За одну минуту до

Слава о чем-то говорил с бабушкой оживленно жестикулируя, а завидев маму, бросился ей на шею.

– Мам! Ты сегодня рано. Я рад, как раз хотел тебе рассказать про «Смелого», которого я видел под водой.

Пока Айгуль, удивленно хлопая глазами, слушала звонкий голосок взволновало сыночка, бабушка лишь внимательно смотрела на мальчика, подозревая, неладное. Хотя, что только может случить с ребенком, пережившего такое потрясение.

Юноша глубоко вдохнул и резко сел.

Cлава очнулся в полумраке на полу театра. Он все еще был жив и почти цел, не считая руки, выгнутой под каким-то нечеловеческим углом. Рядом с ним лежала Надежда, на которую каким-то чудом осколки колонны почти не попали. Она дышала.

Парнишка, хотел было встал на ноги, но голова закружилась и силуэт, движущейся ему навстречу стал размываться, словно растворяться в задымленном воздухе.

Сразу же пришел страх, сковывающий и не дающий вздохнуть полной грудью. Рядом гуляла смерть, и Слава мог ее очень скоро встереться, потому что только что произошедший терракот, со всеми вытекающими, легко предоставлял причины для свидания.

Телефон, кажется был цел, поэтому юноша, еще плохо соображающий, судорожно начал набирать номер полиции, но ему помешала нога, опустившаяся ровно на ладонь со смартфоном.

– Парень, ты не слышал? Может тебе уши почистить? Все телефоны сдаем. По счету все, сколько телефонов, дорогуша, столько живых людей. И у девушки своей тоже телефончик достань, а то мало ли, пальчик куда дёрнется, – сказал ему голос, принадлежащий человеку в больших черных очках и кустистой бородой, неприятно царапающей юноше лицо.

Сережа начал капаться в сумочке Нади, молясь чтобы мобильник попался как можно скорее, и девушка не пострадала от террориста, пахнущего как старый фанерной шкаф: столярным клеем и стружкой.

В сумочке были таблетки, расческа, старая косметичка, кошачий корм в пакетике, пластырь, помада и, наконец, телефон, быстро перекочевавший в руке правонарушителя.

– Бывай, парнишка, – мужчина поднял ногу и ушел.

Слава понял, что весь дрожит, только тогда, когда не смог с первой попытки расстегнуть злополучную фиолетовую бабочку, превратившуюся в удавку, стягивающую и без того тощую шею.

Вокруг парня с девушкой лежали люди, не подающие признаков жизни из-за тяжести, упавшей на их головы. Рядом с Надей валялась легкомысленная розовая сумочка, хозяйка которой застыла на кресле закинув пробитую голову назад. Рядом с левой ногой молодого актера виднелась черная лужа крови, натекшая из умершего тело, некогда принадлежащему солидному мужчине в дорогом костюме. Словно, все кто был рядом умерли, а их с Надеждой кто-то спас, отвел смерть, а может, немного отложил встречу с ней.

Слава все еще не могу сфокусировать взгляд, рука неподвижной плетью висело вдоль тела, ноги, налитые свинцом, не случались, когда Надя начала двигаться.

У девушки было поранено одно плече, кровь красной лямкой спускалась на черное платье, а волосы наполнились гипсовой пылью и мусором. Девушка перевернулась на спину, пользуясь привилегией просторного прохода, и, выразительно посмотрев в потолок, перевела взгляд на испуганного Славу.

Он помог ей сесть и прислонил палец к губам, умоляя не задавать лишних вопросов. Девушка, увидев тела вокруг все же невольно вскрикнула, а потом, глубоко вздохнув, придвинулась ближе к юноше.

– Я рада, что мы живы. И, кто бы они ни были, надеюсь, их скоро обезвредят, – сказала она довольно четко для человека в несколько секунд увидевшего такое, что обычного средненького обывателя повергла бы в смертельный ужас.

– Давай уйдем отсюда, думаю, что рядом с этой развалиной не безопасно, – сказал юноша все еще не твёрдо ступая на некогда красный ковер- дорожку, расстеленный по всему залу.

Колонна теперь походила на шип или копье, острым концом, убирающееся в потолок и изредка посыпающие земных обитателями крупицы гипсовой стружки, некогда принадлежавшей ее верхней части.

