Базовая машина

– Ты тоже сидел у него в архивах, – парировал Элой.

– Да… – запнулся парень, пытаясь быстро придумать контраргументы, потому что подход пармы Хайны к его обучению был схожим. Пришлось врать. – Но он показывал мне техники внушения, мы с ним разбирали декодировки касты далет. Он учил меня…

– Если тебе так с ним нравилось, почему тебя сюда скинули? А? – Элой подался вперед и впился в Кирана злым взглядом. Парня обдало волной прогорклой вони. – Что ты здесь ищешь?

– Что? – отшатнулся Киран. Он растерялся от такого резкого перехода.

– Зачем ты лазишь по моим учётам, стервец?

– Я идеолог и это моя работа, – попытался возмутиться Киран.

– Нет, твоя работа – архив. А ты копаешься в моих учётах и всё время ищешь одно и то же: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, голубые глаза, рыжие волосы. Кто это?

– Я не понимаю, о чём вы, – севшим голосом сказал Киран. Тот факт, что Элой заметил запросы, стал для юноши неприятным открытием.

– Это Хайна тебя надоумил?

– Не понимаю, о чём вы, – упрямо повторил Киран, отводя глаза.

– Не понимаешь во что лезешь. Сиди и разбирай архив. Ещё раз замечу, что шаришься в учётах – доложу кому следует. Понял меня?

– Понятия не имею, о чём вы, – процедил Киран.

– Понимать не обязательно, а вот делать как я сказал – да. Чтобы больше не занимался глупостями, понял? – Элой откинулся на спинку кресла и пятерней зачесал назад редкие сальные волосы. – Повышу тебе норму выработки в архиве. Это шанс приносить в два раза больше пользы. Всё во славу Города. И возьми респиратор.

Киран, придавленный подозрениями Элоя, в полемику вступать не стал. Это было так же бесполезно, как и разбор архива. Делать в этом секторе решительно нечего. Держало его только одно, а точнее один: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, с голубыми глазами и рыжими волосами. Киран почти его нашел.

Сектор ноль-восемь-эс, к которому четыре недели назад Киран был прикреплен младшим идеологом, располагался на юго-восточной границе Города. Справа он граничил с обветшалым ноль-восемь-а, снизу с полузаброшенным ноль-восемь-я, а слева с законсервированным несколько часов назад ноль-восемь-э. Последний формально присоединили к эс и он стал головной болью Элоя, который теперь должен был следить, чтобы дикие торнеги не растащили остатки заводского имущества. Но даже с учётом этих территорий сектор пармы был катастрофически мал и ущербен. Городских заводов здесь не было, только производства для собственных нужд вроде таропомывочных и швейных цехов. Где-то на границе располагалась сеть выработанных пещер с падучим грибом, который периодически ощипывали. Это давало примерно полвагона сырья в неделю, что не закрывало даже дневной потребности сектора в еде. А в одном из новых ангаров, что виднелись из стольни, развернули полевой крематорий, в котором уничтожали тела торнегов из приграничных поселений. Такое соседство давало более-менее стабильное расписание монорельса в буферную зону – крематорские постоянно что-то возили к своему основному заводу.

При секторе по учётам числилось три тысячи пятьсот шесть низших кастовиков – далет, бо́льшая часть которых не была задействована в постоянных работах. Казалось, что непременно должен воцариться хаос: воображение рисовало полторы тысячи голодных далет, штурмующих стольню с требованием дать работу. Но когда дошло до раздачи нарядов, на маленькой площадке у бараков Киран с трудом насчитал полсотни желающих. Куда делись остальные? Трудно поверить, но они ушли за границу, к торнегам. Это стало одним из шокирующих открытий, которые Киран сделал в Воратуме – не торнеги ломились в Город, а городские уходили на спорные территории. Он-то представлял, что огромные полчища примитивных дикарей штурмуют городские границы с требованиями еды и работы. А оказалось, что низшие кастовики идут к торнегам за едой.

Вторым ошеломляющим открытием было то, что Элой с этим ничего не делал. Он сидел в кабинете, пил из бутылок с мутным осадком, бессвязно бормотал и стабильно посылал в Башню фиктивные отчёты, по которым дела в секторе обстояли образцово-показательно. Эти отчёты были предельно доскональными и даже красивыми в своей выверенной структурированностью. Но Киран не понимал, почему парма тратит столько сил на видимость, когда в треть этих усилий мог навести реальный порядок. Если ему самому это делать не хотелось, то у него было два помощника: Киран и Дорий. Но им тоже не давали работы, кроме разбора архива. Поэтому создалась патовая ситуация, когда Киран нужного человека по учётам видел, а вот где его искать вживую, понятия не имел.

