Полная версия
Запретный мир
Вождь долго молчал, взвешивая слова старика. Видно было, что слова эти ему очень не по душе, но нет таких своих слов, чтобы перевесили сторожкую старческую мудрость. В конце концов, кто может знать, что случится через год, два, десять? Через десять лет советы вождю будет давать уже другой чародей, ибо Скарр умрет намного раньше. Выходит, и перед зевом могильной ямы он заботится о будущем людей Земли не меньше, а больше, чем сам вождь?!
Растак не дал вспышке гнева вырваться наружу – но чего это ему стоило! Плечо просто корежило болью, словно медведь ломал. Кликнуть травниц, велеть подать макового настоя? Нет, после, когда никого не будет рядом…
– Вепри уйдут к своим, – решил он. – Моли Землю, Скарр, чтобы завтра с ними не началась война… А что ты сказал насчет тех, из Запретного мира? Их двое?
– Возможно, и двое, но один – наверняка. Думаю, он попал к людям Волка через их Дверь. Проверить недолго.
– Ты уверен, что в наш мир пролез человек, а не зверь?
– Да. Я почувствовал.
Растак в сомнении покачал головой:
– Есть разница?
– Огромная.
– К людям Волка, говоришь? Так они уже, наверно, его убили.
– А если нет? Пока я не увижу сам или вот он не увидит, – чародей кивнул на Юмми, – я не могу быть спокойным. Это нарушение Договора, вождь. Земля не простит.
– Хорошо, – решительно сказал Растак. Пора было кончать этот разговор. – Чего ты хочешь?
– Пятерых сильных воинов. Прямо сейчас.
– Хорошо. Как только уберутся плосколицые – получишь.
Скарр упрямо мотнул головой:
– Выйти надо сегодня. От крайности завтра с рассветом, но не позже. И то боюсь, не опоздать бы.
Неожиданно вождь всхохотнул – одним ртом. Глаза сузились в злые щелки.
– Ты хочешь увести пятерых? У нас каждый воин на счету! Враг за валом!
– Враг скоро отступит. Но у нас нет времени ждать. Опоздаем – будет стократ хуже.
Спокойная жутковатая уверенность в сказанном – вот что поразило вождя, и слова решительного отказа не слетели с потрескавшихся губ. Вместо этого Растак кивнул, прекращая тягостный разговор.
– Получишь пятерых. Только не сейчас – завтра. Ты на себя, старик, посмотри, куда тебе идти…
– Спасибо, вождь.
Пока вернулись, в землянке стало совсем темно, скудный свет из дымоходного отверстия в крыше не рассеивал сумрака. Солнечный диск падал за горы, устав от бесконечного кровавого дня. Юмми сбегала на площадь за огнем, затеплила глиняную плошку. Фитиль из скрученной шерсти задымил и затрещал, вокруг огонька начал плавиться топленый жир.
Скарр не лег – сел на лежанке, дрожа от озноба, кутаясь в меха. Ох, как много надо сказать, прежде чем напавшая некстати лихоманка поборет немощное тело, затуманит разум…
– Тебе холодно, дедушка? Сейчас разведу огонь.
– После разведешь. Слушай меня… внук. – Бескровные губы чародея подрагивали, с трудом роняя слова. – Сам видишь, что со мной… Надо бы мне самому, да нет сил. Наказала Земля за ошибку… Придется тебе кое-что сделать за меня…
– Я не оставлю тебя, дедушка.
