Распни Его

Время сладких мечтаний начиналось для него тогда, когда он оставался один. Это было обыкновенно ночью. «На небесах покой и на земле молчанье, и всюду тишина»… С нежностью и умилением он перечитывал ее письма, в которых она восторженно писала о своей великой любви. Замечая на душистой бумаге следы засохших капель, он думал, что это ее слезы, и он целовал бумагу и шептал, радостно улыбаясь: «Милая душечка, дорогая Аликс, радость моя бесценная»…

В эти часы его незримого общения с ней она стояла перед ним стройная, светлая и сияющая. Для него она была прекрасная, распустившаяся роза. Он видел ее прелестное лицо, на котором сияла печать невинной девичьей чистоты; такой чистоты он не замечал у других женщин. Он видел милую улыбку ее прекрасных глаз, и эти глаза, влюбленные, ласковые, обвораживающие, проникали ему в душу и, как звезды, манили и звали. Сердце его замирало от нежности, от радостного сознания, что эта чудная девушка – его невеста.

Николай Александрович вырос в царской светлице под сильным влиянием матери, женщины необыкновенной, обладавшей огромной духовной силой и привлекательностью. Эта хрупкая, изящная маленькая Царица без всяких усилий, легко и просто, как-то незаметно, привлекла к себе сердца русского народа и заставила его полюбить себя. Она внушила мягкому, застенчивому сыну с мистическими склонностями благородную утонченность чувств. Для людей иного склада он мог казаться восторженно-наивным, жизненно несообразным, как бы не от реального, живого мира сего. Разлука наполняла его сердце красивой, светлой, поэтической грустью. Как туман на воде, ждущий первых лучей солнца, чтобы подняться и рассеяться в сияющем свете, так и душа его жаждала встречи, чтобы слиться с другой душой, которую она любила.

Настоящую нежность не спутаешьНи с чем. И она тиха…

Так тихи и нежны были его чувства, навеянные разлукой. Иногда разлука казалась слишком затянувшейся; он нервничал и жаловался.

– Ты не находишь, Сандро, что время тянется как-то чертовски медленно. Будто старая хромая кляча бредет по разбитой дороге…

– Время, друг мой, тянется, как ему положено, – резонерски возразил Великий князь. – В ожидании есть своя грустная прелесть, своя мелодия. Чем больше ты будешь ждать, тем радостнее и восторженнее будет встреча. Все премудро и благо в этом чудесно устроенном мире. Человек – странник в жизни и мечтатель. А что такое мечта? Мечта – это белый парус в море, это прелестная бабочка, которая порхает весной и летом по цветущим лугам; это наша молодость, освещенная солнцем. Когда серые тучи закроют солнце и настанет студ и холод – капут бабочке, капут мечтам.

– Сандро, ты философствуешь, – сказал, смеясь, Николай Александрович. – Тебе надо отрастить длинную бороду, облечься во вретище и ходить по городам и весям, чтобы провозглашать «любви и правды чистые ученья». Истины твои холодные, они не греют душу, но против них ничего нельзя возразить. Только мало пользы от этих идеальных истин человеку, пока он не превратится в существо засохшее. Они его не смогут утешить и не смогут ни на что воодушевить.

Молодое сердце, когда оно стучит и бьется и гонит по телу горячую кровь, – требует чего-то другого. Наоборот, надо укрепить веру: «Все сбудется, чего сильно хочешь; за дальними берегами будет радость… ждет радость»…

И эта радость пришла. Одна фраза: «Николай, ты можешь поехать в Англию» – зажгла костер в его груди. Этот костер запылал, заиграл, засверкал искрами, летящими в небо.

– Ура, я еду в Англию, – сказал он Сандро, весь сияя от восторга. – Какая радость, какое счастье!

– Поздравляю. Гром победы раздавайся, веселися, славный росс, – ответил Великий князь, смеясь.

