Улица убитых

Первое он получил еще на пароме, доставлявшем его на эту сторону Великой Реки. Здоровенный охранник (в то время еще деревянной переправы) отказался предоставлять будущему комиссару разъяснения о том, кто он и как здесь оказался. Борис вынул из ножен его же саблю и резким ударом отсек голову. После чего проделал то же самое с остальными членами экипажа, пощадив лишь рулевого. Даже несмотря на то, что тот воткнул нож ему в поясницу. Место удара окаменело, покрывшись крупной мраморной крошкой. Ранение сковало движения и вызвало хромоту.

Когда судно из Сонного дерева причалило к пирсу, Северин стоял на палубе, держа в руке навязанные на канат трофеи. Конвоир, принимавший конец, наскоро сооруженный из окаменевших голов, покинул службу сразу после того, как узнал, что варвара, сотворившего такое, приняли на работу в качестве офицера полиции, ограничивавшей контакты мира мертвых и мира живых. Это событие оказалось непостижимым для многих обитателей Улицы Убитых.

Впрочем, на этой должности амбициозный дикарь не планировал долго оставаться. Своим первым делом он, несмотря на прямые приказы начальства, выбрал изобличение комиссара полиции, закрывавшего глаза на незаконные спиритические сеансы, которые помогали жителям Улицы Убитых слиться с потерянной личностью из мира живых.

Открытых свидетелей этой драмы не было. Однако известно, что вызванный на ковер новичок изрубил в мелкую крошку комиссара все той же, отобранной у охранника на пароме саблей. Куски были настолько мелкими, что знающие свое дело сотрудники морга, звавшегося в народе "каменоломней", снимая шляпу говорили, что новый комиссар свое дело знает.

Выступая на суде, Северин обвинил руководство полиции в преступном сговоре и потребовал собственного назначения на должность. Что и произошло тем же вечером по простой причине – на Улице обитает много маньяков, но с таким как Борис шутки действительно плохи, кем бы ты ни был. На следующий день он въехал в новый кабинет – большое светлое помещение в ратуше. Ту самую саблю, что оказалась незаменимым подспорьем в его новой жизни, он с гордостью продолжил носить. Правда, только по официальным случаям.

Хироши Нагана, владелец небоскреба Нагана, ждал внутри. Седой старик, одетый в аскетичные хакама и хаори черного цвета, вдумчиво смотрел перед собой. Напряженное лицо, изрезанное морщинами, не имело выражения. Так же, как у тех, кто стоял в очереди. Иссохшие кисти, сплошь покрытые рыжими пигментными пятнами мирно покоились на коленях. Внешне патриарх семьи и клана Нагана мало отличался от того, что во внешнем мире принято называть покойником. Но думать, что это тело одряхлело, было бы ошибкой.

Комната выглядела довольно скромной даже по меркам простых служащих – из тех, кто пришел зажечь благовония в память о девушке, обратившейся в хрусталь. Выкрашенные белой краской тонкие стены. Дешевая, хотя и деревянная мебель. Узкий кофейный столик и четыре кожаных кресла, стоящие с каждой из его сторон. На столе чайные принадлежности и небольшой колокольчик на самой простой циновке. Люстра на потолке тоже самая обыкновенная. Такую можно купить в любом хозяйственном магазине. Помещение было больше похоже на подсобку или даже чулан, в котором в крайнем случае могли перекусить служащие храма. Но никак не на место встречи двух людей, от которых в этом городе зависели людские жизни и смерти.

Ради этой встречи Нагана покинул церемонию похорон единственной дочери. Терять нельзя было ни минуты. Старик намеревался использовать эту возможность для того, чтобы взять убийц по горячим следам. Пусть даже придется поклониться в ноги Борису Северину. Наверняка он на это и надеется. Долгое время комиссар безуспешно пытался подавить клан Нагана. Официальной причиной войны полиции с якудза стал Парад, на котором ежедневно гибли сотни горожан, каменея посреди опьяневшей толпы.

Нагана также взял в учет тот факт, что несмотря на свое высокое положение в обществе, он не имел такой власти и столько опыта, сколько имел комиссар полиции. Клан Нагана, кроме всего прочего владевший паромной переправой на Великой Реке, а также имевший значительный вес в криминальной среде по обе стороны бытия, пользовался лишь ограниченным влиянием на губернатора. Тогда как Северин лично давал ему прямые указания. Это значит, что визит комиссара в этой ситуации нужно расценивать не просто как акт доброй воли или одолжение, как самую настоящую милость. Если угодно, милостыню. За которую придется сплясать.

