Лётчик

– Ладно, Иван Алексеевич, не расстраивайся. Пришли техников к моему Ивану Прокопьевичу, пусть помогают ему, заодно и научатся. И можно ещё остальным электропуск кустарно установить, вещь несложная. И запасайте эРэСов побольше, скоро штурмовки пойдут, они десятками будут уходить. Не одними же пулемётами штурмовать.

На этот раз я явно накаркал. С утра из дивизии задание на штурмовку. А кому лететь? эРэСы только у меня. Но Сафонов без самолёта пока – ему электропуск устанавливают. Можно самолёт Назарова взять, всё равно простаивает. Но неожиданно Петров хочет лететь лично. Ему интересно поглядеть на работу эРэСов.

– Вы, товарищ командир, не умеете же четвёркой летать.

– Я на самом деле слушал, что ты говорил. Я знаю, что немцы кое-что в авиации понимают, а они летают парами. Я порисовал схемы, подумал – кажется понял. Полечу второй парой с твоим Земцовым.

– Тогда, товарищ майор, над целью, пока я штурмую, вы в сторонке держитесь и за небом смотрите. Если мессеры появятся, знаете, что делать?

– В лобовую.

– Да. И потом виражи.

На карте обстановка хреновая. Получается, румыны прорвались и движутся вперёд. Не совсем на нас, южнее, но… Вот дорогу, по которой они прут, нам и поручено штурмовать.

Я иду на запад примерно в километре правее дороги. Нас оттуда видно, а вот стрелять из эрликонов далековато. Я и сам присматриваюсь. Но ничего вкуснее колонны грузовиков с прицепленными пушками не вижу. Танков нет. Зато в грузовиках, похоже, снаряды. Как бы осколками не зацепило, если рванут. Не доходя Прута левым виражом разворачиваемся на восток и идём над дорогой. По дороге пехота пылит колоннами. Нас с запада не ждут (не привыкли ещё) и даже не разбегаются. Тут майор не выдерживает, и начинает палить из пулемётов. Земцов к нему присоединяется. А вот Сафонов послушно идёт за мной, кое-чему научился уже.

Я делаю горку, и с пологого пикирования выпускаю первую пару. И сразу резко влево. Затем лезу наверх и второй раз пикирую уже круче. Румыны опомнились, и по мне начинают стрелять. Мимо, конечно. А вот когда я из пике выходил, очередь пересекла крыло. Вот ведь с…., попортили мою красивую чайку. Ну, это вам не пройдёт… следующий заход на зенитки, выпускаю эРэСы и добавляю пулемётами. Вроде, заткнулись. Но последний заход на всякий случай со стороны солнца делаю, оно пока на востоке. Кто-то всё-таки стреляет по нам опять. Зато эРэСы точно в грузовик попадают, и он взрывается так, что меня подбрасывает. Всё, правый вираж, и домой, и даже теперь подальше от дороги.

Петров, вроде, ничего и не делал кроме стрельбы по несчастным солдатикам (а из восьми скорострельных ШКАСов по колонне – это бойня), но вспотел весь. Ему бы летать почаще. Но доволен.

– Ну они и хреначат, эти снаряды! Что же ты раньше молчал?

Он что – умеет шутить? Машет рукой, мол, не бери в голову, ляпнул, и идёт в штаб. А мою чайку теперь ремонтировать надо, заплатки клеить… Ну, мы к этому готовились, клей и перкаль запасены у Ивана Прокопьевича. И до обеда я отдыхаю. Рассказываю Серёге как пользоваться эРэСами. Это замечает комиссар, и мне приходится повторить лекцию перед четырьмя командирами звеньев. Им тоже собираются установить электропуск.