Николай Александрович по чувствам и настроениям был моложе своих 26 лет. Это был, по существу, еще юноша – восторженный, живой, подвижный, с душой непосредственной, свежей и чистой. Свидание с невестой пленяло его. Все мысли были уже там, на туманных берегах Темзы. Кто не испытывал в молодости подобных чувств, чье сердце не трепетало нежной горячей радостью в подобном положении, чью душу не освежали в старости воспоминания о пережитых сладких чудесных минутах…

«Укладывался для Англии, – с трудом верится такому счастью, что скоро, даст Бог, мне удастся увидеться и обнять мою ненаглядную Аликс»…

В этой записи, сделанной второго июня, поздно ночью, за полсуток до отъезда, – все трогательно, все звучит по-русски, по-простонародному. И «ненаглядная Аликс» (недоставало написать: Саша или Олечка), и надежда на Бога, без которой русский человек не может жить, и простодушное выражение своих чувств. Было стопроцентно очевидно, что наследник русского престола получил самое настоящее русское воспитание, русскую простонародную речь и русское народное миросозерцание.

С отъездом в Англию ему не терпелось. Боялся помехи, мало ли что может произойти. Проснувшись утром, пришел в отчаяние. Погода была скверная, налетали ливни со шквалами. «Обретался в некотором беспокойстве насчет ухода, но я ненавижу откладывать решение отъезда и очень рад на этот раз».

В четыре часа пополудни императорская яхта «Полярная звезда» вышла из Кронштадта и взяла курс на юго-запад. На море был мертвый штиль. «Полярная звезда» шла мягким ходом без качки. Скоро ушли берега; кругом расстилалась безбрежная даль Балтийского моря. Солнце спускалось к закату. Небо горело багряно-розовыми и нежно-золотистыми красками. Небесно-морская феерия была красоты неописуемой. Дорогой в закатных лучах встретили белую «Царевну», возвращавшуюся с пробного плавания.

Николай Александрович любил природу во всех ее видах, во всех ее спокойных и бурных проявлениях. Его восхищало море, и он часами готов был слушать неустанный рокот волн и шум прибоя; он любил зеркальную прозрачность озер, плавное, могучее течение рек, красоту и задумчивость лесов, ширь степей с ковыльным блеском, торжественное молчание мертвых пустынь и грозное величие гор. Он любил таинственную тишину ночей с мерцающими звездами и суетную яркость дня.

Все это он созерцал с тем ненасытным чувством, которое никогда не ослабевало в нем. Несомненно, эта любовь к природе, к ее тайнам, к ее величию и красоте, говорила о большой, мистически настроенной человеческой душе. «Целый день торчал наверху, до того было хорошо», – записал Николай Александрович в своем дневнике от 4 июня. «Проходили полосами тумана; собственно, он с нами милостиво обходился; паровая сирена действовала по временам»…

В коротких записках, которые Наследник делал ежедневно, чувствовался его большой художественный талант. Описания его были стильны, сжаты и великолепны. «День был ясный, чудный, море было синее с барашками. Яхту чуть-чуть покачивало, так как мы шли в полветра. Встречали небольшие пароходы с рыбаками»… «Скагеррак встретил нас тихою погодой и улегающеюся зыбью Немецкого моря. К 6-ти часам прочистилось, и горизонт стал ясным»…

Пять дней продолжалось путешествие. Пять дней Наследник престола находился в офицерской морской семье и с неотлучным Димкой (Димка – князь Дмитрий Голицын). Вместе с ними он кушал, играл в bull, шутил, слушал по вечерам дружеские разговоры и кадетские рассказы. Он заразительно смеялся, когда рассказы были смешны; он умел улавливать юмор и подмечал тонкое остроумие. А рассказы были живые, веселые, с юмористическим огоньком. Они отражали пеструю, красочную, анекдотическую жизнь. Сыну Царя, будущему Императору, все нужно было знать, чтобы не быть оторванным от многообразной русской действительности. А он был любознателен, интересовался всем: и все воспринимал его впечатлительный ум.

Много наслушался он рассказов за эти дни во время вечерних «бродячих закусок», когда loving сuр Цесаревича обходила стол несколько раз. Кадетский морской корпус прожил долгую жизнь. Немало событий прошло в его стенах за два столетия; немало выдающихся людей вышло из его колыбели. Неписаная история, как предание, подметила и отметила все достойное преклонения, она же сохранила для памяти и добродушно-смешное. Рассказы о Сенявине и о знаменитых русских флотоводцах переплетались с анекдотами из красочной, богатой кадетской жизни. Родной корпус жил в сердцах молодежи, и как не вспомнить недавнее былое! Продекламировали и вольное переложение песенки Беранже «Два гренадера» на кадетский лад: «Выпуска старшого двое из отпуска пьяные шли, и оба душой приуныли, увидя свой корпус вдали»… Наследник смеялся добродушно, без укоризны; на него напал, по его выражению, «хохотун». Отсмеявшись, спросил: какая судьба постигла печальных героев? – «Заснули в пути, Ваше Высочество», – ответил лейтенант под общий взрыв молодого, здорового смеха.