Молодые люди, собравшись в ежиный комок ужаса, приобняв друг друга, осторожно ступали по ковру, иногда снабженного новой преградой- пострадавшим, лишённым двигаться или уже отмучившемся объектом, испустившим дух. Короткий путь, который в обычной ситуации не занял бы и двух минут, сейчас оказался настолько долгим, опасным и тернистым, что было невероятно удивительно, как обстоятельство меняют все, включая человека, расстояние и даже время.

Где-то на середине пути, кто-то со всей силы ударил молодых людей чем-то по спину, так, чтобы они синхронно, одним духом, встали на колени.

– Сказано, не ходить. Сели около следующего прохода. Тихо. А то еще голову прострелят, – слова явно принадлежали женщине, входящей в одну приступную группу с увиденным ранее мужчиной.

– Ты идешь. Держись, – процедила сквозь зубы Надя, заметившая как Сережа едва не падает от боли, которую ему причиняет каждый шаг.

А парень же только сейчас заметил сцену, освещенную несколькими переносными фонарями, человека в черном, что там важно развалился на театральном пуфике, а также бурые тени его сообщников, рыскающих по залу в поисках жертв, выказывающих неповиновение.

Что заставило их поступить так? Нападать на людей? Приносить им боль? Убивать? Их ждали дома дети? Или таким бог не посылает детей? Почему же тогда он допустил их рождения? Или это очень жестокого, запрещать плохим людям рождаться?

Слава думал о несправедливости до той самой минуты, пока черный точки боли не сплелись в единое кружево, оградившее его взор.

Молодой человек крепче сжал руку Нади, которая что-то сосредоточенно шептала себе под нос, скорее всего молилась. От прикосновения девушка сначала дернусь…

– Кажется, я не вижу, – сказал Слава, притворно спокойным голосом.

Надя поводила рукой перед его глазами, все еще поглядывая на курсирующих людей. Парень никак не отреагировал.

– Это нервное. Такое у меня бывает, когда надо выходить на сцену, знаешь. Не переживай… Да, забавно это звучит, конечно. Ну, постарайся сильно не переживать… Говори больше, хочешь я тебе что-нибудь расскажу… Не думай от том, что тут происходит, постарайся.

Слава начал дышать, долго втягивая в себя воздух и медленно и часто выдыхать, создавалось впечатление, что он сидит в салоне и боролся с накатывающей паникой, а не находился где-то с террористами, которые даже не говорили, что они хотят и чего от них ждать.

Б.Е.С.Ч.Е.Л.О.В.Е.Ч.Н.О, как они себя называли, похоже и сами не представляли, что должны делать террористы и как им вести себя с людьми, чего требовать и как же начать. Пришедшие люди, судя по всему, выжидали момента, какого-то часа Х, после которого и должно было начаться их основное движение, того времени ради которого задумывалась операция, больше похожая на очень жестокое представление на детском празднике.

Сейчас в зале находилось семь человек, уже не сгоняющие людей, а стоящие по периметру и картинно выставляющие вперед панцири свои увесистых черных рюкзаков, набитые, должно быть, смертью. Оставшиеся шестеро куда-то испарились, скорее всего, отправились исследовать здание, которое представляло деловой центр и, соответственно, содержало в себе офисы, еще, к несчастью, не оставленные клерками.

Над татар находились тридцать два этаже, выкупленные под офисы огромной компании международного уровня, занимающейся продажей, производством и доставкой лекарств, необходимых в разных случаях жизни. «Человечность»– так называлась корпорация, светя огромными неоновыми буквами с крыши небоскрёба на муравейник- Москву, мигающую гирляндами неспящих домов и предприятий, ночи на пролет, словно это было в порядке вещей- не спать, когда Солнце уже отправилось на покой.

В СМИ частенько просачивалась информация про владельца компании, в точение сорока лет скрывающего свою личность. Одни журналисты утверждали, что он появился с уже сколоченным состоянием и просто вложил деньги в нужное предприятие, другие, что он взрастил «Человечность» с нуля, таким образом став одним из самых успешных миллиардеров России. Но была очевидная вещь- это был очень умный человек, хорошо разбирающейся в своем деле.

Хотя, в последние пару тройку лет про эту компанию ходили не самые лучшие слухи, в газетах разного уровня появлялась то одна статься, то другая, непрозрачно намекающие про некачественные, а порой и вовсе опасность их продукции, что они производят. Но как быстро такие статьи появлялись, столь стремительно они и исчезали, а вместо них из газет, как грибы после дождя, поднимались хвалебные отзывы и рекомендации от счастливых потребителей, оставшихся крайне довольными после приема медикаментов этой фирмы.