Хироши Нагана появился на Улице Убитых много позже Бориса. Начиная карьеру солдатом в клане Сидзи, он слышал, что иногда комиссар полиции лично выслеживает преступников. Как на сафари. Идя по следу, а затем убивая и изрубая окаменелые останки в крошку.

Девушка открыла дверь и поклонилась. После легкого кивка господина Нагана она жестом пригласила комиссара войти. Тот не нуждался в церемониях и, войдя в комнату, уселся в кресло напротив. Девушка бесшумно закрыла дверь.

– Добрый вечер, комиссар. Спасибо, что приехали так быстро. Прошу простить, что я вынужден принимать вас в таком месте, – сказал он и обвел комнату рукой. Хироши Нагана говорил медленно, смотря перед собой, будто читая текст по бумажке. – Обстоятельства принуждают меня к этому.

Северина совершенно не интересовала окружающая обстановка. Он обратил на нее внимание лишь после слов старика. Да и то, окинул комнату взглядом лишь из вежливости, закинув ноги на стол. Комья свежей грязи опали от удара о поверхность как спелые каштаны. Под каблуками тут же появилась коричневая лужица.

– Я пришел сюда говорить не об обстановке, господин Нагана. Если вы не против, давайте перейдем к делу, – ответил Северин и достал из кармана пальто красное яблоко.

Хироши Нагана поклонился.

– Как вы знаете, сегодня была убита моя дочь. Моя единственная дочь, господин Северин. Опасаясь повторного нападения, я принял решение похоронить ее сегодня же. В данную минуту мои люди ищут тех, кто приказал осуществить теракт и тех, кто его совершил. Однако, у моих людей, возможно, недостаточно опыта. Поэтому я решил обратиться за помощью к вам.

– Что? – удивился Борис. – У ваших головорезов недостаточно опыта?

– Мы – якудза, комиссар. А не сыщики, – глава клана Нагана выплевывал слова, словно говорил на языке, которым владел не в полной мере. – Среди моих людей много специалистов в решении разных проблем. Но не столь деликатных. Боюсь, силы, которые бросили мне вызов, им не подвластны. К тому же, даже если они и выйдут на след группировки «Жертвы», все закончится стрельбой. Преступники умрут.

– А вы, стало быть, филантроп?

– Нет, господин комиссар. Я хочу получить их живыми.

– Так или иначе, они все равно сдохнут, – продолжил мысль комиссар. Нагана поблагодарил его за понимание легким поклоном. – Стало быть, дело не только в мести. Вы не доверяете собственным головорезам.

Лужица под сапогами разрослась. В комнату проник едкий травяной запах благовоний.

Стоило отдать старику должное. Ничто не выдавало в нем горя и отчаяния. Напротив, он казался холоднокровным и собранным. Можно было предположить, что траур старика Нагана не стоит выеденного яйца; что все это не более чем очередная традиция, выполненная из соображений приличия. Комиссар не верил в это. Жизнь не раз учила его не доверять очевидным вещам. Ведь для того они и выглядят очевидными, чтобы им верили.

Главу клана выдал голос. Хриплый, с металлическими отзвуками. Северин сразу понял его природу – так дребезжало разбитое отцовское сердце. Поначалу комиссар сомневался, правильно ли разгадал эти металлические нотки в речи Нагана. Но с каждым новым словом лязганье становилось все отчетливее и очевиднее. Старый якудза действительно любил свою дочь. Свою единственную дочь.

Они были очень странной парой. Отец и дочь. Северин не раз видел их вместе на городских праздниках, когда Нагана лишь на один день отменял Парад, чтобы жители Улицы Убитых смогли в безопасности провести время на Набережной.

Мидори Нагана всегда появлялась на людях в ярких кимоно с нанесенными на лицо белилами – оширои. Брови всегда были нарисованы выше, чем задумала природа. Они карикатурно изгибались дугой, придавая девушке слегка удивленный вид. Глаза и губы всегда подчеркнуты красным, как у фарфоровых кукол, на которых она без сомнения была очень похожа.

Она всегда держалась возле старика. Точнее, он держал ее возле себя, то и дело хватая дочь за руку и задавая верное направление, как собачонке на поводке. Девушка лишь устало улыбалась отцу и повиновалась.