Поезд, подёргиваясь, прибыл под обветшалый навес стандартного перрона. Три маломощных прожектора желтым светом разгоняли сумерки по узкой бетонной платформе. Под одним из таких, у выхода к крытому переходу в главное здание стольни, стояли четверо: идеолог в бежевой форме с бордовыми обшлагами и трое худосочных далет в серых рабочих комбинезонах. Поезд последний раз дёрнулся и лениво распахнул двери. Киран подскочил и вышел первым.

От платформы волнами исходил жар, она ещё не успела остыть после заката. Дыхание на секунду перехватило, и Киран прикрыл рот рукавом. К нему, сильно прихрамывая, подошел Дорий, тоже при Элое числился младшим идеологом – перешел из учётников полтора года назад. Ему двадцать, он невысокий и щуплый брюнет, с крупными, выступающими вперед зубами. Кирану Дорий казался глуповатым, но с ним единственным здесь можно было поговорить. Он интересно рассказывал, особенно истории про воспитание в питомнике. Но иногда становился чрезмерно навязчив и требовал странных откровений. Киран не мог понять, то ли это особенность питомничьих, то ли его Элой подсылает.

– Легкой смены, – улыбнулся Дорий. Киран кивнул, но рот предпочел не открывать, пыльный воздух мог вызвать приступ удушливого кашля.

Элой, остановившись в дверях вагона, проворчал:

– Я же просил взять гиммел.

– У нас в бараках накрылась вентиляция, – жизнерадостно заявил Дорий. – Они следят там за порядком. Пришлось взять этих.

Далеты отвесили вялые поклоны и прошли в вагон. Спустя пару секунд послышался грохот, а следом проклятья:

– Осторожнее, олухи! Это тонкий механизм, вам его вообще лапать не полагалось! Да возьмите вы его с разных углов и поднимите, – орал Элой, быстро скатываясь в нецензурщину.

У Кирана кончилось терпение, он развернулся и пошел прочь. Дорий, хромая, увязался за ним:

– Подожди, ты куда?

Киран остановился и пнул носком ботинка край выступающей плитки. Она выскочила и, отлетев сантиметров на тридцать, начала крутиться. От Дория легко можно было оторваться, но парень решил его подождать.

– В архив, куда же еще, – буркнул Киран, поворачиваясь.

– Как прошло? – спросил Дорий, оглянувшись на новый шквал криков из вагона.

– Элой собрал всех в цеху, сказал три раза «Город лучше знает», потом пустил порошок. Всё. Остальные три часа кресло выламывал, – пожал плечами Киран. Он понял, что не хочет делиться с Дорием своими эмоциями по поводу несостоявшейся отчитки. – Зачем ему это древнее кресло, я не понимаю. Там даже купола нет.

– Ну хоть съездил, посмотрел… – ответил Дорий с легкой завистью в голосе. – Меня он никуда не берет.

– Ты не много потерял, – решил закончить разговор Киран. Он сунул руки в карманы и пошел к выходу с платформы. Формально до конца смены было ещё два часа, поэтому он должен идти в архив, но юноша подумывал забронировать ячейку и лечь в развлекательный сеанс. После нескольких часов безделья и дороги он чувствовал усталость. Элой слишком занят эргокреслом, вряд ли он вспомнит про Кирана до следующей смены. Дорий упрямо ковылял следом. Киран пошел чуть медленнее:

– Что с ногой?

– Такая история! Провалился, – с внезапным оживлением ответил Дорий и задрал правый рукав формы. Под ним виднелось перемотанное запястье. – ещё руку потянул.

– Где умудрился?

– Так на третьей балке. Пошел я, значит, к главной дороге за порошками для Эло… – бодро начал Дорий, но судя по оборванному звуку, бывший учётник сообразил, что история не для ушей Кирана. Он почему-то боялся рассказывать про свои походы к торнегам. Наверное думал, что Киран обязательно его накажет или сдаст кому следует. Это было глупо, потому что знание о том, что Дорий ходит к торнегам за порошками для Элоя, было таким же общедоступным, как и привычка последнего ковырять бородавку. У пармы были плохие зубы, от него несло прогоркло-пряной ржавью и частенько он ходил с мутными глазами и плутоватой улыбочкой. Все это прямым текстом говорило о том, что Элой подсел на выпарки из падучего.

