Надежда

– За шум извините. Больше такого не повторится.

И не повторилось, потому что Виктор Иванович доложил матери о моем плохом поведении, и она пригрозила не пускать меня на хор, если еще хоть раз услышит о занятиях с гирями в компании взрослых ребят. Лишать себя удовольствия находиться рядом с Виктором я не хотела и запрет не нарушала. Но пробежки и холодные обливания не прекращала, хотя на дворе был ноябрь.

ГРИПП

И вдруг я заболела. Тело отяжелело, колики повсюду, даже в кончиках пальцев. Огнем горю. Голова гудит как пустой чугунок. На второй день родители врача вызвали. Она поставила диагноз: «грипп». Мать удивилась:

– Как же так? Крепкая она у нас, спортивная, обливается по утрам.

– Общее состояние здоровья тут ни при чем. Очевидно, у нее против гриппа нет иммунитета, – веско сказала доктор.

– Отчего же его нет? – спросила мать.

– Много тому причин бывает: отсутствие грудного вскармливания, плохое питание, нервное истощение, – объяснила врач, назначила кучу лекарств и уехала.

Поздно вечером лежу на диване, ощущаю удивительное состояние бесконечного счастья, тепла, покоя, умиротворения. Необычайная легкость в теле, каждая клеточка блаженствует! Мне хочется, чтобы эти приятные чувства никогда не заканчивались. Подходят с керосиновой лампой родители. Мать кладет мне подмышку термометр. Я тихо возражаю:

– Не надо. Мне хорошо. Мне очень хорошо!

Она раздраженно отвечает:

– Не командуй. На ночь всегда надо проверять температуру.

Я смиряюсь.

Опять появляется мать и вынимает градусник. Вдруг она испуганно вскрикивает и, как кошка, кидается к деревянной шкатулке с лекарствами. Я понимаю, что со мной что-то случилось. Но реакция организма притуплена. Я как отрешенная. Вроде не со мной все происходит. Мать дает две большие таблетки и требует срочно выпить. Я отказываюсь. Она кричит. Я пытаюсь проглотить. Таблетка застревает в горле. Она такая большая! Я не привыкла пить лекарства, потому что за годы учебы ни разу не болела. Мать сердится все больше. Я напрягаю все силы. Таблетка проскакивает. Вторую жую, запиваю и вскоре засыпаю.

Открываю глаза. Светло. Рядом на коленях стоит бабушка, молится и крестится, сложив пальцы щепоткой. Я молча смотрю на нее. Мне тяжко. Захожусь кашлем до рвоты. Саднит и дерет в горле. Колики в ушах. Больно глазам. На них наплывает глухой, ватный туман. Дыхание вырывается с хрипом и разноголосым свистом. Боль то грызет и душит, то разламывает грудь.

Бабушка просит меня выпить густой, как мед, липовый чай. Она не сомневается в знаниях врача, но не отказывается от народных средств. Я с трудом глотаю и вновь падаю на подушку. Тело влажное, липкое и по лицу струйками течет пот. Трудно пошевелиться. Наверное, температура низвела меня до положения трупа.

Боль в теле нарастает медленно, уверенно и неотвратимо. Она блуждающая и не определена временем. Она душит, колет, тянет, сжигает. Я в полудреме. В мозгу возникает целый сонм смутных, бессмысленных дурных видений. Грезится что-то внушительное и очень неприятное. По большей части в гулкой затуманенной голове плывут, колышутся, дрожат и клубятся вихри бессвязных, мутных снов. Разумные мысли проскакивают редко и беспорядочно. Я с трудом отделяю их от болезненных наваждений.