Некоторые лекарства компания производила в собственных фармацевтических лабораториях, другие создавали выкупленные заводы, находящиеся под их четким руководством. Одним словом, «Человечность» занимала лидирующую позицию среди российских компаний своего профиля на родине и одно из ведущих за рубежом. А их головной офис, где, как в мозгу, проходили самые важные решения, и протекало создание необходимых связей, сейчас находился сейчас ровнехонько над заминированным театром, служащим, в очередной раз, способом обогащение для их руководителя, выступившем главным спонсором для нового заведения.

Надя потихоньку прокручивала имеющуюся информацию в своей голове, желая найти причины того, что сейчас происходило. Но так и не видела обстоятельств подрывать театр, столь небольших размеров. Да и офис крупной компании никому особо и нужен не был, если сейчас захватчики не там, а здесь наставляют автоматы на людей, пришедших насладиться постановкой.

– Слав… Ты чего? Говори. – пихнула его в бок Надя, переставшая капается во всей информации, худа-бедно связанной с театром.

Молодой человек крепко сжал зубы, он очень старался не расплакаться: нижняя губа тихонько подрагивала, а плечи поднимались от каждого ее слова.

– Ну. Ты слушай. Хорошо? -он кивнул, – никогда не любила общаться с людьми, никогда не обнажала перед ними душу. А вот, что, если сейчас, через несколько минут я раз- умру. И никто не услышит то, что у меня на душе. Хотя, наверное, был один человек, который знал обо мне очень много, которому я доверяла, который доверял мне. Он был очень хорошим, самым лучшим, если быть честной, в моей жизни. Но он умер. Как ты думаешь, он на том свете дождется меня или уйдет куда-нибудь, где веселее… Где девушки красивы, как богини, а солнце ярче, чем в Италии. Или рая не существует… Так вот. Я никогда ничего не говорила. Даже мама не особо в курсе того, что со мной происходит. Но, ей что говори, что не говори- все едино. А ему я только лишь писала, такие знаешь объёмистые письма, которые с трудом помещались в конверт. Я писала каждый день, а отправляла дважды в неделю, желая ему не показаться назойливой и прилипчивой. Он мне тоже писал, даже пару раз летом приезжал в гости. Хороший он был челок. Да бог с ним… Я надеюсь, что сейчас он в лучшем месте. Вот, а я хочу сказать, что всю жизнь меня гложет один единственный вопрос. Какого человека можно назвать талантливым? И талантлива ли я? Ты думаешь, что это эгоистично? Пожалуй, так, но меня мучает этот вопрос. Сколько себя помню, только он был у меня в голове и злость, которая выливалась в зависть. Вот кем ты меня представляешь? Миленькой балериной, которая прекрасно танцует и всегда получат море цветов. Вообще нет. Я ужасна, просто в самой крайней степени. Я завистлива, жадна до комплиментов и падка на похвалу. Как я ненавижу этих красивеньких изящных идеально сложенных девочек, наделенных всем с рождения. И растяжка у них и телосложение и длинна ног. Все. А я… Правда, сейчас этот как-то поутихло. Наверно, смирилась. Приняла реальность. Мне же уже почти тридцать. Считай, скоро уже и старость, которая несет меня в небытие, словно меня и не было. Я всю жизнь надеюсь на то, что найду себя, найду ту крупицу золота, что есть в глубине меня и покажу все, что я тоже драгоценность, а не пирит, что блестит только под определенным углом. Надежда, как говориться. Только вот, знаешь, наверно этого так и не случиться, мы тут… Хахааа, -рассмеялась девушка.

–Умею поддержать. Скажи. Ну, как? Видишь что-нибудь? Или все еще темень- спросила Надя.

–Вижу свет и тебя. Мне кажется, что золото рассыпано по твоей коже, а ты и так сверкаешь, без всяких там натужных поисков, – как-то бесцветно сказал парнишка, уставившись на сцену.

–Почему ты думаешь, что ты не талантлива в любви? Или может быть в кулинарии? В поэзии или, например, в вязании крючком. Почему именно балет, – спросил через несколько минут ее Слава.