Во многих пещерах в пределах Города падучий выродился в то, что называли ржа́вью: большой белый пластинчатый гриб с водянистой шапкой превращался в мелкие рыже-серые пучки вьющихся нитевидных трубочек, которые на любое движение выстреливали дурно пахнущими токсичными облаками спор. До конца было непонятно, почему так происходит, учёные говорили, что из-за недостатка воды и мутаций. И если падучий перерабатывали в едовые концентраты, то ржавь была токсичной, вызывала привыкание, а вдыхание спор и вовсе приводило к смертельной болезни, когда гриб прорастал на внутренних органах.

Город использовал переработанную ржавь в малых концентрациях в стимуляторах и напитках вроде дарзи, которые для поднятия настроения цедили высшие. Однако стимулятор выдавали по показаниям, а достать дарзи за пределами Башни было практически невозможно. И вот здесь появлялись чернозубые седиты, с их выпарками, смесями и самокрутками, которые назывались шира. Они обещали эффект ржави без привыкания, но с парой неудобств вроде испорченных зубов, галлюцинаций и тремора. Городские соглашались, ведь эффект от торнежских смесей был схож с мощным разгрузочным сеансом, только без промывки мозгов, да и стоил в десятки раз дешевле. А зубы у всех к двадцати и так были плохие.

Только одна проблема – ходить за границу запрещено, а обменивать у торнегов городское имущество на ржавь и вовсе противозаконно. Но никого в приграничном секторе эти запреты не останавливали. Кроме Элоя. Что было странно, учитывая глубину канавы, которую он под себя вырыл фиктивными отчётами в Башню. Дважды в неделю Элой посылал за границу Дория и последний очень гордился тем, что парма доверяет ему это задание. Учитывая зависть, которую младший идеолог испытывал к Кирану, только этой благосклонностью Элоя он и мог похвастать. Но обычно он раньше вспоминал о том, что про эти «просьбы» нельзя говорить.

– Для Элоя? Продолжай, – улыбнулся Киран. Замешательство, с которым пытался бороться Дорий, его позабавило.

– Нет, для э… эксперимента. Да, я затеял эксперимент, – попытался выкрутиться младший идеолог. – С порошками. За которыми я и пошел.

– А почему он сам не ходит?

– Кто?

– Э… эксперимент, – передразнил Киран. – Почему он сам за порошками не ходит? Там же половина его сектора, должен чувствовать себя хозяином. И торнеги его любят, ведь столько обеспечения уходит за границу из-за его попустительства.

Киран пнул плитку и быстро пошел прочь. Он переоценил своё спокойствие. Хлипкий пол наспех построенного перехода между платформой и зданием стольни грохотал под ботинками. Было темно и душно. Кирану хотелось разбить что-нибудь от бессилия. Находиться рядом с Элоем и его прислужниками было невозможно. Можно попросить у дяди нового наставника и приказать, чтобы его учили, а не запирали в дурацком архиве. Мысль о такой возможности приятно остудила пыл. Дядя не откажет, он ни разу ещё не отказывал. Но этой просьбой Киран в очередной раз докажет, что ни на что не способен сам. Его отец в этом возрасте уже получил повышение до идеолога, а Киран только научился копировать архив.

«Еще два часа смены, – послышался гнусавый голос Элоя в системе. – Бери респиратор и иди разбирай архив!».

Киран со злостью стукнул кулаком по стене перехода. Вся конструкция загудела, а лист стеклопластика, вместо того чтобы разбиться, вылетел наружу больно щелкнув Кирана по костяшкам. Юноша ругнулся и поплелся вниз по винтовой лестнице.

Под архив в секторе был приспособлен бывший производственный цех в восемьсот квадратных метров. Большое помещение, забитое высокими, под потолок, стеллажами, на которых в древних целлюлозных коробках складировались разномастные бруски гройи. На пластинках значились сухие данные о местных кастовиках: имя, номер, каста, социальная группа, год рождения, сертификат здоровья, место рождения, образ, краткий психологический потрет, место распределения, выполняемый функционал, места работы, выдержки из личного дела по нарушениям и поощрениям, место и дата смерти, отметка крематора. Некоторым записям лет по сто, там мыслеобраз ещё совсем неумелый и неразборчивый.

