У зла нет власти

Максимилиан понемногу осмелел и занялся, по его выражению, хозяйством. Разумеется, он не собирался сначала строить замок – это ему было не под силу. Теплый дом вместо сырой пещеры – вот чего он хотел, но и дома не построить было без серьезных магических усилий.

Максимилиан «занялся собой», и после долгих упражнений у него обнаружилась власть над мертвыми насекомыми. В горах, особенно летом, полным-полно было бабочек, пчел, жуков, муравьев, и все они, прожив свои короткие жизни, издыхали и поступали под начало некроманта. Правда, долго служить ему они не могли, да и толку от них было не очень много.

Некромант, которому тогда исполнилось четырнадцать, жил в пещере у подножия гор. Однажды, гуляя по берегу озера, он встретил дракона. Раньше некромант ничего подобного не видел и здорово струхнул, но дракон был молодой, любознательный и – как потом понял Максимилиан – круглый дурак.

Он долго забивал мальчишке голову всякими загадками, ребусами и прочими каверзными вопросами, но Максимилиан – так, во всяком случае, он мне рассказывал – оказался не промах и отвечал правильно. Тогда дракон, раззадорившись, предложил сыграть в какую-то игру, Максимилиан согласился и выиграл у дракона желание.

И вот тогда он пожелал настоящий некромантский замок. Дракон долго возмущался, кипятил воду в озере и плевался кипятком, но деваться было некуда. Максимилиан нарисовал план – как умел, наспех, со множеством ниш, тайных подземных ходов и помещений для нежити, которые он собирался когда-нибудь заселить. Дракон построил все очень приблизительно, объясняя это тем, что проект Максимилиана не в ладу с законами физики.

– Он мне будет заливать про законы физики! – говорил Максимилиан, оттопырив губу и здорово напоминая мне белобрысого мальчишку, которым был когда-то. – Вот ты умеешь взглядом камни ворочать?

– Пока нет. Потом научусь.

– А он ворочал так, что только пыль летела! Мои дохлые мухи так и разлетались кто куда… А потом он выплавил ключ и вручил мне. Правда, забыл остудить, – Максимилиан потер ладони. – Вон он, этот ключ, на стенке висит.

Я повернула голову. Ключ был размером с бадминтонную ракетку, на вид очень тяжелый.

– Рассказывай дальше, – потребовала я.

И он рассказал.

Став хозяином замка, Максимилиан осмелел еще больше. Дракон не беспокоил его – все драконье семейство, обитавшее в скалах, куда-то перебралось, некромант не знал куда. Максимилиан ощутил себя хозяином этих земель и хозяином положения. В один прекрасный день он обернулся черной птицей и полетел в город – разведать, как дела.

К тому времени минуло уже почти три года после нашего триумфального возвращения из-за Ведьминой печати и после четырех свадеб, сыгранных одновременно. Принцессы вышли замуж: Розина за принца-деспота, Ортензия за принца-пленника, Алисия за принца-саламандру и Филумена за Уйму, бывшего людоеда. Ортензия с мужем уехали почти сразу: долгое заточение в замке у брата, принца-деспота, подточило здоровье пленника. Они поселились в какой-то отдаленной деревеньке и там, «на лоне природы», были вполне счастливы.

Алисия родила двойню, и детки удались в отца, принца-саламандру. Посмотреть, как они играют в разожженном камине, сбегалось чуть не все Королевство. Впечатлительные дамы падали в обморок. А дети все равно часто простужались, сам принц-саламандра мерз и чихал. В конце концов, эта семья уехала тоже – на далекие острова, в такие теплые края, где в полдень на разогретых камнях можно жарить яичницу.

Уйма отлично поладил со злюкой и стервой Филуменой. Она у него ходила в дикарском национальном наряде, пела людоедские песни, танцевала возле костра и повиновалась не просто слову мужа, но каждому движению его бровей. Удивительно, но и эти зажили душа в душу.

И поскольку Уйма с Филуменой поселились у себя на островах, в городе остались только принц-деспот со своей женой Розиной. Принц-деспот обитал в удобной, хорошо обставленной тюрьме, и Оберон велел начальнику стражи не спускать с него глаз. Я хорошо понимала короля: принц-деспот меня чуть не убил. Не говоря уже о том, сколько лет он мучил в темнице родного брата!