А после обеда – опять задание на штурмовку. В полку теперь два самолёта с эРэСами, мой и Серёги. Наша четвёрка и идёт на задание. На этот раз я лечу на пять километров севернее дороги и дальше – за Прут. Ого, как удачно! У переправы толпа, скопление солдат и техники, и в том числе танки! Конечно, какое-нибудь старьё (я даже не пытаюсь их распознать), но всё же. Я сходу влепляю в самую гущу сразу четыре эРэСа. Придётся им теперь на мост идти по слою мяса и крови. Сергей тоже выпустил, но только пару, и не очень удачно. Его эРэСы идут вдоль над землёй и взрываются уже на краю толпы. Ну, тоже неплохо, такие взрывы. Надо ему учиться целиться. Покачиваю крыльями, мол, смотри и учись, и пикирую на танк. Точно в четырёхстах метрах выпускаю ракеты – прямое попадание! От танка идёт столб чёрного дыма. Сергей пытается повторить мой маневр. По нему и Вовке лупят эрликоны. Вон они где, в стороне от переправы установлены, и сразу четыре. Ну, неплохая цель для эРэСов. Меня они увидели поздно, не успели перенести огонь, ракеты пошли. Думаю, там мясо – зря они так плотно стояли. Теперь я отхожу в сторону и смотрю за небом, а Сергей ещё два захода делает. Получается у него уже лучше, но пробоин они с Вовкой привезли – по два десятка. Вообще-то чайка не штурмовик. Лёгкий самолётик, из брони только бронеспинка. Если так пойдёт дальше – мы будем гибнуть один за другим. Конечно, и врагам ущерб не малый наносим, но… Не наше это дело, пусть илы штурмуют, у них броня. Докладываю эти соображения майору Петрову. Он сегодня жизнерадостный, возможно, после утреннего вылета.

– Забыл? Ты же сам говорил, некому кроме нас. Много ли у нас илов? А штурмовать надо, сам видел, идут нагло по дороге, будто и войны нет.

И началась у нас «весёлая» жизнь. Есть песня про «восемь вылетов в сутки», и Речкалов писал про семь вылетов. Но у нас такого не было – два-три вылета, это тоже немало. Но теперь – началось. С утра вылет на разведку, посмотреть, где румыны, а где наши. А потом – конвейер. До румын близко, примерно 50км, взлетел, отстрелялся, сел. Быстро дозаправили и вооружили, вторая штурмовка, потом третья. Потом обед, а потом ещё три вылета. Пробоин – не успевают заклеивать. Я теперь с 600 метров эРэСы выпускаю, перенастраивают мне взрыватели. Не столько точностью беру, сколько количеством. 48 снарядов за день, и довольно прицельно. Трудно посчитать, скольких я убил, но, думаю, счет на сотни идёт. Два дня по семь вылетов, на третий ещё семь, и вечером новое задание. Наконец-то восьмой вылет за сутки. Но на этот раз не боевой – на новый аэродром перебазируемся. Первыми мы с Самохиным летим, и по телефону докладываем. Потом остальные, это завтра, а потом и все службы подкатят.

За эти три дня мы ещё двоих потеряли, и два самолёта в ремонте, пришлось Петрову и Назарову пока свои уступить. Теперь в первой эскадрилье две тройки, а во второй и у нас – по две пары. С эРэСами шесть самолётов, но из них один в ремонте. В общем, не полк, а эскадрилья. Но начальство повадилось нагружать нас заданиями. Вдвое больше теперь заданий, чем в первые дни, а самолётов меньше, и их часто приходится ремонтировать. Моя чайка как леопард, пятнистая. На белом и голубом пластике тёмно-зелёные заплаты. Было и в мотор два попадания.

Ещё было два налёта на аэродром. Но мы теперь неплохо маскируемся, а оружейники сделали две наземные установки для пуска эРэСов. Правда, перед пуском приходится в сторону отбегать, но отпугивают неплохо. Наши ШКАСы тоже все в деле. В общем, всех потерь – трое раненых. Один из них, правда, техник, но сейчас техников у нас больше, чем самолётов. Но работы им хватает.

Меня послали первым как лучшего ориентировщика. Наши комэски 1 и 2, вроде, опытные лётчики, но нередко умудряются «блудить». А мне перелёт на 60км сложным не кажется. Я время рассчитываю, за направлением слежу. Могу и несколько отрезков с разным азимутом пролететь. Да и местность тут открытая.