Киран третью неделю перезаписывал данные с древних пластинок в новые формы эсски и сбрасывал гройю в ящики. Эти ящики потом отправляли в Башню и засыпали в ствол, который служил ядром симуляторной среды. Для увеличения мощности эсски Башне нужна была вся гройя Города. После смены в архиве наступала апатия, хотелось просто смотреть в стену или запустить первый попавшийся, самый примитивный развлекательный сеанс в системе. Киран чувствовал, как деградирует.

Зачем Городу эти архивы? Зачем хранить данные о далете, которого списали тридцать лет назад и единственным его достижением была переработка нормы в полтора раза? Киран полагал, что эта информация из буферной зоны эсски сразу идет на уничтожение. Если учёты тридцать лет назад велись такими же халтурщиками как Элой, то ценности в них нет даже для статистики.

Юноша сидел на табурете и насуплено переводил взгляд с длинного ряда стеллажей на громоздящиеся ящики в углу у железных ворот. Далеты выгружали архив с сектора ноль-восемь-э. Простые подсчеты говорили, что каждые пятнадцать минут на скрипящей тележке подвозят полтора месяца работы. Задерживаться здесь так долго Киран не планировал, поэтому просто бездельничал, дожидаясь конца смены. Он крутил в руках исцарапанный респиратор и пытался думать. Рядом сильно шумел швейный цех, в уме вяло ворочались мысли о том, как и где найти рыжего.

Не идти же самому за границу? А что, Дорий вон ходит, значит ничего сложного. Хотя он там умудрился руку и ногу повредить, а может и головой стукнулся. Всё же Киран зря сорвался на Дория, его можно было раскрутить на разговор. Может он видел рыжего или знает, куда местные далеты переселились. У Кирана спазмом свело живот, а секундой спустя, как насмешка, пришло напоминание о времени приема пищи. Юноша стянул с руки грязную перчатку и достал из внутреннего кармана помпу с концентратом. Она оказалась последней, а значит придется снова идти в медблок. У Кирана было новейшее поколение едовых концентратов, которые присылали из Башни специально под него, и которые почему-то хранились у медиков. Те с благоговением разглядывали белые ампулы автоматического ввода и каждый раз как-то нехотя отдавали их парню. Сорвав защитную упаковку, Киран аккуратно приспособил носик ампулы под плоскую клипсу катетера на левом запястье и немного надавил. Содержимое баночки впрыснулось в вену. По руке побежали мурашки.

Парень вздохнул и поднялся на ноги. Концентрат – это хорошо, но, чтобы в желудке прекратились спазмы, нужно идти к автомату за жевательными кубиками, которые он получал уже по общим правилам. Скучнее занятия, чем бесполезно работать челюстями, разжевывая волокнистый клейстер, и представить нельзя. Но Кирана запугали, что если он будет забывать про кубики, то у него вывалятся зубы. Наверняка пустые угрозы, но парень решил не рисковать.

Ближайшие автоматы с жевательными кубиками были в общем коридоре второго яруса главного здания стольни. Киран прошел вглубь архива, вышел к лестничной площадке, поднялся на четыре пролета и, миновав большой складской прилавок выдачи, вышел в замызганный коридор. Он был раздражён – ходить по такой духоте занятие малоинтересное, а вентиляция накрылась, видимо, не только в бараках, но и во всей стольне. Под ботинками скрипел песок, пахло чем-то горелым. У поворота вяло подметал пол какой-то далет, у прилавка склада ошивалась громкая тройка гиммел, но в коридорах было подозрительно пусто для ночной смены. Киран подошел к одному из ржавых аппаратов и прислонил браслет к исцарапанной панели. Агрегат задумался.

Боковым зрением Киран отметил, что в коридоре кто-то появился, а по прихрамывающей походке, он узнал в этом человеке Дория. Тот выглядел раздосадовано, на щеках красными пятнами проступало раздражение. Киран убрал браслет от панели аппарата и, выждав секунду, снова прислонил. Вопреки ожиданиям ничего не произошло. Дорий подходил всё ближе и Киран услышал, как он ругается себе под нос. Наверняка идет от Элоя. Говорить с ним сейчас не лучшая затея.

Киран вернулся к созерцанию ржавой коробки автомата и повторил свою попытку. Снова ничего не произошло, аппарат задумывался и ничем этот мыслительный процесс не заканчивался. Киран уже хотел попытать счастья в другом ржавом ведре, но тут к нему подошел Дорий:

– Стукни сбоку.

– Что? – не понял Киран.