Перед глазами пробегают тусклые огни, скользят цветные тени, в огненных просветах вижу что-то нестерпимо страшное. Ужас бездны. Снова осаждают смутные, непонятные, невыразимые образы. Они застревают в памяти, отвратительно терзают, истязают. Давит шквал тяжелых эмоций, мучает водопад сложных чувств. Я тону в них. Сознание ищет реальный смысл в нагромождениях диких фантазий, в водоворотах мистических страхов. Мне кажется, что эти сны содержат истинную действительность, скрытую в нормальном состоянии на периферии сознания и открывающуюся только на грани жизни и смерти… Страшно…

Откуда-то из глубины, издалека слышу всхлип и голос бабушки:

– Детонька, пообещай мне после выздоровления обязательно окреститься в церкви.

До меня плохо доходит смысл просьбы, но я обещаю вздрагиванием век.

– Не в школе. Сейчас нельзя, отец партийный. В городе, когда замуж будешь выходить, поняла? – объясняет бабушка.

Я киваю ресницами и впадаю в полудрему. Опять жуткий кашель разрывает мне горло и грудь. Меня трясет, я содрогаюсь от боли, захлебываюсь горечью, потом сжимаюсь в комочек, с головой скрываюсь в ватном одеяле и снова проваливаюсь в небытие, до следующего приступа кашля. Со всех сторон меня обнимает душная колышущаяся тяжкая ночь. Я в темноте одна со своей мукой. Нет, бабушка неотлучно дежурит возле меня. На полу сидит рядом с моей постелью. Я чувствую на одеяле ее руки.

Под утро перед глазами по кругу побежали картинки. Как круговое кино с одним и тем же океаническим сюжетом. Все волны, волны, рыбы, рыбы… В первые минуты было интересно, но потом уже со страхом ожидала мелькания знакомых кадров. Скорость движения изображения увеличивалась и нестерпимо давила на мозги. Я закрывала глаза, металась по кровати, но никуда не могла скрыться от мучительного навязчивого видения и, только сжав голову ладонями, молилась о скорейшем прекращении мучительной пытки.

На следующую ночь круговерть изображений стала цветной. В полном изнеможении встретила утро. Мои первые слова, после того, как пришла в себя, были: «Еще одну такую ночь не выдержу. Сойду с ума». Приехала врач, сделала спасительный укол. Я наконец-то полноценно заснула.

Три ночи мучений. Три дня, приходя в себя, вижу рядом с собой бабушку.

Мой недуг начал потихоньку отступать и уже не владел мной ежеминутно и безраздельно. Теперь нахожусь в осознаваемом полусне, но еще в дурной дремоте. Постоянно теряю нить мысли. По мере выздоровления страдания ослабевают, притупляются. Я понимаю, что этим обязана доктору и ласковой заботе бабушки.

– Почему все лекарства горькие? – шепчу я.

– Чтобы их не хотелось употреблять в большом количестве. Раз вопросы задаешь, значит поправляешься, слава Богу, – говорит бабушка.

Я улыбаюсь ей. Она отвечает усталой улыбкой. Под глазами у нее черные круги.

Сегодня мне легче. Силюсь вспомнить вчерашний день. Он как в тумане. В перерывах между кашлем разглядываю полоску обоев возле дивана. По розовому фону разбросаны белые штрихи. Я их изучаю и складываю в картины. Вот хмурый монах. Здесь толстяк наклонился над собакой. Посмотрела на обои под другим углом. Теперь вместо свернувшейся в клубок собаки вижу древнего рыцаря в шлеме. Тяжелый кашель прерывает интересное занятие. Несколько минут раздираемая болью, маюсь, распластавшись на перине. Потом отхожу и опять разглядываю «картины».

Входит мать и говорит:

– Кризис миновал. Пробуй вставать и ходить.

Я подчиняюсь. Делаю несколько неверных движений. Ноги дрожат, в голове круженье. Сажусь на постель, по спине бегут ручейки пота.

– Можно еще полежать? Тяжело ходить, – прошу я.

– Особенно не залеживайся. В понедельник в школу пойдешь. Нельзя уроки пропускать. Угораздило тебя не вовремя заболеть, – ворчит мать и уходит.

