bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 8

По лицу Аликс пробежала тень; безотчетная тревога сжала ее сердце. Так проносящаяся туча закрывает радостные лучи солнца. Овладев собою, она спросила:

– Ты чего-нибудь боишься, Ники? У тебя бывают когда-нибудь мрачные мысли, предчувствия?

– Не знаю. Иногда сосет, но очень редко. У меня веселый нрав. Я не хочу об этом думать. На все воля Божия…

– Мой милый, бесценный мальчик, что бы с тобой ни произошло, я разделю твою долю. Ни в какой беде я тебя не оставлю, не покину; я буду молиться за тебя, я буду бороться с судьбой за твое счастье…

* * *

День за днем бежали чудесные, светло-радостные, быть может, никогда неповторимые больше в будущей жизни дни. Можно ли описать, рассказать эту мучительно сладкую боль любви, нежность, слияние двух душ, двух чувств… Сердце трепетало от радости, от близости, от безгрешных чистых объятий и поцелуев. Сердце жило восторгом. Какой-то поэт написал в стихах: «Кто без любви спокойно прожить на свете мог, тот был счастливый смертный, но кто любил, тот бог»… любовь обожествляла и действительно вдохновляла человека. «Ум жаждет вечности, он дышит широтой, и надобно любить, чтоб мыслить вдохновенно»…

Часто Ники и Аликс, красивые, стройные, свежие, молодые, сопровождали королеву Викторию во время ее выездов на смотры, парады и церемонии; сопутствовали они ей и во время ее прогулок. Старая и почтенная дама с белоснежными волосами, с розовым цветом лица, со вкусом одетая, производила царственное впечатление. Никто не расскажет, о чем она думала, глядя на сияющую счастьем пару. Давно перегорели страсти, жизнь прожита, осталась на дне души только перетлевшая зола. Но в глазах ее и на лице светилась умиленная душевная теплота. Точно воскресала перед ней ее собственная любовь, точно подогревала золу пылающими углями любви своей внучки и Ники.

Последние пять дней пребывания в Англии Николай Александрович и Аликс, вместе с королевой, провели на острове Уайт, в Осборне. Еще интимнее, еще ближе были они здесь. Стояли жаркие дни. Неустанно шумело и билось о берег море, носились над ним огромные морские чайки и гортанно, резко кричали; виднелись вдали паруса рыбачьих лодок, проносились быстрые большие пароходы. А на голубом небе сияло июльское солнце, все было зелено, радостно, и жизнь-обманщица манила в даль, где в голубых испарениях земли как будто пролегала дорога, которую люди ищут в своих мечтах, – дорога к счастью.

Здесь дворцовый этикет не был строг. Тут Аликс и Ники имели еще бóльшую свободу. Они бродили по берегу теплого моря, как дети, беззаботные и затейливые, играли, резвились, рассказывали занимательные истории, заразительно смеялись, дурачились и целовались. Они вели себя, как все влюбленные во всем мире. А вечером как-то она записала в его дневник: «Люблю ночью сидеть у моря и, мечтая, глядеть в его глубину, когда бледная, светлая луна отражает в волнах свой серебристый веер».

А в другом месте: «В каждом языке есть одно заветное слово: по-английски – forget me not (не забудь), по-французски – souvenir».

Утром 11 июля шел теплый дождь; он перешел потом в густой белесый туман. Солнце скрылось за серым полотнищем туч. Тихая покорная грусть опустилась над землей. Это был «грустный день разлуки после более месяца райского житья»… Как будто природа захотела разделить те чувства, которые овладели молодыми людьми с утра.

«Делалось все грустнее по мере приближения часа разлуки. Не отходил ни на минуту от своей милой, дорогой невесты. После чаю в последний раз катался с ней и Granny по направлению города Rude. Обедали немного раньше девяти часов. Играла музыка Portsmouth marines. Простился с дамами, господами и Munschi. Переоделся в сюртук Гвардейского Экипажа, простился с доброй Granny и поехал на пристань с Аликс и Лико. Расстался с моей ненаглядной прелестью и сел в гребной катер»…

И когда «Полярная звезда», набирая ход, уходила от берегов Англии, он стоял на борту, смотрел туда, где осталась Аликс, и будто шептал: «Adieu. Прощай, дорогое время блаженного, безоблачного счастья. До скорого свидания, мое незакатное солнышко, моя дорогая, любимая душечка»…

Император Николай II

Стоял тихий солнечный сентябрь, без гроз и без дождей. Была обычная картина русской осени, мягкой и чудесной. От нее веяло нежной грустью, для многих безотчетно милой сердцу. Чистое небо, глубокое и беспредельное, легкие белые тучи, заснувшие на голубом фоне, пустынные синие дали, хлопья летящей по опустевшим полям паутины и иногда четкие треугольники в небе и звенящее курлыканье журавлей – все это возбуждало в душе мягкое очарование и тихую, покорную печаль.