Аэродромы в эту эпоху незамысловаты. Приземляемся на поле, которое когда-то пахали, а теперь оно заросло травой. Нас встречают два чела, старшина и сержант. Больше здесь пока никого, но связь есть, не с нашим полком, правда, а с дивизией. Докладываю об увиденном, всё, на сегодня мы свободны. Хочется искупаться, но нет ни речки, и ручейка. Есть, правда, колодец. Здесь явно был хутор на одну семью, но богатую. Большой дом с железной крышей, ещё постройки, отдельно большой сад. Хозяева куда-то подевались, а неподалёку построили барак, это казарма. Ну и среди сада (он чуть в стороне от усадьбы) столовая, как обычно, два навеса, под ними столы и лавки.

Мы с Борей находим большое корыто и два тазика, он приносит откуда-то соду. Этой содой можно стирать. Набираем в ёмкости воды, и моемся ледяной водой из ведра. А потом и стираем. Сначала бельё, а потом – а, ладно – и всё остальное. Развешиваем вещи на заборе и идём в казарму голышом. Кроватей здесь нет, нары. Но, похоже, здесь никто не жил, построили в прошлом году и забросили. Меня давно смущало, что мой парашют неизвестно кто укладывал. Мне и прыгать приходилось и укладывать, хотя и другой парашют, конечно. И вот, кажется, настало время. Достаю парашют, стелю на нары и им же укрываюсь. Ткань не мягкая, но лучше, чем ничего. У старшины полно жратвы, но он жмотистый, и мы просить не стали, легли натощак.

Утром старшина и сержант кашеварят в доме, готовя завтрак для всего полка (реально на два десятка человек, в этом времени отделения почти такие). Боря нашёл старинный чугунный утюг. Поругавшись со старшиной, он всё-таки засунул утюг в печку. Справлюсь ли я с таким утюгом, я так и не узнал – Боря вызвался погладить всё. Я пока укладываю парашют. Глаженое бельё очень приятно, какая-то особая свежесть. И чё я его дома не гладил? А какой у меня был утюг! А стиральная машина!

Хутор расположен на возвышении, очень пологом. Кругом поля и видно очень далеко. Вот вдалеке показалась чёрная точка со шлейфом пыли – легковушка, и явно к нам. Но едет не быстро. А вот и звонкие звуки М-62 – наши летят. Впереди Петров и Назаров, за ними мои Серёга и Вовка. Потом две тройки первой эскадрильи и две пары второй. Первый вылет всем полком за всю войну.

Петров сразу начинает распоряжаться, как рассредоточить самолёты. Это несложно – два сада и роща, а нас три эскадрильи. Я уже расположился в ближнем саду, он и побольше. Здесь же и начальство свои чайки оставляет. Петров и Назаров идут в дом, остальные осматривать казарму и искать что-то вкусное в садах.

И тут подруливает пыльная чёрная эмка. Из неё вылазят три чела. Один сразу привлекает моё внимание – на Гершта похож. Тоже высокий, носатый, чёрные кудри. Только не такие мелкие, как у Макса. Он вытаскивает треногу с ящиком – да это же старинный фотоаппарат! Второй открывает капот и начинает рыться – понятно, шофёр. Третий идёт ко мне:

– Товарищ, не покажете ли нам, где штаб?

– Вон.

– А проводите?

– Нет, но могу указать направление, – в голове вертятся разные варианты со словом на Х, но я честно смотрю на солнце, на часы, и – Азимут триста пять.

Этот небольшой черный человечек тоже мне как будто знаком. Точно, Гешкенбейн! У него такое же произношение. Уж не родственник ли?

До штаба всего двести метров, и вскоре гости возвращаются вместе с Назаровым.

– Вот, Миша, это корреспонденты. Товарищ Фабрикант и…

– Товарищ Крупчицкий, Лев Крупчицкий. Мастер фоторепортажа. А я – Борис Фабрикант, корреспондент «Во славу Родины» – он протягивает мне руку. Через пару секунд я понимаю, что «Во славу Родины» это название газеты. Сначала показалось, что это такое самовосхваление. Он умеет шутить – это хорошо. Кажется, я понял, о каком сюрпризе говорил комиссар. А Фабрикант, похоже, совсем не сердится. Кажется, даже доволен. Возможно, рад, что наконец до меня добрался.

