Лётчик

– Как к пулемётам зенитным встать – так никто не хочет. Летать учиться – а зачем, нам лень. Будем с мессерами на вертикалях драться. Ну и что, что собьют – зато похороны торжественные. На пары переходить – не, зачем что-то менять? Это лишнее беспокойство. ЭРэСы на складе лежат – зачем они нам? Пусть думает начальство, а Мейсун погиб. Ну и что? Мы и дальше будем так же. Погибнем, и хрен с ним. Зато голову включать не надо. Люди последнее отдавали, дали нам самолёты, дали возможность учиться. Но нам лень, мы лучше умрём, а кто вас защитит, нашу Родину, знать ничего не желаем. Но работать не будем. Тьфу. Как вам не стыдно на его похоронах.

Как ни странно, никто не ответил. Даже особист молчит, и комиссар. И все стали расходиться. Но комиссар ко мне всё-таки подошёл:

– Михаил, нам надо семьям погибших писать. Может, Сафиным ты напишешь? У тебя получится, вон как говоришь.

Наверно, это мой долг. Не смог его сберечь, так хоть напишу. Прятаться за спину Захарова – только не в этом случае. И я написал:

"Дорогие Габделбар и Гульфия.

Я Михаил Панкратов, командир вашего сына. Был командир. Он погиб сегодня, 22 июня, в первый день войны, на рассвете. Мы взлетели навстречу фашистам втроём, а их было 12. Он, защищая меня, вышел навстречу двум врагам. Но им бы его не победить, потому что он атаковал не только смело, но и расчётливо. Если бы сверху на него не напали ещё четверо. Я летел ему на помощь, но не успел. В том, что он погиб, есть наша, его начальников, вина.

Он был самый смелый лётчик в полку, при этом старался сражаться с умом. Он научился неплохо летать, и мог стать великим воином. Но судьбе было угодно, чтобы он погиб. Я слышал, что воины, погибшие за Родину, попадают в рай. Не знаю, были ли у него грехи, но за то, как он дрался в этом первом нашем бою, можно многое простить.

Он не вернётся, и его не признают героем. Но он был прекрасным товарищем и грозным воином. Спасибо вам за такого сына и простите меня и всех нас, мы не смогли его спасти."

Надеюсь, Захаров решится отправить это письмо. Уж лучше, чем казённая отписка.

– Тебя там командир ждёт. Зайди к нему.

– Слушай, Михаил. У меня есть кое-какие знакомые в дивизии. Ещё со старых времён. И сейчас война. В общем, я договорился, дадут нам эРэСы. Пока немного. В общем, завтра лети с утра на чайке, а Сафонов пусть У-2 берёт. Тебе 8 штук подцепят, и 16 на У-2 Сафонов увезёт. Это для начала, а потом посмотрим. В том числе и от тебя будет зависеть.

– Есть, товарищ майор. Спасибо.

На У-2 летать вблизи фронта днём опасно, так что вылетаем мы на рассвете. А у них там ещё темно, так что не прилетят охотники. Приземляемся на том же аэродроме, где я появился в этом времени. Здесь тоже следы бомбёжки, обломки самолётов. Иду не в штаб, а к ангару склада. Петров, похоже, хорошо договорился. Мне сразу начинают ставить систему электропуска, и загружают эРэСы в У-2. Я пересчитываю – да, 16 штук. Идём пока завтракать, а потом к Чайке. А там чернявый носатый кавказец уже тестирует систему. Я не слишком верю в механиков с Кавказа, но этот конкретный чел, кажется, поработал неплохо. Проводки он провёл внутри крыла, и это не снимая обшивки. Наружу вывел через крепления держателей эРэСов. Всё очень аккуратно, кнопки пусков тоже установил хорошо. А ведь я догадываюсь, кто это. Или это не он?

– Товарищ Германошвили?

– Да, а что?

– Ваш лётчик Речкалов Григорий?

– Да, вы с ним знакомы?