…Унылая пора, очей очарованье,Приятна мне твоя прощальная краса —Люблю я пышное природы увяданье,В багрец и в золото одетые леса…

Старый заповедный лес в Спале, место царских охот, был тих и безмолвен. Солнечные лучи пронизывали его и играли на листьях. Легкий золотисто-голубой туман сквозил среди чащи, и это создавало и увеличивало торжественное великолепие. Пахло чудесным запахом разогретой хвои и первой увядающей листвы. Деревья соперничали в красоте осенних нарядов: розовых, красных, оранжевых и золотистых.

По пустынной широкой аллее, усыпанной опавшими листьями, шла невысокого роста, худенькая, очень красивая дама в черном костюме и в черной шляпе с большими полями и молодой офицер в форме лейб-гвардии Гусарского полка. Красивый темно-синий доломан с пересекающими грудь шнурами облегал его стройную фигуру. Можно было подумать, что это брат и сестра: разница в летах была малозаметна, а сходство было большое, особенно в очертании глаз, бровей и носа. Однако это были мать и сын – Государыня Мария Феодоровна и Наследник престола Николай Александрович.

На лицах их было озабоченное выражение; что-то их беспокоило, что-то причиняло им нравственное страдание. Долго шли молча, не замечая, как чудесно сквозили золотые лучи скользящего к закату солнца, как тихо падали желтые листья и как разноголосо, беззаботно распевали в чаще веселые птицы.

– Ах, как жаль, что папа так долго упорствовал, не желая дать осмотреть себя врачам, – сказал сын, прерывая молчание.

Государыня быстро поднесла к глазам белый платок и, остановившись, начала вытирать бегущие слезы. У нее много накопилось этих слез, и по-человечески просто хотелось выплакать горе. На дружную, долгие годы спокойно жившую семью свалилась большая беда. С некоторого времени Император Александр стал чувствовать недомогание. О докторах и лечении он не хотел слышать: «Что вы, уморить меня хотите?.. Все пройдет само собою»… Царь надеялся на свой сильный организм и огромную физическую силу: подковы ломал. К тому же он был еще сравнительно молод. Ему шел сорок восьмой год.

Но болезнь прогрессировала. Недавно Государь почувствовал, что неведомая хворость подточила его богатырские силы. Он еще упирался, не хотел видеть врачей, но он также не мог видеть слезы жены. Царь любил свою хрупкую, маленькую красавицу-Царицу. Сперва позвали профессора Захарьина из Москвы. Знаменитый доктор успокоил семью и посоветовал переехать в Крым. В Спалу вызвали из Берлина профессора Лейдена. Немец нашел здоровье Государя в тревожном положении. Под свежим впечатлением его слов мать и сын гуляли по лесу.

– Мама, не плачь. Прошу тебя. Не теряй мужества и веры. Доктора не вылечат, Господь вылечит. Бог даст, болезнь пройдет и папа снова оправится, станет богатырем, как и раньше. Ты увидишь…

Мать улыбнулась сквозь слезы. Она поняла, что сын недалек от того, чтобы также расплакаться. Это было ей приятно. Это пало на ее сердце как утешительный бальзам. Это было необъяснимо, но она почувствовала мгновенно душевное облегчение.