О них болтали разное. Северину же больше всего нравился слух о том, что сто старик Нагана спит со своей дочерью. Не только потому, что комиссару приходилась по душе подобная вульгарщина, но и потому, что это было похоже на правду. Хироши не сводил с нее глаз. Ревностно оберегал ее, держа взаперти, и не подпуская к дочери никого. Как злобный шейх из арабских сказок, отрубающий головы всем, кто осмелится лишь взглянуть на укрытую шелковой паранджой принцессу. Однако вскоре птица вырвалась из клетки и угодила в куда более страшные силки. Из сказочного дворца прямиком в грязный водоворот Парада.

Говорили, что держа дочь взаперти, старик вырыл яму сам себе. По другим слухам, у Мидори было не все в порядке с головой. Поэтому в том, что она отбилась от отца и попала в самую бурную реку концентрированной Надежды, не было ничего удивительного. Она часами могла смотреть в пустой угол, поворачивая тонкой шеей фарфоровую голову то на правый бок, то на левый. А по истечении нескольких часов плевала в точку схождения двух стен и с воплем испуга выбегала из комнаты.

Она вела себя как ребенок. Обижалась, закатывала истерики и по три дня не произносила не единого звука. После того, как Хироши в первый раз вытащил ее из карнавала – это случилось лишь на второй день после того, как она попала на Парад – Мидори закатила такую истерику, что всем, в том числе и старику, стало ясно, что девочка не выживет без Надежды. Теперь, когда она наглоталась ее, как утопающая воды, наркотик ей необходим.

Северин посмотрел в глаза главе клана якудза. Выцветшие голубые круги с черными точками в центре были неподвижны. И все же он спал с ней, подумал Северин. Хотя кто их разберет.

– Многим известна ваша страсть к охоте. Более того, мне известно, что иногда вы лично выслеживаете преступников…

– Опасных преступников, – поправил Борис и откусил огромный кусок от яблока.

– Опасных преступников, – повторил магнат. – Вы находили их и убивали. Как животных. Лишь ради удовольствия.

– Не только ради удовольствия. Это мой долг. Все же я комиссар полиции, господин Нагана, – Северин снял сапоги со стола и подался вперед. – Вы просите меня добыть этих террористов?

– Да.

– Вы же понимаете, что цена такого трофея будет немалой.

– Деньги меня не интересуют.

– Как и меня, – сказал Северин, откусывая очередной кусок.

Торговаться не была намерена ни одна из сторон. Оба знали об этом.

– Я готов заплатить любую цену…

– Мне нужен контроль над перевозками через реку. Полностью. Док, паромы, вервь, – сказал комиссар, не дослушав ответ, который и так был очевиден. Когда ведешь дела с такими, как Северин, ставки высоки.

– Хорошо.

– Это еще не все.

Хотя глава клана и жил на Улице много меньше Северина, жизненного опыта ему хватало, чтобы понять – Северин из тех людей, которые никогда не довольствуется одним пальцем. Они откусывает всю руку, целиком. А когда закончат с ней, вернутся за всем остальным. Но чего стоила вся империя Нагана без больших карих глаз Мидори. Ни-че-го.

– Клану принадлежит Парад.

Нагана тяжело вздохнул и кивнул.

– Парад должен перейти под мое начало.

– Когда вы найдете убийц, верфь и Парад перейдут к вам. Если угодно, секретарь составит договор.

– В этом нет никакой необходимости. Я уверен, что имея представление о том, кто я такой, вы не станете нарушать оговоренных условий.

Старик поклонился.

– Что насчет охраны?

Хироши Нагана церемонно подался вперед и поднял со стола колокольчик. Металлический язычок ударил по искусно расписанным гравюрами стенкам и в двери снова появилась девушка. Она поклонилась и отошла в сторону, освободив проход для двух мужчин в черных костюмах.

Один из них подошел к столу, второй занял место на полу, напротив Северина и Нагана. Сунув руку в нагрудный карман пиджака, первый извлек свернутый белый платок и, положив его на стол, низко поклонился. Второй также коснулся лбом пола. После чего первый занял место на полу у коллеги.

Нагана был неподвижен. Он даже не взглянул на вошедших. Зато теперь безжизненные голубые радужки пылали гневом. Северин двумя пальцами откинул завернутые края платка в стороны и обнажил содержимое – четыре окаменевших пальца. Два безымянных, два мизинца. Отрублены все три фаланги.