Дорий кивнул вернуть браслет к панели доступа и сильно ударил по боку аппарата. Как ни странно, варварский метод сработал, и автомат предложил Кирану выбрать количество единиц. Парень указал один. Открылась заслонка и оттуда высыпался десяток кубиков.

– Зачем тебе столько? – удивился Дорий.

– Я один хотел, – ответил Киран и взял кубик.

– Новые какие-то, – сказал Дорий, разглядывая горсть синих упаковок. – Забирай и остальные, они явно на тебя записались.

– Мне только один нужен, – отозвался Киран на что удостоился непонимающего взгляда. Секунд десять они смотрели друг на друга, пока до парня не дошло предложить: – Хочешь? Забирай.

– Можно, да? – обрадовался Дорий, сгребая жевательные кубики. Киран избавился от упаковки, скинув её в ящик пустой тары, закинул кубик в рот и вздохнул. Дорий рассовал кубики в карманы.

– Есть не будешь? – уточнил Киран.

– Не-а, поменяю на что поинтереснее.

– Например?

– Да всё интереснее, чем жевать.

Киран пожал плечами и пошел обратно. Дорий захромал рядом. Видимо тоже в архив сослали отрабатывать последние минуты смены.

– Так что с ногой? – спросил Киран, но интерес вышел чересчур фальшивым.

– Я ж сказал, – буркнул Дорий.

– Торнеги побили? – попытался пошутить Киран.

– Торнеги идеологов не трогают, – серьезно отозвался Дорий. – Они, наоборот, помогли мне выползти.

Киран промычал что-то бессвязное. До лестницы они дошли молча.

– Знаешь какой вопрос мне покоя не даёт? – вдруг спросил пыхтящий Дорий, уже почти спустившись.

– Ну? – буркнул юноша без интереса.

– Чего тебе в Башне не сиделось?

Киран хмуро посмотрел на Дория. Этот вопрос в разных вариациях задавали ему много раз и отвечать на него порядком надоело.

– Какая разница, где мне будут говорить, что я бесполезный?

– В Башне ты можешь это слушать с удобного эргокресла, потягивая витаминизированную воду, – отозвался Дорий.

– Не всё решают эргокресло и витаминизированная вода.

– Для остального есть Башенная медицина.

Такое упрощение внутренних противоречий не понравилось Кирану, но рассказывать Дорию длинную историю о причинах своей нелюбви к Башне с экскурсом в историю, он не хотел. Поэтому быстро придумал пример:

– Вот если тебе специально отдавят ногу, ты что делать будешь?

– Отдавлю в ответ.

– А в Башне бы осклабились, попросили прощения, а потом исподтишка б начали изживать.

– А, это смотря кто мне ногу отдавит. Там же все Высшие. До них дотрагиваться нельзя. Если и мстить, то только исподтишка, аккуратно. Хотя тоже мне, было бы за что мстить.

– Лучше б били, – буркнул Киран. Пример не сработал. Дорий в своих рассуждениях ушел совсем не туда.

– Сразу видно, что тебя не били, – отозвался Дорий. Они пришли в архив и увидели огромное нагромождение ящиков, которые далеты всё ещё продолжали свозить в угол архива. Внутри у Кирана всколыхнулась решительность.

– А знаешь какой вопрос мне покоя не даёт? – спросил парень.

– Ну? – кивнул Дорий.

– Тебе же можно доверять? – Киран жестом предложил парню сесть на табурет.

– Пфф, конечно, нет, – хмыкнул Дорий. – Я ж идеолог.

– Зато честно, – улыбнулся Киран. – Что там за границей сектора?

Дорий настороженно глянул с табурета на нависающего над ним Кирана.

– Мне кажется, что туда все ходят. Далеты – так в открытую, – добавил Киран как можно более ненавязчиво, будто без интереса.

– Совсем распоясались, – дежурно отозвался Дорий.

– Давай так. Вопрос на вопрос. Ответ на ответ…

– Тебе туда точно нельзя, – перебил его Дорий.

– Я и не собирался. Мне просто интересно. А если ты не расскажешь, придется самому идти.

– Я дальше главной дороги не заходил. Чтобы идти дальше, нужно с седи́тами договариваться, а это на дисциплинарку не скинут. Тебе туда точно нельзя.

– Что за седиты?

– Элой меня убьет, – закрыл руками лицо Дорий.

– Я ему ничего не скажу. Так что за седиты?

– Главные там, – пробубнил Дорий в ладони. – И я тебе ничего не говорил.