Все это Максимилиан узнал, болтаясь по городу, подолгу зависая на базаре, гуляя в порту. Город в те дни кипел – большие корабли приходили и уходили каждый день, пылили по дорогам обозы и караваны, из окрестных деревень валом валили люди, а каждый месяц возникал новый городской квартал.

И еще: в те дни король издал указ о превращении бывшего Храма Обещания в Музей Того, что Следует Помнить. Раньше огромное здание пустовало – только время от времени там устраивались праздники для горожан. А теперь Максимилиан стал свидетелем того, как из дворца переносили гобелены, как плотники и стекольщики мастерили витрины и полки, а ваятели – модель королевского замка. Каждый житель города мог принести в музей Важную Вещь – разумеется, требовалось доказать ее настоящую важность…

Максимилиана притягивала бурная жизнь Королевства. Ему мало было кружить над городом птицей, не хватало места за столиком таверны; пусть он узнал все об этом городе – ему хотелось, чтобы город узнал его. Узнал – и содрогнулся.

Он отправился на местное кладбище (а кладбище, как ни печально, росло вместе с городом) и там, поздней ночью, решил попрактиковаться в некромантии. В рассказе Максимилиана все выглядело вполне зловеще: он огляделся, приноровился, решил, кто из покойников может быть наиболее полезен, и взялся за свое черное дело. Которое, впрочем, так и не довел до конца, потому что появился Оберон.

В этом месте своего рассказа Максимилиан сделал паузу, как бы для того, чтобы хлебнуть компота. Но я-то видела, как у него дрожат пальцы. Он, конечно, не рассказал всего, но, зная Максимилиана, я примерно представляла, что там случилось.

Максимилиан до ужаса боялся покойников. И стыдился этого страха. Будучи пятнадцати лет от роду, он напился пьяным (в его рассказе упоминалась какая-то таверна, куда некромант заглянул перед операцией на кладбище). И так, залив глаза, явился колдовать на могилу. Уж не знаю, получилось у него что-то и могло ли получиться вообще, но Оберон успел, как всегда, вовремя.

– Мы славно поговорили, – сказал Максимилиан, ставя на стол кружку из-под компота. – Он меня… убедил, что в этом Королевстве – он главный… Я и раньше это подозревал, – некромант печально улыбнулся. – Он, вообще, такой… Ты права, он великий король.

Мы замолчали. Сидя в замке, выстроенном драконом, над остатками ужина, приготовленного пауками, мы оба думали об Обероне. О том, как много он для нас значит – для нас обоих, оказывается. И о том, что его больше нет.

– Что было дальше? – спросила я наконец.

– Дальше много всего случилось. Я-то после встречи с Обероном сидел у себя в замке… отдыхал, – Максимилиан вздохнул. – Наладил себе шпионскую сеть… из летучих мышей в основном, они, правда, бестолковые, но кое-какие новости до меня доходили. Оберон уехал в гости к принцу-саламандре и его семье. А начальник стражи прохлопал ушами принца-деспота, и тот сбежал из тюрьмы. Хватились, стали ловить, искать. Гарольд даже меня к ответу потребовал. Я ему объяснил, что я тут ни при чем. Воля Гарольда – он бы придрался, очень ему не нравится, что я некромант. Но, видно, Оберон ему не велел меня трогать… А потом…

Максимилиан плотнее сплел руки на груди. Насупился. Огненные шары отражались в его черных глазах.

– Я сам до конца не понял, как это случилось. Я ведь сидел в замке, выращивал семечки правды, практиковался в магии… понемногу. А потом прилетаю в город и вижу – все изменилось. Все. Ходят слухи о Саранче, которая разоряет далекие земли, но вроде бы все ближе. И никто не помнит Оберона – как будто его не существовало.

– И ты…

– Я поначалу решил подождать. Мало ли, может быть, Оберон сам все это и устроил.

– Очень мудро, – в голосе моем звучала желчь.

– Ты полагаешь, я должен был ходить, как городской сумасшедший, по улицам и кричать во все горло: «Вспомните Оберона! Вспомните вашего короля!»?

– Дальше.

– Чем ближе подходила Саранча, тем страшнее делались слухи. Гарольд посылал разведчиков, они не возвращались. Гарольд вспомнил наконец, что он маг, отправился на разведку сам и, вернувшись, призвал на защиту города всех, способных держать оружие… Но разные люди, которым удалось увидеть войско Саранчи хотя бы издали, сходятся в одном: одолеть его невозможно.