«Бабушка говорила, что все болезни не вовремя приходят. Господи, поболеть не дает лишний денек!» – молча скулю я и, опираясь на стену, направляюсь на кухню. Бабушка накидывает мне на плечи свою шерстяную «тортовую» (в коричневую клетку) шальку. Мне в ней уютно и приятно.

Остановилась у окна. Легкая метель застилает округу мягкими ровными волнами белого искристого пухового покрывала. На буграх еще видны сползшие с сугробов гофрированные складки, образовавшиеся от осевшего после небольшой оттепели снега. Стволы серебристых тополей выбелены морозами. Вижу, как отец ведет мать под руку. Она вышагивает, гордо подняв голову. Мол, смотрите, какая мы хорошая пара! У него, как всегда, непроницаемое, спокойное лицо. Они шествуют на станцию в кино. «У них все как надо, особенно на людях. А отцу в лице не хватает приветливости», – вяло думаю я и, волоча ноги бреду на кухню.

Бабушка дает мне куриное крылышко. Я с удовольствием обсасываю каждую косточку. Подкладывает второе. Я возражаю, знаю – ее порция. Она умоляет. Я соглашаюсь. В глазах у меня слезы благодарности.

– Бабушка, когда я болела, то думала про Бога. Зачем он дал людям жестокость, лживость, зависть? Сделал бы рай на земле – и никаких проблем ни себе, ни людям. Так нет, – вот вам войны, болезни, несчастья! Наверное, они даны людям вместо естественного отбора, который есть у животных? За что он наказывает людей? Почему эти наказания не всегда справедливы? Подлецы живут хорошо, а честные люди страдают. Сосед дядя Вася сказал, что неверующие для бога не существуют, и им не придется ждать кары господней, так как они находятся вне сферы его влияния. Я понимаю, он шутил и все же… В Библии говорится: «Не сотвори себе кумира». А тогда зачем люди поклоняются Иисусу? Он что, не в счет?

– Винегрет у тебя в голове, мешанина невообразимая. Бог внутри нас. Бог – это совесть человека, его разум, его душа. Только каждому надо найти его в себе и разбудить.

– А государству нужна религия?

– Знаешь, как люди добрые говорят? Свято место пусто не бывает. Только не нужны нашему народу чужие иноземные верования.

– А для чего человек появился на земле?

– Для достижения вершин духовности. Один может прожить как червь, а другой сумеет подняться еще на одну ступеньку ближе к Богу, понять что-то новое в законах бытия и донести это до людей. В этом великое предназначение человека. У каждого свой потолок, свой предел возможностей. К нему и надо стремиться. А еще смысл жизни в том, чтобы не чураться бытовых мелочей, уметь переносить их достойно, – улыбнулась бабушка.

– А я не представляю Бога как человека. Может быть, он похож на электромагнитное поле, потому что всюду проникает? Наверное, это поле наделено разумом? – предположила я.

– Какая разница, как Он выглядит. Главное, что Он есть и помогает людям правильно жить. А впускать его в душу или нет, каждый решает для себя сам.

– Бабушка, а чем вам помогает Бог?

– Тут, детонька, одним словом не скажешь. Очень помогает в горькие минуты одиночества. У нас неплохая семья. А есть ли время поговорить по душам, снять с сердца камень? Нет. А перед Богом душу распахнешь и сразу чувствуешь себя обновленной, чистой, легкой.

«А у меня для этого есть друг Витек», – подумала я.

Бабушка продолжала:

– В течение жизни ты не раз будешь возвращаться к этому вопросу, пытаясь понять его суть. Взрослей, умней. Не было у меня возможности учиться. До всего своим умом доходить приходилось. А это так трудно! Но всегда Бог помогал. Вот в город уедешь, больше времени будет у тебя для чтения. Ты не забыла моей просьбы?

– Нет, – торопливо успокоила я бабушку.

– Сейчас ты выжила моими молитвами, а что будет, когда я умру? Кто о тебе позаботится?

