Улица убитых

В такие моменты он старался изменить свою жизнь. Оглядывал ее как бы свысока и плевал, как плюют алкоголики, намереваясь завтра же бросить. В одном из таких порывов он купил два ковра. Большой и совсем маленький. Большой – с японским орнаментом и иероглифами, символизирующим перерождение – он положил в гостиной. Маленький – прорезиненный, с тремя подсолнухами – в ванной.

Он совершил покупку незадолго до того, как встретил Бенджи. В один из дней, когда шнырял взад и вперед по Улице Убитых, ища в себе силы покончить со всем этим. Ища силы просто войти в толпу. Забыться в бесконечном, но чужом веселье. Принять в себя столько Надежды, сколько сможет. Или, по крайней мере, столько, сколько нужно для того, чтобы в момент, когда его дряблое отощавшее от наркотического экстаза тело окаменеет на мостовой, в нем оставалась надежда. Надежда на то, что дальше ничего нет. А значит, страданья наконец окончены.

Панчо нырнул в холодильник и достал две холодные бутылки пива. С щелчком открыл их и протянул Бенджи.

– Это не совсем то, что нужно тем, кто промерз до костей, но больше у меня ничего нет. Нет ни чая, ни чайника. Господи, я уже и забыл, каков чай на вкус.

– Ничего, – ответив Бенджи. В доме было тепло. Нескольких минут хватило, чтобы отогреться.

Он сделал несколько глотков. Пиво приятно обожгло горло.

– Так почему ты меня оттуда вытащил?

– Откуда?

– Из толпы. Там, на карнавале, параде или как его там?

– А знаешь, не могу пройти мимо чужого горя, – оскалился Панчо. Этот оскал он считал добродушной улыбкой. Одна на все случаи жизни. Другой у него не было. Не нравится? Катитесь к черту.

– А если серьезно?

– Давненько я сижу здесь без дела. Понимаешь, я вроде как не местный. Попал сюда много лет назад и никак не выберусь обратно. Уже хотел принять кой-какие меры, но тут увидел тебя. Так что считай, что тебе просто повезло. Попал в то место и в то время. Встреть я тебя за день до или после, кто знает, может быть прошел бы мимо, – Панчо злобно засмеялся.

Ответ Бенджи вполне устроил. Что-то внутри подсказало, что так бывает. И что он сам бывал в «настроении». В голове вертелись десятки вопросов, но все они будто плавали в мутных водах Великой Реки. Бенджи никак не удавалось подцепить хоть один из тех, что действительно нужно было задать.

Некоторое время он пытался подцепить крупную рыбу, но затем вконец выбился из сил, откинулся в кресле и молча продолжил пить пиво. Панчо улыбнулся. Похоже, усилия Бенджи, сравнимые с попытками щенка встать на четыре лапы, забавляли его. Он сделал глоток и нажал кнопку на пульте.

– Нужно посмотреть новости. Наверняка там скажут что-нибудь о взрыве.

На экране старого телеприемника появилась ведущая новостей. Самая обыкновенная, какие появляются между шестью и двенадцатью часами по будням в любом уголке мира. Немного косметики, идеально уложенные волосы средней длинны, строгая осанка и бесчувственный голос.

«Сегодня вечером парад на Улице Убитых подвергся очередному нападению. Взрыв раздался у Моста Великой Реки, унеся с собой жизни тридцати двух человек. По имеющимся данным ответственность за теракт на себя взяла группировка «Жертвы». Этого же мнения придерживается и полиция. Недалеко от эпицентра взрыва был найден их фирменный знак. С подробностями наш собственный корреспондент с места событий».

Кадры из студии сменились оперативной съемкой. Корреспондент наскоро повторила озвученную немногим ранее информацию. Оператор показал фирменный знак «Жертв» – меловая обводка тела на земле. Такую делали в старых фильмах про итальянскую мафию, когда какой-нибудь бедолага вдруг оказывался помехой.

Ни одного участника парада в кадре видно не было. За плечами корреспондента, молодой девушки с растрепанными волосами, которая представилась как Ирис, был лишь тот самый мост и пустая улица. Порывами ветра вдоль нее швыряло мусор и ошметки праздничной мишуры. Связка прямоугольных флажков, протянутая вдоль линий электропередач, с одной стороны оборвалась и повисла в черном небе как воздушный змей.

