У зла нет власти

Это было как в страшном сне. Я села на ступеньку лестницы и укусила себя за руку. Захотелось проснуться. Я в Королевстве, где нет Оберона! Где никто его даже не помнит!

Это была ловушка. Какое-то другое, измененное Королевство. Максимилиан привел меня сюда обманом. Значит, Гарольд – не Гарольд… Замок – не замок… А как же Музей Того, что Следует Помнить? Мой портрет на гобелене – тоже не мой портрет?!

Люди разбегаются из города. Мародеры грабят покинутые дома. Гарольд просит меня увести его сына в мой мир и спасти. Они все сошли с ума. Сошли с ума – и забыли Оберона.

Совершенно потерянная, я вышла на лестничную площадку у входа в одну из башен. Витражное окно было распахнуто настежь – на запад. Там горел закат, алый и золотой, и длинные фигурные облака светились пурпуром и золотом. Это зрелище завораживало; не верилось, что в мире, где есть такой закат, Оберон мог исчезнуть навсегда. Это какое-то злое волшебство; может, еще не все потеряно?

Закат перечеркнула черная птица. Бесшумно ударила крыльями, зависла прямо напротив окна. Я отшатнулась. Птица присела на подоконник. Скрежетнули когти по мрамору, и в ту же секунду превратились в пальцы, вцепившиеся в край окна. Максимилиан повис снаружи, на руках, глядя на меня снизу вверх.

– Убедилась? Все поняла?

У меня за спиной бегали люди, переговаривались. Некроманта, висящего за окном, никто не замечал. Мне было страшновато смотреть на него: под нами было метров двадцать отвесной стены, а потом еще ров, утыканный заостренными кольями.

– Почему ты мне не сказал…

– А ты бы поверила?

Я прижала к себе посох, как любимую куклу.

– Что это значит, Макс? Что с ним… случилось?

– Расскажу все, что знаю… потом. Начинается военный совет. Уговори Гарольда взять меня в союзники.

И он разжал пальцы. Я поперхнулась; черное тело Максимилиана полетело вниз, на лету съежилось и обернулось птицей. Птица взлетела на уровень заката, каркнула что-то в мою сторону и умчалась.

* * *

Бальный зал, где когда-то праздновали свадьбы сразу четырех принцесс, превратился теперь в зал военного совета. Королевский трон стоял пустой. Я посмотрела на него – и сразу отвела глаза. Вокруг собиралась толпа, вдоль стен теснились стражники и придворные, быстрым шагом вошел Гарольд и сел справа от пустого трона.

– Его величество король Уйма Первый Вегетарианец! – провозгласил слуга надтреснутым, но громким и торжественным голосом.

Рявкнули трубы. Двумя колоннами в зал двинулись обросшие бородами, лохматые дикари в одеяниях из грубо выделанной кожи, с браслетами и ожерельями из звериных зубов, а кое у кого болтался на шее птичий череп. Лица их были покрыты шрамами; разве что на лбу у каждого не было написано «людоед», а так все ясно.

Потом вошла туземка. Какая-то островитянская красавица: в пышной юбке из пальмовых листьев, в меховом лифчике, украшенном иглами дикобраза (во всяком случае, так мне показалось). Ее черные волосы торчали вверх – уж не знаю, каким образом их закрепили, но из-за них туземка была похожа на жесткую щетку, поставленную стоймя. На босых ногах у нее звенели браслеты с колокольчиками, руки, обнаженные до самых плеч, были расписаны узорами. В каждом ухе блестело по огромному драгоценному камню, правую ноздрю украшал камень поменьше. Лицо ее, раскрашенное белой и черной краской, показалось мне странно знакомым.

Последним вошел Уйма. Трубы рявкнули совсем уж нестерпимо. Уйма был гладко выбрит, аккуратно подстрижен и одет в какой-то элегантный шелковый балахон, черный с серебром. А в остальном – он не изменился.

А когда он встал рядом с островитянкой, она небрежно оперлась на его локоть и Гарольд, поднявшись, приветствовал их обоих, я узнала Филумену, коварную и капризную принцессу, которую выдали замуж за дикаря – и, как видно, это пошло ей впрок…

Гарольд оглядел толпу, увидел навершие моего посоха и поманил меня пальцем. Я подошла. Уйма обернулся, и его желтые глазищи вдруг стали круглыми, как чупа-чупсы.

Он ничего не сказал. Мы обнялись на глазах всего зала. Филумена, конечно, тоже узнала меня и выдавила что-то вроде улыбки.

