Надежда

Когда мы угомонились, учителя стали по алфавиту вызывать учеников на сцену и просить рассказать о поделке. Учитывали размер изделия, качество, фантазию. Ваня Корнев чертеж для полочки из журнала взял, но, так как кальки в магазине не было, он придумал перевести рисунок на бумагу, пропитанную керосином. И за это получил грамоту. А я картинки по географии и ботанике на оконном стекле всегда свожу, но промолчала, так как нас срисовывать заставляют. И к тому же весь наш класс давно так делает.

Первое место за нестандартный узор для полочки получил Эдик Набойченко. На его рисунке не было обычных завитков. Он состоял из прямых линий. Эдик изобразил пятиконечные звезды, башни и фантастический самолет. А внизу изделия он выпилил маленькими буквами слово «мамочке». Работа была тонкая, аккуратная. Все ребята голосовали за Эдика единогласно.

Володя Фокин из шестого класса сплел для бабушки большую круглую корзину из молодого орешника, чтобы она носила на продажу овощи к поездам. Галинка из пятого «Б» вышила огромное полотно – детское одеяло для братика. Целый учебный год вышивала. Вот это терпение!

– А кому ты подаришь полочку для полотенца? – спросила Анна Васильевна Павлика из четвертого класса.

– Сестренке. Она не достает до взрослых крючков.

– Ты очень любишь сестренку?

– А как же! Ей только два года. Она, когда падает, меня зовет, а не маму. Я же старший брат! – гордо сообщил он.

Робкий Витя Стародумцев никак не хотел выходить на сцену. Анна Васильевна спустилась к нему в зал и говорит:

– Ты же такой хозяйственный мальчик, и руки у тебя даже с мылом не отмываются. Не поверю, что ты ничего не принес.

Витя поерзал, поерзал, да и полез под скамейку. Из тряпичной сумки он извлек старый резиновый сапог. Все притихли, с любопытством разглядывая непонятный «экспонат» выставки. А Витя вышел на сцену, постелил газету на стол учителя и разложил материалы: кусок резины, ножницы, наждачную шкурку, нож, клей, растворитель в маленьком пузырьке. Потом уверенными движениями, на глазах у всего класса, поставил заплатку на сапог и подробно неспешно рассказал все тонкости своего дела. Я заметила, что объяснял он не «экая», как обычно отвечал уроки. В работе он чувствовал себя уверенно. Всем понравился сюрприз Вовки, и многие стали записывать правила ремонта резиновой обуви. Поднялся гвалт, все наперебой, перекрикивая друг друга, рассказывали, как помогают дома чинить валенки, лудить ведра. Я заслужила первое место среди девочек, приготовивших различного рода салфетки. Но самым важным для меня было то, что старшеклассницы тоже захотели научиться делать салфетки, подобные моей.

Победители выбирали подарки по желанию. Ребята хотели лобзики и пилки, девочки – шелковые и шерстяные нитки. А Рая Прудникова, хотя пока и не попала в число победителей, тоже попросила ниток. Она показала особую толстую иглу, которую ей прислали родственники из Узбекистана, и обещала научить всех делать ковры. Учителя согласились. Потом Анна Васильевна, как руководитель конкурса, зачитала приказ директора с благодарностями всем участникам выставки. А в конце праздника, как всегда, был концерт. День прошел великолепно!

ДЯДЯ ПЕТЯ

Уроки труда у нас ведет дядя Петя, двоюродный брат отца. Высокий, худощавый, широкоплечий. Над высоким лбом короткие светлые волосы. Голубые глаза улыбчивые. Только вот щеки худые, запавшие, потому что заботы о семье одолевают. Тетя Оля болеет. Двое детей. Все хозяйство на нем. Встает в пять утра, а раньше двенадцати редко ложится. Живут они через дорогу от нас. Я видела, как дядя Петя работал на строительстве школьного здания, клал печи в домах соседей, но в качестве учителя его не представляла и настроена была к нему по-домашнему, по-свойски.

– Откройте тетради, – спокойно сказал дядя Петя на первом уроке.

– Какая теория на уроке труда? – удивилась я про себя.

Мы записали план работы на год и тему первого занятия: «Виды инструментов. Породы деревьев. Рецепты клеев». Когда дядя Петя начал показывать, как пользоваться молотком, по классу пробежал смешок. Тогда он подозвал к себе самого активного «весельчака» и попросил выполнить ряд операций: забить гвоздь, не расколов дощечки, вытащить гвоздь из заготовки, выпрямить его, сделать петлю. Мальчик не справился ни с одним заданием даже на тройку. После такого примера я ни разу не слышала болтовни на уроке труда. Напротив, каждый стремился показать учителю свои успехи и лишний раз попросить совета. А услышать слово «добро» было лучшей наградой за работу.