– Гарольд тоже так думал, – сказала я осторожно. – Но людоеды Уймы… Пополнение, которое привел принц-деспот… Ополченцы…

– …по-твоему, что-то изменят?

– Не знаю, – призналась я. – Замок все-таки укреплен… Пусть в чистом поле Саранчу никто не побивал – стен на ее пути пока не встречалось?

– Ты доела? – деловито спросил Максимилиан.

– Да, – я посмотрела на пустую тарелку, перемазанную вареньем. – А что?

– Ты должна увидеть эту Саранчу. Они идут ночами, днем отдыхают… Сейчас они снялись с места. Первый переход из тех трех, что им остались до города.

Я повернула свой посох навершием на запад.

Оттуда напирала, как горячий ветер, не опасность даже – смерть.

Глава 5

Саранча

Черная птица неслась, почти не шевеля крыльями, и по ее перьям скатывались синеватые искры.

Я научилась не отставать. Ветер драл лицо, будто наждаком, слезились глаза. Я летела, вытянувшись в струнку, прижав посох к груди, чувствуя, как молниеносно сменяются пласты теплого и холодного воздуха. Мы пролетели над широким лугом, над полоской степи, где белели камни и лошадиные черепа, потом начались пески. Я смотрела ночным зрением, и хорошо, что луна окончательно утонула в облаках. В полной темноте мне открывались застывшие гребни песчаных холмов, серые, коричневые, как на очень четкой старинной фотографии.

– Далеко… еще?

Могла бы и не спрашивать. Ветер свистел в ушах, унося назад мои слова и слезы, сорвавшиеся с ресниц. А Максимилиан в облике черной птицы не умел разговаривать. Надо и мне научиться оборачиваться чем-то летающим… Хоть драконом… Хоть соколом…

В свист ветра вплелся теперь другой звук. Я повертела головой, пытаясь понять, что это. Сбросила скорость, позволяя Максимилиану унестись вперед… Хоть бы не потерять его в этом черном небе.

Звук… будто глухой рокот. Я с разгону приземлилась в дюну – с виду мягкая, она оказалась тверже дерева. И очень холодная.

И она дрожала.

Вся земля содрогалась. Гребни дюн медленно оплывали, хотя здесь, внизу, царило полное безветрие. А земля дрожала, издавая тот самый глухой звук: уммм… уммм…

Я снова поднялась в воздух, на лету стряхивая песчинки. Мой посох будто прирос к ладоням. Впереди, на горизонте, струился воздух. Я посмотрела обычным зрением; это было зарево!

Вернулся Максимилиан, принялся кружить надо мной, призывно каркая, требуя, чтобы я летела вперед. Будь я одна – наверное, вернулась бы. Но оказаться трусихой в глазах Максимилиана не соглашусь никогда в жизни.

Мы снова полетели. Снова засвистел ветер. Мое лицо горело, я чувствовала, как скатываются капли по спине, как прилипает к коже рубашка. Ну, маг дороги, держись, и не такое в жизни видывали…

Нет. Такого – не видывали.

Зарево становилось все ярче. Скоро я различила отдельные огни… они шагали. Это были факелы, светильники, каждый величиной с огромный костер.

Земля дрожала, этот грохот поглощал теперь все звуки. Можно было говорить, кричать – внизу все равно бы не услышали. Огни тянулись во все стороны – направо, налево, вперед, сколько хватало глаз. Вся пустыня светилась, рокотала и шла – медленно, шаг за шагом, повинуясь неторопливому ритму, неуклонно, неудержимо.

Я поняла, что сейчас упаду. Огни были уже прямо подо мной; меня будто тянули за щиколотку вниз, желая сдернуть с неба. Резко закружилась голова, огни бросились навстречу. Я вцепилась в посох, силой воли замедлила падение – балансируя, будто на проволоке, будто снова разучившись летать.

Я зависла на высоте, наверное, пятого этажа. Подо мной шли, грохоча пластинами, панцирные твари, похожие одновременно на быков и огромных гусениц. Сверху я не видела, сколько у них ног; спины их, высокие костяные горбы, покачивались, в седлах восседали всадники, одинаковые, будто размноженные на ксероксе. У них не было шеи: круглые, чуть приплюснутые головы вырастали прямо из широких плеч, и за спиной у каждого было оружие. Их факелы были похожи на шагающие костры. В свете пламени блестели иззубренные лезвия, острия, пики, волнистые клинки, трехгранные иглы. Я поняла, что сейчас упаду сверху прямо на голову какому-нибудь варвару, и в этот момент меня заметили.