– Ты в самом деле вегетарианец, Уйма?

– Я создаю себе репутацию, – он оскалил желтоватые острые зубы. – Главное в политике – правильно себя поставить, жритраву!

И он так лихо подмигнул мне, что у меня стало легче на душе.

– Уйма, ты помнишь Оберона?

Вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела удержать его.

Он не успел и рта раскрыть – а я прочла ответ по глазам.

– Это кто-то из ваших?

Тяжесть, чуть отпустившая меня от его улыбки, снова навалилась на плечи – стократ хуже.

* * *

Начался военный совет. Как по мне, здесь было слишком много людей; советоваться посреди большого зала, среди толпы людей, не очень-то удобно.

Канцлер, напоказ держась за поясницу, доложил о подготовке замка к обороне. Столько-то выкопано рвов такой-то глубины, такой-то ширины. Столько-то вбито колышков, чтобы многоноги о них спотыкались. Столько-то приготовлено каменных ядер, столько-то катапульт установлено на стене. Столько-то крупы, свеклы и соленого мяса запасено в замке. Его скучный, очень подробный доклад то и дело перемежался жалобами на то, что людей мало, средств недостаточно, замок – это жилище, а не крепость, то есть не оборонительное сооружение, и он, канцлер, старый больной человек: как он может в таких условиях за что-то отвечать?

Я смотрела, как шевелятся волоски в его крючковатом носу, и вспоминала, как этот же самый канцлер допрашивал меня, перепуганную до смерти, когда я впервые попала в Королевство. Потом он отвел меня к королю… Мне захотелось зажать уши руками, как будто тысячи голосов кричали мне, что есть силы: «Оберон! Оберон! Оберон!»

Уйма тем временем сообщил, что привел две тысячи бойцов. Я вспомнила, что говорил об этих бойцах Максимилиан – «Уйму они съедят первым»… Надо было заговорить о Максимилиане, но я никак не решалась открыть рот.

– Лена, ты хочешь что-то сказать? – отрывисто спросил Гарольд. У него появилась новая манера – он говорил очень резко и сухо.

Я начала, стараясь держаться как можно спокойнее. Правда, долго разглагольствовать мне не пришлось.

– Наши люди не станут сражаться рядом с некромантом, – оборвал меня Гарольд. – Говорить об этом не следует. Дальше…

– Погоди, – я крепче сжала посох. – Почему – говорить об этом не следует? Если наше положение так плохо – почему не принять помощь от…

Уйма покосился желтым глазом. Гарольд очень медленно повернул голову. Обдал меня взглядом, как кипятком.

– Младший маг дороги, – произнес, сделав ударение на слове «младший». – У меня нет сейчас времени, чтобы объяснять тебе общеизвестные вещи. Если в этом городе остался кто-то, кому ты доверяешь, иди и расспроси его… Пока мы решим очень важные вопросы: с боеприпасами, с водой и кто будет заниматься ранеными на поле боя!

«Если в этом городе остался кто-то, кому ты доверяешь». Меня резанули, как бритвой, эти его слова. «Общеизвестные вещи»… Я крепче сжала свой посох, поднялась и отошла от них. Пусть совещаются.

Огромный зал плыл перед моими глазами. Я заметила Эльвиру, принцессу: она сильно изменилась за те несколько лет, что я ее не видела. Рядом с ней стоял принц Александр – только я во всем Королевстве знала, что он подкидыш, его подменили в колыбели, а настоящий сын Оберона – тот самый Саша, что закончил третий курс и женился на Стелле… Эти двое тоже забыли короля?

Я вышла из зала и остановилась на лестнице. Собственно, вот и все. Просьбу Максимилиана (или это было поручение?) я не выполнила. Армия Саранчи стоит в трех днях пути от города. Оберона нет. Такое впечатление, что никто не слышал его имени.

Я снова присела было на ступеньку, но в этот момент перед замком грянули трубы – не хрипло, как во время появления Уймы, а полнозвучно и очень грозно. Я подскочила; звук труб сменился мерным топотом идущих в ногу людей. Сбегая вниз по лестнице, я подняла посох; казалось, что опасность везде.

Снизу, навстречу мне, бегом поднимался мальчик лет шести, в бархатном костюмчике, высоких сапогах, с маленьким мечом на боку. Пробежал мимо меня, потом обернулся и посмотрел внимательнее. Он был вылитый маленький Гарольд.

– Что там? – спросила я.

Он нахмурился, будто решая, достойна ли я доверия.

