перенесу, решил он.

Однако по мере того, как он поднимался по тропинке к вершине холма, настроение его все больше портилось. Впереди маячила неизвестность. Неясно было, как незнакомые судьи распорядятся его судьбой. А вдруг сочтут, что груз его грехов настолько тяжек, что он и чистилище не заслужил, и обрекут на вечные адские муки?.. Тем более что и греховные мысли, кажется, идут в зачет. А от греховных мыслей не застрахован никто. У Василия Харитоновича они имелись в избытке.