– А вы ведь Михаил Панкратов? Это вы сбили трёх фашистов новым оружием? Мне про вас товарищ Захаров рассказывал. Сразу хочу пояснить: мы не из армейской газеты, мы из фронтовой. Надеюсь, вы понимаете разницу. Это очень высокий уровень. Мне кое-что товарищ Захаров уже рассказал, но мы приехали сюда издалека поговорить с вами лично, ну и сфотографировать для газеты. Давайте я задам вам вопросы, или вы сами что-то хотите сказать?

Тем временем Крупчицкий неторопливо ходит вокруг, аки рыкающий лев. Выбирает ракурс для фото. Я журналистов ещё с тех времён не люблю – народ бессовестный и страшно некомпетентный. Но с самомнением. Вот и этот со мной явно пытается попроще говорить. Но идея комиссара написать об эРэСах во фронтовой газете мне нравится.

– Сначала сам расскажу, потом вопросы.

И я рассказываю. О том, что чайка с эРэСами – это грозный для любого врага самолёт. А уж для бомберов – просто смерть. А без них – тихоходный устаревший биплан, которого бомберы не подпустят, а издалека стрелять бесполезно. Потом ещё о том, что летать надо парами и четвёрками. Объясняю, что вираж тройкой выполнять неудобно, а парой и четвёркой – запросто. Ещё о том, что нам надо воевать именно на виражах и всегда в начале боя идти в лобовую атаку, которую немцы не примут. В заключение выражаю уверенность, что воевать на наших машинах можно, и в конце концов мы победим.

Фабрикант страшно доволен, никаких вопросов не задаёт. Наверно, ожидал встретить дубового чурбана. Лев, тем временем, выбрал ракурс. Весьма банальный, на фоне моей пятнистой чайки оригинальной расцветки и по солнцу. Он делает всего один снимок – наверно, бережёт фотопластины. В наше время щёлкнули бы раз сорок. И газетчики тут же уезжают, даже не оставшись на завтрак. А вот мы с Борей как раз на завтрак и отправляемся.

Я уже привык не терять времени, а тут – непонятно, что делать. Иду в штаб. Назарову явно не до скуки – орёт в телефон, собирается куда-то бежать. Весь взъерошенный. Но останавливается поговорить со мной:

– Ну что ты хочешь? Ты же видишь – горючего нет. Техников, оружейников, охраны, комиссара, особиста, поварих, официанток – никого нет. Боеприпасов нет.

На мой естественный вопрос, когда их ждать, Назаров разражается матерными фразами. В общем, ничего не ясно. У меня бак почти полный, и вооружение установлено. Но Петров предпочитает пока последнее не расходовать. В общем, у нас отдых на неопределённый срок. А купаться негде…

Так целый день и пробездельничали. Потом ещё один. А на третий день утром два пункта из недостающего мы получаем – приехали комиссар и особист. Комиссар страшно доволен. Что полк третий день не летает – ему пофиг, зато он привёз газеты. Одну сразу отдаёт мне. Там на первой странице мой портрет на фоне чайки, и довольно крупный и даже узнаваемый. Да, Лев Крупчицкий и вправду мастер. А вот Фабрикант… Что это он пишет? Я, оказывается, «высокий цыганистый лейтенант по прозвищу цыган». Я, блин, старший лейтенант, и он сам цыганистей меня. Дальше и вовсе бред. Оказывается, «некоторые военные с заскорузлым мышлением» не хотели внедрять новое оружие. А вот комиссар товарищ Захаров, благодаря знакомству с учением Маркса-Ленина… Кстати, я тут поначалу нередко Сталина упоминал, думал, что так положено, его славить. Но кроме меня этим как-то никто не увлекался. Видимо, ещё не наступило то время, культа личности. Вот и Фабрикант – Маркса-Ленина, а про Сталина молчок. И оказался я тут главным сталинистом, прикольно. Так вот, комиссар понял силу нового оружия, «созданного партией» (да, так и написал. Я, правда, и сам так Захарову говорил, но я-то шутил). Но никак комиссар не мог преодолеть тупости тупых военных. И тогда он пошёл на хитрость: принял одного из нас, тупиц, в партию. Тут уж этот тупица отказаться не мог, и полетел с новым оружием. Оружие это столь совершенно, что даже тупой цЫган (так местные говорят, с ударением на первый слог), немедленно «легко» сбил сразу три вражеских самолёта. Легко, блин… Его бы самого под пули, борзописца.