Эта фраза больно ударила меня в сердце.

– Живите долго, – попросила я тихо.

– Все под Богом ходим. Ну, иди, приляг, пока нет родителей. Слаба ты еще очень.

– Бабушка, а церкви нужны?

– Не знаю. С одной стороны – нужны. Они объединяют людей. Но мой муж, Илья Георгиевич, часто говаривал, что «исполнение обрядов приучает к покорности». Ой, пока не забыла. Доктор приходила. Советовала больше быть на свежем воздухе, зарядкой заниматься. Рассказывала о разных способах укрепления организма. Но я так их понимаю: все врачи разыгрывают одну карту – «движение – это жизнь», только «соус и приправы» разные придумывают, чтобы заинтересовать людей и привлечь к занятиям спортом. Музыка, игры, концентрация собственной энергии – все служит одной очень важной цели: здоровью человека.

Бабушка перекрестила меня и ушла во двор. А я с мыслями о непонимании смысла царствия Божьего незаметно уснула.

ЮЛЕЧКА

Соседи уехали в гости, а Юлечку оставили нам. Ей три года. У нее щечки-яблочки. Она сегодня узнала, что такое праздник, потому что попробовала конфеты. Мама не приучала ее к сладкому. Но моего брата угостили тремя конфетками, и он дал одну гостье. Юля играла ею на столе, как новой игрушкой, и нечаянно лизнула. Глаза ее удивленно расширились, потом она на миг задумалась, и вдруг схватила конфету и стала лихорадочно грызть. Слюни текли по подбородку. Она подбирала их руками, облизывала пальцы, губы и все время оглядывалась. Покончив с конфетой, Юля принялась обследовать стол в поисках необыкновенно вкусной игрушки. Она старательно ползала по доскам, ощупывала каждую щелочку, заглядывала под крышку. Потом сползла на пол и там провела ревизию.

Коля еле отвлек ее от этого занятия. Он зажимал желудь в одной руке, а малышке подставлял оба кулака. Она угадывала. Потом Юля прятала, а он находил. Коля правильно угадал, но Юля тут же переложила желудь в другую руку и, скорчив хитрую рожицу, сказала: «Не угадал!» Коля объяснил, что жульничать нехорошо и отказался играть. Юля надула губки, но не заплакала. Понимала, что сама виновата. Я заметила, что каждую новую игру и новые фразы Юля повторяет многократно, будто заучивает, хотя ее никто не заставляет. Почему? Ей интересно?

– Ласскажи мне загадки, – просит меня Юля.

Я напрягаюсь и направляю память на детское. «Кто молчуна перемолчит и крикуна перекричит?» «Кто четыре раза в год меняет одежду?» «Что дается одному, а пользуются все?» «Не живое, а дышит», – рассыпаю я бисер слов. Юлечка свела бровки вместе, «глазки в кучку» собрала и заявила: «Давай лучше я для тебя плидумаю загадки?» Слушай: «Лыжинькая с хвостиком». Это лисичка-сестличка. Поняла? «Беленький и уски длинные». Кто это? Не угадала? Не угадала! Так это зе зайка!

Вскоре пришла наша бабушка, поздравила Юлю с праздником и срезала ей с елки большую шоколадную конфету. Поэтому, когда наши родители пришли домой, Юля прямо с порога закричала:

– Хосю подаек, дай касету, паздник, – и потащила их к елке.

А мне в этот момент вспомнился Ваня-якут из лесного детдома. Когда он появился у нас, то ожидал Новый год, потому что считал, что к празднику на елке вырастают яблоки…

Потом я рисовала для Юли. Изобразила большие глаза, а она говорит: «Мама». А на огромные брови сказала: «Сова». Еще я нарисовала сердитые глаза и грустный рот. Юля скорчила печальную рожицу и прошептала: «Папа».