– Молчи и слушай. Сегодня, когда прикажет вождь, пойдешь на Двуглавую и откроешь Дверь в мир Рыси. Половина союзников уходит. Надо бы мне открыть Дверь, да не удержать мне ее сейчас… По правде говоря, и не дойти туда. Ты справишься. Если что пойдет не так, не бойся – Шанги с той стороны услышит и поможет. Бойся не неудачи – бойся ошибки. Потом вернешься сюда… Завтра с рассветом поведешь пятерых воинов в земли племени Волка. Опять-таки надо бы мне самому, но… Растак согласится. Пойдете открыто, не прячась… На границе дадите знать о себе дымом. Если Волки не пропустят воинов – иди послом один, говори с вождем, а главное, с чародеем. Скажи – от моего имени говоришь. Тот человек из Запретного мира… его надо найти, если еще жив… – Слова давались старику все труднее. – Потом второй… мне кажется, что пришельцев было все-таки двое… его тоже надо найти…
– И убить? – тихонько спросила Юмми.
– Как можно скорее… Обоих. Ты понял?
Скарру показалось, что правнучка отшатнулась, – но, наверное, просто легкий сквозняк пригнул огонек в плошке, вот и прыгнула тень. Конечно, не дело посылать с таким поручением девчонку… а что делать, если у самого нет сил? С преследованием чужака и убийством Ер-Нан справился бы лучше, но посылать его говорить с соседями – себя не уважать… То-то посмеются над племенем, в котором старому чародею не нашлось лучшего преемника!
Ничего, Юмми справится, сделает как надо. Пора взрослеть, ученики чародеев взрослеют рано…
– А иначе никак нельзя, дедушка? – услышал Скарр, и тотчас – он даже удивился – его губы сами прошептали ответ, как заклинание:
– Ничто не должно попадать к нам из Запретного мира. Никто, ничто и никогда, таков Договор… Запомни: лучше погубить всех, чем его нарушить. Пришельцы должны быть не только убиты, но и сожжены, а пепел развеян. Что нельзя сжечь, должно быть тайно закопано… или утоплено на глубоком месте. Ты сделаешь это?.. – Пальцы старика впились в волчью шкуру, он подался вперед. Шевельнулись тени. Скарру казалось, что еще чуть-чуть, и пугающая тьма ринется на него раньше, чем он успеет сказать самое главное. – Ради меня… Сделаешь?
– Сделаю, дедушка, – Юмми вздохнула.
Глава 7
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч…
А.К. ТолстойРассвет следующего дня застал Витюню возле той же реки, но уже много ниже по течению. Выбрав на берегу плоский гранитный валун, Витюня старательно продолжал дело, начатое еще вчера, – с мерзким скрежетом возил по камню жалом лома, затачивая его наподобие пики. Чем не оружие? К тому времени, когда солнце поднялось над лесом и стало припекать, работа была окончена. Метнув для пробы лом, как дротик, шагов с десяти в чахлую сосенку, Витюня сумел вытащить его обратно, только расщепив ствол, и остался доволен результатом. Теперь не страшна никакая зверюга, если только не подкрадется неожиданно. Будучи человеком мирным, Витюня отнюдь не горел желанием выяснять, кто из них двоих – он или медведь – заломает другого в схватке без оружия. На фауну должна быть управа. Теперь ежели сунется – получит стальной пикой в брюхо, и вся недолга.
Он почти не спал в эту ночь, дождавшись рассвета на ветвях циклопической ели, и изрядно зазяб – сырая телогрейка нипочем не желала соответствовать своему названию. Ночевать на земле без костра Витюня не рискнул, костер же не удалось разжечь ни высеканием искры ударами кремня о лом, ни трением друг о друга сосновых сучков. Впервые Витюня позавидовал Агапычу, да и другим курильщикам, как правило, имеющим при себе источник огня. В кармане телогрейки, правда, нашлась спичка, которой Витюня ковырял в зубах, но во время купанья сера с нее слезла. Да и не обо что было чиркнуть этой спичкой, если честно.
Ночью кто-то выл в отдалении – самозабвенно, в несколько голосов, но никакого лая Витюня не услышал, сколько ни прислушивался, и смутно заподозрил, что выли не собаки. Кричали неведомые звери, в кустах подозрительно шуршало, кто-то большой и тяжелый хрустел поблизости валежником, и хохотала неведомая птица, шумно устраиваясь в ветвях. Лес жил ночной жизнью.