Ведущая задала Ирис несколько вопросов об обстановке. Девушка-корреспондент откинула со смуглого лица прядь волос и ответила, что в данный момент квартал оцеплен и полицейские прочесывают периметр. От слова «прочесывают» Бенджи стало не по себе. От него веяло каким-то сверхъестественным жаром и неотвратимостью. Прочесывать – значит усердно искать. Искать что-то конкретное, а не просто осматривать местность в надежде найти хоть что-нибудь. Бенджи знал, что когда «прочесывают», то находят. В большинстве случаев находят.

«Немногим ранее мы взяли интервью у комиссара полиции Бориса Северина, который лично прибыл на место трагедии», – продолжила Ирис. – «Я прошу продюсеров поставить запись».

Обстановка на экране не изменилась. Остался и мост и пустая улица и раздуваемые порывистым ветром черные волосы Ирис. Разница была лишь в том, что в кадре, справа от девушки появился еще один человек. Субтитр не оставил никаких сомнений. Это был комиссар полиции Борис Северин. Его подбородок был гладко выбрит, в то время как на щеках и верхней губе оставались густая растительность. У него было вытянутое бескровное лицо с двумя черными дырами в том месте, где должны располагаться глаза. Даже сквозь телевизионный экран было заметно, насколько тяжелым, пронизывающим взглядом обладал этот человек.

Он ответил на приветствие девушки сдержанно: «Добрый вечер». Выражение его лица было спокойным, а голос хладнокровным. Бенджи показалось, что где-то на этом лице заблудилась улыбка. Вот-вот она отыщет дорогу и появится.

– Твою мать! Северин, – Панчо сплюнул на ковер с японскими иероглифами вспенившееся во рту пиво.

Бенджи приложил ладонь ко рту и еле слышно прошипел, чтобы заткнуть Панчо.

– На данный момент основной версией является теракт. На это указывают и особенности взрывного устройства, остатки которого мы в кратчайшие сроки проанализируем в лаборатории. Но уже сейчас можно утверждать, что именно такие бомбы используют «Жертвы». Кроме того, как вы уже знаете, нами был обнаружен их символ.

–Есть ли у полиции какие-то зацепки? – она изо всех сил старалась избегать прямого зрительного контакта с комиссаром. Он заметил это. И потерявшаяся улыбка обрела дом. Уголки бледных губ широко растянулись, слишком широко, чтобы быть правдой и образовали с голым подбородком остроконечный треугольник.

–Да, у нас есть зацепки. На самом деле у нас есть нечто большее, чем просто зацепки, – он сделал паузу. – У нас есть портрет подозреваемого.

– Вы могли бы нам его продемонстрировать или это не в интересах следствия?

– Вообще-то, именно это я и собирался сейчас сделать.

Северин поднял на уровне лица заготовленное распечатанное изображение с камер. Черно-белая фотография была увеличена, а поэтому размыта. Но даже так Бенджи и Панчо узнали человека на снимке. Он стоял среди толпы, обнимая за талию молодую женщину в костюме гейши.

– Незадолго до взрыва этот человек покинул парад. Мы не смогли идентифицировать его, то есть его нет в базе. А стало быть, он новоприбывший. Террористы из группировки, известной как «Жертвы», часто используют новичков как смертников. Дело в том, что прибывшие, не получившие официальный инструктаж и не адаптированные к жизни здесь, на Улице Убитых, внушаемы. Фактически, им можно внушить все, что угодно. Чем с успехом и пользуются террористы. На данный момент я не располагаю информацией о том, были ли пропавшие с паромов в последнее время. Сейчас мы прорабатываем этот вопрос. В ближайшее время мы предоставим прессе всю необходимую информацию по этому делу. Также я хотел бы обратиться к жителям нашего города. Я прошу вас внимательно посмотреть на эту фотографию, – он снова показал черно-белую распечатку, – и в случае, если вы видели этого человека, немедленно сообщить в полицию. Я лично гарантирую вам вознаграждение. А я, как вы знаете, слов на ветер не бросаю».

Запись закончилась. На экране снова была одна Ирис. Она выждала паузу, чтобы убедиться, что можно продолжать.

– Также имеются пока неподтвержденные данные о том, что во время взрыва погибла Мидори Нагано, дочь известного бизнесмена и судоходного магната Хироши Нагано.

На экране снова появилась ведущая.