Ритм похода не сбился ни на секунду. Вместо макушек я увидела запрокинутые к небу плоские лица. В грохот шагов вплелся радостный вопль, сорвались с плеч арбалеты, в меня нацелились одновременно десятки стрел; не успев опомниться, я рванула вверх – свечкой.

Они успели выстрелить – в то место, где я висела мгновение назад. Я рвалась, как пробка со дна, вверх, вверх, и море огней подо мной становилось все более тусклым. Костры факелов превратились в огоньки, потом в искорки. Пустыня подо мной светилась от края до края – только на востоке, куда двигалась Саранча, было еще темно…

Я закашлялась, оказавшись в липком тумане. Оказалось, это облако; удирая от стрел, я забралась слишком высоко. Уши мои сразу же превратились в ледышки, в голове шумело, не хватало воздуха. Осталось только потерять сознание – и убить нескольких варваров своим свалившимся с неба окоченевшим телом…

Мне сделалось стыдно. Стыд сменился злостью, а злость наконец-то победила страх. Опрокинувшись в воздухе, я стала снижаться; вы хотели войны? Вы ее получите!

Снова нарастал рокот. Искорки становились огнями, огни росли и росли, пламя факелов рвалось в небо. Тяжело ступали многоноги, покачивались в седлах всадники. Мне навстречу повернулись сотни плоских лиц – они меня ждали!

Клубок огня зародился у меня в животе, поднялся в грудь, по левой руке, как по каналу, перелился в посох. Навстречу взвилась сотня стрел; я ударила в ответ потоком трескучего, злого пламени. Криков не было слышно, все поглощал рокот, но там, внизу, случилось замешательство – несколько всадников вывалились из седел. Я ударила еще раз, метнулась в сторону, уворачиваясь от стрел, и снова ударила. Какой-то многоног встал на дыбы и оказался ростом с трехэтажный дом – я увидела, как месят воздух его тяжелые, с круглыми копытами ноги…

Но Саранча продвигалась, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма. Над упавшими сомкнулись головы, плечи, бронированные пластины. Многоноги шли бок о бок, один за другим, никого не волновала судьба сбитых и раненых – их подмяли, растоптали и продолжали идти. Саранча ступала по упавшим товарищам, не испытывая ни страха, ни сожаления, текла, как бронированное стадо, как армия роботов. Я почувствовала себя комаром, бьющимся в лобовое стекло машины…

Уходя от стрел, я поднялась повыше, развернулась и полетела на восток.

* * *

Я долго летела над темными песками, пока не стих рокот шагающей Саранчи: уммм… груммм… Одежда моя вымокла не то от пота, не то от росы, пальцы онемели. От усталости я не могла больше держаться в воздухе, земля начала притягивать меня, противиться полету. Я опускалась все ниже, пока не зачерпнула кроссовками песок и не шлепнулась на верхушку дюны.

Пустыня молчала. Далеко на западе продолжалось шествие Саранчи. Я теперь отлично понимала Гарольда: он готовится встать на пути этого равнодушного, совершенно безжалостного потока. Гарольд наверняка знал, что не удержит замок и город, что непременно умрет – и все-таки шел, и вел за собой людей.

Вернуться бы сейчас в город, войти в замок… Взять маленького Елена – не зря Гарольд назвал сына в мою честь. Увести его в наш мир – подальше от Саранчи…

Не только у Гарольда дети. Я представила, как возвращаюсь домой, увешанная ребятишками… А потом они вырастут, и я буду объяснять им – мол, я, маг дороги, оставила ваших родителей накануне последней битвы, потому что все равно они были обречены, и нет никакой разницы, сражалась я рядом с ними или нет.

А может быть, и Гарольд пусть уходит? Тогда время в Королевстве замрет, и Саранча никогда не уничтожит замок, построенный Обероном…

Где сейчас Оберон?

Над головой каркнула птица. Через секунду на песок рядом свалился Максимилиан – его рубашка выбилась из черных вельветовых штанов. Приземлившись, он аккуратно заправил ее на место.

– Разведчик из тебя… своеобразный, Лена. Ты специально их дразнила, что ли?

– Извини, – пробормотала я сквозь зубы. – Я думала…

– Ты думала, пару раз грохнешь молнией из посоха – и они разбегутся?