– Нет, но слышал, что неплохо он летает. Думаю, может стать хорошим бойцом. Но вы ему помогите, поставьте эРэСы. Это хорошее, мощное оружие.

Обратно летим днём, но эРэСы под крыльями придают мне уверенности. Никого не встречаем. После обеда дважды летаем на патрулирование вместе с первой эскадрильей. Напрасная трата времени, горючего и моторесурса – никого не встречаем. Неужели нельзя эффективнее использовать посты ВНОС, раз уж нет локаторов? Плохо всё-таки воюем. А во второй эскадрилье потери – первый раз за войну они вели бой, и сразу двоих потеряли. Не везёт нам – уже пятерых потеряли, и никто с парашютом не спасся.

Вечером снова меня к Петрову вызывают.

– Ну что, комэск, доволен теперь, с эРэСами, наконец, летаешь?

– Да, большое дело, спасибо. Но надо и на другое обратить внимание. Например, в основном летаем зря. Плохо с постами ВНОС взаимодействуем. А ещё бы с войсками на передовой связь установить, они тоже много чего видят.

– Ладно, комэск, тебе не угодишь, я это давно понял. А вот самолётов в твоей эскадрилье маловато осталось, два всего. Хочу тебя пополнить, даю тебе двух сержантов, Самохина и Земцова. Ты всё мечтал летать четвёркой, вот и летай. Видишь, все условия тебе создаю.

Так и хотелось мне ответить: «Что же вы не сделали это на два месяца раньше?», но промолчал я, а то действительно, неблагодарный какой-то.

С утра опять на разведку. Нам тут сервис организовали – еду прямо к самолётам подносят. А нас и осталось только шестнадцать, плюс Петров и Назаров, которые пока не летают. А Назаров – так и староват для истребителя. Я за завтраком немного объяснил сержантам, как им летать. Самохин теперь мой ведомый, а Земцов – Серёгин. Вместо Сергея, прекрасного ведомого, у меня теперь неопытный сержант, но выхода нет. Сергей в целом знает, как летать ведущим второй пары, а сержанты – за хвосты удержатся, и то успех для них будет.

Во время вылета тренирую своё звено (ну не считаю я, что у меня эскадрилья). Сначала плавные виражи закладываю, потом порезче. Сержанты сначала держатся, хотя я вижу их неуверенность, но потом делают что-то несуразное и чуть не сталкиваются. Дебилы, б…. Хотя – винить надо не их. Они плохо летают, хуже, чем Сафы осенью. А комэск-2, вместо того, чтобы их учить, решил, что получил двух бесплатных шестёрок. Ещё бы, они сержанты, а он целый старший лейтенант. И под тем предлогом, что летают они плохо, учил их в основном гладить его форму и чистить ему сапоги. А теперь их бросают в бой, необученное мясо. Были бы мы в Белоруссии против немцев – и их шансы я бы оценил ниже 1%. Здесь, против румын… посмотрим.

Я считаю разведку – не самым лучшим делом для нас, истребителей. Нам бы врагов бить. Но нас и во вторую разведку посылают. Ладно, хотя бы сержанты научатся хоть чему-то, привыкнут, что они ведомые в паре. Моя чайка с эРэСами стала чуть медленнее, но за счёт пластикового покрытия не уступает чайке Сергея. А сержанты – у тех потрёпанные самолёты заметно медленнее. Они ещё и шаг винта не всегда устанавливают правильно.

Тем временем у полка первая победа. Вторая эскадрилья доложила о сбитом мессере. Во время патрулирования дрались они вшестером против четвёрки мессеров, и одного сбили. Говорят, что сбили. Подтверждения от пехоты нет, упавший мессер не найден. Не удивлюсь, если они стреляли, и предположили, что мессер потом упадёт.