Особенно ценит Петр Денисович фантазию в работе, сноровку и рацпредложения. Он собирает весь класс вокруг «виновника торжества» и объясняет то интересное, что обнаружил в работе школьника. Не терпит он разгильдяйства, несоблюдения техники безопасности, неправильной и некрасивой стойки во время урока.

На него самого всегда приятно смотреть. С каким уважением он берет в руки инструмент, с какой любовью гладит хорошо обработанный кусок дерева! Мы невольно повторяем его движения, нюхаем древесину, по нескольку раз измеряем микрометром размер детали, добиваясь нужной точности. Поблажек не дает и девочкам. В этом я видела уважение к нам. Пренебрежительная фраза ребят: «Девчонки, что с них взять!» – здесь не звучала.

Мы стремились оправдать доверие учителя, а мальчики – не уступить первенства. Петр Денисович улыбался, чувствуя некоторое противостояние, и подбадривал обе стороны: «Девочки, помогайте мальчикам клеить. Ваша аккуратность и забота им очень нужны. Мальчики, помогайте девочкам детали в тиски зажимать. Мужчины должны быть не только сильными, но и галантными».

Удивительно интересны уроки труда! А сколько мы узнали нового! Девчонки уже не боялись взять в руки рашпиль или коловорот. Теперь никто концы алюминиевой проволоки паять не станет или из березы крыльцо делать.

На зачет весь класс готовил родителям шкатулки для «тысячи мелочей» и для медалей. Только коробочку для наград Петр Денисович требовал украсить резным орнаментом, в рисунок которого входили звезды. А двое ребят принесли из дому доски и сделали настоящие плотницкие ящики для инструмента. При этом ни одного гвоздя не использовали.

А еще Петр Денисович учит все делать красиво. Для меня это самое сложное. Проще воз дров переколоть или генеральную уборку в хате сделать. Не хватало у меня терпения шлифовать каждую пластинку, уголки на девяноста и сорок пять градусов аккуратно отпиливать, лак ровным слоем класть. Я нервничала. Но дядя Петя снова и снова требовал счищать лак и шлифовать заготовки. Все-таки заставил он меня сделать шкатулку на пять. «Тебе приятно смотреть на красивое изделие? Правда? Делай так, чтобы людям радость была от твоей работы. Чтобы добром тебя вспоминали», – говорил он мне.

Постепенно я успокаивалась и уже не ерзала на рабочем месте, не пыталась выглянуть из-под локтя мастера, не совалась ко всем со своими комментариями. Конечно, я иногда срывалась, торопилась, но боязнь опозориться перед классом и дядей Петей сдерживала меня.

А ведь началось обучение с обыкновенных рамок для фотографий родственников, погибших на войне. Казалось бы, чего проще? Но сколько терпения потребовалось, чтобы сделать их красиво, и главное, довести дело до конца. Петр Денисович всегда давал реальные задания. Он прекрасно знал, сколько времени необходимо затрачивать на любую операцию. За год мы научились соединять детали без гвоздей скобами, клеем, фигурными подрезами, изучили на практике различные методы соединения металла с деревом, привыкли красиво оформлять изделие.

Делали только полезные для дома вещи. К Восьмому марта мы изготовили для бабушек противни. В конце каждого занятия Петр Денисович объявлял следующую тему и просил дома подумать над ней. Мы с нетерпением ждали каждый урок труда.

Как-то сломался у моей бабушки совок. Она даже всплакнула: «Его еще супруг мой сам делал». Я осмотрела обломки и говорю:

– Не стоит к кузнецу обращаться. Износился металл. Прогорит. Дайте мне кусок новой жести.

Мать нашла за хатой обрезки. Я выбрала подходящий, расчертила и пошла в мастерскую. А через два часа вручила бабушке совок с деревянной ручкой. Вся семья разглядывала мое изделие, выискивая погрешности. Пятерку поставили. А бабушка сказала задушевным голосом: «Я буду любить его пуще старого».

Во время занятия Петр Денисович говорит спокойно, размеренно, но не монотонно. Материал преподносит с полным набором технических терминов. Лекции читает кратко, четко, ни одного лишнего слова не произносит. Он не заставляет нас пересказывать лекции, а просит кого-нибудь: «Раздай девочкам березовые бруски, ребятам дубовые, а себе возьми грушу, и соответствующий инструмент подбери».