– Они первые напали…

– Иногда мне кажется, что ты думаешь не головой, а навершием посоха, – Максимилиан усмехнулся. – Ну, чего ты? Тихо, тихо, я пошутил…

Я отодвинулась. Он был прав; в пустыне царила тишина, будто в склепе, и только земля чуть подрагивала. Или мне казалось?

– Максимилиан, что, если остановить в Королевстве время?

– Навсегда? – Он соображал очень быстро. – Кому-то из магов перейти к вам?

– Ну… тебе-то все равно где жить!

Я перевела дыхание. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы Максимилиан оставался в нашем мире навсегда. Лучше бы он нашел себе какое-то другое место для обитания.

– Мне-то, допустим, не все равно… Ну ладно: я навсегда перейду к вам. Все здесь перестанет двигаться, расти, жить… Зависнет, замрет…

– Это лучше, чем верная гибель, – сказала я не очень уверенно.

– Не получится, Лена.

– Почему?

– А почему Стелла живет у вас, а время здесь не остановилось?

– Она перестала быть частью Королевства…

– Вот и думай.

У него был вид учителя, изрядно утомленного тупостью ученицы. Я почувствовала, как краснеют уши; конечно же. Маг, сбежавший накануне испытаний, недолго останется частью Королевства. Когда некромант окончательно приживется в нашем мире – время здесь потечет опять, и орды Саранчи двинутся к городу…

– Ладно, Максимилиан. Я все поняла. – Язык во рту казался чужим и жестким, как плохая конфета. – Похоже, у меня нет выхода… Я встану с ними на стене. Вместе с Гарольдом. Какое-то время продержимся.

– Идиотка, – сказал он удивленно.

– Что?

– Ничего, это я о своем, – он ухмыльнулся. – Это к тебе не относится.

– Не относится?!

Он примиряюще поднял руку:

– Извини. При виде благонамеренных дураков я забываю о хороших манерах, это правда.

Я направила посох некроманту в грудь.

– Тихо, тихо, я ведь извинился! – Он опять ухмылялся, очень довольный. Было бы чему радоваться.

Песок хрустел у меня на зубах. Поднимался слабый ветер, по дюнам ползли, извиваясь, змейки летучих песчинок. Кажется, приближался рассвет; я только теперь поняла, до чего устала. Не то что взлететь – на ноги встать не смогу.

– Ты хочешь героически погибнуть – или всех спасти? – деловито осведомился Максимилиан.

– Разумеется, погибнуть, – я отвернулась.

Максимилиан зачерпнул в горсть песок. Поднял руку; песок полился из его кулака тоненькой струйкой.

– Мы с тобой выяснили, что Оберон стал жертвой злого, по-настоящему большого колдовства. Его все забыли…

Я не удержалась:

– Он привел нас сюда. Он построил город и замок. Как они могли?!

Максимилиан снова зачерпнул песок:

– Если они виноваты – возмездие не за горами.

Я против воли оглянулась. Посмотрела на запад, откуда неуклонно надвигалось войско Саранчи.

– Меня другое интересует, – продолжал Максимилиан. – Почему мы с тобой его не забыли?

Я подняла голову:

– Что?

– Когда я шел между мирами, – ровно сказал Максимилиан, – меня интересовало одно. Помнишь ли ты Оберона.

– Я его не забуду никогда.

После этого мы долго молчали. Максимилиан сидел, скрестив ноги, песок вытекал из его кулака, снова становился частью дюны. Наконец разошлись облака, показывая кусочек луны.

– Послушай, Макс. Ты ведь не просто так меня привел. У тебя есть план, да? Ты знаешь, как вернуть Оберона? И без меня не можешь справиться?

Он посмотрел искоса:

– Ты вышивать умеешь?

– Чего?!

– Вышивать. Крестиком. Или гладью.

Когда-то давно, в третьем классе, я в самом деле немного вышивала. Мама покупала мне кусочки ткани с уже нанесенным рисунком – надо было только понаставить крестиков цветными нитками мулине…

– При чем тут вышивка?

– При том, что у мира, как и рукоделья, есть лицевая сторона и есть изнанка. Все это чувствуют, но немногие знают. И уж совсем немногие могут туда пробиться.

– На изнанку мира?!

Я представила свое детское вышивание со свисающими нитками, с неаккуратными узелками, с петлями. Неужели на изнанке мира творится подобное безобразие?

– Оберон тебе ничего не рассказывал об изнанке? – спросил Максимилиан, наблюдая за моим лицом.