Нагана вспыхнул:

– Тупые якудза! Вы думаете, что отделаетесь отрубленными пальцами?

Осколки снова зазвенели где-то в груди старика. На этот раз их дребезжание было похоже на скользящее по асфальту битое стекло. Словно кто-то допил из бутылки и зашвырнул сосуд вдоль дороги, подальше. На счастье. Якудза молчали, еще сильнее вжавшись головами в пол.

– Честно говоря, господин Нагана, я очень удивлен, что эти двое по-прежнему живы.

– Решил подождать вас.

– Очень любезно с вашей стороны.

Северин встал, сунул руку в карман пальто и извлек на свет божий черно-белый портрет, а затем скомандовал: «А-ну!». Беспалые синхронно подняли головы, посмотрели на запечатленную комбинацию белого и черного и затрясли головами.

– Собственно, больше мне ничего не нужно, – Северин положил портрет на пол и обратился к Нагана. – Я свяжусь с вами, как только будут новости. Уверен, что они не заставят себя ждать.

– Очень на это надеюсь, господин Северин.

Глаза старика снова были неподвижны. Они уперлись в точку немного левее от стоявших на четвереньках бандитов. Комиссар слегка поклонился и вышел из комнаты. Девушки за дверью уже не было.

Допрашивать старого якудзу не было смысла. Если бы он что-то знал, то сказал бы. Или решил бы задачку самостоятельно, как и делал это всегда. Ведь, прежде всего, это в его интересах. Стало быть, старик в полной растерянности. И у него ни единой мысли о том, кто и зачем мог взорвать бомбу; была ли его дочь случайной жертвой или же была целью нападения.

Снег усилился. Многие из тех, кто пришел выразить соболезнования семейству Нагана, стояли под зонтами, выделяющимися на фоне черного неба белыми шляпками гигантских грибов из сказочного леса. Тяжелый запах благовоний стоял и на улице. Пронизывающий насквозь ветер почему-то оставлял его здесь и совершенно не думал сдувать жуткую вонь с холмов.

Борис Северин вернулся к своему Руссо-Бюир. На этот раз он пошел по дорожке, а не по траве. По пути он размышлял о случившемся. Что же это за парень и зачем он взорвал бомбу? В том, что ключом к разгадке является именно он, у комиссара не было не единого сомнения. Поэтому прежде всего нужно выяснить, как с этим делом могла быть связана Мидори Нагана. Знала ли она человека на фотографии или же это просто случайность, совпадение.

6 глава

Обычно он покупал местную газету за пару монет и входил в здание банка. Ричи Бэнкс, охранник тридцати пяти лет отроду, приветствовал Виктора прикосновением к блестящему виниловому козырьку фуражки – ну, прямо вылитый швейцар в отеле Ритц – и вешал на стеклянную дверь табличку с надписью «Извините, но мы не сможем обслужить вас до обеденного перерыва, будем рады видеть вас после часу дня».

Виктор вставал в очередь из двух или трех человек и раскрывал газету на странице международных новостей. Ничего хорошего. Впрочем, как всегда. Хорошо, что волна мирового безумия не докатывалась до его глуши. В какой-то момент Виктор понял – что бы не происходило в мире, его это совершенно не касалось. Он рассматривал происходящее как энтомолог наблюдает за насекомыми. Красный ест черного, а крупный попытался напасть на муравейник, но, увы, не рассчитал силенок и сам стал добычей.

Вступать в разговоры, какие часто заводились в очередях, он не стремился. Однако с интересом мог послушать о рассказы о том, как идут дела на лесопилке и как работается на сталелитейном заводе на окраине города; как приготовить суфле из курицы, чтобы оно не получилось сухим, и когда, наконец, пройдет дождь.

Когда подходила очередь, Виктор подходил к конторке, за которой неизменно стояла блондинистая хохотушка Бет, и снимал шляпу. Добрый день, Бет, приветствовал он ее. Здравствуйте, как вы себя чувствуете, отвечала она. Ничего, с божьей помощью. Хотите обналичить чек или положить на счет? Даже не знаю. И то, и другое. Как это, смеялась она. Половину обналичить, а половину положить на счет. Это возможно, интересовался он отличная зная ответ. Конечно можно, говорила она. Для такого клиента как вы, сэр, все что угодно.