– Спасибо, Ирис. На данный момент это вся информация…

Она не успела договорить. Панчо подпрыгнул к телевизору и отжал кнопку включения. Ведущая пропала в яркой вспышке, которая спустя мгновение превратилась в горизонтальную полосу. Ее края быстро таяли и спустя секунду безвозвратно пропали в безмолвной темноте потухшего экрана. Отчасти это напоминало взрыв. Тот самый, что раздался на Улице Убитых немногим больше часа назад. Тот самый взрыв, о котором только что говорила растворившаяся в вспышке безликая ведущая.

Бенджи попытался представить взрыв как такую вспышку. В воображении всплыл образ девушки с Парада. Только лицо. Как будто оператор, отвечающий за картинку воображения, взял крупный план. Лицо гейши было неподвижно, не двигался ни один мускул. Лишь зрачки слегка подрагивали. Она пристально смотрела ему в глаза. Всего мгновение, а может быть и целую вечность.

Затем оператор словно «отъехал», дав Бенджи увидеть, как гейша села за стол в новостной студии. Она дышала ровно и глубоко. Чего не скажешь о Бенджи. Его сердцебиение участилось. Мышцы напряглись. А по спине пробежал холодок. Он знал, что произойдет дальше, и не мог этого предотвратить. Хотелось крикнуть: «Уходи оттуда! Не садись за этот стол». Но стенки горла будто слиплись. Слова запутались в диафрагме.

Даже если бы случилось чудо и он смог бы ее предупредить, итог был бы тем же. Бенджи знал это. Знала это и гейша. Она послушно следовала сценарию. Сложив руки перед собой, она с усилием открыла рот и, не успев произнести ни звука, пропала в яркой вспышке, которая сузилась до тонкой горизонтальной линии. А затем полностью растаяла.

Бенджи знал, что она хотела сказать.

НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ЭТО ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ…

Бенджи итак знал это. Не успев прибыть на новое место, он вляпался в большие неприятности. Самым страшным в этой ситуации была неизвестность. Сложно сказать, чего можно ожидать от этого Северина. Может быть, просто пойти в ближайшее отделение полиции с поднятыми вверх руками?

Бенджи видел его глаза. Черные, топкие, как торфяное болото. Кто знает, сколько таких Бенджи сгинуло в этой пучине? Непохоже на то, что человеку с такими глазами можно попросту сдаться на милость.

– Одевайся. Нужно валить отсюда, – крикнул Панчо и швырнул старое пальто. Оно было серое в крупный рубчик. Такие были в моде в 30-х.

НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ЭТО ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ… В голове эхом прокатился голос ведущей.

– Я никуда не пойду, – Бенджи достал из мятой пачки сигарету и закурил, машинально сунув дешевую бензиновую зажигалку в боковой карман пиджака, где уже лежал другой металлический предмет.

– Что? – Домингез оскалился. – Ты что, не слышал? Тебя засняли камеры. А значит, они могли заснять с тобой и меня. Я в отличие от тебя есть в базе данных. Найти эту лачугу при желании не составит никакого труда. Полиция может быть здесь с минуты на минуту. Некогда капризничать.

– Я никуда не пойду, – еще тверже повторил Бенджи, обхватывая пальцами рукоять из сандалового дерева.

– Да? Ну, и черт с тобой. Оставайся. А лично я не собираюсь сегодня умирать.

Он направился к двери и протянул руку поржавевшей ручке. Бенджи выхватил пистолет.

– Ты тоже никуда не пойдешь.

Домингез застыл. Его взгляд падал попеременно то на ствол, то на человека, угрожавшего ему. Он поднял руки вверх и отошел от двери.

– Ладно. Не нервничай.

– Ты что-то знаешь.

– О чем?

– О взрыве.

Панчо облизал губы и вытер рот ладонью.

– Послушай меня, морячок. Я ничего не знаю о взрыве. Как и ты. Сейчас нам обоим угрожает опасность и нам нужно валить.

– Северин сказал, что меня могли использовать.

– И ты думаешь, я тебя использовал?

– Ты появился незадолго до взрыва, – сказал Бенджи. Ил и песок немного осели, вода стала немного прозрачнее и вылавливать нужные вопросы стало гораздо проще.

– По-твоему, это я убил всех этих людей? Ты не в своем уме, морячок, – крякнул Панчо, опустил руки и сделал шаг вперед. Бенджи схватил пистолет двумя руками. – Хорошо, хорошо. Допустим, это я заложил бомбу. Зачем мне тогда ты?