Он всегда догадывался, кто из нас не знает урока. Вот смеху было, когда один мальчишка к бруску из дуба подал пилу с крупными зубьями! Смущенный ученик метался по мастерской, выбирая то лобзик, то двуручную пилу. Петр Денисович положил ему руку на плечо и спокойно сказал: «Чтобы руки и ноги не трудились попусту, больше головой работай, а то на четвереньки опустишься». И дал лодырю задание поработать «не тем инструментом».

Учитель не позволяет ученикам долго смеяться над виноватым. Как только раздавался смех, он тут же поднимал руку вверх. Лицо его выражало сочувствие, неловкость за лентяя. От этого школьнику становилось еще грустней. Наказывает Петр Денисович, в основном, взглядом. Только один раз я услышала от него жесткие слова в адрес не в меру расшалившегося пятиклассника.

– Двенадцатилетний баран превращается только в тринадцатилетнего барана, – произнес он с такой горечью, что стыдно стало не только виновному.

У Петра Денисовича удивительное чувство меры во всем. А радость при виде удачной работы он выражает так искренне, что его улыбку хочет заслужить каждый. Я приходила после «трудов» домой восторженная. Отец рассматривал мои поделки и говорил:

– Умная голова у Петра и золотые руки. Непревзойденный мастер! Сколько всяких тонкостей знает, ухищрений! Не будучи снабжен всевозможным инструментом, такие шедевры творит! С самым никчемным учеником умудряется говорить с уважением, любовью и добротой. Тонко, ненавязчиво сеет разумное, вечное. Счастье такого учителя встретить. Эх, жаль, что у него всего четыре класса образования. Требуют от меня в роно подавать заявки на учителя с высшим образованием. Пишу, а у самого сердце кровью обливается. Такой учитель один на сотню!

Учебный год близился к концу. По школе разнеслась весть, что к нам прислали нового учителя труда. С дипломом. Мы загрустили. Дядя Петя понимал, что рано или поздно это должно было произойти, но тоже переживал, потому что очень любил детей.

Пришел новый. И с тех пор мы каждый урок строгаем штакетник… И все классы строгают штакетник…

Но, как и при Петре Денисовиче, прежде чем начать работу, я подхожу к верстаку и занимаю правильную позу. При этом невольная улыбка скользит по моему лицу. Я настраиваюсь положительно и работаю с любовью.

Глава Третья

ПТИЧНИК

У нас летняя практика. Сегодня мы только закончили пропалывать морковь, как пошел дождь. Все запрыгали от радости. Ура! Завтра дома остаемся. Но тут подъехал бригадир и «обрадовал» нас тем, что куры в колхозе дохнут и требуется срочно делать прививки, чтобы зараза по всему району не распространилась. «Ребята, надо помочь. Колхоз убытки терпит. Яйца не имеем права продавать. Завтра всем к восьми на птицеферму», – строго подытожил он и уехал.

Утром встала рано. Птицеферма далеко. Вышла за ворота. Тихо. Свежо. Монотонно скрипит несмазанный ворот колодца. Петух пропел, разбудив таких, как я, любителей поспать. Соседка звякнула ведром, процеживая молоко. Опять тихо. Вдалеке люди, животные, грузовые машины еле заметными точками перемещаются вдоль домов. Жизнь села кажется мне медленно текущей, плавной. И оттого, что стремительно пробежала к озерку ватага ребят, вспугнув ленивых гусей, и выскочила бабуся с палкой, неодобрительно крича вслед нахальной козе, норовящей добраться до цветов в палисаднике, – в общей громадной бесконечной тишине села ничего не изменилось, не нарушилось. Летнее затишье школьного двора тоже хорошо вписалось в эту картину. Стойкая всеобъемлющая благодать окутывала пространство вокруг меня, насколько глаз хватает. Я тоже наполнялась тихой мелодией раннего утра.

И почему городские всегда куда-то бегут? Торопятся на автобусы? В магазин? На работу? А у нас ведь очереди куда больше. И не за коврами, а за хлебом, ситцем, керосином. Разве им надо вставать в пять утра доить корову? Огород в пятьдесят соток у него есть? А скотина? Значит, торопливый ритм горожан не в делах, а в наших мозгах. Может, из-за скученности народа в городе создается эффект торопливости?