У нее были пышные волосы пепельного цвета. Точно таки были у его жены. Они спадали вьющимися локонами на плечи, слегка округляя пышущее молодостью лицо. Покойная супруга, если бы была жива, наверняка не одобрила бы то, как ее престарелый муженек флиртует с молоденькими девушками. Особенно в общественных местах. А банк, безусловно, был таким местом. Что подумают люди? Правда заключалась в том, что они ничего не думали. Им было абсолютно плевать. Бет знала об этом, охранник знал. Виктор тоже.

Операция занимала не более семи минут. За это время девушка успевала внести необходимые пометки в журнал, где Виктор ставил подпись, выдать часть суммы наличными и часть внести на счет. А после этого она предоставляла старику выписку, подтверждая, что все прошло успешно.

– Даже не знаю, стоит ли хранить такую сумму в одном банке, – в шутку говорил он. – А что, если вас ограбят?

– На этот случай мы страхуем все сбережения.

– Что ж, в таком случае мне самому стоит задуматься о том, чтобы совершить налет. Получу и свои деньги и страховку.

– На этот случай у нас есть Риччи, – Бет кивала в сторону человека с услужливостью швейцара и ловкостью пропойцы.

– Риччи? – удивлялся Виктор. Он театрально осматривал нескладного охранника, в котором по самым смелым подсчетам было шестьдесят килограмм при росте в метр восемьдесят пять.

Риччи делал несколько взмахов руками, изображая боксерский бой с тенью. Виктор в ответ хмурил брови:

– Да-а, – протягивал он. – С этим парнем лучше не шутить. Мои денежки здесь в полной безопасности. Как в Форте Нокс.

И Бет заливалась звонким девичьим смехом. Спустя годы, от переживаний он сделается глухим и осторожным. Но пока этого произошло, голос ее был подобен пению птиц и журчанию ручья.

* * *

Дорога в город вела вдоль высоких холмов. На некоторых из них, на тех, что были дальше от города и ближе к лесозаготовительной компании, деревья росли неаккуратными пучками. Мальчику они напоминали бездомных. Он видел лишь одного из них, в городе, как раз недалеко от входа в банк. В его руках была мятая алюминиевая кружка, а сидел он на куче распухшего от влаги картона. И запах. Смесь пота, табака и мочи. Его борода тоже росла кусками. Зрелище было отвратительное. Не то, что окладистая борода его отца (когда он еще работал в лесу и носил бороду).

Бен сказал, что это не обычный бродяга, а морфинист. То есть морфиновый наркоман. Его кожа была неестественно бледной, покрытой мелкими язвами и бугорками. Из-за них бездомный чесался и выглядел еще более жалко. Мальчик долго смотрел на него, пытаясь рассмотреть ужасающие последствия этого морфия, пока бродяга не поймал взгляд ребенка и не послал ему с Беном воздушный поцелуй.

По левую сторону автобуса был овраг. С земляной насыпи, по которой шла двухполосная дорога, была видна вся округа. Свой дом мальчик конечно же не видел, но по некоторым признакам точно определял направление, в котором до него можно было добраться. Сквозь бурелом, взбираясь на холмы и снова сбегая в овраги. Летун мысленно преодолевал это расстояние, хватаясь за корни деревьев, словно за лианы, получая болезненные царапины и ожоги от растений.

Он часто представлял себя героем приключенческих романов, брошенным в лесу и борющимся с самой Природой за свое право жить. Вот и сейчас он мысленно прикидывал расстояние от автобуса до дома. За какое время он сможет его преодолеть? От дома Виктора до их фермы – именно так, их фермы, а не их лачуги – старый отцовский Паккард ехал около часа. Но стоило взять в учет тот факт, что машина двигалась не прямо из точки А в пункт Б, а по дороге, что вилась, словно горный серпантин. К тому же, дорога была сильно разбита и быстро ехать по ней было нельзя. Стало быть, пешком через лес это расстояние можно покрыть за то же время, если не в два раза быстрее. Так размышлял он.

Здесь ситуация та же. Они едут около часа, но все еще находились на территории, разрабатываемой лесозаготовительной компанией. Значит дорога проложена не прямо, а по кривой. Отсюда до нашей фермы, думал он, я бы добрался часа за три, может четыре. А если вспомнить рассказы о гигантских медведях или смертельно опасных змеях, которые иногда свисают с деревьев, притворяясь лианами, то еще быстрее.