– Я Лена Лапина, – сказала я.

Он улыбнулся – широко и недоверчиво.

– Что там? Кто трубил?

– Это принц-деспот, – сказал мальчик, не переставая улыбаться. – Он привел большое войско.

* * *

Военный совет возобновился после короткой паузы – в новом составе. Принц-деспот искренне обрадовался, увидев меня. Это был высокий, статный, черноволосый мужчина; когда я увидела, что он на свободе и, более того, привел Гарольду подкрепление, – меня чуть удар не хватил.

Он был мой давний враг. В прошлую нашу встречу победа осталась за мной – честно говоря, это было редкостное везение. Я знала, что он не упустит случая отплатить, хоть сто лет придется выжидать удобного момента. Оберон прекрасно понимал это и потому не собирался выпускать из удобной, хорошо обставленной тюрьмы. А теперь Оберона нет и принц-деспот на свободе.

– Кого я вижу! Маг дороги Лена Лапина собственной персоной! Вы отлично сохранились, миледи, и, кажется, не подросли ни на вершок.

– У нас в мире время идет медленнее, – проронила я сквозь зубы. Принц-деспот смотрел на меня цепким – нет, цепенящим! – взглядом. Я старалась не поворачиваться к нему спиной.

Гарольд произвел смотр войск. Они выстроились перед замком – три тысячи солдат, все в железных нагрудниках, с копьями наперевес, и на каждом копье – упор. Это чтобы останавливать наездников на многоногах, пояснил принц-деспот, и по его команде первая шеренга ощетинилась копьями, уперши их в землю.

– Славно, – сказал Гарольд, и ноздри его раздувались. – Саранча подавится нашим Королевством, здесь они встретят отпор, какого не видели нигде и никогда! Остановим их!

– Остановим! – взревели войска.

Гарольд кричал, задрав бороду, вскинув к небу руку; он кричал, что Саранча захлебнется, будет отброшена, раздавлена, – а глаза у него были такие же, как в тот момент, когда он просил меня увести из Королевства его сына.

Он не верит в победу, поняла я. Все эти войска, может быть, помогут продержаться несколько дней… Но Саранчи неисчислимые полчища.

Прячась за спинами плечистых вооруженных мужчин, я незамеченной вернулась в замок. Во всяком случае, мне хотелось верить, что меня не заметили. Верхние этажи еще хранили хотя бы внешний порядок – не громоздилась как попало мебель, не летали подхваченные сквозняком бумаги, не валялись в углах кучки обглоданных птичьих костей. Я искала кабинет Оберона, и я его нашла – хотя он выглядел совсем не так, как мне помнилось.

Тяжелая штора прикрывала книжный шкаф. В углу стояла тренога с черной доской, похожей на школьную. На деревянной скамейке лежала клетчатая шкура – я вспомнила, Оберон называл ее шкурой бебрика. На ней хорошо бы играть в шахматы…

В стене темнела полукруглая нора. Видно было, что и там никто не жил – проем был затянут паутиной. Где сейчас Дора, крыса-уборщица с подвязанным к спине хвостом…

О чем я думаю? Где сейчас сам Оберон, да что же здесь случилось, кто мне ответит на этот вопрос?!

Я опустилась на колени, коснулась щекой шкуры и погладила ее трясущейся рукой. Очень хотелось реветь, слезы подобрались уже к самому носу; я с преогромным усилием взяла себя в руки.

Быстро темнело. Из окна город был как на ладошке. Темный город, только где-то горел пожар. Последние отблески заката отражались на куполе Храма-Музея. С трудом открыв раму, я распахнула окно.

Почти сразу, не дожидаясь приглашения, на подоконник плюхнулась черная птица. Покосилась на меня глазом-бусинкой, оглядела пустую комнату и, соскользнув с подоконника внутрь, обернулась Максимилианом.

– Он не хочет тебя в союзники, – сказала я без предисловий. – Или ты мне здесь, сейчас объяснишь, что случилось, или…

Он и глазом не моргнул.

– Видала, кто пришел?

– Да…

– Теперь-то Гарольд точно меня не примет. У него есть другой, хороший и приятный союзник – принц-деспот. – Максимилиан беззастенчиво поковырялся в носу.

– Он сошел с ума, – пробормотала я. – Гарольд рехнулся.

– Лена, признайся: Гарольд никогда не был очень умным.