После обеда и мы летим патрулировать. Эскадрильей, то есть четвёркой. Не слишком мощный патруль. Но хоть сержанты начинают крепче держаться за хвост. Занимаем зону над нашим передним краем, и я начинаю опять виражить и задирать нос, учу сержантов основным нашим приёмам. После того первого боя я противника ещё не встречал, и вот, надо же, летят. Юнкерсы-88, девятка, тысячах на полутора, а мы на две забрались. Ну что же, удобно атаковать. Оглядываюсь кругом – б… на нас мессеры пикируют. Разумеется, мы летим вверх, навстречу. Естественно, немцы уходят в стороны. Их восемь, и они уходят в разные стороны, одна четвёрка налево, другая направо. Кручу вираж налево, и поплавнее – не время сейчас терять ведомых – чтобы оказаться не между четвёрками, а ближе к одной из них. Мы теперь выше немцев, но они начинают уходить, не дали приблизиться. Вторая четвёрка начинает в хвост заходить, но до них ещё далеко и они ниже. Снова левый вираж, в лоб их встретить не успеваем, но они стреляют с неудобного ракурса и мажут, а потом проскакивают мимо нас. Теперь все враги от нас с одной стороны, и мы продолжаем вираж и поворачиваемся в их сторону. Первая четвёрка набирает высоту в стороне от нас, вторая уходит, дистанция снова великовата. Не торопясь летим в их сторону, понемногу набирая высоту. А торопиться нет смысла, всё равно не догоним, а топлива больше сожжём. Но и немцы не спешат нас атаковать. Подставляют под удар другой группы? Не видно никого. Ага, вот в чём дело. Их бомберы заканчивают бомбёжку, а мессеры их прикрывают. Может, на юнкерсы напасть? Но тогда подставим хвосты мессерам. Впрочем, юнкерсы уже поворачивают на запад, и нам их не догнать. За ними уходят и мессеры. Нам ещё пять минут дежурить, но много ли толку от нашего патрулирования?

Приземляемся, иду в штаб. А сержанты зачем-то за мной увязались, за ними и Сергей идёт. Сержанты страшно довольны, весело переговариваются. Ещё бы – первый бой, а они живы и даже хвосты ведущих не потеряли. Докладываю Назарову о полёте и бое.

– Ну что – вас можно поздравить? Дрались вчетвером против восьмерых, и все живы, и только несколько пробоин в плоскостях.

– Какие тут поздравления? Бой продули с треском. Они прикрывали бомбардировщики и прикрыли их, те без помех отбомбились. Мы прикрывали наши войска – и чем мы им помогли? Их бомбили как хотели.

Сержанты чуть рты не разинули, замерли без движения.

– Так что же ты, почему задание не выполнил?

– Потому что нас четверо, из них двое еле летят, а у них одно прикрытие – восемь мессеров. Было бы нас восемь, и хотя бы четыре хороших лётчика, мы бы вчетвером связали мессеры, а ударная четвёрка атаковала бы юнкерсы. Да и то – раций у нас нет, надо до полёта договариваться. А мы летим, не знаем, что будет в полёте.

– И что ты предлагаешь?

– Пока точно не знаю, но дайте мне с ВНОС поговорить, посидеть у связистов. Может, и не выйдет ничего, а может, что и придумаю.

– Да кто тебе не даёт, сиди. Пока заданий нет, не знаю, полетишь ли сегодня ещё.

Наш начальник связи, лейтенант Максим Гершт, курчавый носатый и очкастый еврей, напоминает мне сисадмина 21 века. Представитель таинственной касты электронщиков и программистов, хозяин сложной техники. Но мы с ним неплохо друг друга понимаем, чем-то он ближе к нам, чем многие местные. На мою просьбу соединить меня с начальником ВНОС он как-то странно усмехается, кривя полные губы, и начинает что-то крутить и переставлять проводки. Вот и связь есть, на линии майор Теребынькин. С апломбом интересуется, по чьему поручению я к нему обращаюсь.

– Да по собственной инициативе, товарищ майор, с разрешения капитана Назарова. Хотел по-товарищески поговорить, как нам лучше координировать работу. Чтобы меньше было вылетов в холостую.

– По-товарищески, это хорошо. Но вот секретные сведения о самолётопролётах я вам не дам. А дам только товарищам Петрову, Назарову или Смертину. Вопросы, старший лейтенант?