Ещё я начал летать парой потому, что потерял ведомого и «поклялся и вдвоём воевать за троих». Ещё о том, как фашисты боятся лобовых атак. А вот о виражах – ни слова. Зато верно процитировал, что с немцами можно воевать и что мы победим.

Писаки… Какими они были, такими и остались. Высказываю комиссару всё, что думаю об этой статье и о писаках вообще. Тот лишь улыбается:

– Всегда так пишут в газетах. Им виднее. Зато, товарищ Панкратов, портрет хороший. И петлицы видно, все поймут, что вы старший лейтенант. И помните – вы коммунист. Вот и напишите сами, как считаете правильным. А я передам. Не обещаю, что напечатают, но… Не всё сразу. эРэСы тоже не сразу вам дали. Я не против – напишите о вашей роли в пропаганде эРэСов.

В чём комиссар прав – так это в том, что напишу я точно получше Фабриканта. Время как раз есть… Ухожу вглубь сада и пишу на планшете. На те же темы, но разумно и аргументировано. Ещё добавляю о необходимости вертеть головой, о манере немцев атаковать со стороны солнца или из-за облака, о применении хитростей, например, заходе на наземные цели с запада или со стороны солнца.

Пока пишу, в голове вертится четверостишие из какого-то фильма:

Друзья давайте выпьем за победу

Она придёт, ты только погоди

Внизу наш дом, а это – наше небо

Мы никому его не отдадим.

Но первая строчка мне не нравится. Сколько лётчиков погибнут из-за водки… Нет, я такого не напишу, вся карма сразу к свиньям собачьим. Надо переделать. Может, «Я как цыганка нагадал победу»? Нет, неубедительно. Я нагадал… Они же не знают, что я гадаю без промаха. Надо что-то другое… «Воюй с умом и приближай победу». Как-то казённо. Но сойдёт, я же не поэт. Пишу эпиграф, и иду отдавать комиссару.

А вот и караван нашего БАО – батальона аэродромного обслуживания. Их, конечно, далеко не батальон. Так и нас не полк. Кроме нашей полуторки ещё три ЗиСа, цистерна и две телеги. Ну вот, теперь начнётся работа. Но сегодня полётов не будет.

Вечером ко мне неожиданно Гершт подходит. Мы идём гулять по саду.

– Товарищ Панкратов, я тут поговорил… Во ВНОС тоже есть…

– Наши?

– Да. И мне обещали, что дадут мне знать, если что-то важное будет. А я вам.

– Ну, информация лишней не бывает. Но и Петров и Назаров, я думаю, не откажутся.

– Это же не официально. Лучше вам, – и Максим как-то мнётся, смущается.

– Макс, мы же свои люди. Говори на ты, и не стесняйся.

– Спасибо. Миша, скажи, это правда, что фашисты хуже черносотенцев?

– Да, это точно, – я думаю, как бы сказать, что он сам после узнает. Но Макс, видя, что я ищу слова, мне помогает:

– Я знаю, что бывают такие люди, кто знает будущее. Сейчас об этом не говорят, но мне сказал дедушка. Он…

– Рабби?

– Да, – Гершт всем видом выражает облегчение. Я оказался «наш». А он, видимо, мучился, наш или нет.

– Максим, у тебя родственники где?

– В Киеве.

– Ты им напиши. Если есть возможность, пусть уезжают. Например, в Куйбышев. Или даже в Ташкент. И даже если нет возможности, пусть драпают.

– В Куйбышев достаточно?

– Да, всё Поволжье достаточно. Кроме Сталинграда, туда не надо.

– Кроме Сталинграда?

– Да.

– А время у них ещё есть?

– Примерно два месяца. Тянуть не надо. И пока письмо дойдёт.

– Ну, я же связист. Есть способы… И спасибо, я знал… Я надеюсь, мы вам… Мы тебе тоже ещё поможем.