Саднило плечо и почему-то низ живота. Утром, обрушившись с ели вместе с подломившейся нижней веткой, совершив у реки омовение и какое-то подобие разминки, Витюня снял с себя двух клещей, впившихся возле резинки трусов, по счастью, не чересчур глубоко, и решил впредь обходить ольховники. А еще зверски хотелось есть. Вчера под вечер Витюня вспугнул зайца, естественно тут же давшего деру, и долго преследовал тетерку, симулировавшую перебитое крыло, швырял в симулянтку камнями, но не попал. Грибов, конечно, не было, ягод тоже. Черничные кустики, хорошо знакомые с детства, даже еще не зацвели. Как поймать рыбу без снастей, Витюня не знал.
Голодный и мрачный, он двинулся в прежнем направлении, теперь уже нимало не сомневаясь, что его неведомым путем занесло в Канаду или, в лучшем случае, в Сибирь. Заточенный лом он нес в руке. Ему пришло в голову, что по логике вещей его фамилия должна была бы теперь звучать не Ломонос, а Ломоносец, то есть носящий лом, и от этой мысли Витюня совсем расстроился.
Вчера, успев до сумерек отмахать километров пятнадцать, он так и не нашел моста. Больше того, отсутствовали и какие-либо иные признаки цивилизации! Зато на влажном прибрежном песочке в изобилии имелись следы отнюдь не человеческих ног. Песок хранил и разнокалиберные углубления в форме копыт, простых и раздвоенных, и отпечатки мягких подушечек хищника, в котором Витюня заподозрил рысь, и следы, похожие на собачьи, но гораздо крупнее, и множество мелких отпечатков лап совсем уже неизвестного Витюне зверья.
Один раз, правда, встретились следы человека – обутого странно, но все же несомненно человека, и Витюня, давно уже успевший пожалеть, что отпустил вчерашнего психа с копьем, пошел было по следу, забрел в лес и там след потерял. Ни дороги, ни тропинки, которыми можно было бы выбрести к людям, в лесу не начиналось, сколько Витюня ни искал. Нашлось лишь старое кострище, прогоревшее, по-видимому, давным-давно. Поборов стыд, Витюня с полчаса истошно орал, призывая помощь, но дождался только ответного цоканья белки в ветвях над головой. На голову посыпался мелкий мусор. Чертыхнувшись, Витюня отступил и спугнул сову, как видно, облюбовавшую соседнее дерево для дневки. Приходилось еще раз признать, что его занесло в редкую глухомань.
Ничего другого не оставалось, как продолжать путь вдоль реки, надеясь, что если не повезло вчера, то непременно повезет сегодня. Трусливую мысль о том, что может не повезти ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда, Витюня выгнал вон, и она больше не наведывалась. Обязательно будет мост! Или ЛЭП. Или, на худой конец, тракторный брод.
Дважды он поднимался на возвышенности, чтобы осмотреться и принять решение, но ничего нового в окрестностях не увидел и никакого решения не принял. Показалось только, что вдалеке кудрявится над лесом легкий дымок, но в самом ли деле удалось его разглядеть или он только померещился – вопрос. Ну что ж, это почти по пути, и, спустившись по реке ниже, можно будет сходить посмотреть, кто там жжет костер…
Возле самого уха неожиданно свистнуло, и в свилеватую, крученную ветром сосну в пяти шагах впереди с тупым звуком воткнулась густо оперенная стрела. Удивиться Витюня не успел – последовал шлепок, похожий на легкий подзатыльник, и сбитая с головы ушанка, прободенная точно такой же стрелой, запрыгала вниз по склону. В редком сосняке на вершине каменистого холма появились фигуры, и каждая из них напоминала того вчерашнего… которого пришлось поучить да отпустить восвояси. Как видно, зря.