Вот и поговорили. Понятно теперь, почему от ВНОС нам никакого толка. И почему кривил губы Максим.

– Макс, а с войсками наземными ты можешь связаться?

– С штабом дивизии? Могу.

– Лучше бы с полком, который вот здесь.

– Здесь… а кто здесь? Ага! Да, могу, там тоже есть наши. Но, конечно, со связистом. А с командиром или начштаба – это если они захотят. Могут тоже спросить, почему комэск вызывает, а не командир или кто-то из дивизии.

Интересно, а кто у нас наши? Связисты? Или евреи? Я что – похож на еврея? Во всяком случае, не так, как Максим. Тот как с нацистской листовки, классика.

– Если связист толковый, то его достаточно будет.

На этот раз Макс возится дольше. Потом с кем-то разговаривает на идиш, я по Киеву запомнил звучание, узнаю его. Потом ещё ждём минуты три, наконец, меня соединяют.

– Что вас интересует, товарищ старший лейтенант?

По акценту национальность собеседника совершенно очевидна. Хорошо хоть, не на идиш со мной говорит.

– Вас как зовут?

– Миша Гешкенбейн.

– И меня Миша. Миша, вы в небо смотрите? Там самолёты летают, фашистские? Бомбят?

– Ещё как бомбят. Как по расписанию, в двадцать минут третьего бомбят каждый день.

– А как они летят, откуда, как поворачивают?

Миша довольно толково всё объясняет. Даже примерную высоту назвал. Впрочем, я сам их видел сегодня, около полутора тысяч они летели.

– А истребители когда прилетают, за сколько до бомберов? Откуда, куда летят, когда улетают?

Миша снова всё знает и отвечает ясно и чётко.

– Спасибо, Миша. Хороший ты парень. Удачи тебе, и не попадай в плен.

– Это почему?

– Эти фашисты – они гады, хуже черносотенцев.

– Нуууу…

Кажется, он не верит. Передаю трубку Максу. Наверно, для евреев хуже черносотенцев только сам сатана. Не знаю, есть ли он в еврейской религии. Я не большой любитель евреев, есть у них определённая заносчивость. Но вот – наш Теребынькин дело плохо поставил и разговаривать даже не хочет, наш Назаров тоже ничего не смог с этим поделать, а два жидяры очень толково всё сделали. Выполнив работу ВНОС и начальника штаба. Иду к Назарову, объясняю ему всё.

– Хорошо, лети, если хочешь, своей четвёркой. На тебя Петров глаза закрывает, но больше сил я тебе не дам.

Следующие полчаса я сижу над планшетом, пытаюсь с точностью до минуты рассчитать выход к прикрываемому району, причём подойти хочу с юго-запада. Это очень неудобно, зато есть шанс избежать боя с прикрывающими мессерами. Они, расчистив пространство, обычно улетают перед началом бомбёжки. Ну что – вылет завтра без трёх минут два.

Но сначала с утра мы летим ещё раз на разведку. Назаров хочет и ещё раз нас послать, но я напоминаю ему о предстоящей охоте на юнкерсы. Он некоторое время колеблется, не приказать ли, но машет рукой и идёт искать кого-то другого. Мы не торопясь обедаем, я разъясняю Сергею, Боре и Вове мой план. Да, даже сержанты, я считаю, должны знать. Хоть они и мало на что способны, но за хвост уже лучше держатся.

И тут к нам подходит комиссар. Он слышал, что мы что-то задумали, и хочет знать, в чём дело. Как объяснить этому дилетанту?

– Настало время, – напыщенно говорю я, – Испытать наше основное оружие – эРэСы. А для этого надо атаковать врага. Вот мы скоро с этой целью и полетим.

– А раньше, значит, врага бить не летали?

– Начальник ВНОС майор Теребынькин не обеспечил предупреждение о немецких налётах. А вот лейтенант Гершт справился с этой задачей. В первый раз сегодня мы полетим не в слепую, а с конкретным планом атаки на немецкие бомбардировщики. Был бы я комиссаром, поинтересовался бы, почему от службы ВНОС нам никакой пользы, а простые связисты выполняют за них их работу.