За селом иду не проезжей дорогой, а коротким путем – по тропинке. Слева за домами чертополох и лопухи выше моего роста. Справа – речка, посреди которой островки, поросшие деревьями. Они будто случайно оторвались от берега и застыли в недоумении, возвращаться им или нет? Облака сегодня низкие, серые, кудрявые, и только над разрушенной церковью просвет, будто выход в бесконечность. И все же утро теплое и уютное. Наверное, поэтому тучи мне кажутся похожими на верблюжье одеяло. Воздух пахнет свежей зеленью и перегноем.

Вдруг посыпал густой мелкий дождь. Я нырнула под ближайшее дерево. Гляжу и восхищаюсь:

Вздыхала речка под дождем,

Дрожали слезы в листьях ивы…

Идет старик. Увидел меня и позвал с собой:

– Ты до птичника? Не бойся дождя. Бог намочит, Бог и высушит.

Прошли поле, березовую рощу, еще поле, посадки. Вот и наш объект. Здесь уже кипела утренняя суета. Колготились работницы, ученики толпились у изгороди. Перед нами огромный загон, покрытый слоем навоза. От дождя он раскис, и я порадовалась, что бабушка догадалась дать мне резиновые сапоги. Запахи, конечно, не парфюмерные.

– Тройной одеколон захватила? – серьезно спрашивает Сашка Гаманов, еле сдерживая распирающий его смех.

– У меня «Парижская сирень», – отшучиваюсь я.

Заходим в курятник. Вонь сшибает с ног. По стеночке выбралась во двор. Пришла в себя. Гляжу – рядом со мной еще несколько одноклассников. Кое-кого тошнит. Одна птичница подошла к нам:

– Не волнуйтесь, скоро принюхаетесь.

Опять вошли. Немного легче, но все равно дурнота не проходит. Отвлеклись работой: ловили в сарае кур, засовывали им в клюв желтые крупные желатиновые шарики и выбрасывали «леченых» во двор. Перепуганные куры квохтали, били нас крыльями по лицу, перелетали с места на место, осыпая навоз белыми перьями. Провозились допоздна. Об обеде в грязи и «тошниловке» не могло быть речи. Закончили отлов, отошли от фермы метров на сто, распластались на лугу и, наверное, целый час приходили в себя.

– Как же бедные женщины там ежедневно работают? – сокрушались мы.

– Неужели нельзя создать нормальные условия? Там, наверное, и курам гадко жить, если мы чуть в обморок не падали. Вот бы председателя на денек запереть в курятнике!

– Его одно волнует: как бы начальству угодить. Мутный человек, – услышала я позади себя возмущенный шепот.

– На комбайне жара, пылища, остюки, но в поле все же легче, чем в курятнике, – убежденно заметила Рая Соловьева.

– В свинарнике тоже вонь, но так мозги не вышибает, – сочувственно добавила Лагутина Валя.

– Дед рассказывал, что в городе, на химзаводе, тоже несладко – вмешалась я в разговор.

– Но рабочим за вредность доплачивают. А у нас считается, что колхозники на свежем воздухе работают, – вспылил кто-то из мальчишек.

Примолкли. Вечернее небо смотрело на нас редкими глазами облаков мягко и спокойно. Ветер слегка шуршал ближайшей лесополосой. Наши мысли и заботы незаметно уплывали и растворялись в вечерней сини неба.

– Завтра идем на кукурузное поле. С собой каждому взять лопату и сумку для семян. Ведра не нужны. Земля влажная. Повезло вам, воду таскать не придется, – сказал учитель математики, тяжело поднимаясь с земли.

– Петр Андреевич, наденьте, пожалуйста, завтра черную шляпу.

– Зачем? – удивился он.

– Мы заметили, что когда вы в ней, дождь обязательно бывает, – дружно засмеялись ребята.

– Надену, – улыбнулся Петр Андреевич, – но только, если дождь будет моросящий, все равно приходите. Поняли?

– Да уж, конечно, не сахарные. Не растаем, – подтвердили мы и отправились по домам.

ДЕЛА КОЛХОЗНЫЕ

Сегодня сажаем помидоры. На каждый рядок учитель ставит троих: один ямку копает, другой перегной сыплет, третий поливает. После каждого рядка меняемся ролями, чтобы не обидно было. Рядок длиной в километр. Навоз и вода в конце поля.