Ну вот, то я цыган, теперь вот еврей. Так и чукчей станешь…

Сразу в нескольких местах копают, демаскируют аэродром. Землянки для взвода охраны, погребки для горючего и боеприпасов, щели против бомбёжки. И ещё щели отхожие места.

А утром начинаются полёты. Первый вылет, традиционно на разведку. И нам надо новую местность осваивать. Я-то уже карту наизусть выучил за эти три дня отдыха, а вот остальные… Я их учу, но не всем даётся несложная наука навигации.

Завтракаем уже после вылета, и я иду в штаб за новым заданием. Назаров задумчиво разглядывает карту, приказов из дивизии пока нет. И тут врывается Гершт. Вместо «Разрешите обратиться» он выпаливает:

– Большая группа бомбардировщиков. Хейнкели 111. Вот здесь. Курс 95. Минуту назад. Высота две -две пятьсот.

А ведь мы у них почти на пути. Если быстро взлететь… В течение 10 минут, успеем перехватить.

– Панкратов, понял, где перехватывать? Тогда на взлёт. За тобой первая полетит. Где эти раздолбаи? Ещё в столовой? – и начштаба убегает.

Через три минуты наша четвёрка уже идёт на взлёт. В первой эскадрилье уже начинают запускать моторы. Хейнкели… Ну, они не слишком быстрые. В минуту около 6 км, или даже 5.5. Перехватить нетрудно, но надо ещё высоту набрать. А вот зайти на них лучше сзади, а не сверху. Так легче прицелиться эРэСами. Рассчитываю прямо за штурвалом траекторию перехвата, даже в планшет заглянул. Да, должно получиться. Подходим сбоку и чуть сверху, левый вираж и в хвост, на дистанции примерно 500.

Но не то хейнкели шли медленнее, не то мы взлетели быстрее, чем я думал, но – мы уже в точке встречи, а хейнкели – вон они, подходят с запада. Что же делать? Летим пока навстречу, в лоб. Так попасть трудно. ЭРэСы у меня на 400м, летят целую секунду. За это время мы на 200 метров сблизимся. И опоздать на полсекунды – это промах на 100 метров. Я вдруг начинаю видеть точки, где взорвутся эРэСы. Как в компьютерной игре. Вот уже две внутри строя и две перед, и я вдруг жму кнопку. И ухожу вверх. Иду на мёртвую петлю. Остальные не умеют, ну, как-нибудь выкрутятся, высота большая, можно и из штопора выйти успеть. Я теперь в бою неплохо вижу, что происходит, не то, что в начале войны. Хейнкелей две девятки, дистанция между девятками 500, строй сомкнули. ЭРэСы взрываются в тех самых зелёных точках, которые я вдруг увидел. Два массивных самолёта плавно сближаются, их винты перемалывают друг друга, двигатели вспыхивают, и они рушатся вниз. Ещё один горит и быстро снижается. После петли я пикирую прямо на повреждённый бомбер. Стрелять по двигателям? Почему-то хочется по лётчику. Со ста метров открываю огонь – хейнкель падает. Кто-то из него выпрыгивает, кажется, двое. А что ведомые? Похоже, у них получилась мёртвая петля, у всех троих. Сергей выпускает пару эРэСов – да не торопись же ты! Ракеты проходят сверху сквозь строй и рвутся метрах в ста ниже. Так он скорее в меня попадёт…

Шесть хейнкелей идут теперь без всякого строя и даже в разные стороны. Не будь у нас эРэСов, я бы на них и охотился, огонь их стрелков так слабее. Но сейчас меня привлекает вторая девятка. Она уже ушла вперёд, и я захожу сзади, как и собирался. Медленно приближаюсь. Вдруг вижу взрыв эРэСов – Сергей за мной не пошёл, он погнался за одиночным Хейнкелем, и снова промазал. Я конкретно целю в правую заднюю машину, чтобы поменьше к ним приближаться. Точек теперь не вижу, но рассчитать момент пуска нетрудно, скорость сближения очень маленькая. У эРэСов рассеяние непредсказуемое – то точно идут, то отклоняются. На этот раз снаряды взрываются, кажется, прямо под двигателями. Хейнкель сразу идёт вниз, не жилец.