– Ты, старший лейтенант, раньше времени не хвались. У тебя сбитых нет, а вторая эскадрилья сбила. Твои эРэСы тебе дали, ведомых дали, а ты пока только и можешь, что на разведку летать.

– Верно, товарищ комиссар, товарищ Петров мне создал хорошие условия. И я постараюсь оправдать доверие.

Комиссар смотрит скептически, но отходит.

За две минуты до намеченного времени мы с Борей Самохиным идём на взлёт. За нами Сергей с Вовкой Земцовым. Летим не быстро, в экономном режиме. Выйдем или точно, или на пару минут раньше, если моторы не подведут, особенно у ведомых. Нам везёт – примерно на двух тысячах кучевые облака висят, то там, то тут. Забираемся на две сто. Перелетаем Прут вдалеке от дорог, по нам не стреляют. Теперь на север. Уже недалеко до цели, впереди большое облако. Спрячемся пока за ним. Мельком вижу точки – это мессеры прикрытия расчищают район. Надеюсь, нас они не заметили. Чуть раньше мы прилетели, и если бы не облака…

А вон и юнкерсы внизу идут девяткой. Мы от них к югу и выше, сам Бог велел зайти от солнца. Полого пикируем им наперерез. Сбрось они сейчас бомбы и пустись наутёк – и не очевидно, что догоним, даже имея преимущество по высоте. Но они выбрали другое решение, сдвинулись поближе один к другому, и идут бомбить. Наш заход от солнца не принёс нам выгоды – облако как раз закрыло солнце, и нас увидели. Готовятся встретить пулемётами. Немцы знают, что мы по уставу открываем огонь с двухсот метров. А с большей дистанции и бессмысленно из ШКАСов стрелять. Они начнут стрелять раньше, метров с двухсот пятидесяти, мешая нам целиться, а может быть, и сбить смогут или отогнать. Мы сначала приближались сбоку, а теперь бомберы ушли вперёд, и мы идём сзади и чуть сбоку. Скорость сближения очень маленькая. Они думают, что это выгодно им, мы как мишени висим в прицеле. Но они в прицеле у меня, я давно рассчитал дистанцию пуска эРэСов на такой скорости. Только бы не ошибиться с дистанцией, Ю-88 заметно крупнее чайки, а мы на чайках тренировались.