В это время года солнце вставало справа от их дома, а садилось слева от кладбища на холме. Зная это, потеряться в лесу было сложно. Главное идти на рассвете за светилом, а в ходе дня делать поправку на его движение по небосводу. Правда, как это делать, он пока не знал.

Автобус был заполнен на треть. В город по делам различной срочности в этот раз ехали десять человек. Две пожилые пары, неспособные передвигаться поодиночке, двое мужчин в костюмах и с кейсами, и корпулентная женщина с двумя сыновьями. Одному около пятнадцати, второй чуть старше. У обоих выбриты виски, а челка зачесана назад. Все крутые парни в городе стриглись именно так. На вид эти двое действительно были крутыми. На больших переменах такие мальчишки собирались на школьных задворках и курили крепкие сигареты, забросив ногу на ногу и рассматривая журналы для взрослых.

В автобусе им было явно скучно. Они были бы рады выкинуть что-нибудь эдакое. Например, играть в "кто громче". Это когда нужно поочередно выкрикивать грязные словечки. Громче, чем выкрикнул предыдущий игрок. Но с матерью ничего такого позволить они не могли. Оставалось сидеть на скрипучем красном кресле и пялиться в окно.

Пейзаж был монотонным. Смотреть было не на что. Один холм сменял другой, а от мелькающих вдоль дороги столбов с линиями электропередачи рябило в глазах. Поэтому пассажиры постарше развлекали себя чтением скучных газет да старомодных романов. Или разгадывали кроссворды.

На обоих сыновьях были блестящие черные куртки, сужающиеся к талии и мешковато висящие на плечах. Воротники были задраны вверх, как крылья летучей мыши. Волосы щедро смазаны помадкой и блестели на солнце, будто их облили бензином. Волосы Летуна непослушно торчали в разные стороны как у всех деревенских мальчишек. С утра мать конечно же намочила и зачесала их на правый бок, но еще у дома Виктора они растрепались. Челка спадала на лоб, описывая стремительную дугу.

Виктор заметил взгляд мальчика.

– Что, нравятся куртки? – спросил он заржавевшим от мокроты голосом. Виктор задал вопрос неслышно для остальных пассажиров автобуса, но достаточно громко для того, чтобы его попутчик, витающий в облаках, вернулся на грешную землю.

– Да, о-очень, – протянул он, улыбаясь во весь рот и обнажая внушительную щель между зубов. Не щель вовсе, а самый настоящий каньон. Парню совершенно точно понадобится хороший дантист и брекеты.

– Ну, может быть когда-нибудь родители купят тебе такую же? Например, на Рождество?

– Это вряд ли, – мальчик опустил голову. Он знал, что на это чудо точно не стоит надеется. – Мама не хочет, чтобы я хоть в чем-то был похож на городских пижонов.

– Городских пижонов? – удивился он.

– Так она говорит, – подтвердил мальчик. Его мать вообще мало чего хотела. Не в том смысле, что на сына ей было наплевать. Наоборот, мальчишке приходилось терпеть адские муки под названием чрезмерная опека. Отец, разумеется, был против такого воспитания. По его мнению, мужчина должен воспитываться если не на улице, то совершенно определенно на школьном дворе, где можно заработать пару синяков, понять, с кем заводить дружбу, а с кем не стоит, да и в целом, набраться какого-то опыта.

Виктор нахмурился и посмотрел Бенджи в глаза.

– Она у тебя строгая, да?

– Вообще-то нет, – сказал он и ничуть не соврал. – Просто много волнуется.

Отец много работал. Слишком много. Часто допоздна. Приходя домой со школы, Бенджи попадал в мир строгих правил Сьюзен Майерс. Слава господу богу, думал он, что есть отец. Если бы по каким-либо причинам мальчику пришлось жить лишь с матерью – это совершенно точно плохо бы кончилось. По крайней мере, для одного из них.

– Ты много заставлял ее нервничать? – спросил стрик и огляделся. Никто не обращал на него никакого внимания. Это страшно его обрадовало. Ведь это значило, что вид старика с одиннадцатилетним мальчиком на заднем сиденье автобуса ни у кого не вызывает противоречивых чувств. Может быть, они думают, что он мой внук, подумал Виктор. Было бы просто замечательно, если бы они так думали.