Интимная близость Наследника престола, его доступность и добродушие были всем по душе. Мичмана и лейтенанты были в восторге; их молодые сердца сильно бились влюбленной преданностью. Во имя этого человека каждый из них совершил бы радостно и смело самый красивый подвиг. Россия знала священные слова: «вера, Царь и Отечество»; эти слова на протяжении многих веков вдохновляли русский народ на служение Царю и внушали ему веру и верность. Делясь впечатлениями о своем высоком госте, старший офицер сказал: «Его царственная простота, скромность при полном отсутствии высокомерия – будут его лучшим украшением… – Помолчав немного, он добавил в раздумье: – Были у нас цари, которые в истории получили наименования: „грозный, великий, благословенный“ и так далее. Этот, я думаю, получит по справедливости: „смиренный и благочестивый“»…

Погода стояла великолепная; это делало путешествие особенно приятным. «Вот мы уже прошли половину Немецкого моря, а переход до сих пор можно назвать озерным – до того он был удачен», – пометил Цесаревич в дневнике от 7 июня. Только раз или два пробежал радостный дождь. Над безоглядной морской далью сверкало летнее солнце. Море сонно рябилось бриллиантовой зыбью. Иногда в далеком тумане появлялись смутно берега чужой земли и исчезали, как видения. Ночи были чудесны. Не передать и не описать красоту звездной чаши небес, красоту лунного света, застывшего в беспредельности над простором воды, яркую полосу золотой дороги, сверкающей и куда-то уводящей в неведомую даль.

На душе у счастливого жениха было радостно и легко. Свежие, чистые чувства, благоуханные, как дым кадильный, заставляли радостно биться сердце… «Итак, Бог даст, завтра я увижу снова мою ненаглядную, дорогую Аликс. Теперь уже я схожу с ума от этого ожидания»…

Трогательны, наивны, а вместе с тем светлы и прекрасны были его экзальтированные чувства, его нескрываемая восторженность. «Я счастлив так сильно потому, что в моей груди слились три большие любви: к родителям, к невесте и к матушке-России. Мне, брат, трудно хранить холодное, бесстрастное спокойствие», – сказал он Дмитрию Голицыну.

И действительно, ему не сиделось на месте. Утром 8 июня встал рано. Нетерпеливо, быстро оделся и вышел наверх. Надо хоть как-нибудь подогнать время. Надо постараться не замечать его, не следить за часовыми стрелками. Ходил по палубе, блестевшей зеркальной чистотой, поглаживал усы тем жестом, который потом остался на всю жизнь, и часто всматривался в туманно-серую даль, где с нетерпением ожидал увидеть берега Англии. Небо в этот день было тусклое, сумрачное, дул холодный ветер. Острова встречали гостей свежей погодой.

Около полудня «Полярная звезда» вошла в устье Темзы. С этого времени Николай Александрович не покидал палубы. Он любовался красотой берегов, с интересом провожал многочисленные встречные суда, наблюдал за темпом рабочей жизни на пристанях большой реки.

– Слава Богу, еще несколько часов – и я обниму мою душечку, – думал он вслух. – Боже мой, как я счастлив, как хороша жизнь!

Наконец пришел тот миг, который он так нетерпеливо ждал. В Грейвзенде «Полярная звезда» стала на бочку. Лил в это время проливной дождь с ветром и бурей. Погода была совсем не подходящая для спуска на берег. Но кто не безумствовал в двадцать шесть лет, когда нет сил усмирить горячее непокорное сердце?! Разве любовь принцев и принцесс не такая же вечная человеческая любовь, как у других?.. Николай Александрович не захотел ждать. – «Этот потоп будет продолжаться вечность. Покорно благодарю. Пусть себе льет, а я буду делать свое дело»… Может быть, любовь несла его на крыльях. Его не занимали почетные караулы, встречи. Дороже всех церемониалов была она «душечка Аликс».

«Съехал на берег штафиркой под проливным дождем… В три с четвертью встретился с дорогой Аликс. Снова испытал то счастье, с которым расстался в Кобурге», записал он вечером в свой дневник.