– А я ничего кроме балета не умею. Разве, что животных люблю. За то, что я для них просто так хорошая без причины. Им ничего не надо доказывать, только вот любовь к браться нашим меньшим- не талант.

– Не это. Доброта. Почему тебе важно, чтобы тебя кто-то любил, почему для счастья не хватает, того, что ты любишь себя. Хочешь, я буду за тебя, чтобы тебе не было так страшно, – произнес парень.

Надя замерла. Он произнес почти слово в слово Петины слова, словно это Петя ее сейчас утешал. Надя заплакала, прижавшись лбом к спине юноши.

–Я обычно шучу. Так уж повелось. Всегда шучу, веселю других. Не выходят у меня серьезные речи, сплошно шут, в общем. И мне это очень не нравиться… Послушал тебя… и подумал, что действительно так это и не произнесу. Вот произнёс, кажется, не поменялось ничего. Все так же. Хм, а какой эффект вообще должен быть? Я должен почувствовать облегчение… Да не плачь ты, думаю, что облегчение наступит только после смерти, отпустившей тебе все земные муки. Так моя бабушка говорила. Она верила, что люди перерождаются и в следующей жизни получают то, чего не смогли получить в этой. А если же еще они гибли не просто так, а как-нибудь героически, то и вовсе перерождались в людей, рождённых с серебряной ложкой во рту. Может быть, я так думаю, если уж жить не получилось шикарно, хотя бы может быть умереть, помогая другим?

– Звучит, как хорошо продуманный план. Даже смешно так цинично говорить об этом. Словно жизнь ничего не стоит, а твои слова действительно правда, и так мы купим себе счастливый билет на поезд в новую жизнь. Ты не думаешь, что это глупо? С легкость умирать? —Надя вытерла слезы о его рубашку и вновь села рядом, проведя между делом ладонь перед глазами Славы, которую он уже реагировал на движение, доказывая это движением зрачков.

– Почему ты решила, что это будет легко? Никогда не легко. А уж тем более умирать за других, все равно что сигать с большой высоты в море, не знаешь получится ли удачно или нет.Думаю, размышлять о перерождении не стоит, иначе действительно как-то противно цинично выходит. Что если думать об этом, как о подарке, для тех, у кого есть шанс? Кто талантлив? Или молода? А вдруг кто-то должен стать отцом или матерью гения, а мы можем его спасти? Представляешь, ты спасешь будущего Моцарта, а я мать будущего Толстого. Согласись, что за такое и умереть не жалко, если конечно, нет чего тереть. Но я думаю тебе есть. У тебя же есть семья. Наверное, ты любишь своего мужа или кто должен был с тобой сидеть? Я уже и забыл, прости.

Надя начала нервно смеяться, прикрывая род рукой, чтобы лишний раз не привлекать к себе неугодных зрителей.

– Ха, у меня есть парень, который рад моему наличию, но не более. Мы с ним спим иногда, когда он не очень устает на своей работе. Он программист, много работает, часто задерживается в своем офисе, где проверяет перечень медикаментов и заносит их в карты. Может быть слышал про фирму «Человечность», вот он в одном из их филиалов трудиться, деньги зарабатывает. Кажется, ему все в этой жизни нравиться, а главное он сам. Даже если я умру, не будет он по мне слезы лить, разве что по нашим привычным отношениям, которым опять придется искать достойную замену. Свидания, девушки, время. А он не очень тратить время на кого-то кроме себя. Наверное, нехорошо так говорить, но так уж есть. Такой вот у меня «муж», как ты выразился. А вот кота жалко. Он у меня умный, хороший, правда старый уже. Кто его без меня кормит будет. Не думаю, что Макс возьмет его к себе. Да скорее выкинет на улицу. А Петрунин пропадет… Может быть написать брату, чтобы он его забрал?

– Ты чего, я же отдал телефон, куда писать? Да и как. – сразу же отберут.

– Ну, у меня еще часы остались. – И девушка тыкнула в умные часы, которые, поблескивали на ее запястье.

– Ты хочешь сказать, что террористы такие идиоты, что не собрали часы-смарты, которые тоже смогут служить передатчиками. Вот же… Пиши, я прикрою. Пиши в полицию, только быстро…

Надя даже замерла от столь прекрасной мысли столь внезапно посетившую ее голову. А что если увидят… Ну, тогда она получит счастливую жизнь…

Слава прикрыл приобнял девушку заслонив ее руки своим телом, изображая пылкие объятия влюбленного, утешающего возлюбленную.