Оберон мне много чего не рассказывал, подумала я грустно.

Ветер усиливался. Я могла уже не смотреть ночным зрением: впереди над песками поднималось зарево, звезды гасли. Еле слышно содрогалась земля – грумм, грумм.

– Насколько мне известно, ты не из трусливых, – сказал Максимилиан задумчиво.

Я сжала посох:

– Ну?

– Пошли, – он поднялся. – Надо добраться до замка раньше, чем начнется жара.

Я попыталась встать – и снова села на холодный песок:

– Не могу. Погоди.

– Довоевалась? – спросил он едко. – Напарилась в небесной высоте?

На его месте Оберон – или хотя бы Гарольд – протянули бы руку у меня над головой и поделились собственными силами. Максимилиан делал вид, что понятия не имеет о таком простом заклинании «Оживи!». А может быть, и в самом деле не знал; так или иначе, просить у него помощи я не собиралась.

Я мысленно прикинула расстояние до замка – над песками, над скалами, над озером. Сжала кулаки, чувствуя, как струятся песчинки между пальцами. Нет, не долететь. Через час начнется жара, а мы не взяли с собой даже фляги…

– Так и будем сидеть? – Максимилиан широко зевнул. – Я тоже спать хочу… Но не дрыхнуть же посреди пустыни, под солнцем, под носом у Саранчи?

– Нет, – я лихорадочно соображала. – Вот что… Давай перейдем ко мне. В мой мир. Здесь время остановится… А мы отдохнем, выспимся… и ты мне расскажешь подробнее про изнанку мира.

* * *

– Мама, это Макси… Максим. Ему негде ночевать, можно, он переночует у нас одну ночь?

Я проговорила все это, глядя в пол. Мама будет не просто удивлена – она будет шокирована; только усталость заставила меня пойти на поводу у Максимилиана и явиться домой с незнакомым парнем под ручку.

Первые несколько секунд все шло, как я предполагала: мама глубоко вздохнула, посмотрела на меня, на Максимилиана… и вдруг замерла. Я обернулась; за моей спиной стоял парень лет пятнадцати, худющий, лопоухий, в тонких очках, очень смущенный. Он попятился, будто испугавшись, и скороговоркой пробормотал:

– Нет, извините, Лен, не надо, я же говорил… Я лучше на вокзале…

У мамы расслабилось лицо. Неожиданно для меня она вдруг улыбнулась:

– Ну, почему же нет? Бывают в жизни всякие случаи… Правда, у нас тесно, но можно поставить раскладушку на кухне, будет удобно…

Братья, Петька и Димка, глазели на Максимилиана, разинув рты. Я прошла в комнату, стянула с себя одежду и рухнула на кровать; все провалилось в яму, стоило мне закрыть глаза. А когда я их открыла, за окном высоко стояло солнце, и несколько секунд я была абсолютно уверена: это сон, странный, страшный, дурацкий…

Потом я резко села на кровати.

На кухне разговаривали. Я узнала голос Максимилиана – негромкий, очень мягкий, он журчал, как ручеек. Что-то говорила мама, ласково смеялась. Потом она сказала: «Петя, давай чашку», – значит, Петька и Димка тоже на кухне… Но их, против обыкновения, не слышно.

Я протерла глаза. Конец августа, солнце за окном, скоро в школу…

Это не сон. Оберона забыли в Королевстве.

Из зеркала в ванной на меня глянуло бледное, растрепанное чудище. Я убила пару минут на то, чтобы привести себя в порядок. Постояла, прислушиваясь к голосам; Максимилиан заливал так, что любой соловей утопился бы от зависти. Мама у него главный бухгалтер на какой-то там фирме, отец – компьютерный дизайнер, и вот сейчас они оба в Крыму, а он вернулся из Англии, где был по обмену, там белки с черными хвостами, вороны, полисмены, он потерял ключи на вокзале, придется ехать в Крым к родителям…

Не могу сказать, что он врал уже совсем неправдоподобно. Я заглянула на кухню; Максимилиан, в черной футболке и джинсах, восседал на лучшем месте за столом – месте отчима, спиной к двери. Мама, Петька и Димка смотрели на него как зачарованные – я видела их горящие глаза и разрумянившиеся щеки. Им будто показывали любимое кино – до того они выглядели увлеченными и довольными.

Мне стало неприятно. В моем мире, у меня дома некромант морочил головы моим родным – и морочил блестяще.

– Максим!