– Дай Бог, дай Бог, мой мальчик. Только бы папа следовал советам врачей… Я не могу понять, откуда пришла эта странная болезнь. Говорят, что это могло отразиться крушение в Борках, когда папа, спасая нас, проявил огромную силу. Но с тех пор прошло шесть лет, и никогда папа не жаловался на недомогание. Он вел нормальный образ жизни. Одно только – папа много, чрезмерно много, умственно работал, и, как говорит Лейден, он переутомился и надорвался, но ведь это, я думаю, не смертельно. Не правда ли, Ники? Отдохнет и поправится. Молись за твоего отца…

– О мамá, я всегда молюсь за вас. И опять буду молиться. Я еще вот что хочу сказать и спросить. Меня иногда смущают некоторые мысли, которых я не могу систематически продумать до конца и не в состоянии связно изложить тебе. Они порождают в душе моей неопределенность, смутность, страх… Ты вот говоришь: откуда пришла болезнь? И не знаешь. Я спрашиваю, откуда и почему появляются несчастья? Брат Георгий был жизнерадостный юноша, но произошло падение, которого он не хотел, которого никто не предвидел, и вот – он болен туберкулезом. Аликс была веселая, красивая, умная, хотела жить, готовилась стать матерью, но произошел трагический случай – и она умерла. То же произошло с рядом других лиц. Не находимся ли мы во власти загадочной, нам неведомой, силы, которая распоряжается нашей судьбой? Не предопределяет ли наше будущее таинственный рок, в который верили древние народы?.. А Церковь говорит: «волос единый не упадет с головы без воли Божией». Но ведь Бог милосердный, а не жестокий… Как же примирить с этим происходящие несчастья, горе и страдание? Бог не может творить зла. Кто же его творит? Дьявол?! Значит, мы не только под Богом ходим, но и дьявол распоряжается…

– Чему же ты удивляешься, Ники. Да, конечно, в мире действуют две силы: светлая и добрая – Бог; темная и злая – дьявол. Это совершенно согласно с нашим христианским учением. Вспомни, как дьявол возводил Христа в пустыне на высокую гору, показывал царства мира и сулил отдать их Ему за поклон. За один только поклон… Вспомни, как Христос изгонял бесов, мучивших людей. Да и в самом человеке иногда действуют два естества: одно влечет на соблазны, к греху, другое возвышает к небу. Надо это не только произносить, но и поверить в это…

– И все-таки, мамá, трудно переносить испытания, не роптать, когда тяжко болит душа. Если все случайно, непрочно, шатко, без фундамента, тогда все наши упования, надежды – только мираж, мечта, погоня за грезой. Я читал на днях персидского поэта Хайяма. Вероятно, он в жизни много страдал, потому что таким страшным пессимизмом звучат его слова, сказанные за много тысячелетий. В одном месте он пишет: «Я пришел в этот мир, совершенно не зная, зачем и откуда, подобно воде, подчиняясь необходимости и удаляясь из него, подобно ветру, который мчится через пустыню неизвестно куда»…

– Мой сын, в жизни все бывает – и радость, и горе. В подавленном, удрученном состоянии человек способен горько плакаться и сетовать на судьбу. При удаче – он ликует. Вот мое мнение: радость принимай как милость; горе – как наказание или испытание. Страдая, молись. Мы каждый день повторяем: «Да будет воля Твоя». Надо, чтобы эти слова произносили не только уста, но чтобы их произносило и наше сердце.

– Какая ты хорошая, мама. Как я тебя люблю… – И столько теплоты, ласки и нежности послышалось в его голосе. – Вот такая, как ты, будет и Аликс. Сегодня у меня целый день происходила борьба между чувством долга и страшным желанием полететь в Вольфсгартен к милой Аликс. Первое чувство восторжествовало. Мое место здесь. Я не могу помочь папá, но я должен и я готов делить с тобою горе. И когда я принял это решение, мне стало легко. Мне только кажется, что, будь Аликс с нами, мы бы легче переносили наше горе…

* * *

Душевные страдания, нравственное напряжение и томление, которые семья переживала в Спале, продолжались и после переезда в Крым. Тревога, как прилив и отлив, то поднималась, то ослабевала, смотря по тому, как чувствовал себя Император. Лечение, прописанное профессорами, не остановило болезни. День за днем незаметно слабели физические силы. Богатырский организм безуспешно боролся со страшным недугом. Всей силой своей огромной воли Царь пытался преодолеть болезнь. В первые дни по приезде в Ливадию он совершал прогулки пешком и в экипаже; скоро должен был прекратить выезды, но каждый день вставал и сидел в кресле, потом и это кончилось: он слег, чтобы больше не встать.

Дни и ночи Государыня проводила около больного мужа. Старалась скрыть свое волнение и свои муки: боялась дурно повлиять на его настроение. Можно было удивляться, как хватало у этой хрупкой, слабой на вид женщины столько нравственных сил, чтобы преодолеть крайнюю усталость и изнеможение. Ее выдержка и самообладание были великолепны. Ни одной слезы она не проронила в присутствии мужа. Она улыбалась, она ободряла его, вела такие разговоры, которые успокаивали больного, старалась показать, что болезнь совсем несерьезна, надо только следовать указаниям врачей.