– Зато он всегда был порядочным… – Я хотела добавить «в отличие от тебя», но удержалась. Я поймала себя на том, что разговариваю с некромантом, как с другом; он единственный из всех помнил Оберона. И он не заключал, подобно Гарольду, союза с принцем-деспотом, который много раз пытался меня убить и еще попытается. Он был какой-то… человеческий.

– Кто выпустил принца-деспота из тюрьмы? – спросила я отрывисто.

– Никто. Он сбежал. Надо сказать, принцесса Розина моментально расторгла их брак и удрала с каким-то бывшим пиратом.

– Как Оберон допустил, чтобы принц-деспот… – Я поперхнулась. – Послушай, я не могу больше ждать. Если ты знаешь, что с ним случилось, – говори!

Он с готовностью кивнул:

– Я затем тебя и позвал… Давай переберемся ко мне в замок.

– У тебя и замок есть?!

– Ну… маленький. Это недалеко, только надо лететь по воздуху.

Я подпрыгнула. Повисела над полом, медленно опустилась. При мысли о том, что придется лезть в окно и взлетать – впервые после перерыва – прямо над пропастью, надо рвом со вбитыми кольями, – делалось очень кисло.

– Что я забыла в твоем замке? Мы здесь не можем поговорить?

– В моем замке, во-первых, спокойно и никто не помешает. Во-вторых, там полно хорошей еды и питья. В-третьих… Я-то отлично помню, как к тебе относится принц-деспот. Ты не боишься ночевать с ним под одной крышей?

Он сидел в оконном проеме, устроившись так удобно, что при взгляде на него тоже хотелось сесть, раскинуться, расслабиться; внизу, в темноте наступающей ночи, горели костры, грохотали сапоги, кто-то командовал, кто-то ругался.

– Не боюсь, – сказала я, нарочито поигрывая посохом. – Я ничего не боюсь, так и знай.

– Тогда полетели, – он перекинул ноги через подоконник, свесил их из окна. – Держись за мной, сейчас темно, никто нас не заметит…

И соскользнул с подоконника.

У меня заныло в животе. Я вспомнила, как последний раз мы летали с Обероном; я держалась за его руку, сперва висела, как мешок, а потом выправилась…

Когда решаешься на что-то, в какой-то момент надо перестать думать. Принял решение – и вперед; я взобралась на подоконник. На мне по-прежнему были кроссовки, джинсы, рубашка с короткими рукавами, ночью в небе я замерзну…

На горизонте собирались низкие облака. Из них наполовину высунулась луна, огромная, как купол Храма-Музея. В свете луны кружила черная птица – удобно распластавшись в воздухе, ждала меня.

Я посмотрела вниз…

Вот ерунда. Сколько взлетаю – столько боюсь. Душа в пятки уходит.

– Оберон, – прошептала я, глядя на луну. Собрала в кулак всю свою волю и чуть приподнялась над подоконником – на пару сантиметров. Почувствовала себя легкой, как шарик; пыльный сквозняк тянул меня наружу, навстречу луне, как будто я была струйкой дыма, а не девочкой…

И я полетела.

Наверное, со стороны это выглядело не очень изящно – я летела, раскорячив руки и ноги, будто ухватившись за воздух. В правой руке у меня был посох, по его навершию пробегали искры, красные и зеленые. В небе оказалось не так холодно, как я ждала, но все равно кожа моя покрылась мурашками, а зубы застучали.

Птица летела впереди, указывая дорогу. Улетала вперед – и возвращалась, кружила, ожидая. Я прибавляла и прибавляла ходу, и скоро ветер засвистел у меня в ушах, а полы рубашки захлопали, как парус; немного успокоившись, я решилась посмотреть вниз.

Внизу проплывали скалы. Я видела их ночным зрением – серые и коричневые хребты, поросшие лесами, оплетенные ручьями, как человеческая рука – синими венами. Мы летели прочь от моря и прочь от города. Воздух становился все холоднее.

Показалось большое озеро. Черная птица описала над ним круг, а потом начала снижаться. И я увидела на берегу этого озера, в неприступном месте – угловатый, черный, островерхий замок.

Глава 4

В гости к некроманту

– Это вход.

Замок был окружен высоченным частоколом из скал. Две скалы, выше прочих, упирались верхушками в небо, между ними темнел проход такой примерно ширины, как въезд в гараж. Дорогу преграждали железные прутья с заостренными концами, они торчали, как лес, во много рядов.

– Ну вот, войди без разрешения. Попробуй.

Я перевела дыхание – после полета у меня щеки горели и руки тряслись.

– Ничего не буду пробовать. У нас каждая секунда на счету, открывай!