– Чтобы повесить все на меня. Террористы используют таких, как я в качестве смертников. Слышал?

– Да, но ты-то жив. Поэтому не верь всему, что говорят в новостях, – заревел Домингез. – Это ведь я вытащил тебя из толпы, помнишь? Ты жив только благодаря мне. Зачем мне спасать того, на кого бы я хотел повесить взрыв бомбы?

Звучало убедительно. Бенджи опустил пистолет. Не потому, что ответ удовлетворил его, а потому, что он оказался снова там, откуда начал. В мутных водах Великой Реки, на самом дне которой, словно выброшенный пистолет, покоилось и ржавело его сознание. Коррозия проникала внутрь, сковывая спусковой механизм, погружая личность Бенджи в забвение. Это ощущалось физически. И было похоже на действие транквилизатора, постепенно отключающего мозговые центры.

Бенджи замер на мгновение, обдумывая сказанное. Затем повернулся к окну, со злостью ударил ногой по креслу и выругался.

– Вот именно, – подытожил Домингез. – Северин знал, что ты отреагируешь именно таким образом и перестреляешь всех вокруг себя. Ты не представляешь, что это за человек. Его имя здесь не принято упоминать всуе. А теперь нам пора. Одевайся.

Бенджи тяжело выдохнул и кивнул. Он натянул старое пальто и последовал за Панчо на улицу. Вокруг было темно и тихо. Словно это место было оставлено людьми давным-давно. Снег усилился и падал на землю крупными хлопьями. Старый Паккард покрылся ровным белым слоем.

– Куда мы едем? – спросил Бенджи. В сущности, место назначения не играло абсолютно никакой роли. Он лишь хотел удостовериться, что у Панчо есть хоть какой-то план. В такие минуты нужна хоть какая-то определенность. Точнее, понимание того, что хотя бы один из них знает, что делать.

– Думаю, нужно начать сначала,– сказал Панчо Домингез. – С того, где ты оказался, когда появился здесь. Или с места, которое ты помнишь первым. Ты ведь что-то помнишь до Парада?

– Немного. Я помню женщину.

– Женщину? Уже неплохо. Симпатичную?

– Да, наверное.

– Значит, нам стоит поехать к ней и задать пару вопросов. Ты будешь хорошим полицейским, а я плохим, – Панчо нажал на металлическую кнопку и дверь автомобиля со скрипом открылась. Бенджи посмотрел в черное небо Улицы Убитых. Звезды померкли. Где-то на севере виднелся край одной из желтых лун.

НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ЭТО ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ…

Снова эхом прокатился голос ведущей. А затем последовала вспышка. Взрыв, сотрясший вековую тишину Герника-Лумо. От него содрогнулось все сущее и исчезло, оставив после себя белую горизонтальную полоску на черном экране. Этим взрывом был голос. Он не принадлежал ни Панчо, ни Ведущей, ни самому Бенджи. Это был рычащий сдавленный стон, исторгнутый из самых недр всепоглощающей тьмы. Бенджи вздрогнул, когда он прозвучал:

– А можно я буду плохим полицейским?

4 глава

Дети чувствуют время по-другому. Не так как взрослые. Оно то замирает, обманом заставляя секундную стрелку пробегать один минутный круг снова и снова, то ускоряется до немыслимых пределов. Часы проносятся со скоростью света, а все живое за окном движется со скоростью вращения земли. Времена года сменяют друг друга за один короткий месяц, а движения небесных тел можно наблюдать так же легко, как движение самолета. Поэтому две недели, положенные в наказание за два погнутых гвоздя и несколько вмятин на дубовых досках, пролетели незаметно.

За время наказания мальчик и старик покрасили внешние стены дома (после чего и без того белый дом засиял необыкновенной белизной), перебрали хлам, скопившийся на чердаке и в подвале, и даже вычерпали остатки зацветшей воды из пересохшего колодца. Лебедки на нем не было. Приходилось раз за разом опускать цинковое ведро на металлической цепи вниз, на три метра в глубину, и в четыре руки тянуть наверх. Особенно тяжело дались последние разы, когда ведро лишь билось по дну, зачерпывая грязь и ил.

– Думаю, мы сделали все, что могли, – сказал Виктор, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Он плюхнулся в бессилии на землю и улыбнулся. Мальчишка справлялся с отдышкой куда лучше. Он вытер лившийся со лба пот и упер тощие руки в бока. Стоял погожий ясный день. На небе не было ни облака. Майская теплая погода сменялась июньской жарой.