– Все. Я написала. В милицию. Брату. Даже Максу написала. Так что, может быть, перерождение нам не понадобиться, – сказала Надя, поднимая голову на Славу.

Они практически столкнулись головами, но все же соприкоснулись носами, что их очень рассмешили, заставив улыбнуться вечно серьезную балерину и постоянно смеющегося парнишку без определенных целей в жизни. Так они и смотрели друг на друга, видя в глаза друг друга отражение столь похоже й жизни. Кажется, что еще мгновение, и между ними пробежала бы молния, воспламенив кровь.

Но тут раздался противны и уже знакомый некоторым голос, принадлежащий белобрысому главарю.

– Господа, как вы наверняка догадались, что вы попали в самую настоящую передрягу. Мы здесь вас недолго подержим, так уж надо, вы подождите. А потом, я на это очень надуюсь, мы с вами мигом разойдемся. Если никого нет вопросов, то пожалуйста, прижмитесь поплотнее к полу и молчите. Не мешайте нам творить здесь все, что нам хочется, потому что нам это слишком дорого встало. Повторяю, мы не стремимся причинить кому-либо вред, но если придется, то можем воспользоваться и оружием. У нас оно в избытке.

Главарь затих и продолжил разговаривать с высокой девушкой, старательно о него отворачивающейся, но все же не отходящей. Словно, что-то ее вынуждало стоять и смотреть на людей, которые в страхе сворачивались в защитные коконы и мысленно прощались со своими любимыми и близкими. На самом деле девушка уже давно простилась, а теперь лишь стояла и с замиранием сердца следила за людьми причиной смерти которой могла бы стать.

Часть 2

Глава 5

За одну минуту и час с третью до…

Борю вздрогнул от неожиданно-резкого звука. Темень холодной весенней ночи неожиданно озарилась тревожным флуоресцентный светом старенького смартфона. Ему написала сестра.

Спаси. Я в театре. Тут убивают. Надя.

Боря сначала посчитал это розыгрышем, ведь столь неожиданным и несвойственным было вмешательство сестрёнки в его житье-бытье.

Обычно она звонила или писала ровнёхонько по собственному праздничному расписанию. Поздравляла с важными датами или событиями, такие как новый год, день рождение или именины. Никогда не утруждала себя излишней словоохотливостью или прямодушием. Говорила все четко, по делу и не слишком эмоционально. Кажется, даже когда он звонил ее прощаться перед своей возможной смертью, Надя лишь сдержано простилась и положила трубку.

Но сейчас у нее явно что-то случилось. Парень проснулся и начал судорожно размышлять.

Какой театр? Куда бежать? Москва? Но до нее же 12 часов езды. Куда? А Максим ее? Он там с ней?

Парнишка, с большим трудом поднял свое грузное тело с разложенного кресла-кровати и прилип к экрану, молниеносно загоревшегося телевизионного экрана. Там ничего не говорили о каком-то московском театре, где убивают. Тишина, не внушающая ничего хорошего.

Адреналин начал тихонько покидать организм, но энергия все еще бушевали, даруя парню невероятную силу и несвойственную обычно сообразительность.

– Ало. Максим? Срочно, ты с Надей. Кто? Брате её. В каком она театре? Что с телефоном? Взломали ее? Тебе тоже пришло это сообщение? Ты думаешь, что это спам… Она бы скорее утопилась, чем потеряла своей телефон или часы. Это она писала, наверняка. И у нее неприятности. Максим, спаси сестру. Я еду в Москву, как только денег соберу. До связи.

Парнишка облегченно выдохнул и сел на кровать. Адреналин весь вышел, и Боря вновь оказался в своем неповоротливом теле, обвешенном гирями лишнего веса и болезней. Сто сорок килограмм и каких-то жалких 1,7 росту. Еще целый букет болезни и последствий, полученных после двух неудачных пресытое печени, что провело к длительному отравлению организма. Боря в свои двадцать с не большим выглядел, как сорокалетний мужчина, которого в жизни ничего кроме еды и не интересует. Да и что могло интересовать паренька, прожившего в больнице почти десять лет.

Боря ощутил знакомую жалость к себе, но, вспомнив про сестру, начал быстро, как только мог одеваться. До чего же неудобно одеваться, когда не видишь ног из-за нависающего пуза.