Сергей преследует хейнкели из первой девятки, выстроившиеся тройкой. Они палят по нему с большой дистанции, кажется, с 500 метров начали. Уже поняли, что сближаться на 200 он не будет. А ведь могут и попасть… Сергей выпускает эРэСы чуть раньше, чем надо. Но ему везёт – один из передних эРэСов взрывется прямо над кабиной. А вторая пара совершенно без толку пропала. И уже пятый внушительных размеров самолёт сначала пикирует, а потом беспорядочно кувыркается.

Тем временем появляется первая эскадрилья. У них два самолёта из шести с эРэСами. Они явно нацеливаются на вторую девятку. Из первой девятки трое сбрасывают бомбы и разворачиваются, а двое из той тройки, по которым стрелял Сергей, упорно летят к своей цели. У меня ещё пара эРэСов, вот бы снять того, что впереди идёт. Я сзади, сбоку и повыше, но он уходит, и я всё больше оказываюсь прямо сзади. А ведь стрелять по переднему опаснее – ближе надо подойти. Что выбрать? И тут враги перестраиваются – передний уходит левее, задний его догоняет. Собираются одновременно стрелять вдвоём. Точно, открывают огонь. Ну, мне ещё сближаться метров сто минимум, пока можно и поманеврировать, не висеть же в прицелах. А стреляют они неплохо, пули близко летят. А если бы я не маневрировал? Вот дистанция уже меньше 400 – пора! Прицеливаюсь в левого, пуск! И сразу влево ухожу. Так, не совсем точно. Левый мотор загорелся, но он же и на одном может. Если пожар прекратится, конечно. Может, добить ШКАСами? Конечно, надо сближаться… Может, снизу подойти? Время есть, ему теперь не уйти далеко на одном моторе. Но их хейнкеля вдруг начинают фигурки падать. Затем и сам хейнкель падает, мотор горит сильно. В пулемётах ещё есть патроны, наверно, герои должны добивать врага. Но я не считаю это хорошей идеей – уже понял, что стреляют они неплохо. Всё, возвращаемся.

Докладывать идём все вчетвером. Я собирался Назарову доложить, но Петров нас уже встречает. Докладываю о шести сбитых эскадрильей хейнкелях. Петров боится верить, Захаров радостно потирает руки. Заглядывает Гершт, как обычно, он держится не по-военному. Обнимаю его и благодарю. Я, правда, весь потный. Гершт соображает быстро:

– Сейчас попробую найти тех, что внизу, запрошу.

И он действительно находит какой-то тыловой гарнизон, там видели бой, видели сбитых, выслали группы для задержания парашютистов. Они, правда, только четыре сбитых видели. Но вечером пленные румыны подтвердили, что потеряли семь самолётов. Ещё одного сбила первая эскадрилья. Это их первый сбитый за войну, они страшно довольны. Кажется, даже вино где-то нашли и отметили за обедом.

А ведь эта сеть связистов чем-то напоминает интернет… Особенно, когда там засели «наши».

Увы, расслабляться некогда, трёхдневный отдых закончился, и после обеда мы дважды летаем на штурмовку. На этот раз огонь зениток особенно плотен, и наше вечернее празднование испорчено – один самолёт из первой эскадрильи сбит над колонной врага. Лётчик, вероятно, в плену. Особист, гад, уже распрашивает, не мог ли он выпрыгнуть добровольно, с целью сдаться в плен. Лучше бы посмотрел на пробоины, которых у нас в сумме, наверно, с сотню. Да и сдаваться в плен тем, кого только что утюжил эРэСами и косил пулемётами, не лучшая идея. Вот сидят такие, под пули не лезут, а лётчикам жизнь отравляют. Были бы у нас ил-2, я бы ему предложил слетать стрелком, чтобы почувствовал, гад, каково это. Но, по любому, пять самолётов в одном бою – это выдающийся результат. Особист подтвердил, что четыре хейнкеля уже нашли, и ещё два ищут по показаниям пленных. Распросил нас всех подробно, где падали фашисты. А нам не до того было, но приблизительно я указал. А остальные ориентируются гораздо хуже.