* * *

Пять недель, проведенных в Англии, были, вероятно, счастливейшим временем в жизни жениха и невесты. Души были безмятежно покойны и светлы. Ни одного облачка на горизонте. «Счастье наше так велико, полно и сладостно, что его нельзя описать; можно охарактеризовать только одним словом: „блаженство“». С каждым днем все больше, крепче и сильнее росла взаимная духовная близость. Николаю Александровичу нравилась девственная непорочность во взгляде, в выражении лица, во всей стройной, красивой фигуре Аликс. Ему казалось, что ни у одной женщины он не встречал подобной духовной чистоты. Она была для него ровно тот ангел, который пролетал в полунощи над грешной землей и пел небесную песню:

И звук его песни в душе молодойОстался без слов, но живой…

Она была для него цветок красивейший, нежнейший, окропленный росою: невинная, чистая, святая. Беcсчетное количество раз целовал он дорогие, задумчивые порой, порой сияющие глаза, румяные щеки и тонкие руки.

Той же безмерной любовью отвечала она ему на его ласки, на его признания. Первая запись, которую она интимно сделала в его дневнике на чистой странице, говорила о ее мистической духовной настроенности:

«Чу, дорогой мой. Покойно дремли.Ангелы святые охраняют твою постель.Благословения неба без числаНежно спускаются на главу твою…Лучше, лучше с каждым днем…

С беззаветной преданностью, которую мне трудно выразить словами. Много горячих поцелуев. Да благословит тебя Господь, мой ангел. Навсегда, навсегда…»

Николай Александрович вырос в патриархальной, нравственной русской семье. Честь, благородство, правдивость были ее качествами. И он впитал в себя понятия рыцарские. Ему казалось, что он был бы бесчестным человеком, если бы что-то скрывал, что-то таил, что-то делал такое, о чем он не мог бы сказать открыто. Как у всякого молодого человека, у него были увлечения, грешки, забавы и утехи. И он искал случая рассказать об этом Аликс.

Однажды вечером они сидели на берегу моря. Стояла сонная ночная тишина. Только волны неустанно шумели, набегая и разбиваясь пеной о береговые камни. Небо и земля были залиты серебристым лунным светом. Мерцали редкие звезды. На море лежала, переливаясь и сверкая, полоса света. Ночь навевала мечтательность и душевную прозрачность. Поэты сказали бы, что эта ночь дышала феерической, чародейной красотой и что она колдовала. Сердца и души так легко открывались для сокровенных признаний, для самых нежных и ласковых слов!

Аликс была в светлом легком платье, без шляпы, с вуалевым шарфом на голове. Они сидели на белом камне, который солнце нагрело за день. Тела их тесно соприкасались; они чувствовали тепло друг друга, и эта близость жгла и как будто сливала в одно тело, в одно биение сердца.

– Милая моя, душечка Аликс. Я не знаю, как выразить тебе мои чувства. Любовь полонила меня. Ты стала моей госпожой, моей царицей. Я люблю твою душу, сердце, ум, твою набожность, твою чистоту, твои взгляды на жизнь. Я так сильно и крепко тебя люблю, что и высказать не сумею. Порою мне кажется: ты не только моя возлюбленная, дорогая невеста, ты моя родная, милая сестра. Мы родились друг для друга, нас соединила воля Провидения, и ничто никогда нас не разъединит…

Она повернула к нему прелестное лицо. Под лунным светом она была, как богиня, прекрасна. Таинственной глубиной блестели глаза; полуоткрытые жаркие губы как будто ждали поцелуя; под легкими складками платья проступало точеное, живое, горячее тело. Нежным, почти материнским движением рук она обняла его, прижала крепко и поцеловала долгим горячим поцелуем. В этом поцелуе соединились ласка и нежность сестры, целомудрие и стыдливая девичья страсть невесты. Так истомно и сладко затрепетало тело!

– Ты прав, Ники. Есть нечто чудесное в любви двух душ. Они сливаются воедино и ни одной мысли не таят друг от друга. Радость и страдания, счастье и нужду они переживают вместе, и от первого поцелуя до последнего вздоха они поют о любви. Истинная любовь – дар Божий. С каждым днем она становится все сильнее, глубже, полнее и чище. С беззаветной преданностью к тебе я останусь навсегда. Мои самые горячие желания и молитвы, – это сделать тебя счастливым.