Николай Александрович страдал по-своему. Когда отцу становилось хуже, он падал духом, приходил в отчаяние и скорбел невыносимо. Быть в таком состоянии долго он не мог. Чтобы оторваться от этой мучительной атмосферы, чтобы размыкать горе, он уезжал в горы или спускался по обрывам к морю. Ему казалось, что во время его отсутствия непременно произойдет облегчение в болезни отца и он опять будет счастлив. Когда же Император чувствовал себя лучше, Николай Александрович по-детски радовался и забавлялся, как юноша, весело и беззаботно. В возможность смерти отца он совсем не верил и самую мысль об этом он гнал прочь.

Каждый день Николай Александрович делал записи в дневник. В интимных, простодушных, порой даже наивных коротеньких записях он отмечал то, что, по его мнению, было достойно внимания. Он был весь тут налицо: сердечный, мечтательный, добродушно-жизнерадостный, простой и обыкновенный, как самый обыкновенный человек. В этих записях нередко проскальзывал веселый насмешливый юмор. Каждый день мечтал о счастье, о своей «ненаглядной душке Аликс» и о том, что вот-вот на земле установится такое положение, когда все люди вдруг станут счастливыми и исчезнет горе с земли.

«В два часа поехали верхом в Айтодор, куда папá и мамá приехали раньше. Смешно было осматривать апартаменты Ксении в новом доме, в котором она, как хозяйка, принимала нас и поила чаем. Она и Сандро выглядят такими счастливыми, что большего и желать нельзя. Душа радуется, глядя на них обоих. Но при виде их счастья невольно думаешь о своем, о том, например, что могло бы быть, если бы я тоже женился летом» (25 сентября).

«Утром после кофе, вместо прогулки, дрались с Ники каштанами, сначала перед домом, а кончили на крыше. В 2 часа отправились верхом к водопаду; влезали выше второй площадки. Опоздали к чаю»…

«Невеселый день. Дорогой папá почувствовал себя настолько слабым, что сам захотел лечь в постель. Это случилось после грустного, томительного завтрака… Уехал, скрепя сердце, верхом по дороге в Учансу и затем через Алупку и Ялту вернулся домой»… (4 октября).

«Папá и мамá позволили мне выписать мою дорогую Аликс из Дармштадта. Ее привезут Элла и дядя Сергей. Я несказанно был тронут их любовью и желанием видеть ее. Какое счастье снова так неожиданно встретиться, – грустно только, что при таких обстоятельствах» (5 октября).

«После завтрака поехал верхом в Ореанду. Вид на пляж, где прибой был громадный, – редкостный… Получил чудную телеграмму от милой, дорогой Аликс уже из России о том, что она желала бы миропомазаться по приезде. Это меня тронуло и поразило до того, что я ничего долго не мог сообразить»…

Десятого октября принцесса Алиса приехала в Ливадию. День встречи опять был днем величайшего счастья. Николай Александрович не боялся упреков в том, что он жениховался в то время, когда отец находился в таком тяжком состоянии болезни. На замечание матери: «Не лучше ли повременить, Ники?» он с жаром ответил: «Мамá, какое же тут жениховство. Аликс почти член нашей семьи. Она самый близкий нам человек. Я считаю, ее место здесь, у изголовья нашего дорогого папá. Мы будем с ней вместе молиться за его скорое выздоровление».

Любовь – огромная двигающая сила. Может быть, иногда она бывает слепой, не терпит «ума холодных рассуждений», порой толкает человека даже на преступления, но во имя ее часто совершаются дела величайшего самопожертвования, самоотречение, и движимый ею человек способен преодолеть все препятствия. В основе своей она сила радостная: светлая, действенная и животворящая. Только тот, кто любил в молодости, любил любовью, а не страстью разбуженной крови, тот поймет, какое сладкое, чистое сердечное томление пережили Аликс и Ники, ожидая встречи.