Блин…
Витюня насупился. Теперь он вовсе не был убежден, что встретился с ролевиками, собратьями Шурки Подойникова, такими же ненормальными, как он. Однако приближающиеся небыстрым бегом до головной боли невразумительные фигуры, числом около десятка, были все как один одеты в лохматые шкуры, в руках имели небольшие круглые щиты и копья с широкими лезвиями, вряд ли чистыми, зато определенно очень острыми.
– Ламеры, – осуждающе сказал Витюня, вспомнив излюбленное словцо Шурки. – Порежетесь.
Никто не обратил внимания на его слова. Набегающие неизвестные, словно по команде исторгнув из десяти глоток собачий вой, выставили перед собой копья, а двое – луки. И один из них, не прерывая бега, как раз готовился пустить стрелу!
– Да вы, мужики, чо… – раздраженным сиплым басом начал Витюня – и не закончил. Тявкнула тетива, левый бок рвануло болью, и этого хватило, чтобы оборвать тоненькую ниточку, на которой еще кое-как держались остатки Витюниного спокойствия.
Первая заповедь: если ты гораздо сильнее среднего человека, не выходи из себя без серьезнейшей причины. Вторая заповедь: даже выйдя из себя, соизмеряй силы, во-первых, потому, что убить человека очень нетрудно, а во-вторых, потому, что не из-за всякого шизанутого стоит отсиживать срок – часто вполне достаточно поучить невежу без членовредительства. Злость нужна только в одном случае: при подходе к штанге. Как большинству тяжеловесов, Витюне не приходилось постоянно держать в уме эти заповеди – они выполнялись как-то сами собой. Лишь однажды он осерчал настолько, что разогнал шайку пьяно-наглых приставал, а двоих, не успевших утечь, легонько постукал друг о друга головами, совершенно остыв во время этого занятия и даже устыдившись. Разве можно ломить всей силой против хлюпиков? Это же нечестно!
Но сейчас, когда из телогрейки торчала толстая оперенная стрела и терзала занозой бок, а неведомые дикари, выкрикивая на незнакомом языке что-то несомненно оскорбительное и потрясая копьями, брали его в полукольцо с явным намерением причинить еще больше боли, Витюня позабыл все свои заповеди.
Должно быть, поначалу враги сочли его медлительным – ох, зря… Гнев поднялся волной и захлестнул. Витюня с рычанием прыгнул вперед, отмахнул ломом, как колом, ударившие разом копья. Еще отмах – и крайний в полукольце хулиган опрокинулся, сбитый ударом в бок. Новый взмах – и щит его соседа сложился пополам, а сам сосед, уронив копье, с воем схватился за ушибленную, а то и перебитую руку. Лом порхал в руках Витюни, как тросточка. Мало вам?.. Мало?! Брысь! Ушибу, придурки!!!
Отбито летящее в грудь копье, брошенное крепкой – ничего не скажешь – рукой. Выбит лук у недоумка, собиравшегося выстрелить в упор, и стрела усвистела неведомо куда. Витюня рычал, наскакивая, вращая ломом. Драться пришлось нешуточно. Уже четверо противников отползали со стоном, еще двое лишились копий и выхватили топоры на гнутых рукоятях. Раздражало то, что четырьмя махами из пяти приходилось отражать удары, зато уж пятый шел – подвинься и не вякай. Удар! С трудом отбит пущенный в голову топор. Получай, гад!! Не нравится?!