Почему он так спешил? Может быть, хотел спасти то хорошее, что как-то соединяло его с обычной жизнью. А может быть тревожная неразбериха с Надей, служила ему хорошим стимулом вырваться из этой жизни, где существует лишь экраны и доставка готовой еды. Сестра вновь дает ему шанс.

Стоит ли звонить матери и ее семейству? Наверное, нет, ведь они слишком счастливы и беззаботно живут где-то на той стороне земного шара, где круглый год солнце, а море плещется прямо у крыльца твоего дома. Как его мама повстречала своего четвертого мужа, обеспеченного мецената, оплатившего лечение Бори, так женщина и исчезла, прихватив с собой младшую сестренку и остатки своей материнской любви, вскоре растраченные на милых близнецов, родившихся под солнцем чужбины. В общем и целом, не стоило на нее обижаться, ведь деньги на житье-бытье она прислала регулярно, иногда даже писала в фейсбуке, интересуясь как там ее сыночек поживает

– Не стоит, – пробурчал себе под нос Боря, надевая черный рюкзак, долго пылившийся на антресоли.

На улице, уже сидя в автобусе, едущем на вокзал, Боря написал Глебу, своему старому знакомому. Они познакомились в больнице, где первый лежал уже мучительные пять лет, а второй попал случайно, но по серьезной причине. Сейчас приятель работал в Москве то ли журналистом, то ли парнишкой на подхвате. Но главное, о мог много рассказать.

–Здоров, Глеб. Да, прости если разбудил. Не спишь? Все еще на работе? У вас та ничего странного в Москве не происходит? Ну может, где убивают кого? В театре?! Теракт…

Боря опустил трубку. Друг действительно подтвердили. И это не играло на руку.

Надя ему не врала. Теперь, когда реальная угроза дышала ей в затылок, вся эта поездка уже не казалась игрой или приятным путешествием к своей немножко нездоровой на голову сестренке.

Надю могут убить. Единственного человека, который помнит, когда ему пересадили печень, того, кто привозил ему супы из дешевой забегаловки, в то время, когда он не мог глотать твердую пищу, могут убить. Просто взять и в любую секунду лишить жизни. Но он ей даже спасибо не сказал, за то, что она его не оставила, хотя могла бы, как мама отгородиться от проблем и убежать в свою академию. Но, не смотря на кажущее безразличие и равнодушие, Надя его не оставила. Даже сейчас, когда ее это и вовсе не казалось, она присылала ему деньги, которые просила потратить на здоровую еду и сухо прощалась, вешая трубку. Она не была плохой, как казалось. И это открытие Боря обязан был сказать ей лично.

Юноша вновь поднес трубку к уху.

– Глеб. Пожалуйста. Встреть меня на Казанском вокзале, я приеду утром. Да, спасибо дружище… Ах, да. Если тебе это надо знать, там, внутри убивают людей, мне написала сестра…

Пока Боря с трудом заходил в поезд, кляня свою неповоротливость на чем свет стоит, Глеб в Москве выполнял свои прямые обязанности. А именно, был на подхвате.

– Владислав Игоревич, тут информация поступила, что в Свече действительно что-то происходит. Это не вброс и не ложь. Там действительно убивают. Может быть стоит туда ехать.

В офисе, где еще двадцать мигнуть назад царило оживление, сейчас висела гробовая тишина, обнажающая каждый случайный звук, начиная от кашля и заканчивая ударами воды о железную раковину. Слова же стажёра в эту минуту вновь наполнили помещение звуками и вернули безмолвный мир в его привычное состояние. Люди, дремавшие над работой, которую приходилось выполнять сверхурочно, проснулись и вновь застучали по клавишам.

Вячеслав Игоревич провел по лицу рукой. Тщетно пытаясь проснуться, похлопал себя по чекам. Главный репортер встал со стула и, распрямившись в полный рост, которого в нем было почти два метра, стал расхаживать по комнате, надеясь таким образом структурировать свои мысли и планы.

– Значит так Глеб, группа туда уже выпихала. Хорошо, что ребята из милиции делиться информацией, иначе сейчас бы уже места не было около этого здания. А твои слова, это кое-что да… Тут надо подумать… Ты связывался с кем-то, кто в этом здании? Как? – мужчина перевел взгляд на парнишку, тут же вытянувшегося по стойке смирно.