Он щелкнул пальцами. Железный «лес» втянулся в землю – был, и нет.

– Ты меня привел развлекать – или говорить о деле? – осведомилась я сквозь зубы.

– Ты мой первый гость, – сказал он немного обиженно. – Вот будет у тебя свой замок – тоже небось захочешь немного похвастаться.

И он пошел по узкой дороге, вдоль которой горели факелы на черных столбах. Это было красиво и жутковато; я шла за ним, немного озадаченная. «Вот будет у тебя свой замок»… а ведь неплохая мысль. Я не отказалась бы от замка, только строила бы его не среди гор, а на берегу моря, чтобы были песчаные пляжи, и…

Максимилиан остановился перед запертой дверью. Справа и слева темнели вырубленные в камне ниши. Я разглядела железные кольца, вмурованные в стену, и обрывки цепей.

– Это зачем?

– Здесь у меня будут скелеты, – сказал Максимилиан немного смущенно. – Два больших скелета, справа и слева, открывать-закрывать двери, спрашивать, кто пришел… Это ведь замок некроманта, ты не забывай.

– Да? – Я прокашлялась. – А почему… почему их сейчас нет?

– Не успел. Не все сразу, ты пойми… Ну, добро пожаловать.

Дверь заскрипела. Я сдержала ухмылку; в детстве Максимилиан боялся всяких там мертвецов просто панически. Оказывается, и с возрастом его страх не пропал. Хорошо, что я знаю эту его тайну.

Тем временем дверь распахнулась, открывая полукруглый проем, и мы вошли.

Максимилиан кокетничал, когда говорил – «маленький замок». Изнутри он казался куда больше, чем снаружи. И выглядел довольно зловеще – особенно если смотреть ночным зрением.

По высоким черным сводам бегали искорки. Воздух был на удивление свежий, как после грозы. Вслед за некромантом я поднялась по винтовой лестнице, миновала какой-то коридор и снова оказалась под открытым небом – это был внутренний дворик с черной беседкой, похожей на растопырившегося паука. Здесь же помещалась цветочная клумба, на ней росли крепкие, незнакомые растения – бледные цветы кое-где зацветали, кое-где осыпались, а дозревающие плоды были похожи на тяжелые волосатые кулаки.

Максимилиан пошевелил пальцами. Я зажмурилась: над беседкой загорелся огненный шар размером с футбольный мяч. Сразу сделалось светло.

– Что ты будешь есть? – Максимилиан кивнул мне на кресло с высокой спинкой.

Я уселась. Есть хотелось ужасно.

– Учти, что я не ем лягушек, нетопырей, червяков, всякую гадость…

Максимилиан кротко улыбнулся:

– Как насчет блинчиков с вареньем?

– Блинчики я ем, – сообщила я сурово.

Максимилиан свистнул. Сверху – мне показалось, с неба – спустился на паутине большой мохнатый паук. Судя по тому, как тяжело он раскачивался, весу в нем было килограммов пять.

– Накрыть на стол, – сказал ему Максимилиан. – Блинчики, варенье, фрукты, чай.

На ходу сворачивая паутину, паук бесшумно скользнул в открытую дверь. Я проводила его взглядом. Максимилиан молчал; на секунду сделалось так тихо, что я услышала голоса гор вокруг. Где-то – очень далеко – срывался со скалы водопад. Шумел лес на неприступном склоне. Ночная птица пела тонким и чистым голосом – похоже на перезвон деревянных колокольчиков.

– А сюда ведь Саранча не доберется, – сказала я ни с того ни с сего.

– Возможно.

– Тогда зачем? Зачем набиваться Гарольду в союзники? Зачем тащиться в другой мир и вытаскивать меня? Ты ведь и так пересидишь здесь, за каменной стеной, жуя блинчики!

– Ищешь, в чем моя выгода?

Я глубоко вздохнула. Воздух здесь был как молочный коктейль.

– Максимилиан… где Оберон и что с ним случилось?

Огненный шар медленно поворачивался в воздухе. По его поверхности бегали сполохи, это было по-настоящему красиво. Максимилиан смотрел на огонь, прищурив глаза.

– Его забыли, Лена.

– Где он?!

– Я не знаю. Может быть, он сам ушел. Может быть, его вытеснило из этого мира… как вода вытесняет надувной мячик. Но уже совершенно ясно, что Королевство, в котором забыли Оберона, обречено и начнет разваливаться. Уже начало, – Максимилиан кивнул, будто сам с собой соглашаясь.