Они снова погрузились в созерцание. Часто молчание любви красноречивее слов. Их влекла и чаровала огромная таинственная стихия моря. В душе были восторг и умиление. Будто сливались они с какой-то неразгаданной мировой тайной. Всем очарованным сердцем чувствовали могущество и силу Божества, отблеск какой-то неисследимой предвечной тайны, отблеск Творца, создавшего Вселенную.

«Ни одной мысли не таят друг от друга»… Аликс высказала это суждение как ее общий идейный взгляд на взаимоотношения близких людей. Но это прозвучало для жениха как напоминание. Ему захотелось тотчас же все рассказать Аликс, исповедаться перед ней в своей прошлой жизни. Николай Александрович лишь одно мгновение колебался: а не огорчит ли он своим сознанием невесту, не нанесет ли он ей рану; не лучше ли обождать? Но он не удержался на этой мысли и сказал:

– Аликс, ты такая чистая и непорочная, что мне хочется очень сильно, какое-то непреодолимое чувство подсказывает мне… Одним словом, я хотел бы тебе рассказать о моей прошлой жизни то, чего ты не знаешь. Я не хочу ничего скрывать… Но, может быть, это тебя огорчит…

– Мой дорогой, милый Ники. Это меня не огорчит. Мы каждый год ходим к исповеди; несем наши сокровенные и тайные грехи в надежде, что милосердный Господь все простит. Наоборот, я хочу, чтобы твоя душа всегда была открыта передо мною, как и моя перед тобою. Говори и ничего не бойся.

Ободренный жених поведал о своих невинных амурных прегрешениях. А когда он кончил рассказ, Аликс ему сказала:

– Обожаемый, бесценный мальчик, да благословит тебя Господь. Что прошло – прошло безвозвратно и не вернется вновь. Будущее скрыто для нас, и только настоящее мы можем считать своим. Так сказал один очень умный человек. Говори мне обо всем, душка. Смотри на меня как на частицу тебя самого. Мой единственный, любимый…

А на другой день, вероятно, чтобы окончательно покончить с вопросом о сделанных признаниях, Аликс написала в его дневнике, на странице от 8 июля:

«Мой дорогой мальчик, никогда не меняющийся, всегда преданный. Верь и полагайся на твою девочку, которая не в силах выразить словами своей глубокой и преданной любви к тебе. Слова слишком слабы, чтобы выразить любовь мою, восхищение и уважение; что прошло, прошло и никогда не вернется, и мы можем спокойно оглянуться назад, – мы все на этом свете поддаемся искушениям, и в юности нам трудно бывает бороться и противостоять им, но, как только мы раскаиваемся и возвращаемся к добру и на путь истины, Господь прощает нас. „Если мы каемся в наших грехах, Он милостив и нас прощает“. Господь прощает кающихся. Прости, что я так много пишу, мне хотелось бы, чтобы ты был во мне вполне уверен и знал, что я люблю тебя еще больше после того, что ты мне рассказал. Твое доверие меня глубоко тронуло, и я молю Господа быть всегда его достойной. Да благословит тебя Господь, бесценный Ники».

Николай Александрович остался очень доволен и собой, и Аликс. Собой – потому, что все рассказал, поступил честно и благородно; об Аликс он подумал: какая большая душа. Она поняла, что все его прошлое было лишь мимолетное и бесследное, а настоящая, большая, сильная любовь – только к ней…

Принцесса Алиса была женщина своеобразная. Она имела, конечно, и все те черты, которые присущи большинству девушек: стыдливость, скромность, любовь к красоте, уюту и чистоте, духовное благоухание, поэтическую мечтательность и томление по мужчине. Она была изящна в словах, в движениях, в жестах и в платье; очарование ее девственности можно было бы сравнить с прелестью распустившегося на ранней заре цветка. Духовно и физически, как и все девушки, она тянулась к мужчине.

Но вместе с этим у нее были свои собственные качества, собственные чувства, сложившиеся и образовавшиеся под влиянием той обстановки, в которой она росла. Маленькая девочка после смерти матери была взята бабкой к английскому двору, где царствовал культ вековых традиций, старинных обычаев и строгой пуританской морали. Она была любимицей бабки – королевы Виктории, женщины умной, властной, сильной, волевой и во многих отношениях замечательной. Под ее непосредственным, неотразимым влиянием развивался характер молодой принцессы.