Странно, ни лица, ни волос, ни носа я не рисую, а она все равно узнает в моих каракулях человека с определенным характером. В благодарность за мое внимание Юля рисует для меня Колобка. Ровный овал лица у нее сразу не получается, и она старательно многократно подправляет его. Потом, рассматривая свое «художество», вдруг с восторгом произносит: «Мой Колобок – кулемоликий!»

Чтобы Юля не мешала мне помогать бабушке на кухне, я вытащила из комода кучу старых довоенных платьев матери, и она с восторгом погрузилась в них. Сначала она просто кувыркалась в ярких «тряпочках», потом стала примерять их. Очень ей понравилось ярко-желтое платье с широкими клиньями по подолу. Сумела-таки одеть. Подошла ко мне, подала «хвост» платья и говорит:

– Дизи, я каяева. Я невеста.

Мать смеется: «Соседка рассказывала, что в два годика Юля была на свадьбе. Невеста сидела в белом платье, складки которого разметались веером по траве. Юлю так поразила эта картина, что она целый день говорила, что невеста – красивый белый цветочек.

Мы все заняты своими делами. Юле скучно. Она обращается к бабушке: «Мне похохотать хочется. Посчитай мне леблушки (ребрышки)».

Бабушка щекочет малышку, они вместе придумывают невообразимые сочетания слогов и смеются. Юля подбегает ко всем взрослым по очереди и говорит разные «куле-муле» Ей хочется, чтобы все радовались вместе с нею.

Сели обедать.

– Бабуска, у тебя макаоны много соленые. Вот настока! – говорит Юля и показывает пять пальчиков.

Вдруг она увидела на елке красивую уточку и захотела поиграть с нею. Мать объяснила ей:

– Вот съешь булочку, тогда дам.

Юля задумывается и вдруг ломает булочку на две части, отдает одну бабушке, другую моей матери, отряхивает ручки и говорит:

– Нет буки. Дай утю.

Мать смеется: «Что за девчонка! Откуда у нее такое?» – и дает малышке игрушку. Но недолго играла Юля. Выбросила она из комода белье на пол, улеглась в нижний ящик и поет что-то очень веселое, а сама смотрит на меня призывно, внимания требует. Гляди, мол, какая я хорошая, чего придумала. Я спрашиваю: «О чем поешь, Юлечка?» Она серьезно отвечает: «Секлетную песню. Никто пло нее не знает! Дазе мой длуг Антоша из детского садика!» Я делаю вид, что мне неинтересно, и Юля бросает свое занятие. «Зрители, видишь ли, ей нужны!» – удивляюсь я.

Приход Юли нарушил все мои планы, и, хотя она очень забавная, меня больше волновало, как бы успеть выполнить все запланированные дела и пораньше пойти репетицию. Только я отвернулась, а Юля уже мои спицы с клубком шерсти тащит. Бабушка заволновалась:

– Юлечка, брось спицы, пальчик исколешь, кровь пойдет.

А Юля ей в ответ:

– Бабушка, ну что ты ластлаиваешься, она назад втечет!

Отняла я спицы и говорю:

– Ата-та хочешь?

Юля делает грустное личико и отворачивается от меня:

– Я с тобой не длузу.

– Ох, пропаду без тебя совсем, – смеюсь я.

Юлечке не нравится моя ирония, она подходит к бабушке и ласкается к ней. Бабушка кладет Юлечке руку на лобик и сочувственно говорит:

– Не заболела? Что-то ты горячая.

– Нет, бабушка, – выразительно таращит глаза Юля, – это ты остываешь.

– Ну и девчонка! В карман за словом не лезет, – восхищается бабушка.

– А взрослой она останется умной? – спрашиваю я.

– Способности надо развивать, а когда родителям с нею заниматься? Так и пропадет за домашними заботами, как старшие дети. А пока Юлечка точно дикий цветок или вольная птичка растет. Все в ней естественно, гармонично. Заботы не давят, не корежат, не донимают, – вздохнув, ответила мне мать.

От ее слов у меня испортилось настроение.