Меня охватил новый приступ паники. Огненный шар то разгорался, то чуть угасал. Тени от беседки, от кресел, от цветов дрожали и прыгали.

– Рушится тонкий мир, – продолжал некромант. – Разрушается волшебная оболочка неволшебных предметов. Обыкновенный, обыденный мир еще не успел окостенеть, он колеблется, теряет устойчивость. А когда мир теряет устойчивость, всегда приходит Саранча.

При свете огненного шара его белое лицо казалось желтым; передо мной сидел угрюмый, взрослый, совершеннолетний некромант.

– Саранча… я плохо понимаю, что это такое. Одно знаю точно: она снесет здесь все. Сровняет с землей постройки вместе с жителями. Все земли, до которых успело дотянуться Королевство, – острова с бывшими людоедами, далекие берега, угодья этих смешных тварей – бебриков… Все опустеет, и пространство начнет сжиматься, как пузырь, из которого потихоньку выходит воздух. И сольется в точку, – Максимилин сжал большой и указательный палец, будто давя между ними комара.

Я сидела, застыв на месте, а он посмотрел на меня – и вдруг рассмеялся:

– Да, так будет… И бедному некроманту останется только бежать обратно за Ведьмину печать. А там плохо, Лена, ты знаешь. Там теперь царствует принц-чума.

Из темного проема двери выбежал паук. Я еле удержалась, чтобы не заорать во все горло: нервы у меня были как перетянутые струны на игрушечной балалайке.

– Поэтому во что бы то ни стало надо выкручиваться, – бодро завершил Максимилиан. – Прежде чем мы сядем за стол, я тебе хочу что-то показать.

Он подошел к клумбе. Жесткие стебли замерли будто неживые. Максимилиан взял созревший плод, похожий на волосатый кулак, и тот с готовностью отделился от куста.

– Что это такое, по-твоему?

Я пожала плечами. Максимилиан тряхнул плод, послышался глуховатый стук семечек.

– Это семечки правды, – сказал Максимилиан с торжеством. – Я нашел у себя одно и вырастил, собрал урожай и снова посадил… Ты помнишь, как они действуют?

И разломал сухую оболочку плода. Я увидела десяток кругляшек, похожих на горошины, – желтых, зеленых и серых.

* * *

Трапеза ждала нас в большом черном зале. Огненные шары висели в воздухе, будто огромные елочные игрушки, и пламя текло по ним, как вода, – только не сверху вниз, а наоборот. Лепестки огня срывались и уносились вверх вместе с дымом – под потолок, украшенный тонкой резьбой.

Прежде чем сесть, я повела посохом будто невзначай. Опасности не было.

– Боишься, что отравлю тебя? – От Максимилиана ничего не укрылось.

– Привычка, – ответила я коротко.

Травить меня ему не было резона. Но некроманты иногда делают гадости безо всякой для себя пользы – просто так.

Блинчики выглядели замечательно – тончайшие, как кружево, маслянисто-нежные, они совершено не вязались с мрачным обликом замка. Максимилиан сразу принялся за еду – с таким аппетитом, будто не было Саранчи и Оберон, как ни в чем не бывало, по-прежнему правил у себя в замке.

Нам никто не прислуживал, мы сами брали из большой тарелки блины и из вазочек – варенье, и это было замечательно: во-первых, потому, что я вообще не люблю, когда мне кто-то подает. Во-вторых, здоровенный паук, разливающий компот, способен испортить любой аппетит – даже тот волчий, что разгорелся у меня в эту минуту. А блинчики таяли на языке, их вкус заливал и нос, и гортань, и даже, кажется, уши. Варенье было чуть кисловатое, я такого в жизни не ела.

– Спасибо, – сказала я, переводя дыхание.

– На здоровье, – Максимилиан еще жевал, его подбородок был вымазан маслом и вареньем. Я подумала: как странно, я только что узнала страшные вещи. Такие невозможные, что я их и понять-то до конца не могу. А вот сижу и ем блинчики, и кажется очень важным: варенье больше похоже на смородиновое или все-таки на кизиловое?

– Хватит болтать, – сказала я мрачно. – Рассказывай, что знаешь.

И он рассказал.

* * *

Пробравшись в Королевство из-за Ведьминой печати, он забрался в горы и сидел тихо-тихо, как муравей. Оберон, разумеется, знал, что вблизи города разгуливает некромант, но, поскольку Максимилиан вел себя примерно, Оберон не спешил его вылавливать.