С ранних лет Аликс приучилась к труду, к деловой серьезности и к порядку. Нравственные начала и крайняя религиозность пропитали ее душу. Она соединила пылкость страстной натуры с деловым спокойствием, духовный мистицизм – с жизненным реализмом, скромность – с властной гордостью.

Принцесса хотела видеть в будущем муже человека, который бы отвечал ее духовным запросам. Найдя такого человека, она отдала ему всю свою душу. Любовь к Ники поглотила все ее чувства; он стал для нее бог и кумир, источник ее земного счастья. Все ее письма, все сделанные ею записи в дневнике жениха говорят только об этом.

«Я твоя, будь в этом уверен. Ты пленен в моем сердце, и ключик затерян, и ты всегда останешься там, дорогой Ники»… «Мне снилось, я любима, и, проснувшись, убедилась в этом наяву и благодарила на коленях Господа!»… «Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть»… «Почему я не могу на этом чистом листе написать одно слово: СЧАСТЬЕ»… «Верная, всегда ожидающая, всегда любящая, всегда открывающая к тебе простертые объятия»…

Мистицизм, влечение к загадочному, таинственному и неведомому были ее нормальными свойствами. Она воспринимала мир не как обыденность, к которой люди привыкли, но как нечто, полное тайн. Как-то раз они сидели вдвоем. Николай Александрович делал записи в дневник. Она смотрела на него восторженными, ласковыми, преданными глазами. В мрачном Виндзорском дворце часы пробили полночь. Аликс с милой улыбкой взяла книжечку у жениха и, продолжая прерванную строчку, написала по-английски:

«Бьют часы на крепостной башне и напоминают нам о каждом преходящем часе, но время, вдаль уходящее, пусть не смущает нас, ибо время может уходить безвозвратно, но любовь остается; я ощущаю, как ее поцелуи горят на моем разгоряченном челе. Если нам суждена разлука, но зачем же сейчас!.. Не сон ли это? Тогда пробуждение будет страданием; не буди меня, дай мне дальше дремать».

В один из «дивных вечеров», когда Николай Александрович «умирал от любви к ней» (его выражение), они сидели у раскрытого окна. Смотрели на небо, усеянное звездами. Одни звезды сияли ярко, ровно, другие мерцали переливающимся светом, будто горели, и пламя, казалось, то вспыхивало, то затихало, как живое, непонятное, таинственное. Разными были оттенки пламени: то синевато-фосфорные, то красноватые, как свет малиновой лампадки.

– Гори, гори, моя звезда, звезда любви моей блаженной, – полудекламируя, полунапевая, в упоении, в восторге произнес жених. В это время по небу, чертя блестящую яркую дугу, пронеслась падающая звезда.

– Какая божественная, манящая тайна, Ники, – весь этот красивый звездный мир. Я иногда пытаюсь разрешить неразрешимое. Всей силой моего воображения я переношусь в небо; я хочу угадать, на какой звезде имеет Свое местопребывание Творец, создавший непостижимый космос. Мне кажется, что на какой-то звезде стоят чудесные хрустальные дворцы, огромные, как вселенная, и там живет вечный, лучезарный Бог. Иначе не может быть. Мне легче представить Его в понятном для меня виде – белого старца, в одежде, как снег, чем в виде непонятного Духа, как учит Церковь… Иногда мне становится больно, что я не могу проникнуть в эту тайну…

И помолчав немного, она спросила:

– Ники, ты веришь в прорицателей, в волхвов, кудесников, ясновидцев?

– Верю так же, как дети верят в сказки. Впрочем, в сказки верят не только дети. Во время моей поездки по Японии я посетил одного отшельника-японца, по имени Теракуто. Он жил неподалеку от Киото. Меня сопровождал Жорж греческий и маркиз Ито в качестве переводчика. Внешний вид монаха меня поразил. Белый как лунь старик был как бы из нездешнего мира. То, что он мне сказал, вернее предсказал, необычайно и жутко. Я об этом не хочу думать. Он сказал, что я выше всех, рожденных женами; что над моей головой витает опасность, но она будет устранена… через несколько дней на меня был произведен террористический акт; что мне суждены два венца: один земной, другой небесный, что земной померкнет, а небесный будет сиять; что Россию и меня ждут великие испытания, что я останусь один, всеми покинутый, и буду принесен в жертву злобе демонической. В заключение он сказал о бессмертии и что стану я, осиянный светом, преградой злу в мире…