Отвлеклась я на минутку, а Юля уже с глаз пропала. Гляжу, а она обнаружила под елкой кулек, достала две конфеты, прижала ручки к животу и бочком-бочком мимо нас направилась в спальню. Я ее остановила и назидательно так говорю:

– Ты не должна брать без разрешения. Как надо просить? «Дайте, пожалуйста». А сейчас положи конфеты на место.

Юля тяжело вздохнула, подняла на меня круглые черные глаза и сказала тихо:

– Хосю.

И столько в этом слове прозвучало желания, безысходности, грусти! Но конфеты все же отдала. Я повернулась к матери. Она поняла, что мне жалко Юлю, но не позволила уступить:

– Если так сделаешь, то в семь лет она осознанно станет обманывать. Девочка уже понимает, что нельзя брать чужое, и вот именно сейчас надо учить ее преодолевать себя. Сегодня она совершила героический поступок: без слез отдала самое дорогое – сладкое, – объяснила мне мать.

Чтобы отвлечь гостью от конфет, я учу ее считать до десяти в ряд и в разбивку, а потом даю ей большую бабушкину линзу. Юля в восторге обследует все подряд и вдруг радостно сообщает:

– Бабуска! Челез линзу ты такая мосьная! Смотли как я ласпузатилась!

Я вырезала крупные буквы в заголовках газет и предложила Юле собрать из них слова. Она расставила буквы в слове в обратном порядке. Я говорю: «В три года я уже умела читать». Юля задумалась, потом напряглась и вдруг заплакала горько и безутешно. Я не ожидала, что случайно брошенная мной фраза может больно ударить по самолюбию такого маленького ребенка. Мне никак не удавалось успокоить малышку. Наконец, я сообразила, что надо похвалить ее. «Ой, какая ты умница! – стараясь не фальшивить, весело сказала я. – Ты новую интересную игру придумала: ставить буквы в любом порядке, а потом угадывать слово». Юля еще некоторое время дулась на меня, а потом отвлеклась.

Ползая по полу, она обнаружила под елкой мандарины.

– Это сонушки и обака! – обрадовалась она.

Коля тоже полез под елку и вдруг закричал жалобно:

– Все сгнили, понимаете, все!

Мать растерянно перебирает мандарины. А бабушка сокрушается:

– Кто же мог знать, что за неделю пропадут? Они так красиво смотрелись под елкой на белоснежной вате!

А Юля посочувствовала:

– Бабушка, не пачь, ты пло них забыла потому, что у тебя маленький скелозик (склерозик)!

– Не переживай, на следующий Новый год еще купим, – успокаивает мать Колю.

А я вспомнила о крошечном мандарине, припрятанном мною в прошлом году ради эксперимента. Мне интересно было, сгниет он или нет, если его положить в сухое хорошо проветриваемое место. Проверила. Корка подсохла, и содержимое плода оказалось помещенным в надежный панцирь. (Этот мандарин хранится у меня до сих пор!)

У Юли мысли уже совсем о другом:

– Когда-то было – давно-давно. Там был лузный пляз. Много-много луз, много песку и очень большие пеньки!

– Ты на каждом пеньке постояла? – спросила я, пытаясь отвлечь себя от грустной истории с мандаринами.

– Ты что! – удивляется Юля. – Откуда у меня было стоко нозек? (ножек).

Потом Юля глубоко вздыхает и произносит печально и тихо:

– В тли года я плисла в садик, дого смотлела на всех детей и выблала Антосу. Я его люблю и не лазлесаю девочкам илать с ним. Когда он болеет, я ни с кем не илаю. Антосу зду.

– Когда ты замуж пойдешь за Антошу? – в шутку спрашиваю я.

– Када Антоса захочет, – очень серьезно и грустно отвечает Юля.

– Вот вырастешь, выучишься, получишь квартиру в городе в новом доме и будешь с Антошей жить-поживать и добра наживать, – продолжаю я подшучивать над малышкой.