«Проснулся с чудным жарким утром. В девять с половиною отправился с дядей Сергеем в Алушту, куда приехали в час дня. Десять минут спустя из Симферополя приехала моя ненаглядная Аликс с Эллой. Сели завтракать в доме отставного генерала Голубова. После завтрака сел с Аликс в коляску и вдвоем поехали в Ливадию. Боже мой, какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя. Половина забот и скорби как будто спало с плеч. На каждой станции татары встречали с хлебом-солью. Вся коляска была запружена цветами и виноградом»…

Они ехали тесно прижавшись. Он обнимал ее горячее тело, говорил нежные слова о любви, о том, как он тосковал и томился в разлуке, как постоянно мечтал о встрече и как он рад ныне быть с ней вместе. Она смотрела на него сияющим, радостным взором. Она светилась счастьем, нежно ласкала его и целовала стыдливо, боясь, что кучер заметит ее поцелуи. Она шептала ему:

– Ты мой прекрасный господин, и я твоя добровольная рабыня. Любящая, преданная, верная рабыня, готовая, не задумываясь, отдать за тебя жизнь. Быть твоей – для меня невыразимое блаженство. Я испытываю чувства, которых нельзя описать. В разлуке я была постоянно с тобой; я чувствовала тебя, мой возлюбленный лаусбуб[1], и днем и ночью; я знаю и верю, что для истинной любви не существует расстояний…

Коляска катила по гладкому шоссе среди роскошной природы благодатного Крыма. Везде зелень, везде цветы и тенистые аллеи. Слева часто открывался синий, бескрайний простор моря, справа – заоблачная высь темных гор. И над всем бездонная, ровная синь неба и радостное ликующее солнце.

– Милая моя, разлюбезная, душечка Аликс, я был так растроган твоим желанием миропомазаться по приезде, что буквально впал в остолбенение от радости. Мне было так приятно, что ты первым актом по вступлении на Русскую землю, которая станет твоей второй и единственной родиной, ты пожелала приобщиться к нашей святой православной вере.

– Мой милый Ники, это и не могло быть иначе. Твоя родина – отныне моя родина. Твоя вера – моя вера; твой народ – мой народ. Женщина, выходя замуж теряет свою отцовскую фамилию, свое подданство и сливается с мужем, с его семьей, с его народом, с его жизнью. С переездом русской границы для меня легла грань не территориальная, но грань духовная. Сзади осталась моя прошлая жизнь, когда я была немкой по рождению и англичанкой по воспитанию. Впереди новая жизнь, в которой я буду только русская.

Они проезжали татарскую деревню. Толпы народа в красочных пестрых одеждах приветствовали их. На площади, у мечети, почтенный, важный, спокойно-величавый татарин, белый как лунь, поднес им хлеб-соль, вино, фрукты и виноград, а старуха-татарка – цветы.

– Да благословит вас Аллах, – сказал старик. – Хорошо быть молодым; ах, как хорошо. Когда-то и я был молодым, и я любил, и у меня была красивая жена. А ты еще лучше. Ты, как звезда, красивая, – обратился он по-детски, радостно улыбаясь, к принцессе. – Любишь. Вижу, что любишь. И ты его будешь любить всегда. У нас тут поют старую песню: «Любовь без горя, любовь без слез, что сине море без серебристого прибоя». Тоже и роза без шипов не бывает, но как она душиста и прекрасна. Горе проходит, слезы высыхают, а любовь живет, она бессмертна. Так пожелал Аллах. Да будет благословенно его великое имя…

Этот старый татарин, с улыбкой ребенка на загорелом лице, с живыми мудрыми глазами и с белыми крепкими зубами, очаровал молодую пару. Николай Александрович был в восхищении. Ему понравились простота, добродушно-отеческий тон и вся речь татарского патриарха. А когда любовь и радость поют чудесную песню и сердце готово выпрыгнуть из груди – трудно ли не прослезиться. На глазах Наследника российского престола показались слезы. Он обнял и расцеловал старика. Это был красивый жест, стоивший больше многих умных пропагандных речей. Раздался восторженный гомон:

«Один Аллах на небе, один Аллах для всех. И ты один. Пусть будет тебе хорошо»…

– Аликс, это честный, преданный и верный престолу народ, – сказал Николай Александрович, когда коляска катила дальше. – Это самый замечательный край на земле. История его овеяна сказочными легендами. На протяжении тысячелетий менялись тут обитатели. Античная Греция, блестящий Рим, Венеция и Генуя оставили здесь следы. Тут возникали и падали царства. Тут прошла самая красочная история. Степи Тавриды – это колыбель скифов, сарматов, хазар, печенегов, половцев и последних хозяев его – ногайских татар. Уже в IX веке Россия занимала этот чудный край. В Херсонесе, где ныне только развалины, святой равноапостольный князь Владимир крестился.