– Без лестницы тут не обойтись, – сказал Летун. – У вас есть что-нибудь подходящее?

– Ничего такого у меня нет, – Виктор посмотрел на колодец. – Я и подумать не мог, что этот колодец может когда-нибудь пересохнуть. Ключи в нем били настолько сильно, что вода иногда переливалась через край. Приходилось без остановки черпать ведрами и пить. Сколько же я тогда выпил, дай-ка вспомнить.

– Не думаю, что так было на самом деле. Колодцы не переливаются через край.

– Точно? – Виктор вопросительно изогнул густые брови.

– Совершенно точно.

– Уверен? – старик приложил ладонь ко лбу, спасая выгоревшие глаза от тени.

– Уверен, – безапелляционно ответил Летун. Для своего возраста он был очень рассудительным мальчиком. Обдурить такого может только профессионал и то лишь раз в году, подумал старик.

– Ну, тогда дай руку и помоги мне встать.

Мальчик отклонил тело назад, пытаясь поднять Виктора с земли. Тот подыграл, дав мальчишке поверить в свои сверхчеловеческие силы. Но и без всяких шуток Виктор заметил, что Летун был силен. Сравнивать было не с чем, но он думал, что ЕГО мальчик сильнее большинства мальчишек в округе (если не всех на свете). Вполне возможно, что это было так.

Их привязанность друг к другу росла день ото дня. Возвращаясь домой, Летун без конца рассказывал родителям о старике – Виктор то, Виктор сё – роняя зерна ревности в благодатную почву злопамятного женского характера, сам того не понимая.

Каждый раз, когда они заканчивали намеченное дело, Виктор испытывал чувство гордости. Во-первых, за Летуна – за то, что малец потянул очередное непростое задание. Во-вторых, за себя. Ведь он смог научить мальчишку чему-то полезному. Чему-то, что обязательно пригодится ему в жизни. Однажды он удивит родителей тем, что умеет столь многое, думал Виктор. Но он ошибался. Летун действительно был смышленым и многое умел. Он вязал морские узлы, неплохо управлялся с садовыми инструментами и иногда, когда было скучно, вырезал из дерева несуразных человекоподобных существ. Давал им смешные имена, вроде Вонючки или Поджопника, после чего всегда ритуально сжигал на костре, который, конечно же, разжигал с одной спички. Но больше всего ему нравилось рубить дрова.

Словно грозный варвар из Киммерии или рыцарь Круглого Стола, он опускал на головы противников наточенную до предела алебарду. Один за одним он разрубал их пополам, перебивая таким образом орды врагов. Усталость тоже была частью игры. В ударе из последних сил был особый драматизм. И хотя Летун не знал этого слова, он чувствовал, что так его маленькое представление становилось интереснее.

Каждый понедельник, среду и четверг – именно по этим дням приходи молодой помощник – Виктор готовил обед, который в большинстве семей вполне можно было назвать праздничным. Возвращаясь домой, мальчик видел стол без скатертей, изрезанный отметинами от ножа. На нем, как правило, располагались блюда, приготовленные самым простым образом. Овощи или бобы и немного мяса. Без специально смешанных соусов или изысканных (именно это слово ему приходило на ум) приправ. Никаких украшений. Нож к вилке также полагался далеко не всегда. Такую еду, думал он, можно есть лишь когда голоден. И она совершенно точно не годится для того, чтобы получать от процесса удовольствие. И как он только не замечал этого раньше?

Перемену в сыне заметили родители. После расспросов о том, почему их сын стал есть без аппетита, ребенок со свойственной всем детям непосредственностью поделился своими новыми представлениями о том, как должен выглядеть ужин.

Он долго не мог понять, почему после его рассказа о барбекю, блинчиках или шницелях у Виктора, мама потухла. Она не проронила ни слова, только смотрела на наскоро приготовленное картофельное пюре и подгоревшее куриное крыло. После ужина, не произнося ни звука, она встала и собрала грязную посуду. Бен жестом поманил мальчика на улицу.

Они уселись на ступени крыльца. Луна была почти полной. Опустившуюся на окрестности тишину нарушал стрекот насекомых.

– Ты же понимаешь, – спросил Бен сына, – что мы с мамой делаем для тебя все, что можем? Все, что в наших силах.

– Понимаю.

– Ты понимаешь, что мы много работаем для того, чтобы обеспечить тебя? Чтобы выкупить эту землю?