Реакция Юлечки была неожиданно бурной:

– Не хочу я дазе смотлеть на этот новый дом! Я с мамочкой и папочкой буду зыть!

На глазах у нее навернулись слезы.

«Она не представляет себе жизни, если рядом нет родителей. Для нее разлучиться с ними – все равно что рухнуть в черную яму страха, – поняла я. – Удивительно интересно чувствует ребенок! А может, только подражает взрослым? Но я же отлично помню, как в три года по-взрослому восхищалась восходом. Меня никто этому не учил. Только словами я не могла выразить свои чувства. Я тогда вообще мало говорила. Наверное, Юлечка умнее меня, она более развитая. Это оттого, что в семье растет?» – размышляла я.

– Давай позанимаемся арифметикой, – предлагаю я малышке. – Арифметика интересна, когда ее понимаешь.

– А мне интелесно, када не понимаю, а потом понимаю, – возражает Юля и подставляет для счета свои ладошки с растопыренными пальчиками.

– Почитать тебе «Курочку Рябу», – чуть позже спрашиваю я.

– Неть. Я не ясельная. Мне взлослые книски нлавятся. Када выласту, деские буду читать, – упрямо отвечает Юля.

У нее уже дух противоречия прорезался или это что-то другое? – удивляюсь я.

А Юля уже пристает к бабушке:

– Давай говолить гупости! Это так весело! Ха-ха!

– Я к старости стала слишком умной. У меня не получается говорить глупости, – улыбается бабушка. – Я лучше свернусь клубочком и буду спать как суслик.

– Ох, и огломный клубок получится. Целая гола! – восторженно восклицает Юля и заливисто хохочет.

С улицы заходит заснеженный дядя Петя. Увидел маленькую гостью и спрашивает:

– Егоза, как жизнь молодая?

Юля, с удовольствием уминая помидор, отвечает не задумываясь:

– Томатная!

Тут пришел старший брат Юлечки, чтобы забрать ее. Малышка прощается с нами:

– Ох! Устала я с вами ласховаливать. Дазе язык свис!

Она очень торопится домой и радостно кричит брату:

– Ой, мои нозки бултыхаются, спесат к мамотьке.

Я собираюсь на репетицию. В голове у меня занозой стоит вопрос о том, как в деревне сохранять и развивать способности детей? Сейчас Юлечка живет счастливой беззаботной жизнью, не наблюдая часов. Ничто не тормозит ее естественного развития. Это здорово. Но ничто и не подталкивает расширять кругозор. Правильно ли это? Может, пора развивать ее?

НОВЫЙ ГОД

Ослепительное утро! Солнце вырисовывает каждую веточку, каждый след на чистом снегу. Мелькают снежинки. Обычно они белые, а сегодня серебристые, как звездочки или мелко нарезанная фольга от конфет. Снежинки сверкают и исчезают, будто искры гаснут. На смену им появляются все новые и новые. Впервые вижу такое. Подошла к другому окну. Здесь нет яркого солнца и поэтому не видно искристого мерцания. Без солнца нет праздника. Наверное, именно этот снег называют серебряным дождем. Видно, еще до меня кто-то разглядел эту красоту. Может, тот человек был тогда маленьким, но на всю жизнь запомнил серебряные блестки, осколки лучей зимнего солнца.

Я не могу оторвать взгляд от завораживающего волшебного мелькания. Накинула фуфайку и вышла на крыльцо. Справа белые волны парка. На ярко-белом снегу у колодца вижу слова, старательно «написанные» валенками: «Витя + Галя = любовь». Края букв сгладил последний снег. Они стали мягче и загадочней.

«Крик души», – иронично усмехнулся отец, из-за моей спины прочитав сердечное признание. Я не обратила внимания на его реплику. Снежные блестки украшали послание, как новогоднюю открытку. Почему-то сделалось грустно. Красота и грусть. Ольга Денисовна, учительница физики, назвала бы это сочетание парадоксом.