На одной из полян, где море близко подходило к дороге, они остановились, вышли из экипажа и сели в тени огромного дерева, на горячую траву. Перед ними расстилалась даль моря, над ними простирался голубой океан неба, по сторонам вдали высились серебристые утесы, в молчаливом спокойствии стояли огромные сосны, и доносился снизу шум прибоя.

– Ты знаешь, чего бы я хотела сейчас? – сказала принцесса. – Положи свою голову ко мне на колени, сделай вид, что ты дремлешь, я буду тебе петь песню о любви, буду ласкать твои волосы и буду думать, что я не на земле, а в каком-то чудном месте, которое люди называют раем. Большего блаженства человек не может получить.

С детским почти восхищением и восторгом он исполнил ее желание, положил свою голову к ней на колени и закрыл глаза. Она ласково шевелила его волосы и тихонько напевала:

May love and peace, and blessings endWreath all your path like flowers, oh my friend,And if a thorn should touch you where they grow,Believe, indeed, I would not have: it so.

Что обозначало по-русски:

Пусть мир, и любовь, и благословение без концаУсеют твой путь, о мой друг, меж цветов.И если шип цветка тебя уколет,Поверь мне, я не желала того.

– Как тут красиво, мой дорогой Ники. Я хотела бы частицу бесценную нашего счастья отложить на будущее, чтобы у нас никогда оно не переводилось. Разве этого нельзя сделать?

В Ливадии молодым устроили торжественную встречу. У дворца стояли стрелки Его Величества в почетном карауле. Сам Император, превозмогая болезнь и слабость, встал с постели и приказал одеть себя в мундир. Прием произошел в парадном зале. Жених и невеста чувствовали себя не очень храбро; они оба были застенчивы, и мужество их оставило.

«Мною овладело страшное волнение, когда мы вошли к родителям», – сознался Николай Александрович, записывая в дневник обстоятельства приезда.

После недолгих разговоров и расспросов, чтобы не утомлять сильно больного, сразу же прошли в домовую церковь, где отец Иоанн Кронштадтский отслужил краткий благодарственный молебен. Принцесса Алиса приехала в Россию, чтобы стать Александрой Феодоровной – Императрицей Всероссийской.

* * *

Утром 17 октября Александр III, Самодержец Всероссийский, причастился Святых Тайн. Этот человек недаром возглавлял Россию. Он был настоящий русский православный Царь со всеми духовными чертами, присущими его народу. Чувствуя приближение смерти, он спокойно приготовился к ней: исповедался, причастился, всем простил и у всех попросил прощения. Днем долго слушал отца Иоанна. Священник говорил отрывисто, властно и убежденно. Говорил о вечности, о загробной жизни, о бессмертной душе человеческой. Жизнь – миг, вечность за гробом. Надо только перебороть в себе земное притяжение.

Вечером 18 октября Император позвал к себе сына. Ночью он не спал: утром почувствовал очень худо; всех вызвали наверх в его комнату; к обеду боль успокоилась. До этого Ники был как-то в стороне. Его как будто отодвинули от больного. Дяди, тетки, министры, господа из свиты и пять докторов заслоняли отца от сына. Они совещались, решали, спорили, и никто никогда не обратился к сыну, хотя он был Наследник престола. Это сразу заметила Аликс и сразу же ему решительно сказала:

– Дорогой мальчик, будь стойким и прикажи доктору Лейдену и Груббе приходить к тебе ежедневно и сообщать тебе, в каком состоянии они находят папá. Пусть они говорят тебе все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Только тогда ты сможешь убедить папá делать то, что нужно. И если доктору что-либо необходимо, пусть приходит к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты любимый сын отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты.

Александр III сидел в глубоком кожаном кресле, огромный, исхудалый, ослабевший, с отросшей бородой, в которой сверкали серебряные нити. На осунувшемся лице резко выделялись чернотой скулы, складки кожи и глубоко запавшие глаза. Бледные, худые руки бессильно лежали на боковых стенках кресла. В комнате был полусвет, и от этого приглушенного огня резче и сильнее было впечатление от умирающего и от всей обстановки, окружающей эту близкую смерть.

На страницу:
4 из 8