Я могу пускать эРэСы парами или четвёрками, спасибо Германошвили, сделал такие кнопочки. Юнкерсы совсем близко сплотились, отличная цель для четвёрки эРэСов. Так, дистанция подходит. По направлению тщательно проверяю прицел, всё-таки не прямо сзади идём. Всё в порядке, пуск. Четвёрка ракет пошла к юнкерсам. У них ещё есть секунда, но ничего уже не успеть, да и вряд ли они знают о таком оружии. Один за другим эРэСы взрываются. Всё-таки чуть неправильно я рассчитал, и сквозь строй юнкерсов ракеты ушли чуть ниже, снизу от самолётов взорвались, а лучше бы сверху. И два немного перелетели. Тем не менее, у одного юнкерса оторвало крыло, и он кувыркается вниз, мой первый сбитый. Ещё один сильно повреждён, его правый мотор горит, кажется, он весь изрешечён осколками, но пока летит. И даже открывает бомболюк и избавляется от бомб, сбрасывая их в Прут. Остальные бомберы тоже решили от груза избавиться. Строй их теперь нарушен, они разворачиваются в разные стороны, кто на север, кто на юг. А я устремляюсь на повреждённый юнкерс. Стрелок не стреляет, вероятно, убит взрывами эРэСов. Прицеливаюсь в левый мотор и со ста метров стреляю. Мотор вспыхивает – теперь юнкерсу не уйти. Точно, экипаж начал выпрыгивать. Так, что вокруг? Сафонов, блин! Я думал, он за мной летит, а он другой юнкерс атакует, кажется, тоже повреждённый. И как атакует! Они с Земцовым палят из всех пулемётов с близкой дистанции, и юнкерс начинает сильно дымить. Тем не менее, он заканчивает разворот и идёт на запад, хоть и с сильным снижением. Хоть бы додумался он далеко на запад не уходить! Это я о Сергее. Мессеров пока не видно, и можно ещё поохотиться. Вот юнкерс, который уходил на север, разворачивается к западу. Это хорошо, я бы его не догнал, не смени он курс. А так я иду на перехват. Сбоку не стреляю, а когда он передо мной проскакивает, пристраиваюсь в хвост. Расстояние 300 метров, для эРэСов в самый раз, когда вдогонку. Спокойно целюсь, плавно нажимаю кнопку (это не винтовка, можно и резко нажимать, но такое настроение, хочу точного выстрела). На этот раз ракеты взрываются чуть выше юнкерса, одна правее, другая левее. Самолёт по виду цел и не горит, на плавно переходит в пике и пикирует до самой земли. Видимо, лётчик убит. Снова смотрю кругом. Сафонов вот он, вернулся, молодец. Блин… Мессеры с запада. Видимо, их вызвали по рации избиваемые юнкерсы. Снова восьмёрка. Горючего у нас уже немного, но осталась ещё одна пара эРэСов. По сравнению с прошлым боем – козырь. Ну и опыта у нас чуть больше теперь. Снова иду на них в лоб, только теперь они не сверху, а на нашей высоте. Снова они расходятся на две четвёрки, налево и направо. На этот раз мы дружно крутим вираж направо, для неожиданности. Мессеры, конечно, уже ушли, не успеть за ними. И снова не спешат нападать, и снова дальняя четвёрка набирает высоту. Бой идёт по схожему сценарию, но вот летим мы сейчас на восток и уже над нашей территорией. Если это те, что расчищали, то у них тоже горючее не в избытке. А это наверняка они. Держатся между нами и уходящими бомберами, которых мы итак не догоним и не собираемся.

Но вот та четвёрка, что высоту набирала, идёт на нас полого пикируя. Скорость их сейчас за 500, а мы и 400 редко набираем. Летим им навстречу. Вдруг они резко уходят вниз – понятно, снизу хотят ударить, избегая лобовой атаки. Я перехожу в пикирование, за мной и остальные, и мы расходимся на встречных курсах. Теперь левый вираж – мессеры уже заметно выше и убегать не торопятся. Задираю нос и выпускаю последнюю пару эРэС. Эх, погорячился. Не прицелился как следует, и промазал метров на сто. Да и было далековато до них. Тем не менее, немцы разворачиваются и идут на запад. А может, горючее у них на исходе.

После посадки все трое моих подчинённых с воплями кидаются меня обнимать. А у меня почему-то особых эмоций нет. Идём в штаб. Они все скачут вокруг, что-то кричат, смеются. Хотел доложить Назарову, но он у Петрова. Там же Захаров и Смертин. Докладываю о трёх сбитых юнкерсах и одном подбитом. Смотрят недоверчиво, но молчат. И тут Гершт заглядывает – мол, наземники вызывают. Петров берёт трубку. Оттуда слышатся восторженные вопли. Опции громкой связи здесь нет, но все слышат радостные вопли командира полка. Он лично видел, как мы сбили четыре юнкерса, а двух лётчиков они даже в плен взяли (они, наверно, и стрелка и штурмана лётчиками считают).

– Четыре, не три? – уточняет Петров!

– Четыре! Сам видел! – Петров развернул трубку к нам и мы слышим всё – Первый раз такое вижу, какое-то новое оружие, типа миномёта. Как дали – бум! Один вниз кувыркается, другой горит. Потом ещё добавили. Те прыгают, мы выслали за ними людей. А ведь эти гады нас каждый день бомбили. Мы просили прикрыть – никакого толку. И вот, наконец, прислали соколов. Они хоть живы?

– Спасибо, товарищ полковник, они все живы, потом подтверждение подпишете?