Мальчик промолчал. Кажется, он понял к чему идет разговор. Отец не сказал прямо «ты должен молча есть, даже если еда тебе не нравится, потому что твоя мать пашет как ломовая лошадь». Теперь это и не требовалось. Суть разговора была ясна даже одиннадцатилетнему ребенку.

– Вот и хорошо, – сказал отец и посмотрел на звездное небо. – Может быть, он и нас как-нибудь пригласит?

Виктор подумал, что это было бы просто замечательно. Праздничный ужин в честь окончания наказания. Как на счет пятницы, спросил он мальчика. В пятницу? Чудесно. К его удивлению, мать не была в восторге. А поздно вечером, когда он лежал в своей комнате в темноте пытаясь заснуть, он слышал, как родители ругаются.

– Это плохая идея. Просто ужасная, – утверждал женский голос.

– Что же тут ужасного, если старик так любит готовить? Ничего такого в этом нет. К тому же тебе не придется стоять пол вечера у плиты. Он все сделает сам. А ты могла бы надеть красивое платье. То, голубое.

– Он мне совершенно не нравится. Я очень зла на тебя. За то, что заставил сына трижды в неделю работать на этого старика. Ты знаешь, что все считают его сумасшедшим? А вдруг он сделал бы с ним что-нибудь плохое. В газетах только об этом и пишут.

– В газетах вообще много чего пишут. Да, старик может показаться странным. Но только потому, что живет один. Если бы я прожил в одиночестве хотя бы год, то наверняка съехал бы с катушек. Что уж говорить про десять, двадцать или сорок лет, – отвечал мужской голос. – И не надо говорить так, будто я продал сына в рабство, на хлопковую плантацию. Он всего лишь помог старику по хозяйству. По-моему, в этом есть только положительная сторона. Пацан учится ответственности.

– Может быть, – голос матери звучал устало. – Просто я не хочу туда идти.

– Нет, мы пойдем. Это всем пойдет на пользу. К старику в кои-то веки придут гости. Мы наконец-то выберемся из дома. Нельзя же бесконечно работать! Да и пацан за это время к нему сильно привязался. Поужинаем и вернемся домой.

Привязанность мальчика к Виктору пугала их обоих. Что общего могло быть между одиннадцатилетним мальчишкой и семидесятилетним стариком?

Голоса смолкли. Летун вжался в подушку и ждал окончательного вердикта. В тишине своей спальни он слышал, как сердце гонит кровь по сосудам.

– Хорошо, – ответила она.

Паккард подкатил к свежевыкрашенному белому дому у подножья холма к семи часам вечера. Жара спала, повеяло долгожданной вечерней прохладой. Они поднялись по ступеням вверх, и Летун трижды постучал в дверь. Внутри неразборчиво звучала музыка, а свет горел во всех окнах дома без исключения. Из открытого окна кухни доносился запах жареного мяса и какой-то выпечки. Женщина насторожено посмотрела на мужа, а тот в ответ парировал: "Пахнет вкусно". Не согласиться с этим было нельзя.

С собой они привезли миску с картофельным салатом и бутылку недорогого вина. Женщина, которую звали Сьюзен, зажмурилась, посылая сигнал всем потусторонним силам, что ее могли услышать в этот момент, сделать так, чтобы старик не готовил на ужин картофельный салат. А если звезды сошлись так, что и его черт дернул приготовить именно его, господи или кто там вместо него, сделай так, чтобы мой салат оказался лучше. Мужчина дотронулся до ее локтя. Сьюзен от неожиданности отпрянула.

За дверью послышалось легкое шарканье. Ручка со скрипом провернулась.

– Добрый вечер, – поприветствовал гостей Виктор.

– Добрый вечер, – ему ответил нестройный хор. Летун заметил, что голос и улыбка матери были невероятно добродушными. Всего секунду назад она была зла и растеряна.

Такое настроение матери вполне могло испортить вечер всем присутствующим. Теперь же она была само дружелюбие. Он вспомнил, что отец как-то упоминал о том, что женщин понять непросто. Слишком уж они сложно устроены. Резкая перемена настроения – неотъемлемая часть этого устройства. Как погода в городах: всего секунду назад было солнце, и вдруг пошел проливной дождь. Приходится всегда быть начеку. Но мальчик подумал, что это не обычная для женского характера смена настроения. Это было нечто плохое, неправильное, злобное. Лицемерие?