С утра я весело носилась по полю. Потом притомилась. Гляжу: на соседнем рядке пацаны то перегноя горсть не бросят, то воды не плеснут. А под конец начали бросать рассаду на землю и кирзовыми сапогами пылью корешки присыпать. Я возмутилась:

– Старушки с нашей улицы выращивали рассаду в чертовых торфоперегнойных горшочках, над каждым растением колдовали, а вы, варвары, губите их.

– И чего бы ты соображала! Как приехала городской, так ею и осталась! Я читал в журнале, что помидор лучше приживается, если его под углом сорок пять градусов сажать. И к тому же в наш чернозем, как ни положи, все равно вырастет. Мы с братом три года назад веток нарезали и воткнули в землю, а теперь вокруг дома молодая роща. Поняла?

– Все равно нельзя так работать, – упрямо повторила я.

– Если бы ты видела штабели ящиков с гнилыми помидорами на сушильном заводе, не приставала бы к нам, – оборонялись ребята.

– Это не мое дело. Мы обязаны хорошо работать, – продолжала настаивать я.

– Все должны, – отмахнулись ребята.

Я сломила две лозины в придорожном кустарнике и пометила крестом ряд, где работали халтурщики, а свой – половинкой красного кирпича, валявшегося тут же, у дороги.

Через два месяца снова пришла на это же место. Помидоры выросли мне по пояс. У них мощные толстые стебли, сочная листва. Крупные красные плоды висят гирляндами. Нашла свой ряд. Все кусты на месте, а в ряду безответственных ребят пропало всего десять, остальные не хуже моих стоят. Меня это обрадовало и удивило. Вечером спросила у бабушки:

– Почему дома помидоры кохаешь-кохаешь (ухаживаешь), но они все равно хилые, а колхозные как богатыри.

Она объяснила:

– У них агротехника соблюдается, удобрения вносят разные и земля хорошая, потому что отдыхает под парами. А на наших огородах картошка каждый год, да помидоры. Севооборота нет. – И сокрушенно добавила: – Жаль, что урожаем в колхозе по-хозяйски распорядиться не могут.

ВРЕМЯ РАДОВАТЬСЯ

Самое прекрасное время суток летом – от семи до девяти часов вечера, когда мы веселой компанией ходим за село встречать скот. Пастух бросает стадо возле колхозной фермы. Здесь дети и хозяйки разбирают своих животных и сами следят за тем, чтобы они не забрели на поле или, не дай бог, в чужой огород. Выходим, если удается, за час. Собираемся в ложбине за нашим огородом. Каждый приносит с собой еду. Угощаем друг друга. Особенно нравится всем сало со шкуркой, потому что не у всех оно бывает. Ведь шкуру поросенка положено сдавать в государство. В некоторых семьях режут поросят в подвале, чтобы побаловать детей. «Что требовалось по плану, сдали, так чего бояться?» – удивляюсь я. «Привычка», – объяснила мне соседка Валя, когда я проявила излишнее любопытство.

Пока идем по селу, со всех ближайших улиц к нам сбегается детвора. Я уже всех знаю. Горластые ребята – с улицы Гвардейской. У них своя компания, свои законы, но, когда мы вместе, различий не делается. А не очень веселые – с Барановки, что за кладбищем. У них даже шутки и байки все про мертвецов да чудищ ночных. Видно, сказывается место проживания. На юмористические истории у нас только Владька с Нижней улицы способен. Он поистине неистощим и кого угодно до коликов в животе доведет. И малыши говорят между собой не просто так, а все с прибаутками, считалками и стишками. Когда хвалятся друг перед другом кусками хлеба с «присыпками», то сразу видны их характеры:

– Сорок один – ем один, – кричит Санька.

– Сорок восемь – пополам просим, – пристает Олежка к Наде.

– Давай посчитаемся. Если мне выпадет водить, ты отдаешь половину своего угощения, – предлагает он.

– Спорим, ну, спорим?! – азартно кричит Гриша с Гиганта.

Проигрывает, а все равно спорит. Заводной! Слышу, кто-то запел:

Карандаш, карандаш,

Когда деньги отдашь?

Когда пузо продам,

Когда деньги отдам».

Девочки, те, что постарше меня, шушукаются, лукаво поглядывая в сторону мальчишек, идущих в парк. Их еще не пускают на танцы, но они уже знают всех старшеклассников. Эти девочки еще принадлежат нашей компании, но у них уже появились свои секреты. Но никто не обижается и в их дела не лезет. Но если у кого-нибудь из младших ребят тормоза не работают, эти девочки растащат и драчунов, и спорщиков, да еще подзатыльников надают за непослушание.