Та компания пьяных приставал разбежалась почти сразу – эти проявили изумившее Витюню упорство. Ну, сами виноваты…
Бросок в сторону, туда, где уцелевший лучник накладывает на тетиву новую стрелу, удар наотмашь по черепу… Поворот – и как раз вовремя, чтобы уклониться от летящего копья. Крики, треск, рев… Отточенное жало лома пробивает щит и готово застрять, надо вырвать… Вырвал! Удар. Удар…
Последних двоих, не поврежденных телесно, но наконец-то обратившихся в бегство, Витюня гнал за вершину бугра и вниз по склону, пока не понял, что догнать удирающих не удастся и вообще бегать кроссы в валенках довольно неудобно. Тяжело дыша, он вернулся к месту побоища и только сейчас выдернул из телогрейки обломок стрелы. На левом боку острый наконечник глубоко рассек кожу, зацепив и поверхностные мышцы. Весь бок залило кровью. Рана, по виду, была неопасна, но Витюня вновь ощутил боль, а вместе с нею и гнев. Св-волочи! Если бы слой простеганной ваты не отклонил полет стрелы – ежу понятно: абзац, труба и хана. Ясен пень, придурок целил в сердце, без всяких хитростей собирался убить!
Но почему?!.
Трое противников лежали неподвижно, и не надо было звать врача, чтобы определить: мертвы. Особенно вон тот, которому снесло полчерепа… Витюню замутило, пришлось поспешно отвернуться. Трое исчезли: как видно, раненные легко, успели ухромать восвояси, уползли кустами или затаились где-то. Двое раненых остались на месте побоища – один, битый в бок, лежал на спине и стонал, мученически закатывая глаза, другой, привстав на одно колено, имел в левой руке подобранный с земли лук, а правой тянулся к валяющемуся рядом колчану. Лук Витюня отобрал и зашвырнул на сосну. Поискав, нашел и второй лук, а это значило, что никто из уцелевших не пустит в него стрелу из кустов. Ну и ладно.
– Доигрались, придурки? – сказал он с осуждением. Злость ушла, и теперь на сердце отчаянно скребли кошки. – Вам-то что, сами виноваты, а мне? Блин, доказывай не доказывай теперь право на самооборону – один черт засудят! Вон, убитых трое…
– Ышари найза… – ненавидяще прошипел неудачливый лучник. – Здай кышун ухара… – Разговаривать с ним было бесполезно.
Второй лук Витюня ломать не стал и не бросил, а повесил на плечо. Подобрал на всякий случай и колчан с десятком стрел. Вещдоки как-никак. Может, пригодятся. Нашел пробитую стрелой ушанку, стрелу выдернул и убрал в колчан, а попорченный головной убор водрузил на законное место. Взял одно копье и один топор. Остальное оставил и, в последний раз мрачно оглянувшись на место побоища, заспешил к реке. Раздевшись, промыл рану холодной водой, шипя и взрыкивая от боли, затем выполоскал рубашку и замыл кровь на прорванном свитере. Майку также выполоскал, старательно выжал и, когда рана перестала кровоточить, приспособил в качестве временной повязки, закрепив узлом на правом боку.
Что делать дальше, было абсолютно неясно. Напрашивалось лишь первое действие: удалиться отсюда как можно скорее и дальше. А потом?..
Вот гады. Уголовником сделали. Этим, как его… мокрушником. Конечно, сами напросились, но… нехорошо вышло. Витюня посопел. Куда там нехорошо – просто погано! Но что они себе думали: против лома есть приемы?
Да кто они вообще такие, эти психи? Дикари? Весь жизненный опыт Витюни протестовал против подобного объяснения. Какие еще дикари, охотники за черепами, какой такой павлин-мавлин? Средняя же полоса, ей-ей. Вон елка растет, а вон черничник. Отсюда до ближайшего папуаса столько, что самолет, пожалуй, и не долетит без промежуточной посадки…
При мысли о самолете Витюня потемнел лицом. Как ни крути, а ни вчера, ни сегодня в небе не наблюдалось никаких самолетов и даже их инверсионных следов. Что бы это значило вкупе с отсутствием дорог, мостов, проводов и наличием бандитов дикарского облика?
До догадки Витюне оставался один шаг. Но как раз этот шаг отчаянно не хотелось делать.
С ломом в правой руке, с копьем и топором – в левой, с луком и колчаном за спиной он привычно побрел осточертевшим берегом осточертевшей реки, но уже поминутно оглядываясь: не преследует ли кто? Подкрадутся и пустят вот такенную стрелу в затылок – мало не покажется.