– Так ты мне ничего и не сказал, – возмутился Киран. Разговор складывался совсем не так, как он планировал. Но вскоре это ушло на задний план по причине одного вопроса, заданного в эсске: «Кира, а куда мне идти?».

Это будничным тоном спрашивала Дами́рра, которая стояла на платформе его сектора. Киран на секунду замер, а затем рванул к выходу. У него не укладывалось в голове как девушка оказалась в ноль-восемь-эс, она никогда дальше первого радиуса от Башни не отходила.

Дамирра из Одоакров, самого чистокровного рода Города. Её дед Доната́льд – бессменный глава Второго приората – главный учёный-инженер Базовой машины Триумвирата Городов, известный не столько статусом, сколько помешанностью на чистоте крови пустынного общества. У каждого из его многочисленного выводка таби были проблемы из-за близкородственных браков: кто лицом не вышел, кому со здоровьем не повезло, кто откровенным психом был. Киран знал их всех лично, он с ними рос.

До пяти лет у Кирана была своя семья, его отец служил Советником при Пятом приоре. Он тоже был рожден таби, но в шестнадцать лет по собственной воле перешел в касту алфара. В двадцать один вернулся в Башню, в тридцать пять стал Советником при приорате идеологии и перешел в надкасту стаби. Юноша множество раз перечитывал длинный список заслуг отца, инициатором всего, что сейчас активно использовалась в приорате идеологии, был именно он. Киран любил представлять каким отец был в жизни. Личные дела не хранили голос, мимику или любимые жесты, только образ внешности в трех ракурсах. Из системы на него строго смотрел незнакомый сухощавый мужчина с узким подбородком и насупленными бровями.

Сколько Киран не пытался найти между ними сходства, у него не получалось. Он много раз пытался представить отца рядом, поговорить с ним, чтобы избавиться от ощущения чужеродности, которое вызывала его системная внешность. Юноша пытался вспомнить хоть что-то об отце. Но, как назло, то, что случилось после его смерти, он запомнил в подробностях, а всё то, что было до, словно стёрлось. Спустя множество попыток ему удалось поймать одно: перед Кираном на колено встает мужчина, кладет ему на плечо тяжелую руку и улыбчивым голосом произносит: «не бойся, всё будет по-твоему, стоит только захотеть». Постепенно он вспоминал детали – полосы стаби на обшлагах формы, знакомый запах и голос, но только не лицо. Лица он не помнил, и чем упорнее Киран пытался всмотреться, тем блеклее становилось воспоминание. Но слова всегда звучали отчётливо и стали той соломинкой, за которую юноша цеплялся – «стоит только захотеть и всё будет». Киран надеялся, что, хотя бы внутренне, они идентичны и в нём живет целеустремленность и ум отца. В самые тяжелые моменты жизни его грела мысль, что этот великий человек напрямую связан с ним, а значит сам Киран сможет чего-то добиться.

Сразу за этим туманным воспоминанием следовала череда отчётливых, как он оказался в новой семье. Когда отец скончался, юношу взял к себе Донатальд. Другого выхода не было – статус, позволяющий содержать и воспитывать ребенка, был только у отца и исчез с его смертью. Для определения в Питомник Киран не был подготовлен, а единственный взрослый в их семье – младший брат отца, Мо́рра, сам был таби и вынужден был в тридцать два года переходить в касту. Донатальд приходился родственником деду Кирана, у них был общий предок в третьем колене. Если бы Кирана не забрал Донатальд, его бы списали в крематорий. Рождённые таби бесправны, и существуют пока у старших стаби есть в них потребность. Городу Киран оказался не нужен.

Киран должен был быть благодарен Донатальду, но тот оказался человеком, к которому невозможно было испытывать хоть какие-то положительные чувства. В нём крылась основная причина того, что Киран при первой возможности сбежал из Башни. Он внутренне бунтовал против устоев этой семейки. Донатальд был убежден, что единственная польза от таби – рождение другого таби. Своих детей, внуков и правнуков за людей он не считал, только за вещи, игрушки или средство мены. Таби ценился только за происхождение и послушание. Донатальд стремился сбыть внуков выгоднее, например, в брак с каким-нибудь чистокровным пустынником с положением, под разведение новых таби. Но чаще ему удавалось продать только «ночи» – на таби не распространялся кастовый закон, поэтому с ним могли делать всё, что угодно. Киран находился в этой семье на правах паразита, о чём ему каждый день напоминали. Его растили в долг, чтобы потом заставлять долг отрабатывать.