Счастливое время! Мы деремся на шпагах из орешника, разворачиваем грандиозные сражения, изобретаем новые игры. Ребята научили меня ходить на ходулях. Еще катаемся по холмам, валяемся на траве, визжим до потери пульса. Никто нас не ругает, не контролирует. И если по какой-то причине меня не пускают к друзьям, я воспринимаю это как трагедию. День прожит зря, ну, по крайней мере, не на полную катушку!

Здесь забываются обиды. Здесь рождается радость.

А еще мне нравятся «бесиловки» и соревнования. Вчера выясняли, кого лучше корова слушается. Первое задание было: держась за оба рога, заставить корову свернуть в нужную сторону. Рисковое занятие, поэтому Сережке Крикуну мы не позволили участвовать. Очень норовистая у него скотина. Прямо как бык по характеру. И круп мощнейший.

А мне повезло. Женька у нас скромная, безобидная. И зачем ей рога, если она ими никогда не пользуется? Для моих развлечений?! Ростом я удалась, но худоба! Даже бараньего веса не набираю. Поэтому прежде всего нашла надежную опору для ног, а потом уж мертвой хваткой вцепилась в рога. Женька поупрямилась немного и сдалась на милость победителя. Я в самый короткий срок уложилась. Быстрей всех «обломала» буренушку.

А вот гонки с препятствием прошли для меня неудачно. В высоту беру сто тридцать сантиметров, а через канаву шириной в четыре метра перепрыгнуть не сумела. И пока выбиралась, Женька нырнула под загородку из тонких жердей и помчалась к свекольному полю. Я поняла, что без веревки ее оттуда не выволоку. Конечно, я набрала очков на том, что, засунув руки в карманы шаровар, свистом, без хворостины довела свою подопечную до дома. Для меня такой «финт» не составил труда. Корова сама торопилась в хлев, где ее ждал мешок с листьями подсолнечника и повиликой. От меня требовалось лишь с шиком пройтись по улице. Но Ленчик все равно вышел на первое место, потому что на самом деле выдрессировал свою Зорьку по всем статьям. Его, давясь хохотом, подбрасывали вверх до тех пор, пока он не взмолился.

Потом соревновались, кто дольше на перекладине покачается. Захотела в этих соревнованиях поучаствовать Надя из Липецка. Она залезла на дерево, по веревке удачно спустилась на перекладину, но только начала раскачиваться, как сорвалась и упала спиной на утрамбованную площадку. Оказывается, она впервые каталась на таком снаряде. Вмиг собралась вся компания. Сочувствуют, встать помогают. Осматривают ушибы. Новенькая кривится от боли.

– Если очень больно, поплачь, – советуют девочки.

– Молодец, смелая, – с уважением говорят о ней ребята.

Надя полежала немного и опять побежала играть с нами. Обошлось. На вид тихая девочка, а какая смелая! Вчера ребята с трехметрового деревянного моста ныряли в реку и Надя с ними. А когда на железный мост пошли вечером, она единственная из девчонок с высоты пять метров прыгнула. Вот тебе и городская!

А сегодня мы с Колей до обеда перетаскали машину торфа в сарай и разгрузили две повозки песка. Потом он побежал к Ленчику, а я села масло взбивать. Дело несложное, но у мальчишек терпения на такую работу не хватает. Полдня трясу. С перерывами конечно. Сижу и думаю про всякое: «Приятно, когда, наконец, увидишь маленький кусочек масла, который растет до тех пор, пока в бутыли вместо сметаны остается бледно-зеленоватая жидкость – пахта (обрат). Тогда аккуратно вытряхиваю кусок масла в миску с холодной водой, формирую желтый пахучий шар и отношу его в погреб… Жаль, масло едим редко. Зато молоко для меня – первейшая еда. Побудит бабуся в пять утра, я выпью пол-литра и опять сплю. А утром спрашиваю:

– Бабушка, не забыли меня молоком попоить?

– Что ты, детка, как же я могу позабыть? Ты после него так крепко спишь.

А пахта в окрошке хороша. Полезная штука! На нашей улице семья Маловых живет. У них десять детей. Когда не было пахты, они пухли с голоду. Спасибо директору завода – уважил просьбу моего отца.

А как я сметану люблю! Когда гляжу на нее, скулы сводит и слюну еле успеваю сглатывать. Как-то вечером Коля залез ко мне под одеяло. Знать, секрет какой-то принес.