Стрелу Витюня осмотрел внимательно. Толстая, с мизинец, и довольно тяжелая, она заканчивалась остро отточенным медным наконечником, похожим формой на лавровый лист из борща; с другого конца имелось серое перо, вставленное в плотно замотанный грубой ниткой и промазанный каким-то клеем расщеп. Озадаченно поморгав над стрелой, Витюня осмотрел копье и топор. Хе… Тоже медь, хоть тресни. Копье еще так-сяк, а топор уродский: гнутое, вроде кочерги, топорище засунуто гнутостью в пустотелое лезвие, как нога в валенок, металлического обуха у такого топора нету вовсе. И какой умник вообще выдумал делать топоры из меди?! Взять бы его да и сунуть на зачет к любому преподу по металловедению…
Постепенно неразрешимые загадки перестали занимать Витюню. И без того второй день от загадок ныло под черепом. Час проходил за часом, голод терзал все сильнее, жгло в боку, а ландшафт по-прежнему оставался совершенно девственным. Витюня устал и шел мрачнее тучи. Угнетало свежее воспоминание об учиненном побоище. С какой стороны ни взгляни – три трупа на нем. Жалко идиотов. Жалко себя – а ну как придется отвечать по статье? Уж лучше опять вышибалой в казино, лучше назад в родные Мошонки, чем это! Конечно, лучше всего было бы обратно на стройку, да где она?..
И что плохого в Мошонках? Колхоз, пишут, еще живой. Племенной бугай по имени Вредитель, под которого Витюня когда-то подлез и приподнял на спор, состарился и сдан на колбасу, но это не беда, новый бугай вырастет. Воздух, опять же, свежий, не московское не-пойми-что, овощи с огорода на навозе, без нитратов… Э-хе-хе…
Косолапо срезая речную петлю через очередной бугор, Витюня вновь увидел дым. Теперь сомнений не оставалось – кто-то невдалеке жег костер. Меньше всего Витюне хотелось вновь напороться на дикарей, однако взглянуть стоило. Само собой, осторожно, чтобы опять не пришлось оставлять позади себя убитых и изувеченных…
С верхушки титанической лиственницы, одиноко растущей на просвеченной солнцем лесной поляне, свисало и колыхалось на легком ветерке что-то очень большое и неуместно оранжевое. Вроде двух связанных белой тесьмой полотнищ – побольше и поменьше. Невдалеке горел костерок. Возле него на траве сидел и насвистывал щуплый рыжий парень, слава богу, одетый в красный капроновый комбинезон – не в волчью шкуру. Рядом валялся красный же мотоциклетный шлем с очками.
За истекшие сутки глазомер Витюни обострился чрезвычайно. По беглой прикидке, парень был невысок ростом, а по толщине торса не шел с Витюней ни в какое сравнение. Хлипкий. Такого не вопрос скрутить в бублик одной левой…
Увидев Витюню, парень перестал свистеть, выставил вперед палец, как пистолет, и с хорошо различимым удовлетворением в голосе произнес:
– О! Человек.
– Ты кто? – неласково отозвался Витюня, крепче сжимая лом. Хотя на душе немного отлегло: этот абориген не только был пристойно одет, но вдобавок разговаривал по-русски! И вообще, по-видимому, принадлежал к аборигенам цивилизованным.
– Не видишь, что висит? – Парень указал на лиственницу и нервно хихикнул. – Я парашютист.
Глава 8
Он бродит сумрачен; не той
Он прежде мнил идти дорогой…
А.К. Толстой– Запаску распустил, по ней и слез, – рассказывал Витюне новый знакомый, назвавшийся Юриком, – а до земли еще сам видишь сколько… ну и подвернул ногу. – Он пощупал лодыжку и пожаловался: – Болит, сволочь.
– Идти-то сможешь? – спросил Витюня.
– Смочь-то смогу, пожалуй. Вопрос в другом: куда и зачем?