– Конечно! Я бы им ордена подписал, будь моя воля. Бойцы прыгали и кричали, наконец-то бьют проклятых фашистов.

Наконец, разговор закончен, Макс подмигивает мне и уходит.

– Так что, товарищ Панкратов, сколько сбили?

– Я три сбил, но вот ещё Сафонов – они с Земцовым ещё по одному стреляли, он сильно задымил и пошёл на запад со снижением. Я думал, подбит, но может, он и упал, мне уже некогда было смотреть, я как раз погнался за четвёртым.

– Значит, четыре. Три лично ты, хоть и жирновато тебе сразу три, а четвёртый? На Сафонова или групповой?

– На Сафонова. Групповые – это не пойми что. Чи срав, чи ни.

– Это как?

Рассказываю им анекдот. Все начинают ржать. А комиссар долго не может остановиться, вытирает слёзы, которые у него от смеха активно пошли. Но пора уже и работать. Комиссар берёт меня за рукав, и отводит в сторону, обычный приём для этого времени. Заменяет предложение поговорить.

– Товарищ Панкратов, теперь мне ясно, что вы были абсолютно правы. Надо было этим оружием всех вооружить. Сейчас бы уже сбили… – он начинает загибать пальцы, шевелит губами, – В общем, много бы сбили. Я никак не мог понять – вроде, вы настоящий коммунист, но иногда… Какие-то сомнения. А теперь понятно, что вам место в партии. Будете принципиально отстаивать… Ну, вы сами знаете, что. Согласны?

Я, в общем, считаю, что вступить в ВКП(б) во время войны – это никакой не карьеризм, а даже почётно. Я бы уважал такого человека, если бы встретил.

– Вопрос серьёзный. Я не против, но пока не думал. Надо же ещё рекомендации.

– Я всё организую. Теперь война, и надо всё делать быстро. А укрепить партийную прослойку… Тем более, вы сбили три, и ваш ведомый один. Я знал, что вы хороший лётчик. И вы так принципиально выступали… Ваши с товарищем Елизаровым стенгазеты… Эти зенитки, землянки для горючего. Вы были правы, и не боялись, как настоящий коммунист. Мне товарищ Назаров сказал, что если бы не землянки, весь полк сидел бы без горючего. В общем, вот моя рука.

И он протянул руку, довольно пафосно. Он любит пафос. Жму ему руку с соответствующим выражением лица. Зато теперь он мой союзник. Туповатый, но по своему влиятельный.

Вечером в столовой веселье: отмечают нашу победу. Я тоже говорю речь, отмечаю роль Гершта и Гешкенбейна, благодарю Петрова за эРэСы. И тут сюрприз от комиссара: мне торжественно вручают билет кандидата в члены. Я думал, быстро – это пара недель. Оказалось – четыре с половиной часа. А поручители: сам Захаров и… Смертин. Уж не знаю, насколько добровольно. Мог и нажать на него Захаров по партийной линии. Захаров и ещё обещает какой-то сюрприз, загадочно улыбаясь.

Вечером заглядываю в штаб, к Назарову. Нашу полуторку уже послали на склад за эРэСами.

– А системы электростарта дадут?

– Это что?

– Ну, как эРэСы узнают, что их хотят запустить? Провода к ним должны подходить. Нажимаешь на кнопочку, срабатывает электропуск. Вот эти провода и кнопочки нам нужны.

– Ё… Что же делать? Я не знал. Машина ушла уже…

– Вот у вас телефон.

– Точно. – Назаров зовёт Гершта, тот ловко соединяет со складом. Назаров говорит просительным тоном, потом тон всё повышается, переходит на крик с матом, но в конце успокаивается.

– Пять комплектов нам пока только дадут. Им самим не хватает.

– Ну, неплохо для начала. Чур мне один для Сафонова, мы и установить сможем сами с техниками.

– А остальным кто установит?

– У них там есть такой, Германошвили, он мне устанавливал. Хороший мастер.

Назаров опять звонит, уговаривает, ругается, но на этот раз всё без толку.