– Ну туда, – Витюня не очень уверенно показал рукой. – Вниз по течению.
– Ты все это время сверху, что ли, шел? – полюбопытствовал Юрик.
– Угу.
– С ломом?
Витюня кивнул и снова угукнул. Не бросать же инструмент. Равно как незачем подробно объяснять всякому встречному-поперечному, что ломов на стройке нехватка и из-за каждого утраченного Луноход-Мамыкин будет полдня нудить не переставая.
– Ну и как там?
– Где?
– В лебеде. Выше по течению, блин.
– Так же, как здесь, – признал Витюня.
– А тогда на кой хрен вниз? С чего ты взял, что мы вообще куда-нибудь выбредем? До устья реки, возможно, когда-нибудь и дошлепаем, а оно тебе нужно?
Витюня наморщил лоб, чем вызвал новый приступ тупой головной боли. Череп казался скорлупой ореха, а мозг – ссохшимся ядрышком, свободно (и болезненно) катающимся внутри скорлупы.
– Но ведь надо же куда-нибудь идти, правда?
Юрик пожал плечами:
– Сначала не худо бы знать куда. А для начала выяснить, куда нас занесло. Ты-то что думаешь?
– К психам, – убежденно сказал Витюня. – Ты гля, чем они меня убить хотели!
– Отбился? – Юрик в который уже раз с восхищением оглядел глыбоподобную фигуру неудавшегося штангиста. – Ломом, что ли? – Хилой лапкой он с усилием приподнял лом, попытался покачать в руке и сейчас же опустил. – Весомый аргумент…
– Угу, – сумрачно пробасил Витюня, решив не раскрывать подробностей. Убил не убил – какое дело этому белобрысому? Притом сразу видно: трепло.
– Есть хочешь? – спросил Юрик.
– Угу. Только нечего.
– У меня тоже. Слона бы съел, честное слово. И сигареты вчера кончились, сегодня бычки докуривал…
Как всякий человек, ведущий правильный образ жизни, Витюня был равнодушен к страданиям наркоманов. Эка беда – сигареты.
– У тебя хоть зажигалка есть, – сказал он, подбрасывая в костер ветку. – А я, понимаешь, всю ночь на дереве…
– С ломом?
– С ним. Медведи тоже по деревьям лазают.
Юрик добыл из кармана зажигалку, пощелкал кремешком.
– Тоже кончилась…
Помолчали, глядя на огонь. Потом Юрик пришиб слепня, устроившегося на запястье, и проговорил задумчиво:
– Давай рассуждать логически…
– Давай, – согласился Витюня и замолчал.
– Это не наш мир.
– Почему?
– По определению. Скажи еще раз: какое вчера было число?
– Двадцатое декабря, вторник. Два дня до получки.
– Год?
– Девяносто второй.
– Время?
– Как раз раствор подали. Около одиннадцати, наверное.
– У меня то же самое. Ты упал с крыши, так?.. Не с крыши? Ну, неважно, главное, не разбился… Пролетев немного, попал сюда, верно? Из зимы в лето. Из Москвы – не пойми куда. Сильно ударился?
– Не очень.
– Повезло. Значит, имеем канал проникновения. Входная точка – где-то возле стены твоего дома на изрядной высоте. Выходная – на берегу этой реки низко над землей. Найти в случае чего сможешь? – Витюня кивнул. – Теперь я. Прыгал с двух тысяч. Купол погас примерно на восьмистах, тут мне стало не до наблюдений… Когда опять наполнился – гляжу, высота не восемьсот, а все две с половиной, и внизу не аэродром под Оренбургом, а… вот это самое. Опять же, лето, а не зима. Выходит, существуют два канала в этот мир, открывшиеся одновременно, так?
Витюня молча помотал головой.
– Почему не так?
– Не знаю… Просто не нравится мне все это…
– Это аргумент? – Юрик фыркнул.
– Не знаю…